Евгений Иванович Забелин (Леонид Савкин), поэт. Из анкеты арестованного: «Отец священник, в прошлом крестьянин», «национальность великоросс», «недвижимости нет». После отбытия наказания по «Сибирскому делу» практически прекратил литературную деятельность. Лишь после войны им была написана достаточно заметная для тех лет поэма о Сталинском плане преобразования природы.

Из протоколов допросов Забелина Е. Н.:

«Происхожу из семьи омского священника Николая Савкина, человека, настроенного антисоветски. При Колчаке я учился в коммерческом училище. В моей семье колчаковщина была воспринята восторженно, как фактор спасения многострадальной измученной родины. Мне тогда было шестнадцать лет. Я считал Колчака вторым Наполеоном и так к нему относился. Расстрел Колчака был мною воспринят очень болезненно. Мною была написана в 25-м году поэма „Адмирал Колчак“, в которой я писал следующее:

Сначала путь непройденных земель, Потом обрыв израненного спуска, И голубая изморозь Иркутска, И проруби разинутая щель. Полковники не слушали твой зов, Бокальный всплеск укачивал их сонно. Созвездия отгнившего погона Им заменяли звезды коньяков. Свои слова осколками рассыпь Меж тупиков, сереющих пустынно, Плюгавое похмелье кокаина И сифилиса ситцевая сыпь. Кашмирский полк, поющий нараспев, Кашмирский полк, породистый британец Обмотки на ногах, у плеч тигровый ранец. На пуговицах королевский лев. Приблизилась военная гроза, Рождались дни, как скорченные дети, От них, больных, в витринах на портрете Старели адмиральские глаза. Что ж из того? Упрямо перейду Былую грань. Истерикой растаяв, Дрожа слезой, сутулый Пепеляев Покаялся советскому суду. Перехлестнул, стянул, перехлестнул Чеканный круг неконченного рейса, Жизнь сволочнулась ртом красногвардейца Вся в грохоте неотвратимых дул. Душа не вынесла, в душе озноб и жар. Налево марш — к могильному откосу. Ты, говорят, опеплив папиросу, Красногвардейцу отдал портсигар. Дал одному солдату из семи, Сказал: „Один, средь провонявшей швали, На память об убитом адмирале Послушай, ты, размызганный, возьми!“

Это стихотворение я читал в группе сибиряков, где оно получило полное одобрение. Читал также неоднократно в кругу своих друзей и знакомых. Спустя несколько месяцев после разгрома Колчака я был арестован Губчека по обвинению в распространении антисоветских прокламаций. Спустя две недели я был освобожден за недоказанностью. Приход советской власти мной был воспринят резко отрицательно. Записано с моих слов верно и мною прочитано. Евг. Забелин».

Кроме традиционного для «Сибиряков» стихотворенья о Колчаке, к делу Евгения Забелина приложены еще два стихотворения.

Влюбленная в красивые слова, Она глядит спокойно и устало. Изысканные вянут кружева, Павлиний шелк спускает одеяло. Густых духов жеманный аромат Напоминает молодость жасмина, А за стеной наигрывает брат Бетховена на старом пианино. О, фрейлины утраченных веков, Коснеющих над фижмами и пудрой, Поклонником старух и париков Маркизом был ваш друг золотокудрый Вы, улыбаясь, слушаете бред, Вы смотрите на сумерки без боли. В последний раз лукавый менуэт Он танцевал в серебряном камзоле. К чему скрывать встревоженную дрожь Я все равно за вас не побледнею, Ведь гильотины выточенный нож Поцеловал подставленную шею. Перед дворцом поруганной вдовы, Натравленная бешенством Марата, Топтала чернь осколок головы И голубую кровь аристократа. Тоска пришла и больше не уйдет. Опять глаза темнеют от печали. В ту ночь король взошел на эшафот, И палачи его короновали. Осыпалась могильная земля. Не сберегли придворные поэты Последние молитвы короля И локоны своей Антуанетты. Пусть тонкий хмель слетается в слова, Мы юность пьем из полного бокала. Изысканные вянут кружева, Павлиний шелк спускает одеяло.
Хватив накипевшего зелья, Ударив стаканом об стол, Томится она от похмелья, Задрав кумачовый подол. И рот припаскудила рвота, Башку заломив набекрень. Кто вымазал дегтем ворота Курносых ее деревень? Не батя встречается с батей То хлещется юбка в крови. Ну, девка, теперь забрюхатим, Ну, девка, теперь не реви. Ты, Русь, пестрокрылая птица, Быстрей бубенцом отзвони. Тебя октябрили, срамница Чекистские ночи и дни

«С приездом Анова была по его инициативе организована литературная группа „Памир“. Группа объединила исключительно сибиряков. В группу входили Феоктистов, Анов, Марков, Ерошин, Забелин, Бессонов, а позднее Васильев. Мартынова и Абабкова считали в группе заочно, хотя они были в Сибири. В задачу группы входило отторжение окраин Сибири и нацменьшинства (сибирского). Мы считали Сибирь богатой страной, своеобразной, могущей занимать особое место в политическом и экономическом отношении. Мы считали, что Сибири суждено сыграть особую, самостоятельную роль. Отсюда и пропаганда Сибири и сибирского края со всех точек зрения (политической, экономической, экзотической и пр.) в наших произведениях. Легально под маской „Памир“ мы выступали лишь один раз в Доме Герцена».

«Вся группа в целом была настроена отрицательно к существующему строю».

«К индустриализации (за исключением Ерошина) все относились положительно, как к моменту, улучшающему национальное положение России».

«Коллективизацию большинство отрицало, считали, что, уничтожая крупного единоличника, сов. власть не создаст ничего».

«Антисемитизм был присущ нашей группе, а слова Анова о „засилии евреев“ вызывали к ним ненависть.

Записано с моих слов верно и мне прочитано

Евг. Забелин».

«Особо хочу остановиться на „Альманахе мертвецов“. Это тетрадь в 30–40 стр., на которой наклеены вырезки стихов колчаковских поэтов (Ю. Сопова, Г. Маслова и др.).

Эти стихи собрал Мартынов и привез в Москву. На группу приносил их Марков и читал стихи. Явно контрреволюционные, написанные сочным языком, производили сильное впечатление, подогревали нас. Многие из прочитанных стихов смаковались. Стихи эти читались для возрождения памяти Колчака и колчаковщины. Нужно добавить, что стихи эти печатались в газетах — яркие, враждебные к советской власти и большевикам, которые в стихах назывались „белыми гориллами“.

Эти стихи давали нам к. р. пищу, а Марков и Мартынов брали с них пример. Читались на группе и стихи Мартынова, воспевающие беженок, бежавших из большевистской России, а также стихи Маркова о Гумилеве, расстрелянном большевиками. Сюжет приблизительно таков: „Везут Гумилева в „черном вороне“ по Ленинграду, вдали виден Исаакиевский собор, последний оплот Православия, и вот на гранит падают мозги желтым виноградом“».