В комментариях к «Невыдуманным рассказам» Вересаева (М., 1968) сообщается, что писатель приобрел дачу в Коктебеле в 1915 году. Между тем в волошинском архиве сохранилось письмо Е. А. Фельдштейн к Е. О. Волошиной от 21 октября 1916 года с просьбой помочь советом Марии Гермогеновне Смидович, едущей в Коктебель «покупать дачу»… (По воспоминанию О. П. Богушевич, дача была приобретена у некоего Покровского.)

Первый приезд Вересаева в Коктебель состоялся только через 2 года. «В сентябре 1918 года, — вспоминал он, — на три месяца поехал в Крым и прожил там три года…» Измотанный городской суматохой, он мечтал об отдыхе и первое время жил замкнуто: в письмах Волошина за сентябрь и октябрь упоминаний о Вересаеве нет. А ведь приезд автора «Записок врача» был событием для маленького Коктебеля! К тому же Волошин знал Вересаева, встречался с ним, в частности весной 1917 года в Москве.

От своей дачи и от Коктебеля писатель был в восторге. Впоследствии он так описал его: «Прелестная морская бухта с отлогим пляжем из мелких разноцветных камушков, обточенных морем. Вокруг бухты горы изумительно благородных, изящных очертаний, которые мне приходилось наблюдать только в Греции…» В январе 1919 года Вересаев писал С. Я. Елпатьевскому в Ялту: «Я тут живу и блаженствую, написал — драму (в первый раз в жизни!..» Драма была названа «В священном лесу» — и писатель пояснял другу: «Действие — в столичной больнице, среди врачей, сестер, фельдшеров, но сюжет — не на врачебную тему, а общечеловеческую». «Вообще, прилив сил чувствую необычайный, в жизнь мою никогда мне так не работалось, — итожил он. — Что-то в вашем крымском воздухе есть животворное…»

Однако вскоре инкогнито писателя и его покою пришел конец. В Коктебеле не было врача — и сначала дачники, а за ними и крестьяне из деревни потянулись к вересаевской двери. «Неожиданно я оказался здесь заваленным врачебною практикою, которую ненавижу», — писал Вересаев Елпатьевскому 2 марта. С каждого обращавшегося к нему писатель брал слово никому не говорить, что он врач, но результаты его деятельности были, по его словам, «такие блестящие», что каждый считал своим долгом сообщить друзьям «о таком великолепном докторе»!

Волошина все это время в Коктебеле не было: еще в ноябре он отправился в лекционное турне по югу России и вернулся только в мае. За это время Вересаев ближе познакомился с коктебельской колонией: Е. О. Волошиной, братьями Юнге, писательницами Н. Манасеиной и П. Соловьевой, историком искусства А. Новицким, публицистом Г. Петровым, певицей М. Дейшей-Сионицкой, археологом Н. Марксом. О последнем Вересаев писал Елпатьевскому: «Очень приятный старик. Дегустировал у него в подвале его вина, — не дошел и до половины, как спасовал…» Позднее писатель вспоминал, как «раннею весною» Маркс заезжал за ним и его женой в Коктебель, чтобы отвезти к себе в Отузы. «Посадил нас в пролетку, а сам сел на козлы за кучера. Встречные с удивлением оглядывали наш экипаж, где за кучера сидел старый генерал в пальто на красной подкладке».

В апреле в Крым вернулась Советская власть. Вересаев был избран членом коллегии Феодосийского отдела народного образования и, согласно «Известиям Военно-революционного комитета г. Феодосии», ведал внешкольной секцией и секцией «театр и искусство». Он также участвовал в работе литературной студии, приходя туда 1—2 раза в неделю. В архиве А. Новицкого сохранился мандат об оставлении его «на несколько дней в Коктебеле для окончания предпринятой им описи реквизированных книг», подписанный 13 мая 1919 года Вересаевым…

