Как стать уголовным преступником

В тот вечер сорокачетырехлетний Арон Рабинович в рабочей спецовке стоял в пивной за кружкой пива и держал в руке соленого подлещика.

У самой стойки очередь вспухала и скандально пульсировала от напора жаждущих получить пиво без всякой очереди.

— Э, мужики! Ну, встаньте вы в очередь. Неужели трудно? Все же стоим, — миролюбиво сказал Арон.

Трое здоровенных молодых парней рассмеялись. Один вздохнул:

— Господи… До каких же пор жиды будут в России порядки устанавливать?! Ой, Гитлера нет на вас, сучье племя!‥

Арон хозяйственно спрятал подлещика в карман рабочих штанов и ударом в челюсть отправил поклонника гитлеризма в глубокий нокаут.

Двое других бросились на Арона. Но он с ходу воткнул свой огромный кулак в живот одному, а другого просто насадил физиономией на собственное колено.

И тогда в пивной началась генеральная драка…

У здания районного суда стоял арестантский автофургон.

На другой стороне узенькой улочки — старый, битый «Москвич». Около него топталась пышнотелая Ривка — сестра Арона.

Неподалеку от фургона мельтешилась маленькая, ярко накрашенная женщина — не отрываясь смотрела на двери суда.

Милиционеры вывели из суда Арона Рабиновича с подбитым глазом. За ним — худенького блондинчика лет сорока.

— Арончик!!! — метнулась через улочку Ривка.

— Машину береги. Не гоняй, как идиотка, — сказал ей Арон.

— Васечка!‥ — крикнула маленькая накрашенная женщина.

— Прощай, Клавочка… — потерянно проговорил блондин.

— Па-а-апрррошу! — зычно пропел старший конвоя.

Арон и блондинчик влезли в фургон. Туда же сели два милиционера. Двери захлопнулись, и «воронок» покатил.

В полусумраке фургона Арон спросил своего соседа:

— Жена провожала?

— Сестра. Клава.

— И меня сестра. Ривка… Тебе сколько дали?

— Два года. С лишением прав работать в сфере торговли. А вам?

— Тоже два. По двести шестой. Драка.

— Иванов Василий, — представился блондин.

— Арон Рабинович. Есть возражения?

— Что вы?! У меня лучшие друзья…

— Разговорчики! — рявкнул конвойный.

И пойдет лагерная жизнь Иванова и Рабиновича: утренние и вечерние проверки, работы в каменном карьере, на лесоповале, шмоны-обыски, хождения строем, двухъярусные нары в бараке, вышки с часовыми вокруг зоны…

Зима… Лето… Снова зима… Снова лето… И повсюду мы будем видеть Иванова рядом с Рабиновичем.

Пролетят эти два года, и выйдут они в один и тот же день на свободу…

 

Как обретают свободу

В специальном помещении с лозунгом «На свободу с чистой совестью!» специальный офицер говорил специальные слова:

— Надеюсь, что пребывание в нашей колонии не прошло для вас даром и на свободе вы станете снова полезными членами нашего общества, — офицер заглянул в документы, освежил в памяти имена Иванова и Рабиновича и добавил:

— Так, Василий Петрович и Арон Моисеевич?

— Так точно, гражданин начальник! — хором ответили Арон и Вася.

— Теперь я для вас не «гражданин начальник», а «товарищ».

— Ну да? — удивился Арон.

— Конечно! Конечно, «товарищ»! — быстро согласился Иванов.

— Теперь, Арон Моисеевич и Василий Петрович, для вас весь мир друзья и товарищи! — улыбнулся офицер.

Разъехались многотонные лагерные ворота, к которым намертво были приварены проржавевшие буквы «СЛАВА КПСС!», и Рабинович с Ивановым оказались на Свободе.

И тут же были встречены воплями Клавки и Ривки, вылетевшими из стоявшего рядом старенького «Москвича».

— Сестреночка!‥ — нежно всхлипнул Василий. — Клавочка…

Ривка рванулась к Арону. Но тот остановил ее, обошел старый расхлябанный «Москвич», оглядел его со всех сторон и только потом ласково похлопал Ривку по обширному заду в кургузой юбке:

— Совсем изблядовалась?

— Ой, Арончик… Ну, что ты такое говоришь? Люди же…

— Вовремя мамочка откинула копытца. Она бы твоего вида не перенесла, — и Арон, наконец, поцеловал Ривку.

— Ну, правильно! Она была бы в восторге, что тебя в тюрьму посадили на два года, шлемазл! Садись за руль. Твои права в бардачке. А то у меня уже месяца три как доверенность кончилась. Клавочка! Так мы едем к вам или к нам?

— Без разницы! — весело крикнула Клавка.

Поздней ночью на маленькой кухне стандартной двухкомнатной квартиры, после загульного вечера, на правах гостеприимных хозяев дома, сильно хмельные Клавка и Вася мыли посуду.

— Я три года был за ним, как за каменной стеной… — говорил Вася. Ко мне ни один уголовник приблизиться не мог — в таком он был «авторитете»… Он мне, как брат родной теперь!‥

— Жаль, — усмехнулась Клавка. — А я его только собралась трахнуть. Теперь нельзя. Он тебе брат — значит, и мне брат. Жаль…

— Клавка!‥

— Чего «Клавка»?! Ты на Ривку глаз положил? А я, что, рыжая?

— Дура ты, мать твою…

— В таком случае и твою.

В комнате пьяный Арон говорил Ривке:

— Я три года был за ним, как за каменной стеной… Голова — Совет министров! Я евреев таких деловых не видел!!! На него вся зона молилась: он и наряды всем закроет, и коэффициент выведет, и ни один ЗЭК в обиде не останется! А если какой «бык» начнет права качать, я ему оттяжку сделаю, и опять все тихо… Мы еще в лагере решили — и на воле друг без друга никуда.

— А он ничего… — сладко потянулась Ривка.

— Ривка! Я тебя умоляю… Вспомни своих хахалей. Ты им всем жизнь искалечила! Наш дом за три квартала обходят. Ваську не трогай!‥ Это я тебе говорю — старший и единственный брат. А то я тебе так по жопе надаю — ноги отнимутся!

— Ой, ой, ой, ой. Нужен мне твой Васька. Смотреть не на что.

Под утро все образовалось — в проходной комнате большая Ривка спала с худеньким Васей Ивановым, а в другой комнатке маленькая Клавка уютно посапывала на могучем плече Арона Рабиновича…

 

Как трудно найти место под советским солнцем

На входных дверях большого учреждения доска:

«СРОЧНО ТРЕБУЮТСЯ»…

и внизу перечень двух десятков специальностей.

В отделе кадров строгая женщина с высокой взбитой прической возвращала Васе Иванову его документы:

— С судимостью не берем. Тем более в снабжение. У нас предприятие режимное.

— Было режимное, — мягко поправил ее Вася. — Теперь вы, слава богу, кастрюли штампуете.

— А вы уверены, что только кастрюли? — усмехнулась женщина. — Следующий!

— Автослесарь, — Арон положил на стол свои документы.

— Вот это другое дело! Автослесари нам — как воздух!‥ — женщина раскрыла паспорт Арона, прочитала его фамилию и имя-отчество и тут же протянула его обратно. — Я и забыла, Арон Моисеевич, автослесарей-то мы уже всех набрали. Следующий!

В другом отделе кадров молодой человек в желтом галстуке на красной ковбойке говорил Васе Иванову:

— Эх, Василий Петрович! Да, была б моя воля!‥ Нам снабженцы с таким опытом — во́ как нужны! Но без судимости. Извини, Иванов. Извини, — и молодой человек повернулся к Арону: — У тебя что?

— Автослесарь я…

— Автослесарь? Давай паспорт!

Внимательно изучил паспорт Арона, покачал головой, бросил паспорт на стол и огорченно сказал:

— Слушай, Рабинович! Ты смеешься надо мной? Я тебя сегодня возьму, а ты завтра уедешь в Израиль?!

— Да не собираюсь я никуда уезжать! — рявкнул Арон.

— Все так говорят. А потом — привет из Тель-Авива! Ты в Средиземном море купаешься, а я со строгачом снова ищу автослесаря!

— Что же ты меня из страны выпихиваешь, сука?! — заревел Арон и потянулся было к молодому человеку, но Вася Иванов, словно фокстерьер, повис на Ароне, приговаривая:

— Арончик!‥ Умоляю!‥ Вспомни зону, Арон!!!

В третьем отделе кадров уже вопил Вася Иванов:

— Но я же отсидел свое! Я же все искупил!‥

Шестидесятилетний отставник очень спокойно, отечески говорил:

— Знаю, знаю. Сам двадцать лет в лагерях отработал. Знак почетного чекиста имею. Сколько вашего брата через мои руки прошло!‥ И вижу я, что ты хороший человек — у меня глаз наметан. А инструкция? Раз судимость — не положено.

Он повернулся к Арону:

— Тебе что?

— Автослесарь я. Вот документы…

— А зачем мне твои документы? Я и так вижу, кто ты. Мне лично, хоть негр, хоть китаец — все едино. Я интернационалист старой закалки. А наш генеральный директор этого не любит…

— Чего ЭТОГО?!! — заорал Василий и бросился на отставника.

Но тут Арон сгреб Васю в охапку и вынес из кабинета:

— Тебе еще один срок нужен, засранец?‥

 

Как Арон стал «Ивановым», а Вася — «Рабиновичем»

— Я не хочу больше жить в этой стране!!! — бился в истерике сильно поддавший Вася Иванов.

Правда, бился он в могучих руках Ривки, рвался с ее колен, а она прижимала его голову к своей необъятной груди и шептала:

— Ну, Васечка… Ну, мальчик мой… Ну, успокойся, детка… Арон!!! Прекрати жрать водку! Сделай же что-нибудь!‥ Что ты сидишь как говно на именинах?!

— Что я могу сделать? — Арон печально выпил стакан.

— Закуси, зайчик, — Клавка тут же сунула ему бутерброд.

— Я просто не могу больше здесь жить… — заплакал Вася.

— Арон! Ты видишь, в каком он состоянии?! Сделай что-нибудь! — повторила Ривка.

— Что я — простой работяга — могу сделать, если они русского интеллигентного человека довели до того, что он хочет покинуть свою родину?‥ — Арон постепенно от печального настроя переходил в зоологическую свирепость: — А я вот в гробу их всех видел в белых тапочках! И хрен им в грызло, вообще никуда отсюда не двинусь!!! Хоть я и «Рабинович»!‥

— Боже мой!‥ — тоненько прокричал Вася. — Если бы я был «Рабиновичем»!‥ Только бы вы меня здесь и видели!‥

И тут вдруг Ривка ссадила Васю со своих колен, поставила прямо перед собой и торжественно произнесла:

— «Вы просите песен — их есть у меня!» Ты хочешь быть «Рабиновичем»? Нет вопросов. Мы с тобой женимся, ты берешь мою фамилию, я устраиваю всем четверым по вызову, и мы отваливаем отсюда в лучшем виде!

— Ой… — испугался Арон и тревожно посмотрел на Васю.

— Гениально!‥ — Вася был потрясен простотой решения.

— А если эти два идиота не захотят ехать с нами — будут прилетать к нам в гости, — Ривка показала на Арона и Клавку. — Сейчас, говорят, это запросто.

Клавка забралась на колени к Арону и нежно прижалась к нему.

— А ты, Арончик, женишься на мне и берешь мою фамилию. И становишься «Ивановым». Пусть тогда попробуют тебя не взять на работу!‥

 

Как жили и работали Арон Иванов и Василий Рабинович

Из репродуктора гремит «Свадебный марш» Мендельсона.

Висит простенький прейскурант:

1.  Разбортовка колеса — 1 рубль

2.  Заклеить камеру — 1 рубль

3.  Забортовка колеса — 1 рубль

4.  Балансировка — 1 рубль

Под торжественные звуки «Свадебного марша» грязные, зачуханные Арон и Василий работали в мастерской при кооперативном гараже.

Медленно, со скрежетом проворачивается лежащее на шиномонтажном станке старое колесо. Поддев ломом кромку покрышки, Арон силится отделить ее от проржавевшего диска…

На балансировочном станке быстро вертится второе, уже смонтированное колесо. Вася следит за стрелкой прибора. То остановит станок, пометит мелом, то снова пустит колесо вертеться…

Гремит «Свадебный марш»… На верстаке вулканизируется сразу несколько камер. А вокруг — нагромождение покрышек, рулоны «сырой» резины, погнутые диски, ниппеля, грузики для баланса, инструменты, компрессор с огромным манометром, чан с водой для проверки камер…

Около мастерской — штук десять автомобилей. Владельцы несут дырявые покрышки и рваные камеры к Арону и Васе, тащут от Васи и Арона уже починенные, залатанные, накаченные…

Вася ведет расчеты с клиентами, складывает трешки и рублевки в большую железную коробку, что-то отмечает в журнале.

У Арона и Васи черные руки, замызганные комбинезоны, мокрые грязные изможденные лица. Тяжелая, адовая работа… А над всем этим — Мендельсон. «Свадебный марш»!‥

В мастерскую входит председатель гаражного кооператива:

— Рабинович! Тебя жена к телефону!

— Спасибо, шеф! — говорит ему Вася и убегает.

— Арон Моисеевич! Иванов!‥ Распишись, что с противопожарной инструкцией ознакомлен, — председатель протягивает Арону папку.

Арон вытирает руки ветошью, берет карандаш:

— Где?

— А вот — «Иванов А. М.»… Порядок!

Гремит «Свадебный марш» Мендельсона…

Вечером, умытые и измотанные, ехали с работы. «Москвич» скрипел, стучал, фыркал прогоревшим глушителем.

Вася считал деньги, раскладывал в две кучки на «торпеде».

— Один хмырь болотный приволок грузики из Тольятти. Я ему отстегнул полтинник…

— Молодец, — похвалил его Арон.

— Четвертак вода и электричество за прошлый месяц… Двадцать процентов арендной платы. И червонец я заслал ночным сторожам. Мало ли что!

— Правильно.

— Договорился с шиноремонтным заводом. Будем отдавать им колеса в наварку. Они хотят по тридцатнику, мы будем брать с клиентов по полста. Двадцать наши…

— Здорово.

— Держи. Тебе семьдесят восемь и мне семьдесят восемь.

— И день прошел не зря, — Арон спрятал деньги в карман и остановил машину у дома Василия. — Чего Ривка звонила?

— Сдала в ОВИР все наши документы. Велели ждать.

— Сколько?

— Тебе-то что? Ты же ехать не собираешься.

— Мне партнера подыскивать нужно. Не Клавку же я поставлю к балансировочному станку! А ты у меня, Васюся, временный.

— А может быть, все-таки… вместе, Арончик? А?‥

— Все! Вали. До завтра. Ривке привет!

Вася вышел из машины. Арон отъехал несколько метров, затормозил и дал назад. Открыл дверцу и крикнул негромко:

— Эй! Рабинович!‥

Вася с готовностью повернулся.

— Я слышал, что на израильской границе всех мужиков вместе с паспортом заставляют болт предъявлять. Нет обрезания — поворачивай обратно! Так что готовься, Васька! — заржал Арон и уехал.

Василий посмотрел ему во след, покачал головой:

— Ну, шлемазл, мать твою! Ну, что с тебя взять, выкрест?‥

 

Как тяжелый физический труд влияет на семейную жизнь

После ужина Клавка вышла из ванной в коротком соблазнительном пеньюарчике. В коридоре перед зеркалом опрыскала себя духами, кокетливо распушила волосы и только после этого открыла дверь в комнату:

— Зайчик! Я готова к употреблению!‥

На диване-кровати глубоким и тяжелым сном спал разметавшийся, измученный за день, Арон. Его могучий храп вздыбливал тонкие занавески на окнах и заставлял позвякивать подвески на чешской люстре.

— Ты же обещал, зайчик… — растерянно проговорила Клавка. — Ведь сколько уже дней…

Чудовищный храп Арона был ей ответом. Клавка опустилась на стул у дверей и горько заплакала…

Точно в такой же квартире, но на другом конце города, Ривка в постели хлопотала над бесчувственным от усталости Васькой.

— Ну, и что? И в чем трагедия? Ну, устал мой мальчик… Ну, не стоит у маленького! Так он сейчас у всех плохо стоит. Даже у иностранцев. А вот мой Васечка отдохнет — мы им всем покажем! Да? Лежи, лежи, котик, не расстраивайся. Я тебе сама все сделаю в лучшем виде…

Снова шиномонтажная мастерская. Вечер.

Снова дырявые камеры, рваные покрышки, погнутые диски, очередь клиентов с автомобилями…

Грохочет шиномонтажный станок, воет компрессор. Арон работает один — мокрый, грязный, усталый.

В мастерскую заглянул председатель кооператива:

— Притормози, Иванов.

Арон остановил станок, выключил компрессор.

— А где Рабинович?

— На курсах по изучению языка. Мы же вас предупреждали, что Васька работает здесь только до отъезда…

— А что, если я его у тебя заберу и сделаю своим замом по производству и экономике?

— Не надо. Он свое уже отсидел.

