Записки музыканта

Кункейро Альваро

«ЖИЗНЬ В СНАХ И СНАМИ»

 

 

Это не просто слова, случайно оброненные одним из героев Альваро Кункейро, — в них лейтмотив всего творчества писателя. Книги его — чудесный мир, созданный фантазией, мир, в котором привидения путешествуют в карете, влюбляются, рассказывают друг другу истории своих судеб, а герои мифов и литературных произведений, превратившись в обычных людей, живут рядом с читателем. Они живут по законам доброты, поэзии, мечты и, конечно, любви — всесильной, способной одним словом разрушить до основания неприступную каменную башню. В произведениях Кункейро чудесное — неотъемлемая часть повседневной действительности; они напоминают каждому, что жизнь прекрасна, поскольку она подчиняется извечным законам мечты, поэзии и любви. Все, что выходило из-под пера Кункейро, было пронизано добротой и мягкой улыбкой; он помогал людям сохранить лучшее, что в них есть, — доброту, человечность, способность мечтать.

Это тем более удивительно, что главные произведения Альваро Кункейро написаны отнюдь не в безоблачные для Испании и для его родной Галисии времена, написаны в мрачную пору франкистского безвременья, большей частью на галисийском языке, который был почти официально запрещен к употреблению, не изучался даже в начальной школе. Для Кункейро обращение к родному языку было прежде всего формой протеста, как было оно таковым и для тех, кто в эту трудную пору писал по-каталонски, по-баскски — на любом из языков многонациональной Испании, только не на испанском, провозглашенном Франко и его приспешниками «языком Империи».

Нельзя не заметить, что книги Кункейро выпадают из общего потока испанской послевоенной литературы, литературы политической метафоры и иносказания, сделавшей — по преимуществу — центром своего внимания проблемы социальные, поскольку в течение ряда лет она была едва ли не единственным источником правдивой информации о ситуации в стране. В силу объективных исторических условий испанская литература, как никакая другая европейская литература этого периода, была политизирована, даже тогда, когда она обращалась к своему читателю, используя усложненную форму (некоторые произведения Альфонсо Гроссо, романы Хуана и Луиса Гойтисоло, Хосе Марии Кабальеро Боналъда), и поэтическое начало, казалось, навсегда и прочно было из нее изгнано. Поэтому голос Альваро Кункейро, его прозрачная проза, которой чужды какие бы то ни было политические проблемы, звучала диссонансом в литературном хоре Испании тех лет. Критика порой упрекала его за бегство от действительности в вымышленный, созданный воображением мир. Это не так хотя бы потому, что книги Кункейро написаны на фактически запрещенном галисийском — в этом и была его форма протеста. А свою задачу писатель видел в том, чтобы помочь людям, для которых жизнь стала невыносимым бременем, понять, что прекрасное есть, что истоки его — в их душах, надо только помочь этим струнам зазвучать или, говоря словами одного из героев Кункейро, «внести чудесное в жизнь». Найти путь к сокровенному источнику добра в человеческой душе, сохранить и развить нравственное начало — вот к чему стремился Альваро Кункейро; в этом мера его высокой гражданской ответственности перед литературой, перед родной Галисией, перед Испанией.

У галисийской литературы трудная и мучительная судьба. Она знала периоды расцвета (XV в.) и периоды даже не упадка, а практически небытия. Добившись в середине XII века независимости от Португалии, с которой она образовывала ранее одно королевство, Галисия, небольшая область на севере Испании, очень скоро попадает под власть соседа, Арагонского королевства: Испания в ту пору представляла собой еще феодальное государство. В XIII веке бурно развивается галисийская поэзия, проза же в силу ряда исторических причин несколько отставала. Нужно заметить, что эта особенность галисийской литературы, наметившаяся еще у ее истоков, оставалась практически неизменной вплоть до XX века. После объединения Испании в 1492 году в единое государство Галисия входит в его состав и превращается практически в колонию, у которой нет даже своего представителя в кортесах, парламенте тех времен. Духовенство, игравшее большую роль в общественной жизни, присылалось только из Испании, и соответственно богослужение, бывшее едва ли не единственной формой соприкосновения простого народа с культурой, отправлялось на испанском языке. Преподавание в университете центрального города Галисии, Сантьяго-де-Компостела, велось на латыни или на испанском. Постепенно галисийский был практически вытеснен из обихода людей образованных, и лишь неграмотные крестьяне еще помнили его. Так продолжалось вплоть до Войны за независимость с наполеоновскими захватчиками, когда начало пробуждаться национальное самосознание, в основном среди мелкой буржуазии и землевладельцев. Возникает собственное книгопечатание, в 1868 году публикуется первая грамматика галисийского языка. Постепенно галисийская литература набирает силу, хотя она рождается как бы заново после нескольких веков, вне какой-либо связи с национальной традицией.

