– Вон тот, наверное, тридцать четвертый, – показал Жарких на невзрачный домик за щербатым штакетником. – Одно окно горит. Шторой задернуто не до конца.

– Значит, будем внимательны.

– Понял. Слежу за окошком.

Калитка во двор оказалась открытой.

– А чего не заперто? – удивился Жарких.

Войдя во двор и оглядевшись, Посохин усмехнулся:

– А что у них красть-то?

Старший лейтенант покрутил головой.

– Ну, да. Небогато.

– А может, они ждут кого-нибудь? Посмотри, что там с другой стороны дома.

Жарких направился за угол. Вернулся он почти сразу.

– Окна ставнями закрыты. Не выскочить, – сказал он, отряхивая внизу джинсы.

Полицейские поднялись по ступенькам на веранду. Двери там тоже оказались не на запоре.

– Прямо как при советской власти, – пошутил Посохин.

Он прошел по скрипучим половицам и открыл дверь, ведущую в комнаты.

– Добрый вечер хозяевам! – с улыбкой произнес майор.

Жарких, поздоровавшись, сглотнул слюну.

В освещенной настольной лампой комнате на диване сидели красивая женщина в розовом халате с намотанным на голове полотенцем и очень похожая на нее девушка лет двадцати в коротеньком сарафанчике. Они смотрели телевизор.

– Здравствуйте! – ответила женщина, вопросительно глядя на вошедших в ее дом незнакомцев. Девушка даже не повернула головы в их сторону.

– Извините, что мы вас потревожили, но очень уж дело неотложное. Алексей Таганков здесь живет?

– Да, здесь.

– Можно с ним поговорить?

– Его сейчас дома нет. А зачем он вам?

– Опять Лешка какую-нибудь глупость выкинул, – сказала девушка, продолжая смотреть телевизор. – Доиграется дурак. Голову оторвут и правильно сделают. Хотя зачем ему голова? Он больше другую часть своего тела ценит. Ту, что между ног болтается.

– Что ты несешь-то, Аня? – одернула ее женщина.

– Извините, мы не собираемся никому отрывать голову, – снова улыбнулся майор. – А где его можно найти?

– Чего зря искать. Он через полчаса сам явится. А может, и раньше. С пустым брюхом ему не до пилоток будет, – ответила девушка.

– Аня, перестань!

– А что, не правда? Он скоро по Бирючинску со спущенными штанами бегать начнет, чтобы времени зря не терять. Того и гляди бабушкой-героиней станешь.

Женщина оставила тираду дочери без ответа.

– Разрешите его подождать? – спросил Посохин со всей вежливостью, на какую был способен.

– А вы кто?

– Мы? Простите, не представился. Мы из полиции.

Посохин заметил, как женщина вздрогнула.

– Не пугайтесь. Ничего серьезного. Нам нужно кое-что спросить у Алексея. Меня зовут Павел Петрович, а этого культуриста – Сергей. Мы из уголовного розыска.

Посохин достал из нагрудного кармана рубашки удостоверение. Девушка поднялась с дивана и, подойдя к полицейским, хотела взять удостоверение в руки, но майор отвел его чуть в сторону.

– Брать не нужно. Посохин Павел Петрович.

Девушка фыркнула.

– Какая секретность!

На документы Жарких она даже не взглянула.

– Старший лейтенант, подежурьте во дворе, – приказал Посохин.

– Слушаюсь.

Жарких, бросив недовольный взгляд на майора, вышел из комнаты.

– Позволите присесть?

– Пожалуйста! Вон берите любой, – снова усаживаясь рядом с матерью, показала головой девушка на стоявшие вокруг стола стулья.

– Что смотрите, извините? – спросил Посохин.

– Сопли в сахаре.

– А! Сериал, – догадался майор. Он устроился на одном из стульев так, чтобы его не было видно с улицы.

– Точно! Мама обожает всякую муть про страдания обеспеченных нами слоев.

Посохин пристально посмотрел на женщину. Было заметно, что она волнуется и сейчас ей не до колкостей дочери.