— Тьфу!‥ — председатель даже перекрестился. — Типун тебе на язык и два на жопу!

— Нет, серьезно, он не пойдет. Он за бугор намылился…

— Ладно… Бог в помощь, — председатель усмехнулся, покачал головой и удивленно сказал: — «Василий Рабинович»… Странно звучит, да, Арон Моисеевич?

Арон включил шиномонтажный станок, завел компрессор и прокричал председателю сквозь шум и грохот:

— А то, что я «Иванов», это нормально?‥

В подвале старого петербургского дома под трубами парового отопления и электрическими кабелями, на колченогих стульях, за обшарпанными столами сидели человек пятнадцать будущих эмигрантов и изучали «иврит».

Модно одетый молодой человек с еврейско-тореадорской косичкой мелом писал на старенькой школьной доске древние слова…

Он что-то еще говорил вслух, но измочаленный работой Вася сквозь сонную одурь видел только его двигающийся рот и ничего не слышал.

Иногда Ривка толкала его в бок локтем. Тогда Вася испуганно оглядывался и таращил глаза на школьную доску. Все вокруг усердно записывали премудрости языка предков. Каждый раз, когда преподаватель поворачивался к аудитории, он встречал нахальные и зовущие глаза крупной и яркой Ривки. Когда же Ривка медленно и плотоядно облизнула губы и закинула ногу за ногу так, что ее роскошные ляжки открылись до самых трусиков, у молодого преподавателя иврита исчез дар речи и встала дыбом косичка…

У Русского музея расфуфыренная Ривка говорила расфуфыренной Клавке:

— …а к нему приехал друг из Стокгольма на своей тачке. Живет в «Астории».

— В «Асторию» я не пойду! — перетрусила Клавка. — Там меня каждая собака знает. Если бы в «Прибалтийскую»…

— Ну, правильно! А я в «Прибалтийской» инкогнито, да?! Повезем к тебе или ко мне, — решительно сказала Ривка.

— Ой, Ривка!‥ Подумать страшно! А вдруг…

— Сейчас двенадцать. Раньше восьми наши не вернутся. Уйма времени! Посидим, выпьем, расслабимся…

Подкатил красивый автомобиль с иностранными номерами. Из него выскочил учитель иврита со своей тореадорской косичкой, а из-за руля вылез его иноземный приятель и восхищенно сказал:

— Какие потрясные вомен! Чтоб я так жил, мама мия!‥

 

Как становятся холостяками

Распахнулась дверь шиномонтажной, и в мастерскую вошли председатель кооператива и пожилой старший лейтенант милиции.

— Ребята, это наш новый участковый уполномоченный, — сказал председатель. — Он с вами поговорить хочет.

— Значит, товарищи… Попрошу вас, товарищ Рабинович… — участковый безошибочно обратился к Арону. — И вас, товарищ Иванов, — он посмотрел на Василия. — Срочненько привезти мне ваши справки об освобождении из мест заключения.

— Рабинович — это я, — сказал Василий.

— А я Иванов, — сказал Арон.

Участковый справился с недоумением и жестко проговорил:

— Тем более, граждане. Справочки мне ваши сегодня же до семнадцати ноль-ноль.

— Ну, я свою привезу, а Васькина-то вам зачем? Он в гараже не числится, мне помогает, пока ОВИР не даст разрешения на выезд.

— Рабинович у нас не числится!‥ — радостно сказал председатель. — У нас по штату вообще один шиномонтажник! Он, так сказать, по договоренности с Ивановым, с Ароном Моисеевичем…

— Короче! — прервал его участковый. — Обе справки чтоб у меня были. Кто из вас «Рабинович», а кто «Иванов» — мне без разницы. Я должен знать, что происходит на моем участке. Социализм — это учет!

Когда у дома Василия они вылезли из своего жуткого «Москвича», там уже стоял роскошный иностранный автомобиль.

— Какая тачка! — восхитился Арон.

— Поедешь с нами в Израиль, и у тебя будет такая же.

— А пошел ты!‥ При таких бабках, что мы сейчас с тобой зарабатываем — и здесь прожить можно. А там я пропаду.

Уже поднимаясь по лестнице, Василий говорил:

— Не пропадешь… В Советском Союзе живут двести восемьдесят миллионов человек, а во всем мире — около пяти миллиардов. Значит, четыре миллиарда семьсот двадцать миллионов как-то ведь обходятся без Советского Союза? Не пропадают?

— Я здесь родился и вырос, — упрямо сказал Арон.

— Там ты хоть гарантирован, что тебе никто не скажет «жидовская морда»… — Вася открыл ключом свою дверь, из-за которой неслась громкая музыка, и нежно улыбнулся: — Тоскует моя лапочка.

Они с Ароном вошли в квартиру и захлопнули за собой дверь.

Спустя мгновение музыка оборвалась, раздался чей-то сдавленный крик, грохот… Было слышно, как разлетелось что-то стеклянное, какое-то рычание и мягкие удары, сопровождавшиеся треском чего-то ломающегося…

А потом с шумом распахнулась дверь и на лестничную площадку голыми были выброшены учитель иврита со своим иноземным другом. Вслед им полетели части их одежды.

На ходу натягивая штаны, они в ужасе бросились вниз по лестнице, и уже через секунду было слышно, как взревел мощным двигателем замечательный заграничный автомобиль, взвизгнул покрышками и умчался…

Вечером Арон привез Василия к себе. Еще из «Москвича» оба они увидели, как от дома отъезжает грузовик, набитый мебелью, холодильником, телевизором, торшером, гитарой и фикусом.

В широкой кабине рядом с шофером, с видом оскорбленной невинности, сидели Клавка со вздутой губой и Ривка с подбитым глазом.

Вася и Арон переглянулись и стали разгружать «Москвич». На свет божий появился потертый Васин чемоданчик, с которым он вышел еще из лагеря, две стопки книг, увязанные бельевой веревкой, и один-единственный костюм на «плечиках», в прозрачном пластиковом чехле.

На этом разгрузка и закончилась.

— «Была без радости любовь, разлука будет без печали…», — продекламировал Арон и поволок Васины вещи в свою квартиру.

В полупустой квартире (Клавка умудрилась вывезти из нее все, что возможно!) на кухне шла Большая Мужская Пьянка.

Две бутылки из-под водки были уже пустыми, одна наполовину опорожненная и две целехонькие ждали своей очереди…

— Чего им не хватало?! Чего?! — негромко и отчаянно восклицал Вася. — Вламывали мы, как папы Карлы!‥ От полтинника до стольника каждый день в дом волокли! По пятьдесят колес за смену. Причем, заметь, Арончик, мы же были связаны двойными родственными узами…

— Чем?

— «Узами». Ну, связями!‥

— Как это?

— Объясняю. Клавка была тебе кто? Жена?

— Жена.

— А мне сестра. Твоя Ривка была мне кто?

— Жена…

— А тебе сестра! Двойная повязка!!! Мало того!‥ Ривка хочет за бугор — нет вопросов! Клавочка хочет оставаться здесь, — да бога ради! Все! Все для них!‥ И на́ тебе! За что?! Почему?!

— Ну, бляди они, Вася! Бляди! А волка сколько ни корми… Ты, кстати, закусывай. Дай-ка, я тебе хлебца намажу…

— Погоди! Давай выпьем. Мы с тобой лагеря прошли… На одних нарах, из одной миски баланду хлебали… Не обижайся, Арон, но твоя сестра Ривка оказалась курвой. Не обижайся…

— И ты, Василий, не обижайся. Я тебя жутко уважаю!‥ Я за тебя в зоне мазу держал и на воле никогда не брошу. Но твоя сестра Клава тоже порядочная сука! Извини.

— А я тебя, знаешь, как уважаю?! Но с сегодняшнего дня у меня нет жены Ривки и сестры Клавки! Я от них отрекаюсь!!! У меня есть только ты, Арончик, и больше мне ни хера не нужно!‥

— Дай я тебя поцелую, — прослезился Арон. — Век свободы не видать! И у меня теперь нету никого — только ты, бесценный мой друг Вася, и забил я болт на все на свете!‥ Пьем стоя!

Оба с трудом поднялись из-за стола, выпили и немножко поплакали друг у друга на плече.

— Все! — сказал Вася. — Все!‥ Жизнь продолжается! Надо смотреть в завтрашний день!

— Правильно! — закричал Арон. — Завтра же я приведу пару отличных профурсеток, и мы с тобой такое устроим!‥

— Я имею в виду глобальный момент нашего существования.

— Давай выпьем, — Арон открыл четвертую бутылку.

— Наливай. Хорош!‥ — Вася поднял стопку. — Теперь, Арон, когда тебя здесь больше ничего не удерживает, ты должен ехать со мной!

— Поехали, — с готовностью согласился Арон. — Шлепнем еще по стопарю и — поехали! Только переодеться надо…

— Ты не понял меня, Арон. Мы должны вместе уехать в Израиль.

Арон выпил водку, неторопливо закусил и тяжело посмотрел на Василия:

— Мне сорок семь, Вася…

— А мне сорок четыре! — прокричал Вася. — Я что?

— Мне сорок семь, — упрямо повторил Арон. — Но начинать все сначала без языка, без крыши, без денег…

— Язык — дело наживное. Квартирой и небольшими деньгами обеспечивают всех эмигрантов.

— Да на кой мне хрен эти эмигрантские подачки?! Я всю жизнь вот этими руками!‥ И никому никогда обязан не был!

— Не ори. Мы с тобой оформим «статус беженцев»…

— Это еще что за хреновина?

— Ну, вроде мы пострадали от Советской власти. В тюрьме сидели…

— Васька! У тебя совесть есть?! Ты вспомни, за что сидели. Я рыло трем дуракам начистил, ты — в своем магазине стройматерьялов крутил как хотел. Какие мы «беженцы»? Чего ты мелешь, страдалец?!

— Я все понял. Ты хочешь дождаться еврейского погрома!

— Еще посмотрим кто кого, — и Арон завязал узлом вилку.

— Тогда чего же? Гражданской войны? Так она уже идет! В Армении, в Азербайджане! Узбеки турков режут, туркмены русских, киргизы узбеков!‥ Завтра президенты наших республик не поделят кусок пирога, и мы будем втянуты в кровавую мясорубку! Тебе обязательно находиться в гуще ИХ событий, идиот?! А может быть, тебе нужен новый Афганистан?!

— Что ты! Что ты?! Васька! Опомнись! — испугался Арон.

— Сегодня страна дает тебе шанс сделать ей ручкой и свалить. А завтра она перекроет границы и объявит, что во всем виноваты евреи, интеллигенты и частные предприниматели… Как же можно не использовать этот шанс? Даже без политики — просто так, из любопытства… Ты же дальше Сестрорецка в своей жизни ничего не видел!

— Почему? — обиделся Арон. — Я в семьдесят девятом был в Кисловодске. Мне от завода путевку давали…

— Тьфу ты, дубина стоеросовая! — сплюнул Василий. — Наливай, Арон Моисеевич Иванов! Наливай, наливай! Я про тебя все понял! Ты просто хочешь бросить меня!

— Я?! Я его хочу бросить! Это ты хочешь бросить меня здесь одного!!! Тебе, видишь ли, ехать присралось, а ты подумал, на что там жить?! Если бы прибыть туда сразу же упакованным, с бабками, я еще подумал бы! А ехать с протянутой рукой — хрен тебе в задницу, чтоб штаны не падали! Я себя не в дровах нашел!‥

— Слава те, Господи! Раскололся!‥ Приехать туда в порядке — есть сто тысяч способов!‥ — обрадовался Василий.

— Знаю я эти способы, уголовная твоя морда! Здесь достать валютку и сесть по восемьдесят восьмой статье? Или на все наши трудовые бабки накупить бриллианты, а потом перед таможней запихивать их себе в жопу? Авось не заглянут! Да я лучше в сортире от стыда повешусь! Я же мужик, едрена вошь!‥

— Люди везут иконы, произведения искусств, — уже робко предложил Василий. — Мне говорили…

— Нассы и забудь! Это все контрабанда! А я уже свое отсидел и больше сидеть не собираюсь. И тебе не дам сесть! Хватит!

— А если я найду совершенно законный и легальный способ прибыть туда уже состоятельными людьми — поедешь со мной?

— Если без уголовщины, и если верняк — еду! Если нет — следите за рукой! — и Арон, ударив левой ладонью о локтевой сгиб правой руки, показал Василию здоровенный кулак. — Ну, чего смотришь? Наливай, Вася Рабинович!‥ Наливай!

 

Как уберечь себя от соблазнов

И опять дырявые камеры, рваные покрышки, погнутые диски… Опять грязь, пот, изнурительная работа, работа, работа… Через окно шиноремонтной мастерской видны автомобили клиентов.

Подкатила черная «девятка» в спойлерах, наклейках, нашлепках, примочках… На лобовом стекле — розовая голозадая куколка.

Вышел из машины джинсовый малый. Рубашка расстегнута до пупа, рукава закатаны. На шее толстая золотая цепь, на левой руке «Роллекс», на правой — золотой браслет. Массивные кольца на пальцах. Вынул пачку «Данхилла», щелкнул зажигалкой…

— Вовка-мажор приехал… Я на минутку… — вдруг засуетился Вася и сбросил рукавицы.

— Учти, Васька! — строго сказал Арон. — Если ты с этим подонком провернешь хоть какой-нибудь гешефт, я вам обоим уши оборву! Не хватает нам еще с жульем дело иметь!‥ Мало нам было двух лет…

— Пуганая ворона куста боится!‥

— Васька!‥ — угрожающе проговорил Арон, но Вася уже выскочил из мастерской и кликнул Вовке-мажору:

— Привет, Вовик!

— «Рабинович»! Васька!‥ — Вовка заржал. — Люди от таких кликух, как черт от ладана, а он сам голову в петлю! Отваливаете?

— Отваливаем, Вовик.

— Я так и подумал. Поэтому и приехал… Капуста зеленая нужна?

— Почем?

— А то ты цен не знаешь! Двадцатник — доллар.

Василий покосился на окно мастерской. Оттуда на него в упор глядел Арон…

— Да нет, Вовик, этого добра у нас, как грязи.

— Ну, крутизна!‥ — Вовик нервно закурил. — Могу взять по пятнашке!

— Лежит — пусть лежит. Есть не просит.

Вовик метнулся к багажнику, поднял его, сунул Рабиновича нос внутрь. Перед глазами Василия предстала выставка икон.

— Там, за бугром, бешеные бабки!‥ — жарко шептал Вовик.

— Сколько вот эта?

— Семь тонн — как отдать!

— А вот эта, плохонькая?

— Ну, козел!‥ «Плохонькая»! Да это пятнадцатый век, фрайер! Двадцать штук и ни цента меньше! Чем старее — тем дороже… Ретруха в чистом виде!

Василий украдкой оглянулся и увидел, что Арон через окно мастерской показывает ему свой огромный кулак.

— Старик, нам эта шелупонь, честно говоря, до фени, — небрежно проговорил Вася и захлопнул багажник «девятки».

— Мы, старичок, настолько серьезно упакованы, что иметь дело с мелочами просто нет смысла.

Но Вовик не мог уехать просто так:

— Есть каналы переправки в обход таможни. За бабки, конечно.

Тут Василий увидел, что на пороге мастерской, занимая собой весь дверной проем, уже стоит грозный Арон.

Вася покровительственно похлопал грязной рукой Вовика по джинсовому плечу:

— На этот счет, Вовик, у нас никакой головной боли, — увидел у заднего стекла яркий иностранный журнал и спросил:

— Порнуха?

— Да нет. Так… Для понта, — Вовик совсем скис.

— Дай-ка его сюда, — сказал Вася. — Посмотрим на сон грядущий, что нас ждет в ихней изящной жизни.

Вовик отдал ему журнал.

— Заглядывай, Вовик, — и, помахивая журналом, Вася пошел навстречу Арону: — За работу, Арон Моисеевич! За работу, товарищ Иванов!‥

 

Как доехать до Израиля?

Ехали с работы домой. Арон сидел за рулем, Вася — рядом. Разглядывал заграничный журнал Вовика-мажора.

Арон раздраженно говорил:

«Ты видел, как у него тачка замарафечена? В каком он сам прикиде? Капусты у него не меряно! Валютой фарцует, иконами! И на свободе! Что это, по-твоему?!»

— Думаешь, «стучит»? — Вася лениво перелистнул страницу.

— А ты как думал?! Хорошо, если только в ментовку… А если куда подальше? А ты с ним «ля-ля-тополя»…

— Арончик! Он нам может только соли на хвост насыпать.

— И насыплет! Так, что ты потом свой хвост будешь лет пять в зоне зализывать!‥ Чтоб я тебя больше ни с одним таким марамоем вместе не видел! Если ты, конечно, хочешь жить ТАМ на свободе, а не ЗДЕСЬ в лагере.

Но Вася уже ничего не слышал — сумасшедшими глазами он вглядывался в одну из страниц заграничного журнала, затем посмотрел на Арона и хрипло закричал:

— Стой!!! Стой, тебе говорят!‥

От неожиданности Арон затормозил так, что задние машины чуть не влипли в его старый «Москвич». Раздался многократный визг тормозов, возмущенные гудки, ругань водителей…

— Ты, что?‥ Ты, что, Васька?! — испугался Арон.

