На дорогах дежурят посты, на дорогах стоят карантины, вылезаем на снег из машины, отряхаем от снега стопы. Во Владимире нет молока — во Владимирской области ящур. Погруженный в сухие снега, белый Суздаль в тумане маячил. Тишина. Воспаленный простор. Здесь на съемках «Андрея Рублева» этим летом решил режиссер, чтобы в кадре сгорела корова, чтобы зритель смотрел трепеща… И животное взглядом безвинным вопрошало, тоскливо мыча, — для чего обливают бензином. Хоть бы ящур — а то фестиваль, безымянная жертва искусства, первый приз. Золотая медаль… Воронье, налетевшее густо, облепило кирпичный карниз и орет над потемками улиц. В монастырь заточали цариц, а потом заточали преступниц, не достигших шестнадцати лет… Но пора, чтобы мне возразили и сказали: послушай, поэт, так легко о тревогах России! Слишком много в России чудес — иней на куполах позлащенных, почерневший от времени лес, воплощенье идей отвлеченных, белокаменный храм на Нерли, желтый холод ноябрьского неба и дорога в морозной пыли, и деревни — то справа, то слева. Снова ящур (вещает плакат). Карантин (тоже странное слово). …И в полнеба кровавый закат, и снега, как при жизни Рублёва.