– Вас Анной зовут? – Посохин перевел взгляд на девушку.

– Анной Сергеевной.

– Красиво. Возникает ассоциация с поэмой Есенина «Анна Снегина».

– И что?

– Там главных героев зовут Анна и Сергей. Помните?

– Не помню.

– Жаль, но ничего страшного. Сейчас большинство девушек поэзией не интересуется.

– Разумеется! Ведь сексом интересоваться гораздо приятней.

– Но, позволю себе заметить, и в десятки раз опасней!

Анна, видно не найдя сразу что ответить, сделала паузу. Она смотрела уже не на экран, а куда-то в угол комнаты.

«Дорогой, застегни, пожалуйста, колье. Я должна его примерить, – сказала с экрана тщательно накрашенная блондинка. – Оно чудно смотрится и очень пойдет к моему новому платью от Ямамото».

Посохин невольно хмыкнул. В этой убогой комнате слова блондинки звучали просто нелепо. Анна тоже не удержалась от усмешки.

– Фигня беспросветная! – сказала девушка, вопросительно глядя на полицейского. Она явно ждала ответа на свою реплику. – Наши каким-то образом научились снимать сериалы хуже мексиканцев.

– Ну да, – согласился Посохин.

Он, продолжая улыбаться, подтянул под себя правую ногу и наклонил вперед корпус.

– Калитка! – вскочила с дивана Татьяна Владимировна.

– Сидеть! – вполголоса приказал Посохин. – Всем сидеть.

На веранде послышались шаги. Дверь в комнату открылась.

– Вот блин! – споткнувшись, выругался вошедший в комнату подросток. Он поправил ногой скомканный половичок и поднял голову. Заметив Посохина, он тотчас развернулся, но выскочить за дверь не успел. Майор в два прыжка настиг паренька, схватил его за плечи и, рванув на себя, через секунду припечатал грудью к стене.

– Стоять!

– Больно! – взвизгнул подросток.

– Леша!

Татьяна Владимировна бросилась к Посохину и повисла на нем. С дивана тотчас сорвалась и Анна. Она подскочила к полицейскому и попыталась стащить правую руку Посохина с плеча брата. Девушка оказалась очень сильной. Посохин от неожиданности едва не выпустил Алексея.

– Брысь! – рявкнул майор, отбрасывая Анну в угол комнаты. – Жарких, ко мне!!!

В комнату влетел старший лейтенант. Его взгляд заметался по комнате. Он никак не мог сообразить, что предпринять в такой ситуации. Подобного развития событий, к своему стыду, он никак не ожидал.

– Мать и сестру убери! – заорал Посохин.

– Есть!

Жарких оторвал женщину от майора и, поймав за талию, снова кинувшуюся на помощь матери Анну, потащил их в другую комнату.

Посохин оглянулся, чтобы оценить обстановку.

– Придержи их там. Пусть успокоятся.

Майор придавил Алексея одной рукой за шею к стене, а другой его обшарил. Сунув руку в задний карман джинсов подростка, Посохин вытащил оттуда смартфон.

– «Е7»! Где взял?

– Отпусти! Нашел!

– Заткнись! Ты знаешь, что это коммуникатор убитой женщины?

– Никого я не убивал! – заорал подросток.

– Леша!

– Куда вы, гражданка?!

Жарких едва успел перехватить рванувшуюся к сыну женщину.

– В наручники захотели?! – бросил зло через плечо Посохин и, сделав паузу, уже ровным голосом продолжил: – Все сядете на пятнадцать суток, если не угомонитесь. Спокойно. Ведите себя спокойно, и никто вас пальцем не тронет. Все поняли? Тогда все присутствующие здесь граждане чинно усаживаются на стульчики и отвечают на мои вопросы. Жарких, посади их, но тащить не надо. Действуй аккуратно. Алексей, я тебя отпускаю. – Посохин ослабил хватку. – Поверь, все будет хорошо. Успокойся, пожалуйста.

Опустив руки, подросток продолжал стоять у стены, уже не пытаясь бежать.