— Разворачивайся!‥ И к ОВИРу!‥ — Василий бросил взгляд на часы. — Полчаса до закрытия!‥ Гони к ОВИРу!!! Или я этой ночи не переживу!‥

— К какому ОВИРу? — Арон был ошеломлен.

— К любимому, дубина! К городскому, к районному!‥ Разворачивайся, мать твою за ногу, кому говорят!!!

Арон круто развернул машину и помчал по городу так, словно хотел выиграть первый приз всемирного ралли «Париж–Дакар»…

Спустя несколько минут они продирались сквозь чудовищную толпу, осаждавшую двери ОВИРа. Василий тащил Арона за руку и нахально приговаривал:

— Не волнуйтесь, товарищи! Всех вызовем, все уедете!‥

…Еще через минуту они стояли в кабинете усталой молодой женщины, стол которой был завален анкетами, фотографиями, справками и заграничными паспортами.

— Боюсь, что я вас не очень понимаю, — говорила женщина.

— Значит, еще раз… — светски улыбался ей Вася. — Предположим, нам разрешили выезд в Израиль…

— Предположим.

— На каком виде транспорта мы сможем туда уехать?

— Боже мой! Ну, на каком транспорте уезжают в Израиль? На самолете… на пароходе… На поезде, наверное… В конце концов, на своей автомашине! В этом случае надо платить пошлину…

— А на яхте? — спросил Вася. — На собственной яхте?

Арон покачнулся. Сотрудница ОВИРа уставилась на Васю.

— Минутку… — сказала она, набрала короткий телефонный номер и стала что-то тихо говорить в трубку, поглядывая на Арона и Васю.

— Чокнулся?! Я плавать не умею! — шепнул Арон.

— Заткнись, кретин!‥ — прошипел Вася, улыбаясь женщине.

Сотрудница повесила трубку и сказала:

— Пожалуйста. Можете и на яхте…

Ночью, на кухонном столе холостяцкой квартиры Арона и Васи лежал раскрытый журнал, полученный от Вовика-мажора.

На левой странице четыре фото роскошных современных яхт. Около каждой — год постройки и цена в долларах.

Вот яхта, созданная в 1987 году. Стоимость 300.000 долларов.

Вот яхта 1988 года… 450.000 долларов.

Яхта 1989 года. Уже 600.000 долларов!

А вот и последнее чудо двадцатого века — яхта постройки 1990 года. Цена — 750.000 долларов!‥

Правую же страницу журнала занимает большая фотография только одной яхты — старой, деревянной, год постройки 1937, стоимостью…

Тут издатели не отказали себе в наслаждении произвести максимальный эффект и огромными цифрами напечатали: «12.000.000 долларов!!!»

Над раскрытым журналом, над вспоротой консервной банкой, над колбаской — два десять, над кусками белого и черного хлеба, над одной пустой водочной бутылкой и второй, уже наполовину выпитой, хрипло гремела не очень трезвая, забытая довоенная песня:

— Васька! Ты — гений!‥ Ты — коммерческий гений!‥ Ты — человек будущего! Дай я тебя поцелую!‥ — заорал Арон, прервав песню. — Нет! Дай я тебя поцелую!‥

Он сгреб Василия за шиворот, приподнял над столом и звучно поцеловал. Василий вытерся и восторженно прокричал:

— Ну, ты понял?! Понял?! Мы здесь покупаем старую развалюху в любом яхтклубе, реставрируем ее и своим ходом… «По морям, по волнам… Нынче здесь, завтра там…» А там мы ее втюхиваем вот за эти бабки!‥ Василий постучал кулаком по странице с фотографией старой яхты. — И…

— И открываем шиномонтажную мастерскую! — крикнул Арон.

Василий выпил, с сожалением посмотрел на Арона:

— Арончик… Старого еврея-портного спросили, не хотел бы он стать царем. «Почему нет? — сказал портной. — С удовольствием. Я еще буду прирабатывать шитьем…» Какая шиномонтажная мастерская?! Жлоб с деревянной мордой! Если у нас будет двенадцать миллионов долларов!‥ Да мы с тобой!‥ Да мы…

Тут даже Василий не смог представить себе, что они сделают с этим Ароном на эти миллионы, и поэтому закончил просто, доходчиво и строго:

— Наливай, Арон. Но с завтрашнего дня!‥

 

Как находят друга

У закрытой шиноремонтной мастерской стояли несколько легковых автомобилей, а их владельцы молча и горестно читали объявление на дверях: «Мастерская закрыта по техническим причинам».

…Вася Рабинович и Арон Иванов медленно ехали на своем «Москвиче» вдоль нескончаемого металлического ограждения, за которым видны были десятки яхт и шверботов…

— Ты знаешь, я никогда не видел настоящего моря, — негромко сказал Арон.

— Я тоже, — признался Вася.

— Помню, Ривка была маленькая, и я повез ее кататься по Неве на речном трамвайчике. Так она, малявка, ничего! А я блевал всю дорогу…

— Клавка, сучка, уже в четвертом классе имела второй разряд по плаванью, а я до сих пор воды боюсь до истерики…

Вася обреченно махнул рукой и выругался: — Да, где же у них проходная, мать их за ногу?!

И тут за углом обнаружилась проходная. Арон затормозил.

У проходной на ступеньках сидел тощий небритый мужик лет шестидесяти пяти и ловко вязал на спицах. Он вслух считал петли, изредка сверяя с журналом «Работница», лежавшем на табурете.

На голове у него была старая капитанская фуражка, из-под ватника проглядывал «тельник», латаные-перелатанные джинсы — заправлены в подшитые валенки. На носу — роскошные сверхмодные золотые очки.

— Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь… — старик довязал ряд и поднял глаза на Васю и Арона: — Здорово, ребятки. Чем порадуете?

— Хотели тут разузнать кой-чего… — промямлил Арон.

— Яхточку прикупить, что ли?

— Что-то вроде этого, — удивился Василий.

— Кооператив? Совместное предприятие?

— Почему именно «кооператив»? — не понял Арон.

— А у кого теперь такие деньги могут быть? Яхточки-то ведь кусаются, — усмехнулся старик.

— Нет, — сказал Вася. — Мы сами по себе…

— Значит отъезжанты, — уверенно сказал старик. — Так сказать, представители новой и самой мощной волны эмиграции!

Арон и Вася тревожно переглянулись. Старик рассмеялся.

— Нам бы с кем-нибудь из начальства поговорить. Можно пройти? — спросил Вася.

— Конечно, можно! — воскликнул старик и начал вязать следующий ряд. — Ничего у нас тут секретного нет! Правда, и начальства нет. Как они говорят, все «уехамши» в спорткомитет. Может, я смогу чем-нибудь вам помочь?

Арон раздраженно отвернулся. Вася вежливо спросил:

— А вы, извиняюсь, кто будете?

— А я, извиняюсь, буду самым главным человеком в Российской империи, ребятки! Я — сторож. И пока Россия — родина заборов, запретов и запрещений, не упразднит всю свою чудовищную систему контрольно-пропускных пунктов, проходных с пенсионерами ВОХРа и не устранит прописку по месту жительства, я — сторож, есть и буду самой всесильной фигурой «от Москвы до самых до окраин, с Южных гор до Северных морей…» Вот так-то, ребятки!

— А президент уже не в счет? — ехидно спросил Арон.

— Конечно! — убежденно заявил сторож. — Президент в нашей стране — это же седло на корове! Искусственное образование, порожденное отчаянной тоской по хозяину с плеткой. А мы, сторожа, — явление естественное, органическое, уходящее в глубь истории государства Российского! Мы и родом древнее, и решения принимаем куда более самостоятельные, чем ваш президент!‥

— Арон! Нам, кажется, жутко повезло… — и Вася первым протянул сторожу руку: — Рабинович Василий. А это мой друг Арон Иванов.

— Муравич Марксен Иванович, — представился сторож.

Спустя день они втроем стояли на территории заброшенной военно-спортивной базы, где все было в таком запустении, словно сюда уже сто лет не ступала нога человека.

Перед глазами обескураженных Арона и Васи из земли наполовину торчало какое-то огромное полусгнившее деревянное судно, сквозь которое прорастали пыльные травы и чахлый кустарник.

— Яхта когда-то была превосходной! — говорил Марксен Иванович. — Название — «Опричник», длина — семнадцать метров, ширина — три и одна десятая, осадка — метр девяносто, водоизмещение — двенадцать тонн. Построена в тридцать седьмом году. Я на ней еще до войны юнгой плавал. После демобилизации, в пятьдесят шестом — капитаном, в Бремерхаффене, в Глазго… Она весь мир обошла. Помню, в Амстердаме…

— Погоди, Марксен Иванович, — прервал его Арон, — но ведь это уже не яхта… Это уже дрова!

— Дрова. Но, во-первых, это дрова натурального красного дерева, а во-вторых, это дрова — пока за них не возьмутся реставраторы, — твердо проговорил Муравич. — Вам сейчас самое главное — попытаться приобрести эту штуку.

 

Как хорошо, что все хорошо

Еще через некоторое время «Москвич» Арона стоял на территории этой базы возле полуразвалившегося щитового барака, на дверях которого было написано: «Дирекция».

В небольшом кабинетике Вася передавал директору бумажку с печатями:

— Вот банковское поручение на пять тысяч рублей на ваш расчетный счет. Все совершенно официально…

— И правильно! — с чувством сказал кругленький директор базы. — Только официально! Упаси нас Бог!‥ А я вам совершенно официальный актик… Прошу внимания!

Директор показал Василию и Арону большой лист, тоже с печатями и штампами:

— Читаем… Чтобы потом никаких неясностей! Закон — есть закон! «Настоящий акт составлен в том, что яхта класса эЛ–сто, „Опричник“, инвентарный номер такой-то… введенная в эксплуатацию в одна тысяча девятьсот тридцать седьмом году, корпус деревянный, подлежащая списанию, продана по остаточной стоимости пять тысяч рублей с судовым имуществом…»

— А где имущество-то? — недобро спросил Арон.

Директор укоризненно посмотрел на Арона:

— Это такая форма… Положено писать «с судовым имуществом» — мы и пишем «с судовым имуществом» согласно описи, в совместное владение гражданам Рабиновичу Василию Петровичу (директор пожал руку Васе) и Иванову Арону Моисеевичу (директор пожал руку Арону) на основании постановления Президиума Ленинградского областного совета профсоюзов за номером таким-то от такого-то и такого-то… Сверху круглая печать… Видите? Внизу штамп: «Государственная инспекция по маломерным судам… Погашено, бортовой номер такой-то, подпись, дата…» Распишитесь в приеме!

Вася и Арон расписались. Директор положил руку на все три экземпляра и с выжидательной улыбкой посмотрел на Арона и Васю.

Возникла неловкая пауза.

— Арон Моисеевич… — негромко сказал Вася.

— Чего? — спросил Арон.

— «Чего, чего!‥»

— А-а-а… — Арон, наконец, понял и вытащил из пиджака десять сторублевок. Пересчитал и пододвинул их к директору.

Директор тут же очень ловко сгреб тысячу рублей и протянул Васе и Арону один экземпляр акта:

— Владейте! Катайтесь! Путешествуйте! Очень за вас рад!

— А за себя? — спросил Арон.

— И за себя я тоже очень рад! — мило и благодушно ответил директор. — Я, Арон Моисеевич, всегда очень радуюсь, когда могу хоть чем-нибудь помочь Родине, людям… Вот такой я человек.

Белой ночью по улицам спящего, пустынного Ленинграда, в объезд разведенных, вздыбленных к небу мостов, двигалась удивительная процессия:

Впереди шел милицейский мотоцикл с проблесковыми мигалками.

Зa ним — КРАЗ-тягач с длиннющим трейлером, на котором в кильблоках были установлены останки «Опричника»…

За трейлером ехал сорокатонный передвижной подъемный кран.

За краном неторопливо трюхал «Москвич» Арона.

Замыкал процессию второй мигающий мотоцикл…

В «Москвиче» Арон рассказывал Марксену Ивановичу:

— …а в ГАИ полковник говорит: «Кто вам позволит вашу сраную яхту через весь город транспортировать?! Тут, кричит, надо особый маршрут движения прокладывать! Особые средства перевозки изыскивать! Пусть исполком назначит специальную комиссию, и если будет их решение, может, и мы разрешим… А может быть, и нет. Хотите — жалуйтесь. Сейчас, говорит, все жалуются. Доигрались, говорит, мать-перемать, в перестройку!»

Медленно двигалась процессия. Дивным силуэтом впечатывалась старая яхта в белесо-голубоватое небо ночного Ленинграда…

Водитель КРАЗа говорил сидящему в его кабине Василию:

— Ты к народу приди, к простым людям! Скажи: «Витек, помоги. Витек, надо!» Да что же мы — звери?! Неужто не поможем. Ты меня уважил, я тебя уважу. Они думают, я на одной зарплате сидеть буду!‥ Ага, раскрывайте рот пошире! У меня все схвачено — и кран, и эти макаки на точилах, — он показал на милицейские мотоциклы. — Уж года три со мной работают. Все хотят жить, Петрович. Все!

Милиционеры-мотоциклисты на ходу переговаривались по рации:

— А этот здоровенный — еврей, вроде, ничего мужик…

— А я тебе еще когда говорил, что среди жидов есть вполне приличные ребята. Помню, у нас в деревне со мной в одном классе учился еврейчик Сашка…

— Еврейчик — в деревне? — удивился второй милиционер.

— А он к нам с родителями был высланный.

— За что?

— А пес его знает… За политику, кажись. Так уж на что мы этого Сашку обзывали всяко, лупили, — а он даже не обижался. Только поплачет и все. Арифметику всегда давал списывать…

В кабине движущегося автокрана работал транзистор:

— «Говорит радио „Свобода“! — вещал приемник пожилому водителю автокрана. — Процессы преобразований в Советском Союзе просто невероятны! Сегодня, впервые в истории наших непростых взаимоотношений, мы хотим предложить радиослушателям интервью радио „Свобода“ с Президентом Советского Союза. Ведет передачу Лев Ройтман. „Уважаемый господин Президент…“»

— Во, бляха-муха, дают ребята!‥ — сказал водитель крана.

Под утро «Опричник» уже стоял в кильблоках на задворках яхт-клуба. КРАЗ и автокран с мотоциклистами уехали, и усталые и издерганные Марксен Иванович, Арон и Василий сидели в «Москвиче» с распахнутыми дверцами.

Арон вытащил две десятирублевые бумажки и сказал:

— Все. Приехали.

— То есть, как «приехали»?‥ — упавшим голосом спросил Вася.

— Пять штук — эта развалина, штука директору. Триста — трейлер, двести — автокран. Стольник — милиции. И — привет! Бабки кончились.

— Кошмар!‥ — простонал Вася.

Марксен Иванович почесал в затылке:

— Вообще-то послезавтра у меня пенсия…

— Господи!‥ — закричал Вася. — Нужна нам ваша пенсия!‥ Что мы безрукие, что ли? Сколько возьмут реставраторы?

Марксен Иванович посмотрел на яхту и сказал:

— С нашими матерьялами? Думаю, тысяч двадцать.

 

Как великие цели требуют великих жертв

На шиномонтажной висел новенький прейскурант:

1.  Разбортовка колеса — 1 р. 50 коп.

2.  Заклейка камеры — 1 р. 50 коп.

3.  Забортовка колеса — 1 р. 50 коп.

4.  Балансировка — 1 р. 50 коп.

Огромная очередь автострадальцев со спущенными колесами, дырявыми камерами, искалеченными дисками…

Снова грязные, задыхающиеся Арон и Вася работают быстро, слаженно. Вася принимает колесо через окно, отдает Арону, тот закрепляет его на станке, берет в руки лом…

Готовое колесо Вася снимает с балансировки, передает в окно заказчику, не забывая перекинуться с ним парой слов:

— Пожалуйста!‥ Ваших десять… С вас — шесть. Четыре сдачи. И вам спасибо!‥ А вот и ваше колесико… Вы, кажется, в опытных мастерских трудитесь? Даже при НИИ? Замечательно! Нет ли у вас там латунных винтов пятидесяточки? Что вы говорите?! А нельзя ли… Немного. Килограмм пятнадцать. А мы вам в любой момент, без всякой очереди…

Медленно, со скрежетом проворачивается колесо на шиномонтажном станке, быстро крутится на балансировочном…

Из репродукторов ария Мефистофеля: «Люди гибнут за металл! Люди гибнут за металл!‥ Сатана там правит бал! Там пра-а-авит бал!‥»

Вечером Арон вопил на кухне:

— А я жрать хочу! И выпить! Я двенадцать часов ломом ворочал!‥ Имею право!

— Нет! Не имеешь никакого права! Экономика должна быть экономной!‥ — кричал Василий. — Сейчас каждая копейка…

— Я как Жучка намудохался! Мне мясо нужно!‥

— Обойдешься! Жри макароны сейчас же! Я специально для тебя чуть не ведро отварил! С маслом… Очень полезно!

