От трясущегося руля, от рева двигателей, от скорости, от всего этого невероятного грохота над головой, от страха за Димку, от боязни проскочить мимо плоскости «Ила» или слишком рано начать торможение я совершенно очумел и оглох.

Теперь, когда мы в абсолютной тишине стояли на полосе, мне казалось, что я вижу какой-то удивительный, странный и бесшумный сон. Издалека к нам бежали люди и мчались машины. Я знал, что люди бежали, а машины мчались. Но мне казалось, что и люди, и машины красиво и медленно плывут над самой землей и стоит мне сделать над собой усилие, как все растает в пыльном и жарком мареве большого серого поля и перед моими глазами появятся другие картины — тоже беззвучные, но страшные и беспощадные: я увижу самолет, превращающийся в груду искореженного металла, взрывающиеся бензиновые баки, летящие вверх обломки и горящий, разрубленный на тысячи кусков автомобиль-маслозаправщик...

Я затряс головой, стараясь отогнать от себя это видение, и вдруг четко услышал потрескивания остывающих двигателей «Ила». А потом я увидел Димку. Он вяло опускался вниз, на землю. Я услышал голоса, и люди уже не плыли по воздуху, а бежали к нам со всех ног, крича и размахивая руками...

Боясь ударить Соломенцева дверцей, я с трудом вылез из кабины заправщика с другой стороны и обошел машину кругом.

Грязный, измученный Димка тяжело сполз с подножки и, растерянно улыбаясь, опустился на землю, привалившись спиной к переднему колесу маслозаправщика.

Он сидел у колеса, словно тряпичная кукла, из которой высыпались все опилки. Глаза у него были закрыты. На какое-то мгновение мне показалось, что Димка потерял сознание. Я схватил его за плечи и потряс. Голова у него мотнулась из стороны в сторону, он покачнулся и совсем обмяк.

— Димка! — закричал я. — Что с тобой, Димка?!

Димка приоткрыл глаза, с трудом показал большой палец и ответил хриплым, прерывистым шепотом:

— Порядок... Только устал немного...