I Если жизнь начать сначала, в тот же день уеду я с Ярославского вокзала в вологодские края. Перееду через реку, через тысячу ручьев прямо в гости к человеку по фамилии Рубцов. Если он еще не помер, он меня переживет. Если он ума не пропил, — значит, вовсе не пропьет. Я скажу, мол, нет покою, разве что с тобой одним, и скажу, давай с тобою помолчим, поговорим. С тихим светом на лице он меня приветит взглядом. Сядем рядом на крыльце, полюбуемся закатом. II Ветер ладонями теплыми гладит лицо, как слепой. Женщина с полными ведрами движется по мостовой. Можно прожить припеваючи в мире, довольстве, тепле… Песня звучит вызывающе: «Э-эх! По-о-тонула во мгле!..» III Мы были с ним знакомы как друзья. Не раз в обнимку шли и спотыкались. Его дорога и моя стезя в земной судьбе не раз пересекались. Он выглядел как захудалый сын своих отцов… Как самый младший, третий… Но все-таки звучал высокий смысл в наборе слов его и междометий. Он был поэт: как критики твердят, его стихи лучатся добрым светом, но тот, кто проникал в тяжелый взгляд, тот мог по праву усомниться в этом. В его прищуре открывалась мне печаль по бесконечному раздолью, по безнадежно брошенной земле, — ну, словом, все, что можно звать любовью. А женщины? Да ни одна из них не поняла его души, пожалуй, и не дышал его угрюмый стих надеждою на них хоть самой малой. Наверно, потому, что женский склад в делах уюта, в радостях устройства внезапно упирался в этот взгляд, ни разу не терявший беспокойства. Лишь иногда в своих родных местах он обретал подобие покоя и вспоминал о прожитых летах, как ангел, никого не беспокоя. Ов точно знал, что счастье — это дым и что не породнишь его со Словом, вот почему он умер молодым и крепко спит в своем краю суровом, на Вологодском кладбище своем в кругу теней любимых и печальных… А мы еще ликуем и живем в предчувствии потерь уже недальних. А мы живем, и каждого из нас терзает все, что и его терзало, и потому, пока не пробил час, покамест время нас не обтесало, давай поймем, что наша жизнь — завет, что только смерть развяжет эти узы — ну, словом, все, что понимал поэт и кровный сын жестокой русской музы. IV А что же он сделал, тот гений, сваявший себе монумент из нескольких светлых прозрений и нескольких тёмных легенд? Но вы-то попробуйте сами хоть несколько нитей связать и вымученными устами хоть несколько истин сказать! Железо стандартной ограды, которых так много подряд… Но кажется, что листопады над ним чуть нежнее шумят.