— Я не могу каждый день жрать макароны!!! Я видеть их уже не могу! Дай червонец — пойду в забегаловку, хоть котлетку схаваю…

— Я тебе давал вчера пять рублей? Где они?

— Бензин купил, ё-моё! «Москвич» без бензина не ходит!‥ А ты меня гоняешь по всему городу! Дай червонец немедленно!

— Через мой труп! Ты предаешь идею!

— А ты предаешь меня!‥ Личность человека важнее любой идеи.

Вася даже рот открыл от философской сентенции Арона:

— Батюшки… Где это ты нахватался?

— Что ж, я пальцем деланный? — обиделся Арон.

— Ну, хорошо, я тебе дам немножко колбасы. Я ее, правда, берег на выходной, но…

— А выпить?

— Ну, наглый, как танк! Где я тебе выпить возьму?!

— У тебя есть заначка.

— Нету.

— Есть!

— Нету!!!

— Васька!!!

— Что «Васька»? Что «Васька»?! Решили же экономить!‥

Потом сидели в одних майках и пижамных брюках пьяненькие, допивали большую бутылку и не очень стройно пели хором:

На «Опричнике» работала бригада реставраторов. Были сняты куски сгнившей обшивки, и сквозь огромные дыры зияли шпангоуты.

Подкатил «Москвич» Арона и Васи. Арон достал из багажника тяжелый ящик. Вася крикнул:

— Федор Николаевич!

— Тута я, тута!‥ — из дыры высунулся пожилой человек в очках и комбинезоне: — Привезли винты?

— А как же! Что еще требуется?

Федор Николаевич уселся поудобнее, свесил ноги наружу:

— Тама много чего надо. Я списочек составил, отдал его Марксену Ивановичу. Он приболемши, просил заехать к нему…

— А что с ним?

— Дык, кто его знает… У его главная болесть — одиночество. Отсюда и все хвори.

 

Как нужно быть сентиментальным

Сидели у Марксена Ивановича — пили чай с тортиком.

Старческая нищета квартиры была закамуфлирована спортивными облезлыми кубками, выцветшими вымпелами, выгоревшими грамотами и дипломами, моделями парусников. На замызганных стенах множество фотографий — Марксен Иванович в шортах на фоне каких-то минаретов… В спасательном жилете у штурвала… Со здоровенной меч-рыбой… В плавках и ожерелье из неведомых тропических цветов…

Только на одном фото совсем молоденький Марксен Иванович был в зимней шапке с военно-морским «крабом», в унтах и в кителечке с погонами, орденами и медалями. И стоял он на борту торпедного катера, облокотившись на турель скорострельной пушечки. А так, все остальные фотографии были сугубо гражданско-спортивными…

Закутанный в старенький плед, Марксен Иванович сидел в глубоком ободранном вольтеровском кресле и вязал. Арон подливал ему горячий чай, Вася подкладывал тортик. А Марксен Иванович грустно говорил:

— …в шестидесятом прибыли в Неаполь на Олимпийские… А мой рулевой Петька Гринберг, год как университет окончил, все на работу из-за пятого пункта не мог устроиться, — мне и говорит в Неаполе: прости, Марксен, другого шанса у меня не будет. Давай вместе!‥ Нет, говорю, Петюня, не могу. А ты иди. А Петька говорит, ты хоть понимаешь, что они с тобой сделают, если я уйду?! А то я не понимаю!‥ Иди, говорю, Петька, дай Бог тебе счастья!‥ Подождал сутки, докладываю руководству сборной, так и так, — рулевой Гринберг Петр Иосифович на борт яхты не вернулся… Мне на всю жизнь кислород и перекрыли. Сняли звание «мастера спорта», закрыли визу, отобрали яхту, море… Самое страшное, что они у меня море отняли.

По щеке Марксена Ивановича поползла слеза. Арон подозрительно зашмыгал носом. Вася нервно стучал пальцами по столу.

— А тут месяца два назад получаю письмо и приглашение из Тель-Авива от господина Пинхуса Гринберга. В гости — на восемь недель… Не забыл… Тридцать лет прошло, а он помнит. Такой хороший паренек был… И рулевой Божьей милостью!

Марксен Иванович вытащил из книжного стеллажа большой конверт с красивыми марками. Вася осмотрел конверт и приглашение и показал Арону.

— Надо ехать. Сейчас с этим гораздо проще. Тем более — по частному вызову…

— Дорого, — печально сказал Марксен Иванович. — Для меня это слишком дорого. Паспорт — двести, билеты — туда и обратно полторы тысячи, обмен валюты — две тысячи…

— Мы дадим вам! — быстро сказал Арон. — Да, Васька? Поднатужимся и заработаем… Ну, так не сорок колес в день будем делать, а пятьдесят!‥ Заработаем!

— Спасибо, Арон. Я не смогу принять от вас эти деньги, потому что никогда не смогу отдать вам их, ибо существую от зарплаты до пенсии и от пенсии до зарплаты.

— Да наплевать нам на эти деньги, Марксен Иванович! — вскочил Арон.

— Мне — не наплевать, — жестко сказал Муравич.

— Стоп! Стоп, стоп, мужики! — закричал Вася. — Кончайте состязаться в благородстве! Прямо опера какая-то!‥ Как говорят в Одессе — «Слушайте сюда»! Раскладка такая: Марксен Иванович оформляет в ОВИРе только паспорт! Никаких билетов, никаких денег на обмен валюты! И берет на себя командование яхтой по маршруту Советский Союз — Израиль. И мы втроем плывем «по морям, по волнам…» В Израиле, пока Марксен Иванович гостит у своего друга, мы толкаем нашу яхту, получаем наши миллионы и покупаем обратный билет для Марксена Ивановича в Ленинград. Из этих же денег мы оплачиваем капитану Муравичу суточные за все время плавания в свободноконвертируемой валюте. Тогда капитан Муравич сможет перестать вязать свою дурацкую жилетку, а пойдет в самый дорогой магазин Тель-Авива и купит себе самый лучший свитер! И новые джинсы! Но такие, чтобы все пижоны с Невского сдохли бы от зависти! И еще у него останется на чай с тортиком! Ну, как?

Арон в восторге всплеснул руками, влюбленно уставился на Васю и закричал:

— Ну, Васька!‥ Ну, сукин сын!‥ Я тебе все прощаю, даже твои вонючие макароны! Он гений, да, Марксен Иванович?! — Муравич чуть подумал, почесал в затылке и сказал:

— Забавно… Чудовищная авантюра, но забавно.

 

Как важен бартер в наши дни

В очереди у шиномонтажной мастерской бурлила клиентура:

— Как это не берут деньги?! Совсем не берут?

— Берут, но неохотно…

— И так цены повысили! Что же им надо?

— Консервы. Любые.

— А «частик в томате» можно?

— Можно. Но лучше — «тушенка». Китайская.

Как и во всякой советской очереди, находится общественник:

— Товарищи! Товарищи!‥ Военные и торговые моряки, сотрудники Балтийского морского пароходства и картографического управления ВэМээФ вне очереди! Распоряжение Василия Петровича!‥

В шиномонтажной мастерской грязный, мокрый Арон орудует ломом у станка. В углу сложены штабеля консервов. Там же немолодой капитан первого ранга передает Васе красивые морские карты.

— Значит, с меня за перемонтаж пяти колес — тридцать рублей. Правильно?

— Совершенно точно! — по-военному отвечает Вася.

— Вот на эту сумму, как и договаривались, десять листов пятикилометровых карт от Одессы до Хайфы. Тут Черное море, Босфор, Мраморное, Дарданеллы, Эгейское море и Средиземное… Со всеми обозначениями — глубины, районы стрельб, районы работы подводных лодок и надводных кораблей нашего и американского флотов, курсы самолетов, течения, магнитные склонения…

— Потрясающе! — сказал Вася.

— Есть у меня еще лоции Черного и Средиземного морей, но это будет стоить гораздо дороже. Меньше чем за новое «жигулевское» колесо отдать не смогу.

— Конечно, конечно, товарищ капитан первого ранга!‥ Подумаем, позвоним… А вот, что это за обозначения на каждой карте «ДСП» и «СС»?

Каперанг снисходительно улыбнулся:

— Ну, это же очень просто… «ДСП» — это «Для служебного пользования», а «СС» — «Совершенно секретно».

 

Как проходит верховный совет ночных сторожей

«Опричник» был уже весь зашкурен и часть дыр светилась свежими вставками.

Неподалеку, на складном стульчике сидел Муравич, и вязал свою нескончаемую жилетку и вел урок метеорологии. Перед ним, на бревнышке расположились Арон и Вася и хором декламировали:

— «Ходят чайки по песку — моряку сулят тоску. И пока не сядут в воду, штормовую жди погоду…»

— Правильно, — говорил Муравич. — Дальше…

— «Если тучи громоздятся в виде башен или скал, скоро ливни разразятся, налетит жестокий шквал…»

— Молодцы! Теперь только один Арон. «Барашки по небу бегут», — Марксен Иванович выжидательно посмотрел на Арона.

— «…иль небо метлами метут, когда рангоут твой высок, оставь лишь марсели и фок!» — торжествующе закончил Арон.

— Умница! — сказал Муравич. — Василий, внимательно! «Если стрелка вдруг упала…»

— «Жди грозы, дождя иль шквала. Если ж стрелка поднимается».

Вася на мгновение задумался. Арон не выдержал:

— «То погода улучшается!!!»

— Тебя просили?! — возмутился Вася. — Я сам не знаю, да?! Засранец!

— А чего ты тянешь? Бе-бе-бе, бе-бе-бе… Еле языком ворочает, мудила!‥ — огрызнулся Арон.

— Ребятки, ребятки, не ссорьтесь! А ты, Арон, не подсказывай, Вася сам знает, — вмешался Муравич.

— Марксен Иванович! А, Марксен Иванович!‥ — закричал Федор Николаевич с яхты. — Красного дерева и еловой доски не хватает. Нужно бы штучек по двадцать, и того, и другого. Только упаси боже от сучков!‥

— Хорошо!‥ — крикнул Марксен Иванович и сказал Арону и Васе. — Тэк-с… Кажется, пора трубить большой сбор. Пора вводить в действие один из самых мощных институтов государства Российского — институт ночных сторожей!

Белой северной ночью на территории клуба, у главного корпуса стояли десятка три автомобилей. Редкие потрепанные «Жигули», старинные «Москвичи» (в том числе и «Москвич» Арона) и, в основном, инвалидные «Запорожцы» и коляски-уродцы…

В кают-компании яхт-клуба за длинным столом сидели ночные сторожа Ленинграда. Возраст — за шестьдесят. Многие с орденами, медалями, костылями. Солидные, степенные люди.

Общая картина напоминала заседание Политбюро или совещание Президентского Совета. Возглавлял стол Марксен Иванович Муравич. Слева и справа от него сидели Арон и Василий.

— …я составил список только самого необходимого, — говорил Марксен Иванович. — К сожалению, он существует в единственном экземпляре…

— Не беда, — сказал один из сторожей. — Я у себя в институт отдам на ксерокс, и ноу проблем!

— Благодарю, Николай Николаевич, — поклонился ему Муравич. — Итак: нужны полутораметровые доски красного дерева и выдержанной ели. Кто у нас по дереву?

— Найдем, — сказал второй сторож. — Мы только что получили заказ на экспортные рояли и пианино и…

— Очень хорошо, Петр Петрович! Тем более, что мы тоже идем на экспорт. Товарищи! Нужен хороший, современный дизельный движок…

— Есть такой! — сказал третий сторож. — Год у нас во дворе валяется норвежский дизель АВВ со спасательного бота, двадцать пять сил с реверсом. Я скажу нашему заму — оформит за копейки, как пропажу запасных частей. Только с него стартер и генератор уже скоммуниздили.

— А стартер к нему пойдет от «Волги», — заметил четвертый. — Это пустяки. Заезжайте, сделаем.

— Генератор от КАМАЗа к нему — в самый раз, — подхватил пятый сторож. — Это я вам устрою. И аккумуляторы.

— Превосходно! — сказал Муравич. — Якоря сорокапятикилограммовые я сам здесь нашустрю, а вот якорные цепи…

— Толщина звена и количество метров? — крикнул кто-то.

— Толщина — миллиметров одиннадцать-тринадцать, не менее ста метров.

— Нет вопроса!

— Моментик, моментик!‥ — раздраженно закричал скрюченный человечек с костылем. — У меня вопросик!

Наверное, он был известен, как скандалист, потому что все тут же стали морщиться и качать головами.

— Пожалуйста, Сергей Сергеевич, — улыбнулся Муравич.

— А позвольте узнать, уважаемый Марксен Иванович, отчего это вы так хлопочете? Ваш-то какой интерес?

— Ну, Серега, склочная душа!‥ Тебя помочь позвали, а ты по своей вонючей ментовской привычке… — крикнул седьмой сторож.

Но скрюченный злобно его перебил:

— Я помочь не против! Я что хошь со своей фирмы вынесу, но я хочу знать, какой его личный интерес?!

— О Боге подумай! — посоветовал кто-то.

— Тихо, друзья мои, — негромко сказал Марксен Иванович.

— Я отвечу. Арон Моисеевич и Василий Петрович — не моряки. Они даже плавать не умеют. Вряд ли вам хотелось бы, чтобы они утонули, еще не выйдя из наших территориальных вод… Поэтому я беру на себя командование яхтой и постараюсь доставить их к новому месту жительства в целости и сохранности. Это будет мое последнее плавание в жизни…

— Значит, вы тоже покидаете нашу Родину? — не унимался Сергей Сергеевич.

— Нет. Я плыву только в гости. И прилечу обратно. Умереть я хочу дома. Я получил приглашение от своего бывшего рулевого.

— Неужели от Петьки Гринберга?! — воскликнул один сторож. — Господи! Живой?‥

— Живой, Алексей Алексеевич.

— Слава богу!!!

— А вы его помните? — спросил Муравич.

— А как же, Марксен Иванович! Я же тогда от КГБ вел ваше дело!‥

Арон и Вася испуганно переглянулись, но Муравич их успокоил.

— Не волнуйтесь, Алексей Алексеевич уже давно уволен из КГБ за постоянное желание докопаться до истины. А вот в качестве сторожа канатной фабрики он нам может быть очень полезен.

Посмотрел на скрюченного и спросил:

— Сергей Сергеевич! Вы удовлетворены?

— Теперь — да! — склочно ответил тот. — Давай дальше, по списку чего еще требуется?‥

 

Как найти лекарства для простого человека

К сильно похорошевшему «Опричнику» была приставлена пятиметровая лестница. На ней стоял бригадир реставраторов — Федор Николаевич.

«Москвич» расположился у самых кильблоков, и Арон доставал из салона и багажника цепи, аккумуляторы, якоря, белоснежные веревочные бухты, банки со шпаклевкой, лаками…

Муравич передавал все это Василию, Василий — бригадиру, а тот наверх своим помощникам на борт яхты.

Марксен Иванович взялся было за внушительный якорь, но Василий тревожно крикнул:

— Оставьте якорь! Мы с Ароном потом сами поднимем!‥

Но Марксен Иванович поднатужился, поднял сорокапятикилограммовый якорь и прохрипел:

— Да я таких якорей за свою жизнь столько перетаскал…

И вдруг охнул, выпустил из рук якорь и стал оседать на землю, глядя перед собой удивленными бессмысленными глазами.

В прихожей Арон провожал врача «неотложки».

— Никаких тяжестей, никакой нервотрепки, полный покой, — говорил врач. — Отлежится — встанет. Ни простуд, ни сырости. Малейшая пневмония — отек легких, и вам привет с того света.

— А лекарства? — спросил Арон.

— Он секретарь обкома? Маршал? Член ЦэКа?

— Он — сторож.

— Для нормального советского человека у нас в стране лекарств нет! Нам их даже выписывать запрещено, — раздраженно сказал врач.

— Я достану, — уверенно сказал Арон.

Врач пожал плечами и прямо в коридоре, на своем чемоданчике выписал два рецепта.

Арон неловко сунул ему двадцатипятирублевку.

— Что это? — брезгливо спросил врач.

— Четвертачок-с… — лакейски пролепетал Арон.

Врач зло запихнул двадцать пять рублей за пазуху Арону:

— Пошли вы со своим четвертачком! Вы старика берегите, раздолбаи! У него сердце — ни к черту…

Когда Арон вошел в комнату, он увидел следующее: Марксен Иванович лежал на постели и держал в руках ксерокопию какой-то маленькой книжечки. Такая же книжечка была у сидящего рядом Васи. На тумбочке, в блюдце валялись комочки ваты и остатки стеклянных ампул после уколов.

— Слиха, ани ле мелабер иврит. Рак русит… — запинаясь, говорил Марксен Иванович, подглядывая в книжечку.

— Апи роце лишлоах миврак… — отвечал ему Василий.

— Вы что, чокнулись оба?! — спросил обалдевший Арон.

— Мы учим иврит, — сказал Муравич, глядя поверх очков на Арона. — А с тобой я с завтрашнего дня займусь английским. О'кей?