В XX веке Галисия дала стране многих выдающихся писателей. Достаточно назвать Рамона даль Валье-Инклана, Гонсало Торренте Бальестера, Камило Хосе Селу. И хотя художественный мир каждого из этих писателей в большей или меньшей степени несет отпечаток национального галисийского колорита, связь эта все же скорее тематическая — писали они все по-испански. И только в творчестве Эдуардо Бланко Амора (советский читатель знаком с ним по повести «Загуляли») и Альваро Кункейро Галисия в полной мере обрела собственный голос.

Альваро Кункейро, этот кудесник слова, родился в 1911 году и всю жизнь — он умер в 1981-м — прожил в самом сердце Галисии. Здесь он вырос и сформировался как личность и как писатель; здесь, в патриархальном укладе небольшого городка Мондонедо, где и книги-то можно было найти лишь в школе, а позже — в доме самого Кункейро, где все знали друг друга, старики любили рассказывать истории былых времен, а прошлое, легенды края перемешивались с действительностью. Кункейро впитал народные предания, мягкий юмор, свойственный мироощущению и литературе Галисии. Все творчество Кункейро, на первый взгляд не соотнесенное с временем и местом, на самом деле неразрывно связано с Галисией, ее фольклором и людьми. Если приглядеться внимательнее, сразу становится понятно, что, где бы ни происходило действие его книг — на земле Древней Эллады или в Бретани XVIII века, на самом деле оно всегда происходит среди рек и лесов Галисии и неотделимо от ее преданий, от своеобычного быта деревушек и городков. И написаны эти книги, во всяком случае большая их часть, на языке родной Галисии, хотя многие из них впервые опубликованы на испанском. Но это не переводы в привычном смысле слова, а авторские переработки, ведь на испанский перекладывал их сам Кункейро, нередко что-то меняя.

Его творческая судьба сложилась удачно, хотя пришлась она на непростое для того языка, на котором писал Кункейро, время. Впрочем, в истории Галисии легких времен почти не было. Начинал он свой путь в литературе как поэт, публикацией в 1932 году сборника стихов «Море на севере», за которым через год последовала книга «Стихи о „да“ и „нет“» — в обеих отчетливо заметно увлечение молодого литератора авангардизмом и сюрреализмом. Гражданская война прервала эти поиски; Кункейро уходит в журналистику и, поскольку франкизм признает только «язык Империи», публикует несколько книг на испанском; лишь в конце 50-х начинается робкий, постепенный возврат к родному языку. В одном из своих последних интервью Альваро Кункейро признавался: «Я был вынужден писать по-испански, но не надо забывать, что некоторые из моих книг, например „Мерлин и его семья“, „Записки музыканта“, „Если бы вернулся старый Синдбад“, написаны по-галисийски и переводил их на испанский я сам… Я не верю в билингвизм. Всегда один язык является основным, и для меня это галисийский».

Билингвизм Кункейро был вынужденным, обусловленным естественной для каждого автора потребностью в читательской аудитории, а ареал галисийского как «репрессированного» языка был ограничен бытовым общением, к тому же в Галисии огромный процент неграмотного населения. В те годы — 50—60-е, — когда Кункейро создавал свои основные произведения, галисийский был главным образом языком народных преданий, фольклора, повседневным языком простых людей, — и этот живой, сочный мир выплеснулся на страницы книг Альваро Кункейро.

