– Стойте! Стойте!.. – всполошился я. – Вы меня совсем, к чертовой бабушке, запутали! А откуда же тогда появился Нартай? При чем здесь Нартай?..
– То есть, как это «при чем»?! – возмутился Нартай. – Я ее первый заметил! «Смотри, говорю, Эдька! Эта девка, которая на Мариенплац русские песни поет, сидит со шмотками и рожа у нее какая-то опрокинутая. Может, заболела?..» А Эдька мне и говорит…
– Да подожди ты, Нартайчик! – безжалостно прервал его Эдик. – Тебя не о том спрашивают. Тебя спрашивают – как ты сам появился в Мюнхене. Может, про тебя потом кино сделают. Верно?
– Не исключено, – осторожно сказал я.
Нартай прямо взвился!
– Ну, Эдик!.. Ну, гад ползучий! Это про вас с Катькой надо кино делать! Разоблачительное! Это вы сюда, за бугор, рвались, как умалишенные, диссиденты вшивые!.. А я, наоборот, отсюда хотел только домой – в Алматы! Я и сейчас хочу… И если бы не ты!.. Вот и расскажи, расскажи, как я сюда попал!..
– О'кей, о'кей… – примирительно сказал Эдик. – Не вопи, люди оборачиваются.
– Имел я в виду всех этих людей, – сказал Нартай ивстал.
Мы валялись на зеленой лужайке «Зюдбада» – одного из десятков мюнхенских бассейнов, на открытом солнце, и только Катя была заботливо усажена в шезлонг под огромным полосатым зонтом.
– Катька, нагреби мне немного деньжишек – пойду мужикам еще пива возьму, – сказал Нартай. – И следи, чтобы Эдька тут ничего не врал.
Катя порылась в сумке и протянула Нартаю кошелек:
– Мне тоже пива, Нартайчик.
– Обойдешься. Тебе – оранж-сафт, – безапеляционно сказал Нартай.
– Мне уже осточертел твой сафт. Я хочу пива!
– Ты хочешь, чтобы ребенок родился алкоголиком, да? Фиг тебе!
И Нартай в одних плавках пошел на своих смуглых крепеньких кривоватых ногах в буфет.
– Он, конечно, прав, – задумчиво проговорил Эдик, глядя в след Нартаю. – В том, что он оказался здесь, наверное, виноват я…