— О'кей, о'кей… Васька! Паси Марксена Ивановича и не давай ему дергаться. Я смотаюсь в дежурную аптеку…

— Что вы! — сказали Арону в одной аптеке. — Мы уже год, как этих лекарств не видели!‥

Расхлябанный «Москвич» мчался по ночному Ленинграду… Возвращая Арону рецепты, в другой аптеке ему сказали:

— У меня мама с тяжелейшей стенокардией, и то я не могу ей ничем помочь! А вы… Ну, люди!

Мечется «Москвич» Арона по притихшим улицам…

В третьей дежурной аптеке — толстая баба с продувной мордой.

— Не смешите меня. Мы уже забыли, как это выглядит.

— А когда оно было — сколько оно стоило? — спросил Арон.

— Это — двадцать шесть копеек, а это рубль семьдесят две копейки, и баба отодвинула от себя рецепты.

Арон положил на прилавок пятьдесят рублей и сказал:

— Сдачи не надо.

Секунду толстая баба смотрела в глаза Арона, потом спокойно спрятала пятьдесят рублей в лифчик и выложила из-под прилавка два пакетика…

 

Как Вовик-мажор с приятелями попал в неприятную историю

Арон медленно пробирался по разрытой Десятой линии Васильевского острова к дому Марксена Ивановича. Глубокие траншеи для смены канализационных труб избороздили почти всю улицу. Высились горы вынутой из траншей земли. Арон осторожно лавировал среди всего этого бедлама.

И вдруг увидел у самой большой и глубокой траншеи великолепную черную «девятку» Вовика-мажора. Она перекрывала проезд Арону. Пришлось остановиться в нескольких метрах.

Около «девятки» шла какая-то возня. Арон вгляделся и увидел плачущую Ривку, у которой текла кровь из носа. Вовик-мажор тащил ее в машину, а Ривка плакала и упиралась. С другой стороны двое приятелей Вовика втаскивали в «девятку» рыдающую Клавку в разорванном платье.

Не выключая двигатель, Арон вышел из своего «Москвича» и, не глядя на Ривку и Клавку, спросил:

— Что за разборки, Вовик?

— Арон Моисеевич!!! — захохотал Вовик. — Товарищ Иванов!‥ Король шиномонтажников!‥ Спокуха, ребята! Не трухайте — свои!‥

Увидев Арона, Клавка и Ривка испугались еще больше… Но Арон даже не взглянул в их сторону.

— Что за разборки, Вовик? Я тебя спрашиваю…

— Да вот телки упираются, не хотят платить по счету!

— И что они вам задолжали? — спросил Арон.

— Всего лишь ночь любви, папаша, — рассмеялся один.

— А может, вы им не нравитесь, — сказал Арон.

— А в кабаке с нами сидеть им нравилось? — спросил второй.

— Тоже верно… — задумчиво произнес Арон.

И вдруг со страшной силой ударил кулаком в лицо одного приятеля Вовика и тут же — второго. Вовика он схватил за волосы и с размаху хрястнул физиономией об капот черной «девятки»…

Один из приятелей Вовика стал было подниматься, но Арон безжалостно засадил ему ногой в живот, а второму наступил на шею и сказал:

— Только шевельнитесь, сявки, я из вас таких клоунов наделаю!‥ — он приподнял за волосы окровавленного Вовика-мажора и спросил: — Выпивка есть?

Вовик что-то промычал разбитым ртом и показал на заднее сиденье своей машины. Арон вытащил оттуда бутылку коньяку и большую бутылку водки.

— Открывай! — сказал он Ривке.

Та трясущимися руками откупорила обе бутылки. Арон взял коньяк и стал его насильно вливать в разбитый рот Вовика.

— Пей, сученок, пей! Чтобы ни капли не осталось!‥ Зато потом, когда тебя милиция начнет напрягать, сможешь сказать, что был в жопу пьяный и ничего не помнишь…

Вовик захлебывался, глотал коньяк вместе с кровью…

Арон заставил его выпить всю бутылку. Потом он стал вливать водку в одного из приятелей Вовика. Тот попытался было встать, но Арон снова сильно ударил его в живот и влил в него половину большой бутылки «Московской».

Вторую половину бутылки он насильно скормил приятелю Вовика. Когда тот проглотил последние капли «Московской», Арон волоком втащил его в «девятку», рядом с ним погрузил бесчувственного второго приятеля, а Вовика усадил за руль, предварительно вывернув колеса «девятки» в сторону глубокой траншеи.

Затем Арон влез в свой «Москвич», завел двигатель, включил скорость и резко дал газ.

«Москвич» рванул с места, сильно ударил роскошную «девятку» в задний бампер, и та покатилась прямо в траншею.

Раздался грохот падающего автомобиля, и через секунду, когда развеялась пыль, из глубокой траншеи торчал только багажник великолепной в прошлом «девятки»…

Арон вылез из «Москвича», хозяйственно осмотрел искалеченную облицовку своей машины, разбитую фару…

…и только потом заглянул в траншею. И с укоризной покачал головой:

— Ну, надо же было так напиться, чтобы белой ночью в траншею влететь!‥ Хорошо еще если все живы… Ах, молодежь, молодежь!‥

Он поднял глаза на онемевших от ужаса Клавку и Ривку и сказал уже совершенно другим тоном:

— А вы чего, потаскухи сраные, стоите?! Марш немедленно в машину, идиотки!‥

Ранним утром у кооперативного гаража Арон в рабочем комбинезоне ремонтировал свой «Москвич» — выпрямлял бампер, облицовку, ставил новую фару.

Клиентов еще не было. Василий прибирал мастерскую, переговаривался с Ароном через открытое окно:

— Где это ты так шваркнулся, Арончик?

— Где, где… Полгорода разрыто, фонари не горят…

— А мы тебя с Марксеном ждем, ждем! Старик уж засыпать начал…

— Ну и слава богу, — сказал Арон. — Васька, а Васька!‥ Я чего сказать тебе хотел… Все-таки мы с тобой говнюки.

— Здрасте-пожалуйста! Это кто же тебе сказал?

— Это я сам себе говорю. И тебе тоже, — ответил Арон, не прерывая работу. — Со своей женой Ривкой — ты не хочешь иметь дела. И ты прав! Я Клавку вычеркнул из своей жизни… Я тоже вроде прав… Но, Вась, ведь Клавка же тебе — младшая сестра!‥ А Ривка — мне младшая сестра! А мы, старшие братья, как жлобы даже в голову не берем — как они там? Чего у них?‥ А они — женщины. Их любая шпана обидеть может. Вот я про что…

Василий насторожился, вышел из мастерской со шваброй в руке:

— Ты видел их?

— Еще чего! Это я так, вообще говорю…

— Ты мне не вкручивай! — в панике закричал Василий. — Что с Клавой?!‥

— А я откуда знаю?! — в свою очередь заорал на него Арон. — Твоя сестра — ты и поинтересуйся! Позвони — руки не отвалятся!‥

Василий бросил швабру и побежал в мастерскую. Через несколько секунд послышался его тревожный голос:

— Клава? Клавочка!‥ Здравствуй, маленькая моя! Это я — Вася!‥

Арон улегся под машину — стал наживлять болты бампера…

 

Как выяснилось, что Арон и Василий купаются в деньгах

Вечером, разложив листы морских карт на обеденном столе и придавив их по углам лоциями и справочниками, Марксен Иванович Муравич любовно и трепетно прокладывал будущий маршрут «Опричника» от Одессы по Черному морю до Босфора, через Мраморное до Дарданелл, и дальше по Эгейскому и Средиземному, вплоть до самого Израиля, до его морских ворот — Хайфы…

Вася сидел на кухне, что-то подсчитывал на калькуляторе и записывал на бумаге свои выкладки.

Арон стоял за спиной Муравича, капал в мензурку валокордин, шевеля губами, про себя считал капли.

Даже то, как Марксен Иванович брал в руки карандаш, линейку или транспортир, выдавало его радостное волнение:

— Господи!‥ Да разве я мог еще совсем недавно подумать, что буду снова заниматься прокладкой, готовить яхту к походу!‥ Что я, черт побери, снова выйду в море?! Я-то уж думал — жизнь кончилась…

Вася услышал последнюю фразу Муравича, закричал из кухни:

— Марксен Иванович! Чтобы я этого больше не слышал! Жизнь только начинается?‥

— О'кей, Вася! — радостно ответил ему Марксен Иванович и повернулся к Арону: — Арон! Внимание!‥ Как будет по-английски…

— Погодите, Марксен Иванович… Я считаю… — Арон совсем приблизил мензурку и бутылочку с валокордином к свету: — Тридцать восемь… тридцать девять… сорок! Ну-ка, Марксен Иванович, хлебните… И вот эту таблеточку. Самое время.

Муравич выпил капли, проглотил таблетку и сделал два глотка воды из стакана, услужливо поданного ему Ароном. И сказал:

— Итак, Арон… «Могу ли я воспользоваться вашим причалом и купить пресную воду?»

Арон посмотрел в потолок, секунду подумал и сказал на ужасающем английском языке:

— Кян ай юз е терминал энд бай дринк уотер?

— Молодец! — похвалил его Муравич. — А «Сколько будет стоить шестичасовая стоянка и двести литров пресной воды?»

— Хау мач кост сикс ауэ стендинг энд ту хандринт литерз оф дринк уотер? — тут же сказал Арон и нахально потребовал: — Тогда и вы мне отвечайте по-английски!

— Иес, сэр! Плиз! — улыбнулся Марксен Иванович. — Сикс ауэрс стендинг кост… А хрен его знает, сколько сейчас это может стоить!‥ энд ту хандрит литерз дринк уотер кост… Понятия не имею! Раньше это было бесплатно… Мей би, тен даларз?‥

— Тенк ю вери мач, сэр. Ноу проблем!‥ — поблагодарил его Арон.

— Ну, вы даете, мужики! — восхитился Вася, входя в комнату с листком бумаги. — Арон! Ты меня просто потряс!

— А ты думал — я пальцем деланный?

— Да нет… Я примерно представляю, чем тебя делали. А теперь, джентльмены, как говорят по-вашему — по-английскому, айм сори. Я вам сейчас немножко испорчу настроение. Чтобы отплыть на нашей яхте от берега, нам нужны еще двадцать одна тысяча нормальных деревянных, советских рублей.

— Ой… — в один голос охнули Арон и Марксен Иванович.

— Вот вам и «ой», — Вася заглянул в свои записи. — Реставраторам должны еще семь штук? Должны. Паруса — десять косых, не греши — отдай. И четыре лебедки по полторы — шесть. Всего — двадцать одна.

— Такие бабки не заработать. Просто — не успеть, — сказал Арон. — Даже если к нашей мастерской будет стоять очередь, как в мавзолей Ленина…

— Господи!‥ Да что же это за цены такие кошмарные?! — ужаснулся Марксен Иванович и с готовностью оглядел свои обшарпанные стены, завешанные пожухлыми дипломами и грамотами, полки, уставленные призовыми кубками. — И продать же нечего! Последних два серебряных кубка я еще три года тому назад сдал в комиссионку! А это все — мельхиор, дрянь… Три копейки в базарный день…

— Вы еще будете продавать! — возмутился Арон. — Вам сюда возвращаться, вам жить здесь еще сто лет, а вы… Васька!

— Только без паники! — сказал Вася. — И не суетиться. Арон! Неужели мы с тобой… Мы! Ты и я! Не найдем каких-то вонючих двадцати тысяч?! Да, если присмотреться — мы купаемся в деньгах. Машина, мебель, квартира!‥

— Машина — говно, — сказал Арон. — Больше пяти штук не потянет. Такую мебель надо еще умудриться кому-нибудь втюхать, а квартиру у нас Советская власть отберет тут же, как только мы получим паспорта и визы.

— На хитрую жопу есть… что «с винтом»? Извините, Марксен Иванович. Предоставьте это дело мне, и у нас еще останутся бабки и на переезд вместе с яхтой в Одессу, и на паспорта, и на визы, и на булочку с маслом! — нагло заявил Василий.

— Ол райт, Васька. Но шустрить ты начнешь только после того, как мы получим эти самые паспорта и визы. Да, Марксен Иванович? — рассудительно сказал Арон.

— Конечно, конечно, Арон… Васенька, я думаю, так будет разумнее всего.

 

Как по-русски будет «шейгиц»?

И этот день наконец наступил!

Из невероятной толпы, осаждавшей двери ОВИРа, выдрались на свежий воздух к своему «Москвичу», мокрые и расхристанные, сильно помятые, ошалевшие от духоты и давки, но безмерно счастливые Василий, Арон и Марксен Иванович с отъездными документами в руках.

Тут же к ним подошли очень старые еврей и еврейка с точно такими же документами.

— А что будет с билетами, что? — спросил старик у Марксена Ивановича, как будто они были знакомы уйму лет.

— Извините, я не в курсе, — смутился Марксен Иванович.

— Говорят, там такой халеймес!‥ — сказала старуха. — Очередь на полтора года! В нашем возрасте — просто не дожить…

— Нам, честно говоря, билеты до лампочки, — сказал им Вася.

— Так вы не в Израиль? — утвердительно спросил старик.

— В Израиль, — ответил ему Арон.

— И как? Пешком? — иронически спросила старуха.

— Нет. Вплавь, — простодушно ответил Вася.

Старик воспринял это как издевательство и повел старуху прочь. Отойдя на безопасное расстояние, старик обернулся и сказал Васе:

— Шейгиц!

Арон решил исправить положение и крикнул старикам:

— Погодите! Может, вас подвезти куда-нибудь?

— Боже нас упаси от ваших любезностей, — сказала ему старуха.

Уже сидя в машине, Василий спросил Арона:

— А что такое «шейгиц»?

— А я откуда знаю? — окрысился Арон. — Я что, хедер кончал? Я родился и вырос в Ленинграде — «Шейгиц»… «Мудак», наверное. Судя по тому, как он на тебя посмотрел.

— Нет, нет! — возразил Марксен Иванович. — «Шейгиц» по-еврейски «босяк», «хулиган».

— Вы-то откуда это знаете?! — поразился Арон.

Марксен Иванович рассмеялся:

— А черт его знает… Не помню. Может быть, от Петьки Гринберга?‥ Понятия не имею.

 

Как покупают паруса

Волоча за собой тяжелый рюкзак, Марксен Иванович с трудом вылез из трамвая. Отдышался, закинул рюкзак за спину, прошагал немного от остановки и завернул за угол. И сразу же увидел «Москвич» Арона, стоявший у дома.

Муравич улыбнулся, подошел к автомобилю, погладил его по капоту, как члена семьи близких ему людей, и вошел в парадный подъезд.

Дверь ему открыл Арон, тут же перехватил тяжелый рюкзак и недовольно сказал:

— Сколько раз говорить, чтобы вы не таскали ничего! Что за упрямство?! Подождать не могли, пока я приеду за вами?

— Тут бинокль, барометр, компас, корабельные часы, кое-какие навигационные инструменты… — виновато проговорил Марксен Иванович. — Разные мелочи, оставшиеся у меня от прошлых лет. Все, что потом очень пригодится в море… А еще я вам принес в подарок книжечку…

Марксен Иванович достал из большого кармана рюкзака толстую синюю книгу и дал ее Арону. Арон открыл книгу, прочитал вслух:

— «Справочник яхтсмена»… Боб Бонд…

— Замечательная книжонка! — радостно сказал Марксен Иванович. — Ну, буквально все, что вам нужно знать о яхте, о море, о такелаже. Просто прелесть! И таким доходчивым языком написана!‥ Тут все ситуации, с которыми вам, может быть, придется столкнуться… Это должно быть вашей настольной книгой!‥ А где Вася?

— Здесь я, здесь, Марксен Иванович!‥ — закричал Вася из комнаты. — Проходите! Я для вас сюрприз приготовил!

Марксен Иванович переступил порог комнаты и ахнул… Квартира была абсолютно пустой. Ни стульев, ни стола, ни дивана, ни шкафа… Небогатый гардероб Арона Иванова и Василия Рабиновича висел на гвоздях, вбитых в голые стены.

На кухне, кроме замызганной плиты и сваленных в угол сковородок и кастрюль, тоже не было ничего. Только японский календарь восьмидесятого года с голыми японочками болтался на двери.

— Боже мой… А где же мебель?‥ — растерялся Марксен Иванович.

Вася взял Марксена Ивановича за руку, провел его во вторую пустую комнату и торжественно показал на четыре яхтенные лебедки, лежавшие на полу:

— А вот и мебель!!! — Сами говорили, что без этого нам в море не выйти!

— Да, да… Конечно, — Марксен Иванович присел на корточки, осмотрел лебедки. — Очень, очень хорошие лебедки, но…

— Когда в стране нет ни хрена, когда в магазинах за мебель дерут три цены, так и наша рухлядь пошла будьте-нате! — пребывая в полной эйфории от своих деловых качеств, прокричал Василий. — Копеечка в копеечку! Мы еще в наваре на четыре сотни!‥

— Фантастика… — прошептал Марксен Иванович.

— То ли еще будет! — пообещал Вася.

И тут же раздался входной звонок.

— Эт-то еще кого несет? — удивился Арон.

