Она тут абсолютно ни при чем. Если кто-нибудь и виноват в этой истории, так это только я. Только я...

Мне так захотелось ее подбросить в Хлыбово, что я ей сказал:

— Заткни уши.

А она меня не поняла, сделала такую брезгливую мордочку и говорит:

— Умоляю, не надо! Я не терплю мата...

Я рассмеялся и успокоил ее.

— Я буду гнусно врать, — сказал я ей. — Но это будет святая ложь...

И я снова стал вызывать Добрынино:

— Сантонин... Сантонин... Я — борт триста семнадцатый...

С недавнего времени я стал замечать в себе удивительное свойство — оказывается, я могу одновременно думать о двух самых разных вещах, причем без каких бы то ни было малейших ассоциативных связей. Этим открытием я начисто перечеркнул труд целого коллектива авторов одной восьмистраничной научно-популярной брошюрки, которую я недавно прочитал в нашей поликлинике. Видимо, просто авторы забыли о некогда существовавшем человеке по имени Кай Юлий Цезарь и не знали меня.

Вот, например: я сижу за штурвалом, смотрю на Лену и думаю о том, что такой девчонки я еще в своей жизни не встречал, что за такую девчонку я бы на плаху пошел, — и одновременно (заметьте, совершенно параллельно!) я четко и ясно представляю себе, что сейчас происходит в диспетчерской: Иван Иванович слышит мой голос, вздыхает, откладывает в сторону «Огонек» с кроссвордом и, продолжая ломать голову над каким-нибудь словом из трех букв по вертикали, щелкает тумблером двухсторонней связи и говорит в микрофон: «Слышу, слышу, триста семнадцатый...» И рожа у него такая постная, что всем вокруг хочется повеситься...

— Слышу, слышу... — сказал Гонтовой. — Движок погрузил?

Ну что я вам говорил?! Грандиозно, правда?

— Все в лучшем виде! — бодренько ответил я.

— В накладной расписался?

В накладной-то я как раз не расписался. Совсем из головы вылетело. Хоть бы дед напомнил.

— В накладной расписался? — снова проскрипел голос Гонтового. И я чуть ли не увидел, как он обреченно покачал головой.

— Иван Иванович...

— Я тебя про что спрашиваю?.. — В голосе Гонтового появились плачущие нотки. — Ты что-нибудь до конца доделать можешь?..

Он, наверное, даже замахнулся на динамик, откуда слышал мой голос. Этому старичью только дай волю! Они бы и шпицрутены ввели. Подумаешь, в накладной не расписался!.. Делов на рыбью ногу!

И тогда я ему сказал:

— У меня на борту находится ответственный работник республиканского масштаба. Ему в Хлыбово позарез нужно! Срочно!!! Из Министерства сельского хозяйства!.. Я его доброшу, заправлюсь и обратно. Иван Иванович, ладно? А, Иван Иванович?.. Как поняли?

— Погоди, не бухти, — прервал меня Гонтовой.

Видимо, он нажал клавишу внутреннего переговорного устройства, потому что я услыхал, как он заорал на весь наш, с позволения сказать, аэропорт:

— Командира эскадрильи на вышку КДП!..

До прихода Селезнева на вышку у меня еще оставалось минуты три спокойной жизни, и поэтому я, продолжая идти хлыбовским курсом, слегка наклонился к этой потрясающей девчонке и пропел:

— ... Я в синий троллейбус сажусь на ходу, последний, случайный...

Она как-то очень уж по-взрослому горьковато улыбнулась и сказала:

— Послушай, Димка, у тебя нет какого-нибудь парашюта завалященького?.. Я бы спрыгнула, и конец всем неприятностям. А ты бы потом сказал, что представитель министерства пересел на свое персональное облако...

— Не дрейфь, старушка, — повторил я. — Все будет в лучшем виде!..

И подумал, что, если комэск не разрешит мне лететь в Хлыбово, я пропал.