При первом же выезде в Феодосию Волошин отправился в Отнарпрос, разместившийся на набережной, в бывшем дворце банкира-караима по фамилии Крым. Познакомившись с работой Вересаева и Маркса (возглавлявшего коллегию), он отозвался о ней с большой похвалой: «Во всем был порядок, субординация и нормальные формы парламентаризма». Волошин «сделал попытку примкнуть к отделу искусства», но на эту же роль претендовал певец В. Касторский. Вересаев пишет, что он пригласил Волошина в репертуарную комиссию Отдела, но неясно, удалось ли Волошину заняться этой работой. Под 8 июня (26 мая) в записной книжке Волошина помечено: «Чтение. Вересаев». В Коктебеле Вересаев пользовался волошинской библиотекой: в Доме поэта сохранилась тетрадь с записями писателя о возвращаемых им книгах.

В конце июня Феодосия была занята белыми. Волошин и Вересаев принимают живейшее участие в судьбе Н. Маркса, арестованного контрразведкой за сотрудничество с большевиками; их подписи стоят под коллективным письмом в защиту арестованных белыми жителей Коктебеля (в том числе двух большевиков — Г. Стамова и А. Васильева). Между тем их собственное положение было далеко не безопасным: Вересаев сам только что сотрудничал с Советской властью; Волошину белогвардейцы не могли простить спасение «красного генерала»… В октябре Вересаев писал Марксу в Тамань: «У начальства нахожусь я „на подозрении“. Хотел устроить платное чтение своей драмы в Коктебеле, — не разрешили, в Феодосии — тоже не разрешили. Начальник уезда заявил мне, что никак позволить мне не может, пот<ому> ч<то> я скомпрометировал себя службою у большевиков»… «Положение небывалое,— подытожил писатель: — интеллигентный труд ценится в грош, он никому не нужен… Тяжкое время!»

Очень много сил уходило у четы Вересаевых на домашнее хозяйство. «Пиление и колка дров, перекопка сада и т. п. работа» далеко выходила, по словам писателя, «за пределы полезного моциона» и к вечеру заставляла «шататься, как пьяного». Мария Гермогеновна завела кур, уток, поросенка. От этого времени сохранился шуточный стих, некогда украшавший коктебельское кафе «Бубны»:

и похоже, что некоторые черты их быта дали материал для образов мужа и жены из «дачки на шоссе», задыхающихся «в колесе домашнего хозяйства» («В тупике»).

Тем не менее Вересаев находил время для творчества. Еще весной он сообщал Елпатьевскому, что пишет рассказ про хамелеона, «которого наблюдал в Каире в зоологическом саду». В Коктебеле был создан рассказ «Состязание», впервые опубликованный в альманахе феодосийского литературно-артистического кружка «К искусству!», вышедшем в ноябре 1919 года. Постепенно шел сбор материалов для повести «В тупике».

Жизнь между тем становилась все более трудной. Крестьяне платили за визиты яйцами или салом, но одежду достать было нельзя — и Вересаев объезжал на велосипеде своих больных в ночной рубашке, подаренной ему Эренбургом. Потрепанная шляпа, прикрывавшая его сверху, называлась у коктебельцев «здравствуй-прощай». Один раз в апреле удалось прочесть в Феодосии за плату драму «В священном лесу». В мае, когда сыпняком заболела жена Ильи Григорьевича, Вересаев часто ее навещал и подолгу беседовал с молодым поэтом. «Я знал некоторые его книги и думал, что он человек рассудочный, прямолинейный, а он обожал искусство, переводил древнегреческих поэтов, страдал от грубости и примитивизма», — вспоминал Эренбург.