Вася бросил взгляд на часы и восхитился:

— Во, деловые ребята! Крутые — дальше некуда!‥ Это те, которые твою квартиру купили.

— Ты квартиру продал?! Ну, сукин кот!!! Ну, Васька…

— Так это же наши паруса!!! — закричал Василий и побежал открывать дверь. — Ты чем за паруса собираешься платить?! Поцелуями? Или у тебя есть заначка в десять штук?! Раздолбай!‥

Марксен Иванович и Арон ошеломленно переглянулись.

Вася открыл входную дверь и впустил в квартиру…

…ДВУХ ПРИЯТЕЛЕЙ ВОВИКА-МАЖОРА, которых Арон десять дней тому назад избил ночью на улице!

Один был с палочкой, прихрамывал. Половина физиономии синяя, глаз заплыл.

У второго — рука в гипсе, голова перевязана, верхняя губа вздута.

Однако во всем «фирмово-кооперативном», с перстнями, с толстыми золотыми цепочками на могучих шеях.

Арон увидел, КТО к ним пришел, и с быстротой молнии метнулся в ванную комнату. Нашарил под умывальником большой разводной ключ и вышел к гостям уже в полной боевой форме, готовый ко всему.

Первым делом он перекрыл собой Марксена Ивановича, отодвинул в сторону Васю и, подбросив на руке тяжелый разводной ключ, спросил, нехорошо улыбаясь:

— С чем пожаловали?

Один — с палочкой и заплывшим глазом, добродушно сказал Арону:

— Привет! Где-то я тебя, по-моему, видел?‥

— Вполне возможно, — ответил Арон и поудобнее перехватил ключ.

— Да ты что, Арон?! Это же друзья Вовика-мажора! — воскликнул Вася. — Разве я тебе не говорил? Вовик сейчас в больнице, а ребята твою квартиру купили… Они же в катастрофу попали! Вовик свою «девятку» — в хлам!‥ Хорошо еще, что живы остались…

— Кто же это вас так? — ухмыльнулся Арон, поигрывая ключом.

— Нажрались в кабаке, прихватили водяры, каких-то блядей и поехали на хату… Где-то на Васильевском в траншею влетели. Тачке, извиняюсь, пиздец. Вовик до сих пор в травме Первого мединститута, а мы вот… Слушай, где-то я тебя видел!‥

— Я ж сказал — возможно, — Арон цепко следил за гостями.

— А как же девки? — искренне поинтересовался Василий.

— Когда нас утром из ямы выгребли — девок не было, — сказал один. — А, может, они нам еще раньше «динамо» крутанули.

— Я, к примеру, ресторан помню, прошмандовок этих помню. А вот дальше… Гуляли ж по-черному. Пардон за извинение! — рассмеялся второй. — Ничего не помню…

— И Вовик не помнит? — осторожно спросил Арон.

— Ты что?! Мажор вообще в полном отрубе!‥ Ладно. К делу.

Хромой вытащил из кармана три запечатанные пачки пятидесятирублевок и протянул их Васе:

— Пятнашка, как договаривались.

Второй, с перевязанной головой и рукой в гипсе, достал документы и сказал Арону:

— Держи. Тут твои ксивы, а это мои. Порядок?

Арон посмотрел документы, удивленно покачал головой:

— Ну и шустрики!‥

— Так все же схвачено, батя! — польщенно рассмеялись приятели Вовика. — Все жить хотят — и райком, и горсовет, и ментовка. Твой корешок сказал «надо срочно», мы срочно и сделали. Есть проблемы?

— Нет, — ответил Арон. — Вот только бабки пересчитаю.

— Арон!‥ Свои же ребята… — устыдился проверки Василий.

Но Арон так на него посмотрел, что Вася тут же заткнулся.

— Не боись, Арон, — сказал один. — Не «кукла». Не держи нас за дешевых фрайеров. Мы — мальчики деловые. Ты нас не знаешь, мы тебя не знаем. Тебе — капуста, нам — хата, и разбежались.

Арон ласково оглядел двух искалеченных им парней и сказал:

— Вот и ладушки. Раз вы меня не знаете, раз я вас впервые вижу — тем более, посчитаю. Подержи-ка, Марксен Иванович.

Он протянул Муравичу разводной ключ и повернулся к Василию:

— Ну-ка, дай сюда бабки.

Разорвал все три запечатанные пачки и стал медленно пересчитывать, шевеля губами точно так же, как он это делал, когда считал капли для Марксена Ивановича…

 

Как Арон искал одно, а нашел совсем другое

На следующий день Арон и Вася забрали свои инструменты и уволились из гаража.

— Спасибо вам, ребята. Не скоро я найду таких мужиков, — вздохнул председатель.

— И вам спасибо, — поклонился ему Арон.

— Если бы мы не уезжали… — сказал Вася.

— Что вы! Что вы! — взволновался председатель, оглянулся вокруг и понизил голос: — Поезжайте! Пусть хоть кто-нибудь спасется.

Расчувствовался, шмыгнул носом и ушел в свою каптерку.

Арон погрузил инструменты в багажник, спросил Василия:

— Деньги есть с собой?

— Есть. А что?

— Дай сотни три.

— Зачем?

— Надо.

— Это не ответ, — сказал Василий, влезая в машину.

— Ты мне дашь три сотни или мне их нужно из тебя вытряхнуть? — так спросил Арон, что Вася тут же достал деньги.

— Пожалуйста!‥ Я просто хотел понять… — начал было он, но Арон спрятал деньги в карман куртки и сказал:

— А теперь выметайся из машины!

— А как же…

— Никак. Таксярник возьмешь. Давай вали отсюда.

Ничего не понимая, Василий вылез из «Москвича». Арон сел за руль и уехал…

Через пятнадцать минут он подкатил к дому, где жили Клавка и Ривка. Поднялся по знакомой лестнице, позвонил в дверь.

Долго никто не открывал. Потом послышались шаркающие шаги, защелкали, к удивлению Арона, разные замки, и дверь наконец приоткрылась на длину короткой и мощной цепочки.

В образовавшуюся щель просунулся старушечий нос. Внизу торчали две детские замурзанные мордочки.

— Чаво надо? — злобно спросила старуха.

Арону показалось, что он перепутал номер квартиры. Глянул на эмалированную табличку, удивленно спросил:

— А Клава и Рива дома?

— Уехали. Таперича я тут живу. Могу и паспорт показать… — и старуха заплакала. — Семнадцать лет ждала очереди!‥ Пенсия — одни слезы… Каждый изгиляется, как хотит… Внуков кормить нечем, а они себе в ус не дують…

— Кто? — спросил Арон.

— Хто, хто… Детки мои разлюбезные!‥ Невестки подол задрали ищи-свищи… А дитям не скажешь, они кушать хотят… Господи! Хоть бы помереть скорей!‥ Ваньку, младшенького, убили, дык военкомат за его двадцать рублей все никак не сподобится прислать!

— Где убили-то? — тихо спросил Арон через щель.

— Дык, промеж армян с этими… Как их?‥ зирбайжанцами встрял, его и убили.

— Ну, а Ривка-то с Клавкой где?

— Дык, сказала ж, уехали!

— Надолго?

— Навовсе.

— Куда?

— А хто их знаить… К жидам, мабудь, подались. Сейчас все туда едуть. И явреи, и русские, и нерусские…

Арон молчал, оглушенный известием. Старуха спросила его:

— Дык, паспорт нести показывать?

— Не надо паспорта… — сказал Арон. — Ничего не надо.

— А ты сам-то откудова будешь? Не с ЖЭКу рази?‥

Арон достал триста рублей, протянул их в щель старухе:

— Из военкомата. Возьми-ка. Это тебе за Ваньку доплата…

— Батюшки-и-и!‥ — тоненько закричала старуха, цепко схватила деньги и мгновенно захлопнула дверь.

 

Как «Опричник» становился домом

Было очень раннее утро…

Сверкающий лаком, совершенно законченный семнадцатиметровый «Опричник» стоял в кильблоках на задворках яхтклуба еще без мачты, но уже одним своим видом — отполированным гребным винтом, гигантским килем, тускло мерцающими медными окантовками иллюминаторов, туго натянутыми леерами, будил самые необузданные видения: дальние моря и неведомые страны, начало новой удивительной жизни, в которой грезились волны и ветры, соленые брызги и разноязычный гомон чужих берегов, сладко дурманящие тропические цветы и шоколадные волоокие женщины с призывными улыбками и тонкими талиями при вполне пухлых бедрах…

И только три детали чуть-чуть притормаживали этот манящий вдаль полет фантазии — старый, ржавый «москвич» Арона, стоявший рядом с кильблоками; кухонные веревки, натянутые от борта к борту между леерными стойками с выстиранным бельишком Арона и Васи; и обычное цинковое ведро, привязанное у самого начала киля под днищем яхты.

В сонной тишине было отчетливо слышно, как кто-то протопал внутри яхты, затем проскрипела и захлопнулась какая-то дверь. Щелкнула задвижка и раздалось, не оставляющее сомнений, журчание чьей-то струи…

А потом послышался характерный звук спускаемой воды и через мгновение все «это» вылилось через открытый гальюнный кингстон в висящее под яхтой обычное, домашнее цинковое ведро.

И хриплый со сна голос Арона:

— Васька! Сегодня твоя очередь парашу выносить…

И ни словечка в ответ… На палубу в одних трусах вылез сонный, подрагивающий от утренней свежести Василий. Он трижды развел руки в стороны, дважды присел, имитируя зарядку, но тут же потянулся, зевнул, обхватил себя тощими руками и застыл, устремив взгляд вперед, через нос яхты, словно перед его взором простиралась необъятная даль океана…

Из каюты показалась встрепанная голова Арона:

— Ты меня слышишь, Васька?!

Василий очнулся, ответил раздраженно:

— Слышу, слышу! Ты, давай, жратву готовь, а то скоро Марксен приедет…

Спустя два-три часа вокруг «Опричника» собралась вся бригада реставраторов во главе с Федором Николаевичем, деятели яхт-клуба, Марксен Иванович и Арон с Василием.

На земле были разложены новые огромные, сверкающие белизной паруса. Все ходили вокруг них и восхищенно прищелкивали языками:

— Ай да паруса!‥

— Это тебе не уплотненный лавсан. Это — дакрон! Сто двадцать квадратных метров настоящего дакрона.

— Марксен Иванович! Можно неделикатный вопросик? Сколько с вас наши мастерские за паруса содрали?

— Страшно сказать, ребятки… Десять тысяч!

— Перекреститесь, Марксен Иванович! Они вам даром достались! За десять они только для вас сделали… Тут с одних кооператоров за сто квадратов шестнадцать слупили!‥

— Так то кооператоры. Мои-то — работяги… — и Марксен Иванович кивнул на Василия и Арона.

Василий водил Арона за руку вокруг парусов и шептал ему:

— Смотри, Ароша… Мы отдали за пятнадцать штук, прямо скажем, говенную квартиру с комнатами — одиннадцать и четырнадцать метров, причем, заметь себе, четырнадцать — проходная… В довольно жлобском районе, с видом на помойку, а взамен получили сто двадцать квадратных метров потрясающих парусов с видом на совершенно другую жизнь! И еще пять тысяч у нас осталось!‥

— Что ты меня уговариваешь, как бабу?! Я, что, против?

— Я не уговариваю, я просто не хочу, чтобы ты ходил с кислой мордой…

— Пока мы не сможем отдать семь тысяч Федору Николаевичу и его ребятам, у меня другой морды не будет!

— Господи! Делов-то на рыбью ногу! — облегченно вздохнул Василий. — Федор Николаевич! Можно вас на минутку?

— Знатные, знатные паруса… С такими парусами на край света, — подошел Федор Николаевич.

— У вас там какое-то было предложение к Арону Моисеевичу? — вкрадчиво сказал Вася.

— Дык, Арон Моисеевич… Какое там предложение!‥ Василий всегда скажет!‥ Проще пареной репы. Вы должны семь тысяч. Так?

— Так, так! — Вася попытался ускорить ход событий.

— Ты, Арон Моисеевич, отдаешь мне своего «Москвича», и мы в расчете. А со своими ребятками я сам расплачусь. Лады?

— А кто будет государству платить семь процентов комиссионных? — спросил Арон.

— А государство пусть лапу пососет, — рассудительно сказал Федор Николаевич. — Будя нас грабить-то! Счас поедем к моей дочке — она у меня нотариус, оформишь на мое имя доверенность с правом продажи, и не за полста рублей, как лицу постороннему, а за два с полтиной, как ближайшему родственнику. А то «государству»! Мы лучше сегодня эти семь процентов пропьем за милую душу! Возьмем Марксена Ивановича и «Шаланды полные кефали…»

 

Как военно-воздушные силы сегодня служат делу мира

— …«в Одессу Костя приводил, и все биндюжники вставали, когда в пивную он входил…» — пел здоровенный детина в белых лаковых полуботиночках и белом костюме с красной «бабочкой».

Оглушительно гремел ресторанный оркестр.

Прифранченные Федор Николаевич, Марксен Иванович, Арон и Вася сидели за столиком. Все, кроме Муравича, пили водку. Перед Марксеном Ивановичем стоял стограммовый графинчик с коньяком. Он осторожно прихлебывал из крохотной рюмочки и говорил:

— Нет, нет и нет! Бред сивой кобылы! Вы что? Это вам не швербот какой-нибудь! Это большая крейсерская яхта! И при поворотах поезда, крайние точки — нос и корма — будут выходить в стороны!‥ А четыре метра по высоте в кильблоках — это вам что?! Как вы думаете проходить туннели? Забудьте о железной дороге! Только на барже по Волге-Балту! Скажи им, Федя!‥

Федор Николаевич икнул от неожиданности, опрокинул в рот большого рюмаша, понюхал корочку и почти трезво сказал:

— Ты, Моисеич, и ты, Василий, — не маленькие. Сами понимать должны: ваша бандура — груз негабаритный. Только Волга-Балтом!

— Но вы же сами говорили, что на барже до Одессы нужно не меньше месяца чапать! — простонал Василий.

Федор Николаевич хотел было ответить Василию, но в эту секунду мимо него стал протискиваться официант с блюдом свежих помидоров, зелени, севрюги и зернистой икры.

Федор Николаевич охнул и ухватил официанта сзади за смокинг:

— Ты ж говорил, что помидоров и икры у вас нет?! А это что?!

— Помидоры и икра только на конвертируемую валюту! Пустите сейчас же, а то милицию вызову, — огрызнулся официант.

— О, бля… Дожили. Перестроились… — только и смог сказать Федор Николаевич.

За соседним столиком трое военных летчиков — подполковник, майор и капитан, пили из фужеров шампанское пополам с коньяком. Пьяными и блудливыми глазами они в упор разглядывали чужих женщин, время от времени подполковник протягивал капитану двадцатипятирублевку и хрипло говорил:

— Отнеси. Пусть еще споет за Одессу!‥

Белоснежный детина с ловкостью фокусника принимал «четвертак», делал знак оркестру и, выждав четыре такта вступления, начинал:

— «В тумане скрылась милая Одесса, золотые огоньки…»

Что бы ни пел детина — все танцевали только фокстрот.

— Ну, так мы придем в Одессу на месяц позже! — кричал Марксен Иванович. — Вася! Закусывай сейчас же!‥ Арон! Куда ты смотришь? Положи Васе ветчинки… Вы столько лет ждали этого момента. Так подождите еще месяц — ничего страшного. На барже отдохнете, наберетесь сил и в Одессу придете готовыми ко всему…

— Шо я слышу? — прохрипел подполковник и с полным фужером, качаясь, подошел к Марксену Квановичу. — Не, шо я слышу?! Сплошной разговор за Одессу!‥ В этом городе трех, мать их за ногу, революций, в этой, извиняюсь, обосранной колыбели, люди говорят за мою милую, родную Одессу?! Разрешите представиться — военный летчик первого класса подполковник Ничипорук…

Подполковник даже попытался щелкнуть каблуками, но пошатнулся, и если бы Арон вовремя не подхватил его, на Вооруженные силы могло бы лечь пятно позора.

— Вы лучше присаживайтесь, товарищ подполковник, — сказал ему Арон.

— Зови меня просто — Леха, — прохрипел Ничипорук.

Этой ночью «москвич» снова стоял у кильблоков «Опричника». Но теперь в нем, на правах полновластного хозяина, спал мертвецки пьяный Федор Николаевич, и в такт его булькающему, рыдающему храпу в стареньком «Москвиче» что-то ритмично дребезжало и позвякивало…

В уже почти обжитой каюте «Опричника» при полном электрическом свете (украденном с соседнего фонарного столба) гуляли «под большое декольте» Арон, Вася, подполковник Леха, майор Аркаша и капитан Митя.

Во главе стола сидел улыбающийся и единственно трезвый Марксен Иванович и прихлебывал обжигающий чай, держа большую фаянсовую кружку двумя руками.

— Нет, Леха!‥ Ты чего-то явно не понимаешь! — кричал Вася. — Она только длины — семнадцать метров!!!

В ответ все три летчика оскорбительно захохотали.

