Жарких поднялся на украшенное прорезной резьбой, но уже заметно обветшавшее крыльцо дома Табаниных и кулаком постучал в обитую клеенкой дверь.

– Клавдия Ивановна! К вам можно? Клавдия Ивановна!

Дверь почти сразу распахнулась, и на улицу выглянул белобрысый подросток лет шестнадцати с бестолково-беспощадным взглядом, в растянутой красной футболке с черепами. Его ровному загару цвета кофе с молоком могла позавидовать любая ведущая с какого-нибудь развлекательного телеканала.

– Здрасьте! – сказал он с недоумением.

– Привет! – улыбнулся Жарких. – Василий дома?

– Нет его. А что надо?

– А ты Славик? Братан его младший?

У парнишки забегали глаза.

– Брат, а что?

– А ничего. Маму не позовешь?

– Она на огороде бурьян дергает.

Звонкие согласные Славик произносил так мягко, что даже для ушей Жарких, уроженца Черноземья, эти звуки были неприятны. Старший лейтенант едва удержался, чтобы не поморщиться.

– Проводи меня к ней.

– Зачем?

Жарких вздохнул.

– Слышь, ты, младший брат, много вопросов задаешь! Я тебе сказал, проводи меня к матери. Будь любезен.

– Пошел ты!

Подросток потянул дверь на себя.

Жарких одной рукой придержал дверное полотно, а второй схватил парня за ухо и вытащил его на крыльцо. Тот заорал:

– Ай, блин!

Старший лейтенант отпустил ухо и подтолкнул Табанина-младшего к ступенькам.

– Пошли к матери. Мне надо с ней поговорить. Я из уголовного розыска.

– Это не я у Волчихи с прилавка бейсболку взял! Это Костыль! Я только на стреме стоял! – соскочив с крыльца и пятясь задом, выпалил Славик.

Жарких, стоя на ступеньках, оглядел двор и прикинул, в какую сторону может побежать от него этот шустрый паренек.

– Ладно, пацанчик, я тебя прощаю. Костылю скажешь, что старший лейтенант Жарких приказал ему бейсболку вернуть хозяйке, или я к нему сам наведаюсь. И тогда ему будет мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

Последнюю фразу старший лейтенант услышал однажды от Посохина. Она ему так понравилась, что он стал ее частенько использовать в беседах с правонарушителями.

– Он вернет. Матери моей только не говорите!

Жарких неторопливо, чтобы не спровоцировать паренька на побег, спустился по ступенькам во двор.

– Не скажу. Можешь не дергаться. Но у меня к ней есть еще одно дело.

– С-с-с! – приложив к уху ладонь, втянул в себя воздух сквозь сжатые зубы подросток. – А-а-а!

– Пошли, пошли! Хватит болеть.

– Да иду я!

Огород у Табаниных был немаленький – соток пятнадцать. Посадки картошки занимали, наверное, две его трети. В дальнем углу огорода дергала сорняки худенькая женщина в возрасте.

– Ма! – крикнул подросток. – К тебе из ментовки пришли!

Женщина выпрямилась и приложила ладонь козырьком ко лбу.

– Чего ты там еще натворил, стервец?! – крикнула она пронзительно.

– Ничего! С тобой поговорить хотят!

Женщина вытерла руки о подол платья и, переступая через грядки, подошла к полицейскому.

– Здрасьте! Вы про этого балбеса говорить собрались? – сказала она с раздражением и посмотрела на сына.

– Здравствуйте! Нет, про старшего.

– А тот недоумок что учудил?

– Клавдия Ивановна, он просто свидетель, – как можно спокойнее сказал Жарких. Старший лейтенант уже не раз убеждался, что разговор на повышенных тонах редко бывает продуктивным. – Подскажите, где его можно найти? По телефону связаться с ним нам не удается. Оператор отвечает, что он находится или вне зоны доступа или телефон отключил.

– Так он на рыбалку уехал. Еще в понедельник.

– А куда?

– А черт его знает?! Славка, куда он поехал?

Подросток замялся.

– По затылку хочешь получить, зараза?! – прикрикнула на него мать.

– Сказал, что на остров хочет смотаться порыбачить.

– А когда он вернуться собирался? – спросил Жарких.

– Не сказал он.

– Он продукты с собой брал?

Славка открыл рот, и хотел было ответить, но, видно, передумав, стал с большим интересом что-то рассматривать за проволочной изгородью на соседнем участке.

– Че там? Не пойму…

Мать дернула его за рукав.

– Ты рыльник-то не вороти, а отвечай, когда человек тебя спрашивает.

– Он взял вещмешок с сухарями… Пачку соли… Еще чай… Банку варенья вишневого.

Славка всем своим видом демонстрировал, что он отвечает под жутким психологическим давлением, подчиняясь фатальным обстоятельствам, и считать его стукачом ни старший брат, ни этот мент не имеют права.

– Он мог еще картошку и сало взять. Надо в погребе посмотреть, – заметила Клавдия Ивановна.

– Не стоит. Спасибо большое!

– А вы его не арестовывать пришли? Вы уж сразу скажите, если виноват он в чем.

– Нет, все нормально. Мы хотели с Василием только поговорить. Уточнить кое-что надо. Детали там всякие.

– Слава богу! А то он мне слово давал не влезать в темные дела. Только-только пять суток отсидел. Я уж думала, опять придется к Нестерову идти и за него просить. Ох, и подарил же Господь сыновей!