5 мая 1920 года в Коктебеле состоялась подпольная конференция большевиков. В печати укрепилось ошибочное мнение, что она проходила на даче Вересаева, якобы пустовавшей. Зная, что Вересаев был в Коктебеле, мы можем с доверием отнестись к сообщению коктебельских старожилов А. Кустодинчевой и Д. Стамова о том, что подпольщики собрались на даче некоего Шика, находившейся в непосредственном соседстве с вересаевской и действительно пустовавшей. Сторожем этой дачи был А. Васильев — большевик, который, по-видимому, и предложил соратникам это место сбора. Сохранилось фото обеих дач — и просторная, в три этажа (если не считать цокольный) дача Шика гораздо больше подходила для сходки пятнадцати человек, чем маленькая дачка Вересаева. Выданная провокатором, конференция была «накрыта» белой контрразведкой, началась перестрелка — и Вересаев раньше других коктебельцев должен был узнать о ней. Впоследствии он вспомнил, что «подпольный съезд большевиков» был «на одной из дач», что участники съезда «убежали в горы», а одного «спрятал на чердаке» Волошин…

Корреспондент феодосийской газеты «Крымская мысль» писал в заметке о Коктебеле 19 августа 1920 года: «В. В. Вересаев живет замкнуто: он пишет, ведет свое дачное хозяйство, практикует как врач и принимает участие в работах культурно-просветительной комиссии, председателем которой состоит Н. И. Манасеина, а членами — П. С. Соловьева, Е. О. Волошина и др.». Впоследствии в «Автобиографии» Вересаев так вспоминал три года в Коктебеле: «За это время Крым несколько раз переходил из рук в руки, пришлось пережить много тяжелого; шесть раз был обворован; арестовывался белыми; болел цингой…»

С ноября 1920 года в Крыму окончательно установилась Советская власть. 24 декабря инициатор создания Народного университета в Коктебеле А. Новицкий записал, что свое согласие читать лекции «изъявили… т. Волошин и т. Вересаев». В 1921 году Вересаев по-прежнему практиковал: 28 мая им было, в частности, выписано свидетельство о состоянии здоровья Е. О. Волошиной — для определе­ния ее в санаторий. По-видимому, в июне, узнав о смерти Н. А. Маркса (ставшего первым ректором советского Кубанского университета), Вересаев написал очерк, посвященный его памяти. 1 июля Вересаев очередной раз сдал книги из волошинской библиотеки, сделав соответствующую запись в специальной тетради.

О лете 1921 года сам он вспоминал: «Дела были очень плохи. Я недавно перенес цингу. Кур у нас покрали…, уток мы пытались кормить медузами… Голодали. Просвета никакого не было». Далее писатель рассказывает о неожиданном вызове в Симферополь и о предельном внимании к нему председателя Крымревкома М. Полякова. По-видимому, в это время он получил охранную грамоту на свой дом и имущество. В Коктебель писатель вернулся на машине ревкома со множеством продуктов, закупленных на полученные в издательстве авансы… В начале октября Вересаев снова был в Симферополе (откуда третьего написал письмо Волошину) и оттуда наконец выехал в Москву…

В столице Вересаев не забывал крымчан и очень много делал для помощи им. Его многочисленные письма к Волошину за 1922—1923 годы (сохранилось 16 писем!) полны сообщениями о выхлопотанных писателем для друзей санаторных пайках, издательских договорах, авансах. Волошин с удовлетворением писал А. Остроумовой-Лебедевой в ноябре 1924 года: «У меня есть очень мудрый и в издательских делах опытный советчик — В. В. Вересаев. Он был так добр, что взял в свои руки мои литературные дела…» Вересаев, крайне высоко ставивший «по-революционного Волошина», считал его в тот период «лучшим из живущих русских поэтов» (письмо к Волошину от 7 мая 1925 года)…

Именно Волошин способствовал возвращению Вересаева в Коктебель. 15 декабря 1925 года состоялось постановление КрымЦИКа о восстановлении писателя в правах на его коктебельскую дачу. В феврале 1926 года, узнав об этом, Волошин справился у него: «Верно ли — и значит ли это, что мы снова будем соседями?» Вересаев ничего не знал — и, в свою очередь, спрашивал: «А разве от дачи что осталось?» Получив следующее письмо Волошина (не дошедшее до нас), Вересаев благодарил: «Спасибо Вам… за извещение о даче. Без него я и до сих пор пребывал бы в полной неизвестности о возвращении мне ее». Как раз в этот день, 18 апреля, Викентий Викентьевич получил письмо от юрисконсульта КрымЦИКа М. Долгополова — хорошего знакомого Волошина, по его просьбе выславшего Вересаеву документы на дачу.