– Хорошо. Все правильно меня поняли. Теперь давайте обсудим ситуацию.

Майор отошел от Алексея и глубоко вздохнул.

– Фу! Я хочу наконец поговорить спокойно. Алексей, присаживайся, пожалуйста. И вы, милые дамы, устраивайтесь поудобнее.

Подросток сел на стул, на котором до этого располагался Посохин, и поджал под себя ноги. Бежать, видно, он уже никуда не собирался. Следом опустились на диван его мать и сестра.

– Я тоже присяду, – сказал Посохин. Он одной рукой взял стоявший возле стола стул за спинку и перенес его к двери.

– Итак, Алексей, расскажи, пожалуйста, полиции, где ты взял смартфон? – спросил майор, стараясь придать своему голосу отеческие интонации.

– Я его нашел.

Посохин присел на край стула и оперся руками о колени.

– Где и когда?

– Во вторник.

Подросток отвечал на вопросы полицейского, не поднимая головы. «Малыш, кажется, сожалеет о своем поступке, – подумал Посохин. – Будем считать, что человек он еще не конченный».

– Неделю назад, так? – спросил майор, еще больше смягчив тон.

– Да.

– Где?

– На старом пляже.

– Время не вспомнишь?

– Утром. Я хотел порыбачить, пришел на пляж, а он там лежит.

– Часов в шесть нашел?

– Не… раньше. Часов в пять.

– Видишь, все идет у нас нормально. Мы спокойно с тобой разговариваем и хорошо друг друга понимаем. Итак, еще вещи какие-либо там были?

– Да. Халат и босоножки. Полотенце еще было. Большое такое.

– Что еще ты нашел?

– Еще очки солнечные, – с явной неохотой ответил подросток.

– Где они?

– Очки?

– Очки и все остальное.

– Очки я Ане подарил, а все барахло засунул в лодку.

– В какую лодку?

– Там, в конце пляжа стояла.

– Можешь описать?

– Дюралевая. С синей полосой.

– Номер на ней был?

– Я не видел. Может и был. Не помню.

– Ключи в халате лежали?

– Ключи? Ключей не было.

– Не врешь?

– Честное слово! Зачем они мне?

– Хорошо. Аня, принесите, пожалуйста, очки.

Девушка встала и прошла в другую комнату. Она почти сразу оттуда вышла и протянула очки Посохину.

– Вот. Они?

– Они, они. Здесь на дужке и название фирмы выбито.

– Я не знала. Леха сказал, что он их в траве подобрал, когда утром на пляж шел.

– Никто вас ни в чем не обвиняет. Он их действительно нашел. Он не врет. Почти.

Посохин повертел очки в руках.

– Красивые. И дорогие, между прочим! У погибшей женщины от них дома футляр остался.

Майор передал очки Жарких.

– На телефон девчонок снимали, молодой человек? – с грустью глядя на Алексея, спросил Посохин.

– Снимал.

– Есть чего-нибудь такое? Ну, сам понимаешь.

– Есть.

– Ладно, не переживай. Никто ничего не узнает.

– Я не переживаю.

– Вот и славно. Ничего с телефона не удалял?

– Не знаю. Я с ним еще не совсем разобрался.

– Ничего, восстановим, если понадобится. Значит, сделаем так: завтра придешь с мамой в полицию, и мы весь твой рассказ там запишем. Покажешь, где вещи нашел?

– Покажу. И лодку покажу.

– Кражу на тебя мы вешать не будем, я обещаю, но завтра старший лейтенант, – Посохин указал на Жарких, – проведет с тобой серьезную воспитательную беседу. Придете в полицию в десять часов утра. Дежурный вас проводит в мой кабинет. Там со старшим лейтенантом и поговорите.

Посохин поднялся со стула и перенес его к обеденному столу, точно на то место, где он прежде стоял.

– Извините за беспокойство. Служба! Жарких, на выход.

– До свидания! Извините, – сказал старший лейтенант, который как показалось Посохину, уже начисто забыл, с какой целью он сюда прибыл. Он не сводил глаз с Анны.