— И в высоту, с кильблоками — четыре!‥ — добавил Арон, чем вызвал еще больший взрыв веселья со стороны представителей военно-воздушных сил.

— Ой, я сейчас умру!‥ — хрипел Леха. — Митя! Наливай!‥

— А то, что она весит тринадцать тонн, это ты понять можешь?! — в отчаянии прокричал Вася. — Да еще центнер консервов, крупа, инструменты!‥ Наши собственные шмотки, наконец!

— Ой, ой… — заходился Леха. — Не, чижики, вы слышите?! Если я счас не выпью, я просто не знаю, что будет!!!

— Васенька! Арончик!‥ — сквозь смех и слезы прокричал капитан Митя. — Вас на сцену — Мише Жванецкому делать нечего!‥ Скажи, Аркаша?

— Жуткий, повальный успех! — подтвердил майор. — Они всех комиков по миру пустят, да, командир?

— А то! — прохрипел подполковник Леха.

Арон и Василий были откровенно растеряны. Марксен Иванович тоже пребывал в легком недоумении.

— Подождите, ребятки… Леша, Аркадий, Митя! Вы, что, серьезно это? — спросил Марксен Иванович.

— Не, Марксен Иванович, — отрицательно качнул головой подполковник Леха. — Пока это было не серьезно. Пока что это был чисто одесский треп. А теперь, ша!

И за столом стало тихо.

— У всех налито? — спросил Леха, оглядел стол и сам себе ответил: — У всех. Тогда три минуты попробуем быть серьезными. У меня экипаж — восемь чижиков. Классные чижики! Где сейчас остальные пять, меня не колышит. Лишь бы они к сроку были на базе у самолета. Если я что скажу не так — мой второй летчик Аркаша и мой штурманец Митя меня поправят. Я разрешаю. Несколько лет мы с чижиками каждый день летали в Афган. Мы возили туда живых мальчиков, а обратно привозили мертвых. И за это мы получали чеки Внешторгбанка и ордена… Теперь все иначе. Теперь мы перестроились и перековали мечи на орала. Теперь мы играем в конверсию. Теперь мы возим тихие мирные грузы. Хотя, что может быть более тихим и мирным, чем двести гробов с мертвыми мальчиками? Неужели тот двухэтажный разобранный дом с ваннами и туалетами, всего на восемь комнат и гаражом на две машины, который мы сегодня приволокли из Одессы в Ленинград от нашего одесского жулика-генерала — вашему ленинградскому жулику-генералу, чтобы вашего не обвинили, что он построил себе дачу, используя служебное положение. А называется наш рейс — Советская Армия помогает народному хозяйству! Так неужели после всего этого дерьма мы не можем запихать вашу паршивую лодочку… семнадцать метров!‥ тринадцать тонн!‥ Тьфу!!! в наш замечательный аэроплан, со всеми вашими бебихами, и через три часа вы увидите нашу Одессу, а еще через пару дней выйдете в открытое море и поплывете навстречу своей судьбе… И не волнуйтесь, Арончик и Вася. И вы, Марксен Иванович, умоляю, не нервничайте. После погрузки вашей яхты в нашем самолетике еще найдется место для пары пульмановских вагонов.

 

Как яхта по небу летала

Нет, не хвастал пьяный подполковник Леха! Не напрасно ржали над Ароном и Васей майор Аркаша и капитан Митя!‥

Когда «Опричника» в родных кильблоках, установленных на какие-то огромные салазки, трактор-тягач по аппарели втаскивал в гигантское чрево Лехиного самолета, казалось, что сказочный кит с распахнутой пастью заглатывает маленькую, робкую сардинку!

Таких невероятных самолетов, с печально опущенными концами крыльев, с четырьмя циклопическими двигателями, висящими на пилонах у самой земли, ни Арон, ни Вася, ни даже Марксен Иванович никогда не видели.

Они стояли с раскрытыми ртами, а командир этого фантастического летающего сооружения — уже не в кителе, а в аккуратной кожаной куртке, абсолютно трезвый и чисто выбритый Леха Ничипорук горделиво усмехался и говорил:

— Это же не аппарат, это же чудо! А, Марксен Иванович?

И Марксен Иванович мог в ответ только потрясенно развести руками…

Потом это чудовищное, до уродливости пузатое дитя суперсовременной авиационной техники взревело всеми двигателями, коротко пробежалось по взлетной полосе и вдруг круто взмыло в серое ленинградское небо, с каждой секундой становясь все изящнее, стремительней и прекрасней…

В кабине летчиков, в левом командирском кресле, за штурвалом сидел теперь жесткий, предельно собранный подполковник Леха Ничипорук.

Справа от него — второй пилот майор Аркадий. Где-то далеко внизу и впереди штурман капитан Митя.

А за спинами командира и второго летчика — радист, техники, стрелки, инженер… все с наушниками на головах, с ларингофонами на шеях. Каждый на своем месте. Каждый делает свое дело. Каждый понимает друг друга с полуслова.

— Штурман! — хрипит Ничипорук в ларингофон.

— Слушаю, командир! — мгновенно откликается Митя.

— Займем эшелон, свяжись с нашей базой тяжелых вертолетов, с полковником Казанцевым!

— Есть, командир!

— Когда выйдет на связь, пусть переходит на наш канал. Он знает. Понял, штурман?

— Так точно, командир!

Второй летчик понимающе улыбнулся. Ничипорук подмигнул ему:

— На хер мне нужно, чтобы мои разговоры с Гришкой Казанцевым на магнитку писались! Имел я их всех в виду…

В огромном дрожащем фюзеляже раскрепленная яхта занимала в лучшем случае одну треть пространства, а сидящие на откидной скамейке Марксен Иванович, Арон и Вася казались маленькими и несчастными существами, замурованными в гигантский железный ящик.

Марксен Иванович вязал свою нескончаемую жилетку, Арон дремал, а Вася хлопотливо проверял документы:

— Паспорт раз… Паспорт два… Паспорт три. Есть!‥ Справка на валюту… Кот наплакал! Есть… Технический паспорт… Есть… Регистровое удостоверение? Есть!‥ Слава богу! Марксен Иванович… У вас приглашения с собой?

— Да, Васенька.

— Оба экземпляра?

— Оба, оба. Не волнуйся.

Они даже не заметили, как к ним подошел Ничипорук.

— Ну, как, мужики? Не душно, не тесно? — прохрипел он.

Арон всхлипнул со сна, открыл глаза:

— Все о’кей, командир. Садись, поболтаем…

— Да нет, — улыбнулся Леха. — Мне рассиживаться некогда.

И вдруг на весь огромный самолет раздался искаженный динамиками голос штурмана Мити, включившего громкую связь:

— Командир! Полковник Казанцев на связи!

Леха нажал кнопку над головой Васи, прохрипел в решеточку:

— Понял. Иду, — отпустил кнопку и сказал: — Хочу с одним своим корешком, тоже афганцем, поболтать насчет вашей лодочки. Он жук, каких свет не видывал! У него в Одессе все схвачено.

И быстро ушел. Арон задумчиво посмотрел ему вслед:

— Вот от таких… никуда уезжать неохота!‥

А Леха уже сидел в своем командирском кресле, для верности прижимал к горлу ларингофоны и говорил:

— Семнадцать метров… Ширина три десять… Высота от нижней точки киля до верхнего обреза каюты три, три с половиной… Тринадцать тонн. Ты там продумай, как эту мудянку застропить, а мы будем заходить на базу… Счас скажу… Штурман! Расчетное время посадки?

— Одиннадцать двадцать, командир!

— Слышал, Гришаня? Одиннадцать двадцать. И свяжись с Немкой Блюфштейном!‥ Скажи, пусть своих чижиков из яхт-клуба соберет и встретит моих корешков прямо на воде!‥ Мачту поставить, движок опробовать… Понял? Гриня! А когда ты мне пузырь коньяку отдашь? То есть, как это «какой»?! Ну, ты нахал!‥ Кто на «Черноморец» ставил?! Ах, папа римский!‥ Ну, Гриня!‥ Шоб я еще с тобой хоть раз… Штурман! — в ярости заорал Ничипорук. — Куда связь делась?

— Командир! — истошно прокричал штурман Митя. — Я тут ни при чем! Полковник Казанцев послали вас на три буквы и сами отключились!

Спустя четыре часа где-то под Одессой на пыльном военном аэродроме в степи, неподалеку от стоянки таких же авиамонстров, как самолет Лехи Ничипорука, валялись на грязно-желтой земле ненужные теперь гигантские салазки и яхтенные кильблоки…

Рядом с ними стоял Леха Ничипорук со своим экипажем, еще полтора десятка военных и, хоронясь ладонями от встречного солнца, смотрели в южное синее небо…

…в котором плыла яхта «Опричник», бережно подхваченная огромным тяжелым боевым вертолетом с двумя винтами…

В кабине вертолета за рукояткой управления сидел полковник в форменной рубашке с погонами, в каких-то импортных расписных шортах и пижонских кроссовках. Его фуражка и брюки висели за пилотским креслом.

На голове у него был белоснежный пластмассовый шлемофон с вмонтированными атрибутами переговорного устройства и задранным вверх черным солнцезащитным забралом. Сбоку шла короткая дужка с микрофоном, в который полковник и говорил:

— Не, ты можешь себе представить, Нема?! Он еще Москву не прошел, только-только эшелон набрал, а уже вызвал меня на связь и стал требовать тот коньяк!‥ Ну, ты помнишь!‥ «Черноморец» — «Спартак»! Кошмар! Этот Леха — такой жучила!‥ «С одесского кичмана бежали два уркана…» Так вот один из них был Леха Ничипорук! Чтоб я так жил, Нема!

В яхт-клубе Одесского военного округа, на самом конце длинного бона, далеко выходящего в море, на колченогом столике стояла переносная армейская рация. Около нее на складном стульчике сидел человек в одних плавках, с золотой звездой Давида на шее и точно таком же шлемофоне, как и командир вертолета. Это был Нема Блюфштейн.

Вокруг него стояли несколько человек. Сбоку у бона был пришвартован катер.

— Ой! Гриня!‥ Я тебя умоляю!‥ — сказал в микрофон Нема с неистребимым южно-одесско-черноморско-еврейским акцентом. — Вы таких два сапога пара, что только поискать!‥

— Я?! — раздался в выносном динамике возмущенный голос Грини. — Я же по сравнению с Лехой — слепой котенок! Леха — удав!!!

— Это ты мне будешь говорить? — спросил Нема в микрофон. — Или это не я отлетал с тобой одиннадцать лет?! Или это был какой-то другой майор Блюфштейн?

Летел огромный вертолет Вооруженных сил на небольшой высоте.

Нес под собой на четырех тросах тринадцатитонную яхту «Опричник». И на фоне синего неба, на фоне приближающегося Черного моря, белых прибрежных домиков и темнозеленой воды это было прекрасное, фантастическое зрелище!‥

— Гриня, — сказал Нема Блюфштейн в микрофон. — У нас тут пошел ветерок с моря. Ты начнешь снижение чуть пораньше, чем мы договаривались. И опустишь яхту метрах в двухстах от клуба. А мы ее встретим катером и отбуксируем к берегу.

— На хрена попу гармонь, когда есть колокола! — раздался голос Грини из динамика. — Ваш катер нужен, как зайцу триппер! Я их опущу, отстрелю троса, а они сами на двигателе пришвартуются, куда ты им покажешь!‥

— Они, что, у тебя в яхте?! — в ужасе вскочил Нема, а все окружающие схватились за головы…

— А шо такого? — глядя на горизонт, полковник Казанцев вел вертолет к морю. — Нема! Что ты из себя строишь целку-невидимку? Ты не помнишь, как мы с тобой раненых из Джелал-Абада вывозили? И в подвесных контейнерах, и на подкосах шасси… Так там были искалеченные пареньки, а здесь нормальные здоровые мужики!‥

Марксен Иванович, Арон и Вася сидели в задраенной каюте летящей по небу яхты.

— «На палубу вышел, а палубы нет — в глазах у него помутилось», — пел Вася.

Он был страшно возбужден, все время прыгал от одного иллюминатора к другому, хватал бинокль, сам смотрел в него, совал его Арону, Марксену Ивановичу, чтобы и те могли усладиться тем, что приводило его, Васю, в такое восхищение.

Марксен Иванович нервно посмеивался, спицы так и мелькали в его руках:

— Боже мой!‥ Еще сегодня утром мы были в Ленинграде!‥ А теперь летим на собственной яхте! Летим!‥ Никто же никогда не поверит! Вася! Арон! Мне с вами так повезло! Фантастика!‥

— Жрать хочется — спасу нет!‥ — уныло говорил Арон. — Слышишь, Васька! Открой хоть банку какую-нибудь…

— Ни в коем случае! Консервы только для плавания! Потерпи, Арон. Возьми себя в руки! — кричал Вася. — Займись аутотренингом, повторяй про себя: «Я сыт… Желудок мой переполнен… По телу разливается приятная истома… Я совершенно не хочу есть…»

— Пошел ты со своим тренингом, — вяло отругнулся Арон. — Летим, как три Жучки… Случись чего и… Привет…

— Арон! Воспринимай эту сказочную ситуацию как подарок судьбы, и наслаждайся ею, — посоветовал ему Марксен Иванович.

— Я, Марксен Иванович, не могу наслаждаться ситуацией, когда от меня ничего не зависит, — твердо сказал Арон. — Я этого очень не люблю.

Вертолет с яхтой «подмышкой» сделал круг над яхт-клубом и завис метрах в ста пятидесяти от бона, где расположился Нема со своей рацией и соратниками.

Из-за свиста винтов и рева двигателей ничего не было слышно. Видно было только, как Блюфштейн ведет связь с вертолетом. Теперь шла серьезная, профессиональная работа…

В вертолете тоже было не до шуточек: по окаменевшим лицам Казанцева и его второго пилота можно было понять, каких усилий стоит удержать эту могучую машину в неподвижном «зависе», да еще имея под собой тринадцатитонный маятник в виде яхты «Опричник».

Замерли вертолетные техники у лебедок…

Внимательно следит за показаниями своих приборов инженер…

О чем-то переговаривается полковник Казанцев с…

…бывшим майором Блюфштейном… Нема уже не сидит на складном стульчике, а напряженно стоит на самом краю бона. А за ним, в тревожном ожидании — вся яхт-клубовская компания.

Но вот Блюфштейн поднял руку, что-то сказал в микрофон и решительно махнул рукой вниз…

Казанцев увидел отмашку Блюфштейна и дал команду…

Инженер нажал на пульте какие-то кнопки и тоже дал команду…

Следя за яхтой сквозь широкие лебедочные люки, техники включили свои агрегаты…

Медленно поползли вниз все четыре стальных троса и Казанцеву стало еще труднее удерживать вертолет в неподвижности…

С бона было хорошо заметно, как «Опричник» стал осторожно спускаться к воде. Блюфштейн и компания затаили дыхание. Сам Нема что-то коротко говорил в микрофон и одобрительно кивал головой…

Наконец яхта плотно села на воду и закачалась в морской ряби, вздыбленной мощным потоком воздуха от винтов вертолета.

Освобожденный от тринадцати тонн лишнего веса вертолет убавил обороты двигателей, и стало слышно, как Нема Блюфштейн крикнул в микрофон:

— Хорош, Гриня!!!

— С вас — полбанки! — ответил ему Казанцев и скомандовал:

— Отстрел тросов!

Нема отчетливо увидел, как разъединились огромные петли, в которых висела яхта, концы их шлепнулись в воду, а затем, влекомые лебедками, стали подниматься ввысь и исчезать в чреве вертолета…

В каюте «Опричника» Марксен Иванович встал, небрежно отбросил свое вязание и торжественно произнес:

— Позвольте поздравить вас, Арон Моисеевич, и вас, Василий Петрович! Вы — в море!!!

Проникнутые величием момента, Арон и Вася вытянулись в струну.

Вертолет сделал круг над яхт-клубом, и в наземном динамике в последний раз прозвучал голос Казанцева:

— Немка! Смотайтесь на «Привоз», сообразите приличную закуску. Людей же надо принять! Все остальное мы с Лехой привезем! Как понял? Прием!

— Вас понял! Вас понял! Конец связи! — ответил Блюфштейн.

И вертолет улетел.

Блюфштейн устало стянул с головы шлемофон и обнаружил загорелую лысину в венчике рыжих волос. Утер пот с лица, взял в руки мегафон и прокричал громовым голосом:

— Эй, на яхте! Сами пришвартуетесь или помочь?

Марксен Иванович, Арон и Вася уже стояли на палубе и благодарно махали вослед вертолету.

Когда они услышали вопрос Блюфштейна, Марксен Иванович досадливо поморщился и сказал:

— После всего… Так обидеть?! — и вдруг скомандовал металлическим голосом: — Иванов! Запустить двигатель!

Арон метнулся к пульту запуска. Включил один тумблер, другой, нажал на кнопку стартера, и двигатель зафыркал, затарахтел.

— Рабинович! — рявкнул Марксен Иванович. — На бак! Приготовить носовой!

С быстротой молнии Вася оказался на носу яхты, схватил причальную веревку, замер, преданно глядя в глаза капитана Муравича.