Наследие Кункейро не сводится только к художественной прозе или стихам, хотя все, что выходило из-под пера этого человека, отмечено печатью высокой художественности. Среди написанных им книг — записки о людях Галисии, ее обычаях, несколько путеводителей по родным местам, книга о пути паломников в Сантьяго, где, как считается, похоронен Апостол Иаков-старший, сборник рецептов галисийской кухни — всего около сорока названий. К концу своей жизни А. Кункейро — известнейший писатель, гордость многонациональной литературы Испании, увенчанный многими литературными наградами, член Королевской академии Галисии.

Его прозаические произведения трудноопределимы по жанру. Что это — повести, романы, разросшиеся новеллы или рассказы? Писатель не любил давать пояснений: какое-либо теоретическое осмысление своего творчества, литературных процессов было бы противоестественно для Кункейро, которого природа так щедро одарила образным, поэтическим мышлением. Не случайно Паулос, герой «Года кометы», своего рода alter ego автора, говорит: «Поэтическое объяснение выше научного». Проза Кункейро столь прозрачна и легка, что кажется единым, произвольно и непринужденно льющимся повествовательным потоком. Она удивительно монолитна, словно бы все свои произведения Кункейро написал на одном дыхании, за один год, а ведь между многими из них — десятилетия, за которые творчество писателя, кажется, не претерпело никакой эволюции. В этом — одно из завораживающих качеств Кункейро, который с поразительной настойчивостью от книги к книге воспроизводил не только одни и те же темы, каждый раз поражая читателя яркостью своей фантазии, — мысль об однообразии, менее всего свойственном Кункейро, никому не приходила в голову, — но и одинаковые структурные элементы. Так, прологи предваряют «Записки музыканта» (1956) и «Год кометы» (1974); в конце книг «Мерлин и его семья» (1955), «Записки музыканта», «Человек, который был похож на Ореста» (1969) дается именной указатель; любил Кункейро вкрапливать в текст прозаических произведений небольшие интермедии — их несколько в «Оресте», есть и в «Записках музыканта», где происходящее на сцене переплетается с происходящим в действительности, если можно назвать действительностью ночные путешествия героя в одной карете с привидениями.

Вообще в произведениях Альваро Кункейро грань между реальностью и вымыслом очень зыбка. Скажем, вполне реальны у него, даже как-то будничны, герои древнегреческих мифов, волшебник Мерлин, король Артур, библейский царь Давид, Святой Гоар. Мир вымысла и фантазии для Кункейро столь же реален, как и повседневная действительность. Слова Паулоса, неуемного мечтателя из «Года кометы», «сны реальнее жизни» — ключ к пониманию мироощущения Кункейро и лейтмотив всего его творчества. Проходя красной нитью через все его книги, совершенно неожиданно звучит афоризм «жизнь есть сон» в устах деревенской девушки (сборник «Разные люди»), — слова эти сразу же вызывают ассоциацию с пьесой Кальдерона. Но это скорее связь внешняя: для писателя XX века за этими словами не встает тот сложнейший комплекс социально-философских проблем, что волновал Кальдерона. Кункейро хочет лишь сказать, что «без грез жизнь невозможна» — в этом главный пафос его творчества. Более того, подчас «сны реальнее жизни», ибо именно в мечтах, давая волю своей фантазии, по-настоящему живет человек, раскрывает все богатства своей души, которые не находят воплощения в реальной действительности. Отсюда и подчеркнутая внеисторичность книг Кункейро: ведь если герои живут в мире, созданном фантазией, то все в нем должно быть необыкновенным. Самой большой ошибкой было бы искать на их страницах какое-либо историческое или географическое правдоподобие. Все перемешано в них: греческие мифы и книги Стендаля, завоевания Римской империи и войны против Наполеона, приметы быта XX и XII веков… Кункейро берет один из известнейших мифов, миф об Оресте, и буквально «начиняет» его деталями позднейших эпох. Его герои носят камзолы и пуленепробиваемые жилеты, читают «Трех мушкетеров», пользуются мятной зубной пастой, путеводителями и почтовыми ящиками, знают, что такое инквизиция и классификация Линнея, Директория. И при этом — удивительная точность в других деталях, скажем в названиях микенских улиц. Напрашивается сопоставление Альваро Кункейро с писателями — их в XX веке было немало, — которые любили наряжать историю в современные одежды. Однако есть одно небольшое, но существенное различие: Кункейро не переносит действия древних мифов в наши дни, стараясь таким образом отстранить и придать всеобщность современным конфликтам, это вообще в его задачи не входит — он причудливо смешивает разные эпохи, тасует их для того, чтобы повести читателя за собой в яркий, необыкновенный мир, столь непохожий на унылую повседневность.

