Бретань выходит к морю крутыми скалами, а там, где она примыкает к Франции, горные хребты переходят в длинные отроги; меж ними открываются узкие долины, а дальше тянутся поля, украшенные живописными холмами. Дорог в тех краях видимо-невидимо потому, что кроме обыкновенных, живущих на земле людей бродят там еще и другие путники, с которыми надо держать ухо востро; это обитатели подземных владений — восставшие из гробов мертвецы, призраки, давно отвоевавшие отряды конницы, неприкаянные души, те, на ком лежит заклятье; и большинству из этих путников нет упокоения из-за нечистой совести. Ветер гоняет их в ночи но бесчисленным дорогам, пока от них не останется лишь холодное дуновение. Тогдашнюю Бретань можно представить такой картиной: у ворот обнесенного стеной города стоит каменное распятие, и дряхлая старуха зажигает укрепленные на нем железные лампады. Вечереет, моросит мелкий дождь. Завывает ветер, гася слабые язычки пламени. Старуха крестится, бормочет «Патер Ностер», молится за упокой души господина виконта Клёмеля, который только что проехал мимо на коне. Живые люди в Бретани умеют различать, какое дуновение дух усопшего, какое — просто порыв ветра; они снимают шляпу, почувствовав дыхание легкого майского бриза, так как догадываются, что это прекрасная Анна Комбурская прогуливается под зелеными кронами грабов. Бывает, какой-нибудь юноша влюбится в это самое дуновение ветра. В обнесенных стенами городах в старинных дворцах и замках с зубчатыми башнями, в Ренне или Динане, в Ком буре или Карадё, кельты, собравшись у зажженного две тысячи лет тому назад очага, говорят на своем певучем наречии о морских сражениях, о подвигах, о Ганноверской битве, о семейных тяжбах, о влюбленных былых времен. И языки пламени, пожирающие крепкую, созданную для сильных мужских рук древесину дуба, бессильны сжечь мимолетные воспоминания — легкую ткань, сотканную неизвестно кем из нитей, смотанных с неведомо какого клубка. По дорогам Бретани, завихряя ветер, движется в зловещем танце вереница теней, и маленький цветок, проклюнувшийся в апреле на обочине дороги, не знает, воткнет ли его в волосы девушка или раздавит ступня скелета, который выплясывает во главе вереницы, показывая фигуру, называемую l’embrasse и входящую в гальярду как ее лирическая часть.

Шарль Анн Геноле Матье де Крозон, получивший известность как музыкант из Понтиви, родился в день Святого Косма тысяча семьсот шестьдесят второго года во французской провинции Бретани, в городке Жослен на берегу реки Уст. Отец его происходил по прямой линии из рода де Крозонов, которые когда-то владели родовым поместьем неподалеку от Пемпонаи которым в давние времена королевской грамотой была пожалована привилегия скакать по городу Ренну с зеленым полотнищем и орать во все горло о том, что прибывает король, как только христианнейший монарх известит о своем приезде, хоть бы потом и не сдержал обещания. Левый глаз у отца нашего музыканта был стеклянный, изготовленный немецким мастером из Шартра, — сверкающий голубой с золотыми прожилками шарик. Мать Шарля, дочь муниципального советника из города Анже, была хорошенькая невысокая женщина, слабая здоровьем: после неудачных родов у нее началось хроническое вспучивание живота, и врач прописал ей настоянную на хине водку; постепенно она пристрастилась к этому лекарству, стала горькой пьяницей и вскоре умерла, когда Шарлю, ее единственному родившемуся живым ребенку, едва исполнилось одиннадцать лет. Отец взял домоправительницей женщину, о которой в свое время много говорили на полуострове Котантен и во всей Бретани, так как она, достигнув шестнадцатилетнего возраста, переоделась в мужское платье и, назвавшись Луи Жозефом, якобы любимым племянником портного из города Кемпера, записалась в королевскую артиллерию. Говорят, она, когда служила под боевыми знаменами, так старалась походить на мужчину, что у нее даже отросли небольшие черные усики. Когда правда все же открылась, ее взял в кухарки маркиз де Лаваль — и был ею очень доволен, ибо мясной рулет она готовила в виде пушки на колесном лафете. Но всякое кулинарное новшество быстро приедается знатным господам, и вскоре бравая артиллеристка попала в кухню менее знатного дворянина, потом сменила еще несколько господ, спускаясь все ниже по иерархической лестнице, и наконец надолго задержалась у господина де Крозона, в народе именовавшегося Кривым. Переходя с места на место, она, однако, не рассталась с полудюжиной пушечных ядер: большими подпирала двери, самым маленьким, от bombarde de gilet [4]Карманная бомбарда (франц.).