А тот взял штурвал в руки так, словно и не было у него тридцатилетнего перерыва в судовождении, будто не отлучали его от моря, черт знает когда и невесть за что!‥

Марксен Иванович прибавил обороты двигателю и на хорошей скорости уверенной рукой повел «Опричник» к бону…

Блюфштейн и компания с немым восхищением следили за тем, как по большой, точно рассчитанной дуге «Опричник» подходил к причалу.

— От это класс! От это рулевой!‥ — потрясенно произнес Нема. — Дай бог ему всего на свете…

 

Как все уже там, а Нема еще в Одессе…

Солнце еще только наполовину село в море, а «Опричник» стоял уже полностью «вооруженный» — с мачтой и гиком, с натянутыми штагом и ахтерштагом, носовыми и кормовыми вантами, с краспицей и топ-вантами…

Во все четыре шкотовые лебедки были заведены нужные «концы» и фалы. Самый большой парус — грот, закреплен и увязан на гике, а второй, поменьше, — стаксель, лежал в специальном мешке на носу яхты. Из мешка торчал «галсовый» угол стекселя, чтобы его можно было в любую секунду поднять на мачту.

Неподалеку, под развесистым каштаном, за длинным столом, упиханным бутылками и снедью, сидели Марксен Иванович Муравич, Арон Иванов, Василий Рабинович, Леха Ничипорук, майор Аркадий, капитан Митя, отставной Нема Блюфштейн и его друг Гриня Казанцев.

Все военные были во всем гражданском. В ярком, летнем, импортном, но с легким перебором вкуса, как это принято в Одессе…

Тут же, на территории клуба стояли две белые «Волги» — Ничипорука и Казанцева и три «Жигуленка» — Аркадия, Мити и Немы.

Автомобили слегка смахивали на своих хозяев — они словно соревновались в обилии заграничных наклеек, нашлепок, голых куколок за лобовым стеклом. Колеса машин были украшены роскошными колпаками с фирменными знаками «Мерседеса», изготовленными кооператорами с Малой Арнаутской, где производится весь одесский «импорт» от джинсов «Леви-Страус» до духов «Шанель № 5»…

Судя по разграбленному столу и усталому лицу Марксена Ивановича, застолье подходило к концу.

Сильно хмельной Гриня Казанцев тыкал в Блюфштейна и кричал:

— А этот шлемазл, этот идиот, еби его в душу мать!‥ Извините, Марксен Иванович… Подает рапорт об увольнении из армии потому, что его, видите ли, потянуло на историческую родину!‥

— Причем, Арон! Вася!‥ — перебил его Леха. — Мы же говорили: «Подожди, Немка! Что-то же переменится!‥ Примут закон, то, се… И не пизди ты, прости Господи, на всех углах про тетю в Америке! Помни, где ты служишь, на чем летаешь!‥»

— И что теперь? — спросил Вася у Блюфштейна.

— Ничего, — улыбнулся рыжий Нема. — Сижу «в отказе».

— Без звания, без выслуги, без пенсии!‥ — зло проговорил Казанцев. — Надо было академию кончать с красным дипломом?! О детях надо было думать! О жене…

— Не, Наум Гедальевич, тут вы ухо завалили, — сокрушенно сказал Аркадий.

— Надо было как-то потише обтяпать. Без рапорта, — сказал Митя.

— О! — воскликнул Ничипорук. — Чижик — и тот понимает! А Нема — нет! Нема идет напролом…

— И хлебалом об стенку! — добавил Казанцев. — Теперь все едут, а Нема сидит в Одессе! Он же скоро здесь станет уникальной фигурой! Как Дюк Ришелье!‥ На него же будут билеты продавать! «Единственный еврей в Одессе! Спешите видеть!‥ Инженер-майор запаса — Наум Блюфштейн!!!»

Рассмеялся только один Нема.

Марксен Иванович устало и сочувственно улыбнулся.

Вася печально обнял Блюфштейна.

Арон горестно покачал головой и выпил стакан водки.

— А шо стоило устроить его сюда?! — сказал Гриня. — Мы же с Лехой чуть не спились!

— Месяц киряли с нашими жлобами-начальниками! — подтвердил Леха. — Цистерну коньяку в них всадили!

— Ой, ну, хватит… Вы у меня уже вот где, — сказал Нема и ребром ладони провел по горлу.

— Теперь этот мудак говорит «хватит»! — возмутился Казанцев.

— Да… — разочарованно протянул Ничипорук. — Уж если еврей — дурак, то это… Туши свет! Непоправимо…

— А на что вы надеялись, Нема? — спросил Муравич.

— Честно говоря? На перестройку, — задумчиво ответил Блюфштейн. — Если, конечно, до этого не случится пара погромчиков, я думал, что дождусь закона о свободном выезде… Уж если берлинская стена рухнула, думал я…

Марксен Иванович посмотрел на Блюфштейна в упор, негромко, но твердо сказал:

— Падение берлинской стены, Нема, так же, как и крушение коммунистических режимов в Польше, Венгрии, Чехословакии, никакого отношения к нашей перестройке не имеют. Они произошли сами по себе. Мы просто не пытались остановить их силой, как не смогли прикончить Афганистан. Иначе это было бы сделано!

— А я думаю, мы не ввязались в их дела из гуманизма! Из нашей сегодняшней демократии, — возразил Митя.

— Да бросьте вы эти комсомольские благоглупости! — усмехнулся Муравич. — Какая демократия? Какой гуманизм?! О чем вы говорите? Где именье, где вода, а где Ромео, где Джульетта!‥

— Извините, Марксен Иванович, и все-таки очень многое изменилось, — твердо сказал Леха Ничипорук.

Муравич с готовностью закивал головой:

— Конечно, конечно… Но люди хотят еще еды, одежды, жилья… Мы так устали от бесконечных очередей, от неустроенности быта, от произвола чиновников, от хамства сферы услуг, от боязни вечером выйти на улицу!‥ Оглянитесь, братцы. Нам же никогда не было так трудно, как сейчас!‥ Мы были бедными, а стали нищими. И никакого просвета! Только болтовня, болтовня и собачья грызня из-за власти…

— Ой, шо-то я не могу взять в голову!‥ — удивленно проговорил Леха Ничипорук. — Кто же из вас отваливает навсегда, а кто хочет вернуться обратно?

— Я! — рассмеялся Муравич. — Я хочу вернуться обратно. И очень хочу попытаться дожить до настоящих перемен…

 

Как вопреки правилам капитан первым сошел с судна

Следующим утром, едва только солнце стало подниматься над горизонтом, Арон уже стоял у газовой плиты в камбузе и готовил завтрак.

Убаюкивающе плескалась вода за бортом «Опричника», день начинался с тишины и покоя, и море было гладким и светлым.

В кокпит вылез заспанный Василий и негромко сказал Арону:

— Гальюн, собаки, сделали такой узенький! Как ты со своей толстой задницей там поворачиваешься — ума не приложу.

— Тихо, ты, обормот… Марксен спит. Васенька, нам Немка столько жратвы оставил!‥ — вполголоса сказал Арон.

— Немку жалко… — вздохнул Василий. — Было бы у него разрешение на выезд — с нами мог бы пойти…

— «Бы», «бы», «бы»!‥ — передразнил его Арон. — Если бы у бабушки были яйца, то она была бы уже не бабушкой, а дедушкой. У Немки еще жена, двое детей и мать-старуха!‥

— У нас что, места мало, что ли? — вскинулся Василий. — Я, например, очень люблю детей!

— Да тише ты! Сколько тебе говорить — спит человек!‥

— Все равно — пора будить. — Василий решительно полез в каюту, негромко напевая: — Марксен Иванович! А, Марксен Иванович! Солнышко светит ясное, здравствуй, страна прекрасная! Кончай ночевать, Марксен Иванович… Марксен…

И тут из каюты раздался дикий крик Василия:

— Арон!!! Арон!‥ Сюда!‥ Сюда!‥ Арон!‥

Арон в ужасе рванулся в каюту, на ходу роняя тарелки.

Василий вжался в стенку, отделяющую кают-компанию от форпика, где спал Марксен Иванович, безумными глазами смотрел туда, протягивал трясущиеся руки, захлебывался и прерывисто шептал:

— Что это… Что это, Арон?‥ Что же это, Арончик!‥

Арон заглянул в форпик, куда в животном страхе протягивал руки Василий, и увидел…

…МЕРТВОГО МАРКСЕНА ИВАНОВИЧА…

Глаза Марксена Ивановича были открыты, и в них навечно застыло страдание. Левая рука, свисавшая до полу, была скрючена последней в его жизни болью. А под пальцами, совсем близко, от слабенькой качки каталась по полу тоненькая открытая пробирочка с нитроглицерином. Крохотные белые таблеточки хрустели под ногами Арона.

— Ой… Ой… — застонал Арон. — А мы в это время спали, как пьяные сволочи…

Он схватился за голову, качнулся и рухнул на колени перед мертвым Марксеном Ивановичем…

На кладбище Леха, Гриня, Аркадий и Митя были в военной форме. Держали в руках фуражки, сопели, уткнувшись глазами в уже засыпанную могилу.

Нема Блюфштейн в строгом черном костюме смотрел поверх чахлых кустиков бессмысленно и отрешенно…

Маленький, худенький Вася плакал, уткнувшись носом в грудь большого и грузного Арона. Не замечая собственных слез, Арон гладил Васю по голове и что-то пришептывал ему и пришептывал.

Потом все вместе молча и долго шли сквозь строй еще неухоженных, свежих могил, без памятников и надгробий, с наспех сколоченными оградками, с увядшими, высохшими и сгнившими цветами, пожухлыми, выгоревшими черными лентами и облезлыми золотыми надписями на них.

За кладбищенским забором стояли две «Волги» — Лехи и Грини.

— Садитесь, мужики, — распахнул дверцы Леха.

— Мы пройдемся, Леха, — сказал ему Арон.

Казанцев вздохнул, покачал головой:

— Здесь, знаешь, сколько идти!‥

— Не знаю, — ответил Арон. — Мы с Васей пройдемся.

— У вас хоть деньги есть? — спросил Леха.

— Что?‥ — не понял его Вася.

— Я спрашиваю, деньги у вас есть?

— Ах, деньги… — Вася шмыгнул носом, вытер глаза. — Да, да. Конечно! Деньги… Есть деньги… А как же!

Вася торопливо полез во внутренний карман куртки и вытащил пачку пятидесятирублевок. Протянул ее Лехе:

— Вот, Леха… Пять тысяч… Возьми. Нас не будет, а вы ему памятник… Марксену Ивановичу… — и Вася снова заплакал.

Леха стал отпихивать пачку:

— Ты что, Васенька… Неужто мы сами не можем!‥

— Возьми, Леха, — жестко сказал Арон. — Так будет правильно. Ну, а если не хватит — добавите.

— А вы-то как же? — спросил Нема.

— А нам они с завтрашнего дня — ни к чему, — ответил Арон.

Он обнял Васю за плечи и повел его вдоль кладбищенской ограды, а потом через пыльный, грязный, раскаленный солнцем пустырь, к шоссе, по которому надо было еще долго-долго идти, чтобы добраться до знаменитого города моря, когда-то прекрасно придуманного лучшими писателями России двадцатых годов…

 

Как навсегда покидают родные берега

В кабинете таможенной смены у широкого окна стояли Леха Ничипорук, Гриня Казанцев, Нема Блюфштейн и сам начальник.

Леха и Гриня были в старых стираных джинсах, вполне цивильных рубашечках и одинаковых кроссовках. Нема — в сандалиях, бывших форменных брюках с голубым кантом, в летней бежевой форменной рубашке с короткими рукавами и следами бывших погон на плечах.

Через окно был хорошо виден «Опричник», увешанный старыми автомобильными покрышками и притянутый к причальной стенке швартовыми концами.

Видно было, как офицер-пограничник с уоки-токи на плече проверял документы у Арона и Васи.

— Дипломы рулевых у них, конечно, куплены. Тут и к гадалке не ходи, — равнодушно сказал начальник смены.

— Вам лишь бы черт-те что наклепать на людей! — обозлился Леха.

— Я тебя умоляю! — сказал начальник смены. — Ты бы видел, как они к причалу подходили! Чуть пол-Одессы не разнесли своей лайбой. Да и регистровое удостоверение у них липовое. Никакой экспертизы не нужно.

— И яхта у них краденая, да?! — возмутился Гриня Казанцев.

— Нет. Яхта у них собственная, и они утонут с ней еще в десяти милях от нашего берега.

— Типун тебе на язык!‥ — сказал Нема. — Спасибо, что ты их еще не тряс, как грушу!

— А чего их трясти? Блоха в кармане и вошь на аркане…

— У вас таможня — значит, — волки. Вампиры. А мы трясем только в трех случаях: когда есть информация — раз! Сами понимаете откуда… Когда видишь, что клиент говно и ему нужно испортить настроение — два. И когда он сам трясется так, что из него все сыплется — три! А этих ваших двух мудаков можно было и не досматривать. Пускай плывут. Что мы — не люди, что ли? Иногда на такое глаза закрываешь!‥ Думаете, я не видел, что у них карты и лоции Министерства обороны, да еще с грифом «Для служебного пользования»? Я же не спрашивал, откуда они! Или, к примеру, спасательные жилеты…

— А как можно без спасательных жилетов людям, не умеющим плавать? — не выдержал Нема.

— Действительно, без жилетов — никуда, — подтвердил таможенник. — Но ты бы, Нема, хоть инвентарный номер вашего клуба с этих жилетов догадался бы стереть! Или тузик надувной… По сертификату спасательных плавсредств не числится, а тут вдруг появился. Откуда бы это, а, Нема?‥

— Ладно тебе, Иван! Приебался, как банный лист… — оборвал его Казанцев. — Проводить-то их хоть можно? Мы специально в гражданское вырядились, чтобы погонами не отсвечивать…

— Конспираторы! — усмехнулся Иван. — Погодите. Узнаю, пограничники кончили с ними работать или нет…

Он взял со стола уоки-токи, нажал на кнопку и спросил:

— Ну, что с этими самоубийцами на яхте — порядок?

И из уоки-токи ответили этак задумчиво:

— Порядок-то, порядок… Только не знаю — выпускать их или нет… Потонут еще засранцы! На такой громадине минимум человек шесть должно быть, а они вдвоем… Да еще ни уха, ни рыла не смыслят в этом деле! Верная гибель!‥ Жалко ведь мужиков, Иван Сергеевич…

— Тебе-то что? — ответил в уоки-токи Иван. — Стоишь на страже рубежей нашей необъятной вот и стой! Ишь, жалостливый какой!

Он положил уоки-токи на стол, надел фуражку и сказал:

— Айда, мужики… Лапками помашите на прощание. И не болтайте лишнего — у нас тут каждый второй стучит. Не подводите.

Уже на выходе, запирая дверь кабинета, спросил у Блюфштейна:

— Когда тебя-то досматривать будем, Нема?

Долго стояли на пирсе в трех метрах от борта «Опричника», а Василий и Арон в кокпите своей яхты. И все были слегка растеряны. Разговор, как обычно в таких ситуациях, не получался и угасал.

У яхты торчали два молодых солдатика-пограничника, бдительно ели глазами и провожающих, и отъезжающих.

Начальник таможенной смены и старший пограннаряда с уоки-токи на плече деликатно болтали в сторонке.

— За могилой присмотрите… — говорил Арон.

— Само собой, — хрипел Леха.

— И памятник… — говорил Вася.

— Ну, сказали же!‥ — раздражался Гриня Казанцев.

— С памятником не торопитесь, — предостерегал Арон. — Пусть земля осядет, а уж по весне…

— А то мы не знаем! Вы сами-то как?‥

— Нормально.

— В туман — убирайте паруса, становитесь на якорь и дудите в трубочку!‥ — советовал Нема. — Я ее куда-то в рундуки засунул…

— Ладно. Прощайте, ребята, — наконец сказал Арон. Пора…

— Нет слов, мужики… — Вася откровенно шмыгнул носом. — Просто нет слов… Нема! До встречи!

Блюфштейн грустно пожал плечами.

Арон завел двигатель. Леха и Гриня сбросили с кнехтов два швартовых конца, а третий, кормовой, не успели…

Яхта стала отходить от причала, но ее еще держал кормовой швартовый, натянувшийся так, что теперь его снять было уже невозможно.

— Стой!!! — крикнул Нема, но было уже поздно…

Арон прибавил обороты двигателю, вода за кормой вспенилась, забурлила, и яхту стало разворачивать носом в море… Плохо закрепленный швартовый конец соскользнул с бортовой утки и мгновенно обмотался вокруг кормового флагштока, на котором лениво полоскался государственный флаг Советского Союза.

Освобожденная яхта рванула вперед, флагшток обломился с громким треском и полетел в воду вместе с красным флагом и золотым серпом и молотом…

Без флага, без флагштока, оставив на Одесском причальном кнехте свой последний швартовый конец, уже не принадлежащий никакому государству, «Опричник» уходил в открытое море…

— Господи… — вздохнул Нема Блюфштейн. — Хоть бы они выгреблись!‥