Викентий Викентьевич тут же просил Волошина найти сторожа для дачи, осмотреть ее и сообщить, что нужно для ее ремонта. 29 апреля, благодаря Долгополова (через его жену) «за все, сделанное для Вересаева», Волошин писал: «Он едет ко мне в мае». И сокрушенно добавлял: «Факт подарка очень хорош, но дом за три года приведен в отчаянное состояние…»

Вскоре он, по-видимому, действительно прибыл в Коктебель и в течение лета ремонт был произведен. В октябре Вересаев сообщал В. Полонскому: «Летом я больше занимался ремонтом возвращенной мне крымской дачи, чем писанием». В июле он уже мог принимать у себя: 15-го его, в частности, навестили И. Н. Розанов с женой и три поэтессы — К. Арсеньева, В. Звягинцева, Е. Тараховская. Писатель регулярно бывал на различных чтениях в доме Волошина; согласно записи А. Остроумовой-Лебедевой, 20 августа он выступил с критикой воспоминаний С. М. Соловьева…

На следующий год Вересаев приехал в Коктебель с начала мая. К этому времени относятся его наблюдения за парой птиц-мухоловок, описанной им в рассказе, который в конце 1927 года появился в журнале «Красная нива». В 1928 году Вересаев, по-видимому, приехал еще раньше: 29 марта Волошин в Коктебеле надписал Викентию Викентиевичу и Марии Гермогеновне по акварели, — по-видимому, в первую встречу с ними. В конце июля писатель уезжал в Новороссийск, но 14 октября писал Полонскому — снова из Коктебеля: «Обстоятельства задержали меня здесь, и в Москве я рассчитываю быть не раньше 20 чис(ел) октября… Летом почти не писал. Пишу сейчас „В студенческие годы (из воспоминаний)“…».

О пребывании Вересаева в Коктебеле в 1929 году рассказывает в воспоминаниях «Записи для себя» И. Басалаев: «Перед заходом солнца играли в лаун-теннис… Полулысый мужчина, ниже среднего роста, в пенсне, с быстротой гимнаста парировал удары, легко бросаясь направо и налево… Партия окончилась. Мужчина надел пиджак и сразу приобрел внешность пожилого спокойного человека, точного в словах, неторопливого, почти без улыбок. Это был 62-летний Вересаев…».

18 июля этого года Вересаев записал в дневнике: «Я еще не чувствую надвигающейся смерти, в душе бодро и крепко. Огромная охота работать. Играю в теннис. Чувствую себя в душе настолько молодым, что иногда мелькает мысль: да не ошибка ли, что у меня в паспорте год рождения показан 1867» …29 августа он еще был в Коктебеле, о чем свидетельствовал в одном из своих писем Е. Замятин.

В Коктебеле он по-прежнему занимался хозяйственными делами: красил перила лестницы, пересаживал цветы, подвязывал виноградные лозы к тычкам. А. Десницкая, отправившаяся вернуть Вересаеву его повесть «В тупике», нашла его в саду, за перекопкой. «Был он в трусиках, в пенсне; вышел мне навстречу. Он меня спросил о моих впечатлениях о книге, я что-то сказала; тогда он мне начал говорить о том, что здесь очень много портретов, в этой книге… „Вот певец этот, актер — выведен точно: это ваш ленинградский певец Касторский. Он себя так некрасиво вел во время гражданской войны, что, когда он вернулся сюда, ему в Коктебеле никто не подал руки. И тогда он продал дачу и уехал…“».

Не вполне ясно, почему Вересаев в последующие годы не приезжал в Коктебель, но память о годах, там проведенных, никогда его не оставляла. В 1938 и 1939 годах в Киеве возникли зарисовки «В Крыму» и «Коктебель». Несколько раз упоминается Коктебель в «Записях для себя». Во время Великой Отечественной войны дача Вересаева в Коктебеле сгорела, но писателя уже не было в живых.