, отбивала говяжьи и свиные котлеты, а средними можно было играть, катая их по лужайке. Де Крозон Кривой постоянно пропадал на охоте со своими высокопоставленными родичами, а дом и сына полностью оставил на попеченье артиллеристки; та очень любила мальчика и решила сделать его музыкантом. Шарль пошел в мать, рос хилым, но голос у него был звонкий, и в девять лет он вполне уже мог петь в церковном хоре. Артиллеристка за свои деньги купила малышу боевую трубу, у которой на раструбе был изображен герб королевской инфантерии. Некий итальянец — скрипач и учитель танцев, обосновавшийся в Жослене, — сказал артиллеристке, что боевая труба тяжела для малыша, и предложил заменить ее на бомбардин [5]Старинный духовой инструмент типа валторны.
 среднего размера, на три четверти, привезенный им из Наварры: играть на таком инструменте не зазорно для дворянина, бомбардин неплохо выглядел бы даже в руках благородной девицы. И вот Шарль научился играть на бомбардине, танцевать, усвоил начатки латыни. Все эти годы артиллеристка усиленно кормила его горохом, фасолью и бобами со свининой (эти овощи она называла «ядрышки»), со временем голос у него сломался, окреп, а когда в городе Понтиви открылась вакансия помощника регента в церкви Ордена францисканцев, его устроили на эту должность троюродные братья де Крозона-старшего, адмиралы де Требуль. Узнав об этом, артиллерист-девица залилась слезами: ведь она воспитывала Шарля для наваррской кавалерии и всегда одевала в синее и желтое — цвета беарнских полков. Выплакавшись, собрала свои ядра, взяла боевую трубу и в сердцах покинула Бретань; говорят, она отправилась в Италию, где выдала себя за жителя кантона Лозанны, и на семь лет завербовалась в швейцарскую гвардию папы римского… Господин де Крозон по прозванью Кривой женился на глухой камеристке из Ренна, владевшей фермой и стадами овец неподалеку от Ранса, а Шарль, которому в ту пору шел двадцать третий год, заступил на должность помощника регента и был поставлен на рацион Коллегией младших братьев Ордена францисканцев в городе Понтиви. Там он поселился на улице Стекольщиков, в доме некоей мадам Клементины Маро, вдовы тамбурмажора. В гостиной висел барабан покойного, и на его коже заезжий английский художник, случайно оказавшийся в городе в день кончины тамбурмажора, нарисовал очень верный портрет господина Маро и даже наклеил на него собственные усы покойного, аккуратно срезав их и подобрав волосок к волоску.

После смерти музыканта в доме мадам Клементины Маро были найдены тетради в обложках из кроличьей кожи; содержавшиеся в них записки и позволили мне опубликовать эту книгу: там подробно и последовательно излагаются приключения музыканта с 1793 по 1797 год. А начались эти приключения в туманное и холодное утро, когда помощник регента отправился в город Кельван, куда его пригласили играть на похоронах некоего дворянина по той причине, что усопший перед смертью не забыл нашего музыканта в своем завещании и оставил ему яблоневый сад на холме неподалеку от Кельвана, а Шарль всегда мечтал о фруктовом саде над рекой.