Подчас этот мир кажется мрачным и чуть жутковатым, как в «Записках музыканта». Сюжет как таковой не играет в книге особой роли, главное же в ней — мертвецы, принимающие при свете дня нормальный человеческий облик, рассказывающие свои истории, в которых чуть больше злодейств, чем нужно, чтобы они выглядели правдоподобными. Но в самой этой жутковатости есть что-то невсамделишное, как в детских рассказах о привидениях или в страшных сказках, к которым, пожалуй, более всего приближаются по жанру «Записки музыканта». На этой книге, как на никаком другом произведении Кункейро, ощущается влияние готического романа, набиравшего силу во второй половине XVIII века, как раз в то время, когда происходят события, рассказанные в «Записках музыканта». Но традиция готического романа тесно переплетается с галисийским фольклором, народными преданиями, вместе с тем в избыточном нагромождении ужасов есть некоторое пародирование традиции, к которой, как на первый взгляд кажется, восходит произведение.

Вообще юмор — неотъемлемое свойство творческого дарования Альваро Кункейро; мягко, ненавязчиво, вызывая не громкий смех, а теплую улыбку, он пронизывает все его книги. Писатель проявляет большую изобретательность в выразительных средствах, чтобы добиться желаемого эффекта. Иногда он сталкивает высокое и приземленное начала, показывая пропасть между мечтой и действительностью, от которой она отталкивается. Так, Паулос («Год кометы») в своих грезах воображает княгиней де Караман-Шиме не кого-нибудь, а жену холостильщика домашних животных и трогательно преподносит ей цветы; самолюбование ее мужа, его напыщенная гордость за свое ремесло, которым он похваляется почти как знатным титулом, никак не соответствуют этому занятию. Иногда автор наделяет человеческими качествами животных, перенося на их мир модели человеческих взаимоотношений — так, не ладят друг с другом черные вороны авгура Селедонио и певчий дрозд нищего Тадео («Человек, который был похож на Ореста»), а норовистые кобылицы в стране фракийца Эвмона очень разборчивы при выборе женихов, и надо прибегать ко всяческим уловкам, чтобы перехитрить их. Иногда Кункейро с подчеркнутой серьезностью рассказывает совершенно неправдоподобные истории, выдаваемые за истинную правду: раз в полгода укорачивается нога Эвмона, который вынужден из-за этого покидать родные края и возить с собой набор муляжей разной длины. Вызывают улыбку напыщенная сентиментальность доньи Инес, экзальтированность драматурга Филона Младшего или утрированная бедность Эгиста и Клитемнестры и так далее — примеры можно найти почти на каждой странице книг Кункейро.

Большой выдумщик и фантазер, Кункейро любил в жизни и в литературе всякие загадки и мистификации. Немало «подвохов» и в его Книгах: внимательный читатель с удивлением обнаружит, что название пьесы, которую пишет Филон, «Кабальеро де Ольмедо», совпадает с названием известной испанской легенды, но творение незадачливого драматурга сюжетно имеет мало общего с народной легендой. Неожиданно вырвавшееся у одного из героев восклицание «Сила судьбы!» напоминает о пьесе испанского романтика Анхеля де Сааведры и об опере Верди, написанной по ее мотивам. В текстах Кункейро много скрытых цитат, литературных аллюзий; например, таинственные пришельцы, у которых нет тени, конечно, тут же вызовут в памяти Петера Шлемеля, человека без тени, героя немецкого романтика А. Шамиссо.

