Поэт Всеволод Рождественский, однажды встретивший А. Грина в доме М. Волошина в Коктебеле, вспоминает: «У Волошина всегда бывало много летних гостей — писателей, художников, музыкантов. Александр Степанович не прижился в их среде. И здесь он казался грубоватым, а порою и излишне резким. Я видел, как он один бродил по берегу залива, изредка подбирал тот или иной заинтересовавший его камешек и тотчас же бросал его в море. Так он ни с кем и не завязал разговора и к вечеру собрался домой». Очевидно, у Грина был даже определенный протест против всего стиля Дома поэта, что он подчеркивал, в частности, своей одеждой. Н. Грин пишет: «Летом Александр Степанович всегда ходил в суровом или белом полотняном костюме, или в темно-сером люстриновом, который он очень любил. Когда мы ездили в Коктебель, где раздетость мужчин и женщин доходила до крайности, Александр Степанович особенно подтягивался и меня просил надевать самое строгое платье. Мы с ним почти всегда были единственными одетыми людьми, кроме разве художника Богаевского, также весьма щепетильно относившегося к беспорядку в одежде».
Тем не менее Грин снова и снова появлялся в Коктебеле. Что тянуло его туда? Море, которого не было в Старом Крыму? Романтически мрачные утесы Карадага? А может, все-таки и полуодетая, смешливая ватага волошинских гостей, которая подсознательно будоражила его?..
Художница Н. Сорокина, бывшая в то время подростком, вспоминая 1930 год, отмечает, что Грин охотнее всего общался с детьми. «Он имел особенность внезапно появляться и так же внезапно исчезать, — рассказывает она. — И в наши игры вступал так, как будто всегда играл; мы его совершенно не стеснялись. Когда он шел в Лягушачью бухту, в Сердоликовую, к Воротам, — мы за ним увязывались, — и в его рассказах все вокруг преображалось: отвесные скалы над нами, заросли у их подножья, таинственный подводный мир… Как он знал рыб…, зверей!.. Только нельзя было болтать, он не любил разговоров».
Притяжение Карадага также, несомненно, было. В опубликованных в 1973 году И. Сукиасовой «Материалах из творческой лаборатории А. С. Грина» приведены отрывки незавершенной повести Грина о Крыме. Действие этой повести должно было происходить в Коктебеле (получившем название Гель-Анея), и в сохранившихся отрывках не только упоминаются «скалы Хар-Датага», в котором нетрудно узнать Карадаг, но и подробно описан подъем на одну из его вершин (Кок-Кая).
То же, что Грин вступал иногда в дружественное общение с обитателями Дома поэта, подтверждают воспоминания Е. Белявской «В стране синих гор», напечатанные в феодосийской газете «Победа» 1 декабря 1973 года. «Конкурс баллад», который там описан, происходил в августе 1928 года, и тема его действительно была задана М. Волошиным — строчкой «Не остывал аэролит…». Победительницей была признана Н. Манухина, жена поэта Г. Шенгели; в «девушке в очках» нетрудно узнать Р. Гинцбург (сборник стихов которой вышел в 1973 году в Москве). Максимилиан Александрович никогда не забывал о блестящем таланте своего гостя и не раз защищал его нелегкий характер перед вспыльчивой Марией Степановной: «Маруся, он воссоздает мечту…» В произведениях Грина он находил «совсем неожиданную тонкость и деликатность образа» (письмо к К. Добраницкому от 27.4.1931). По словам М. С. Волошиной, Максимилиан Александрович «любил разговаривать с Грином, делал с ним большие прогулки», а бывая в Феодосии, как правило, заходил к нему. 3 марта 1926 года Волошин, например, писал жене: «Вчера был у Гринов»; 11 марта: «День просидел с Грином…».