«Если верить древним индусам, которые считали зеркалом души ноги, – подумал Посохин, – душа у девушки должна быть красоты замечательной».

Татьяна Владимировна, вероятно еще не веря, что все плохое осталось позади, нервно теребила на блузке верхнюю пуговицу.

– Может, чаю? – неожиданно спросила она, поднимаясь с дивана.

– Нет-нет, спасибо! Уже очень поздно. Мы пойдем. Всего доброго!

Посохин слегка подтолкнул Жарких к выходу.

– До свидания! – услышали полицейские уже на веранде голос Анны.

Старший лейтенант развернулся, и хотел было ответить, но майор хлопнул его пониже спины.

– Давай топай!

Жарких сбежал по ступенькам во двор.

– Шеф, а может парня возьмем с собой и сразу за остальным барахлом смотаемся?

– Никуда оно за ночь не денется, если еще там.

– А если пацан сейчас туда побежит и вещдоки уничтожит?

– На хрен они ему сдались? Да и мать теперь его неделю от себя никуда не отпустит. Не дергайся.

Когда они сели в машину, Посохин достал из ниши на дверце металлический термос.

– Чай будешь, орел степной?

– Как говорится, и чай годится, коли жрать нечего! Я же сегодня весь день или за рулем, или на ногах. Даже перекусить времени не было. Так, в городе на ходу мороженое съел и все.

Посохин протянул старшему лейтенанту завернутый в фольгу сверток.

– Чего это? – с подозрением глянул на него Жарких.

– Бутерброт или сэндвич. Называй как хочешь.

– А с чем?

– Он еще спрашивает? С бужениной, кажется.

– Буженинку я люблю! – воскликнул Жарких, разворачивая сверток. – О, даже листик салата есть. И огурчик еще! Классная у вас жена, Павел Петрович. И фактура, и заботливая. Обзавидуешься.

– Можно подумать, что среди твоих подружек нет ни одной душевной и одновременно физически привлекательной барышни.

– Была бы – я женился бы уже.

– По-моему, ты к своим девчонкам несправедлив.

– Почему? Можем разобрать каждую персонально. Вот вы на кого посоветовали бы мне обратить особое внимание?

– Ну, если чисто утилитарно подходить, то, пожалуй, на Ирину.

– На какую? Петелько или Трепыхалину?

– Петелько. Вторую я не знаю.

– Да видели вы меня с ней! Сексапильная такая блондинка. Причем натуральная. Попка – обалдеть!

– Знаешь, вспомнил. Как только ты про попку обалденную упомянул, я сразу вспомнил. Ох уж эти мужики! – с сарказмом произнес Посохин и покачал головой. – Только одно у них на уме. Вы возле почты тогда стояли, да? На ней была шляпка из голубой соломки и белые джинсы.

– Точно!

– Нет, эта не пойдет.

– Почему?

– Ты же от девчонок в теле нос воротишь. А эта Ирина лет через шесть толстеть начнет и со временем превратится в Раю Квасову. Я имею в виду телосложение, а не характер. Хотя и такое не исключено. Ей сейчас, наверное, лет двадцать?

– Ирке? Двадцать один.

– Думаешь, я на счет ее будущих объемов ошибаюсь? Ты ее маму видел?

– Нет, а что?

Жарких перестал жевать и замер с открытым ртом, уставившись на Посохина.

– Обязательно посмотри. Если ее мама толстушка, то почти наверняка и дочку ждет та же участь. А если и папа с пузом, то девяносто девять процентов из ста, что ее разнесет и, самое позднее, годам к сорока борьба с лишним весом станет главной целью ее жизни.

– Можно развестись потом.

– Тогда и жениться незачем, если ты уже в уме развод держишь. Дело в тебе, Серега, а не в твоих подругах. Есть, есть среди них хорошие девчонки. Это я тебе как старший товарищ по полу говорю. Кстати, знаешь, почему американцы такие толстые? Они за год съедают тринадцать миллиардов сэндвичей.

– Павел Петрович, это вы специально, чтобы я подавился?

– Просто информация к размышлению.