Когда Кункейро берет известный миф и преобразует в «Человека, который был похож на Ореста», он, естественно, понимает, что читателю хорошо знаком его сюжет, равно как и герои. Более того, действующие лица также прекрасно осведомлены о своей судьбе: напряженно всматриваются в даль Клитемнестра и Эгист — не приближается ли к стенам города мститель Орест, а Эгист любит представлять себе, как произойдет их встреча, и репетировать ее. И хотя им, как и всем подданным, известно, что появление Ореста неизбежно — «предсказания должны выполняться», — правители все же создают специальную службу, бдительно и придирчиво проверяющую всех иностранцев, надеясь уйти от судьбы. Клитемнестра и Эгист совсем непохожи на своих жестоких и властолюбивых литературных предшественников, героев Эсхила. Неизбывный и постоянный страх владеет ими, и незнакомец, которого все принимают за Ореста, пожив в Микенах, отказывается мстить этим жалким, замученным людям и покидает город, а читатель так и остается со своими сомнениями — да был ли этот человек Орестом?

Кункейро вообще любил брать известные сюжеты и несколько переиначивать их. В основе его книг может быть рассказ о путешествиях Синдбада-морехода из «Тысячи и одной ночи», или истории о рыцарях Круглого стола, или «Гамлет» Шекспира. И каждый раз Кункейро, сохраняя основу, сдвигает акценты, меняет характеры героев, а иногда и в чем-то изменяет и сюжет, на что, конечно, нужна большая смелость, если речь идет о таком произведении, как «Гамлет». И все же он отваживается на это. У Кункейро всем действующим лицам, за исключением героя, известно, что отец Гамлета умер насильственной смертью: об этом в самом начале пьесы сообщает введенный автором, как в греческой трагедии, хор. Кункейро меняет имена героев, делает настоящим отцом Гамлета дядю; чтобы отделить своего героя от привычного образа принца датского, называет его доном Гамлетом. И хотя в общих чертах сюжет все же сходен с пьесой Шекспира, трактовка образа главного героя и, соответственно, всей проблематики пьесы у Кункейро совсем другая. Его «Мятущийся дон Гамлет» написан в мире, знакомом с работами Зигмунда Фрейда, и это отчетливо сказывается на характере героев и способе разрешения конфликта Герой Шекспира мучается сомнениями, дон Гамлет мстит за своего дядю, и сомнения совсем незнакомы ему, решающему покончить с собой, избавившись таким образом от подавленной и вытесненной в детстве нелюбви к избраннику матери т. е., другими словами, поведение дона Гамлета определяется все тем же Эдиповым комплексом, поэтому, в частности, и заимствует Кункейро у греческой трагедии такие ее неотъемлемые атрибуты, как хор.

Альваро Кункейро выпало жить в непростое время, когда ему, как и его героям, приходилось искать опору в мечтах. Творческий метод этого писателя очень напоминает нам сегодня «магический реализм» латиноамериканской литературы. Но произведения Кункейро были написаны задолго до того, как стали известны книги Г. Гарсиа Маркеса, и висящая в воздухе Мария из «Года кометы» появилась на свет раньше Ремедиос Прекрасной. Магический реализм Альваро Кункейро возник на другой почве — на фольклоре Галисии, в который он врос корнями. Произведения этого удивительного писателя пользуются огромной популярностью в Испании и сегодня, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что одно из ведущих издательств страны, «Дестино», в 1989 году начало выпускать «Библиотеку Кункейро», решив переиздать все его произведения, хотя они неоднократно публиковались. А значит, и по сей день нужен он читателям, нужны его наивно-трогательные и прекрасные книги, страницы которых дышат поэзией, добротой и любовью, без которых никогда не смогут обходиться люди.