Между прочим, не без участия Волошина состоялся сам переезд Гринов в Крым. Свидетельства об этом, правда, совершенно противоположны. Мария Степановна говорит: «Мы вытащили Гринов из Петербурга», Нина же Николаевна утверждает, что в ответ на расспросы о Феодосии Волошин рассказывал о ней «ужасы»… Последнее вполне вероятно, ибо обожавший всякие розыгрыши Волошин мог начать «отпугивать» Грина. Однако верно и то, что человек часто склонен поступать вопреки даваемым ему советам, — и Волошин как раз это мог почувствовать в настороженном и противоречивом Грине…
Именно в Коктебеле у Грина родился замысел «Бегущей по волнам». В Доме поэта среди разнообразных, со всего света вещиц до сих пор хранится небольшой, причудливой формы корешок, похожий на какое-то живое существо на растопыренных ногах. Однажды эта вытянутая, устремленная вперед деревяшка лежала в мастерской на некрашеном, в расплывах и бороздках годичных колец столе, и Максимилиан Александрович, указывая на нее, сказал: «Смотрите, она совсем бежит по волнам!» Этот случайный разговор и эта неказистая «безделушка» дали толчок сложному и изящному роману о власти Несбывшегося над человеком… (Кстати, «Бегущую» Волошин особенно ценил и Е. Павловой, например, сам дал эту книгу Грина, сказав: «Ты полюби эту книжку и его (Грина) полюби…»).
О добрососедских, дружеских отношениях двух писателей говорят и 3 письма Грина к Волошину, сохранившиеся в архиве Дома поэта и переданные сейчас в Институт русской литературы в Ленинграде. Первое, от 30 апреля 1926 года, отправлено в Коктебель из Москвы:
«Дорогой Максимилиан Александрович! Я очень прошу Вас, прошу очень, не сможете ли Вы предоставить нынче, сроком на 1 месяц, угол у себя на даче писателю Дмитрию Ивановичу Шепеленко. Его знают с лучшей стороны Пимен Карпов, В. Инбер, Д. Д. Благой и целый ряд лиц, которых даже трудно вспомнить по имени. Встречал его у меня м(ежду) п(рочим) В. В. Вересаев. Он одинок, 30 лет, не курит, не пьет, вегетарианец, хорошо воспитан и деликатен. Он не здоров, у него сердце не в порядке, и он очень беден, т(ак) ч(то) Вы совершили бы истинное благодеяние. Деньгами на 1 месяц и проездом взад-вперед он обеспечен. Я могу поручиться за него во всех отношениях.Ваш А. С. Грин…»
Вы крайне обяжете меня, если ответите лаконичной телеграммой в одно слово: „Да — нет“. Мы в Ц.К.Б.У. (Пречистенская наб. д. 5) (дом отдыха Центральной комиссии по улучшению быта ученых.— В. К .) и приедем домой к концу Пасхальной недели. Москва сплошной ремингтон, и так надоела, что взоры наши всегда обращены к Югу, и только туда.
Сердечный привет Вам и Марии Степановне.
Вересаев работает над Пушкиным; некоторые места поразительны.
Еще две записки адресованы в Коктебель из Феодосии:
«8 ноября.Ваш А. С. Грин».
Дорогой Максимилиан Александрович!
Будьте добры, сообщите московский адрес проф(ессора) Розанова Матвея Никаноровича. Я его потерял, а ему надо послать книги.
Когда будете в городе, милости прошу, зайдите, мы недавно приехали.
Привет Марии Степановне.
«Дорогой Максимилиан Александрович!Ваш А. С. Грин.
Как Вы знаете, я плохой советчик по части стихов. Тов. Денисов обратился ко мне, как к опытному лицу, а я не знаю. Может быть, Вы поговорите с ним? Я же беру на себя смелость посоветовать ему побывать у Вас. Когда к нам заглянете?19 апреля 1930 г.»
Привет Марье Степановне! Привет Вам!
В последний раз Грин и Волошин встретились 22 апреля 1932 года. Александр Степанович подарил Максимилиану Александровичу камешек с пляжа, и Волошин, чувствовавший, что эта встреча последняя, отметил его, написав: «Дар Грина 22.IV.1932 г.». Через два месяца с небольшим (8 июля) А. Грин умер. А еще через месяц (11 августа) не стало и Волошина…