Глава 1
«Почему все так хотят вымыть Нойдака? Разве Нойдак грязный? Если русам так нравится хлестать друг друга березовыми вениками, пусть и хлещут друг друга, а не тех, кому это совсем не по вкусу. И, почему-то, пристают именно к нему, каждый считает, что должен сделать это собственноручно. Вон, старый Илья — тот, который всех сильней — в баню ходит редко, да и запах от него гораздо крепче, чем от Нойдака, но никто его насильно в баню не тащит, даже и слова не скажет. Попробовали бы сказать! А Нойдак маленький да слабый, значит — делай с ним, что хочешь! А в его родном стойбище никто никогда не мылся горячей водой, и, ничего, все здоровые были, если и болели, то — только цингой весной. И вовсе он не грязный, и кухлянку он чистит…»
На этот раз тщедушного северного ведуна тащили в баньку двое молодых дружинников, только что вернувшихся с далекой заставы. Парни много чего повидали — и греков, и степняков, и франков. Но человечка с далекого Севера, где холодная речка впадает в ледяное море, ведунчика, сплошь одетого в теплые вещи даже летом и так смешно говорящего о себе, как о ком-то другом, называя самого себя по имени — такого молодые богатыри еще не встречали. И, если те, другие, хазары да болгары, были врагами, то этот, как ни странно, не вызывал никаких враждебных чувств. Князь сказал, а они слышали. А сказал князь, что такие, как Нойдак, скоро обучатся языку русскому, да обычаям, и станут русскими, как становились многие другие племена.
Разница между этими двумя молодыми здоровыми мужиками и щуплым, низкорослым, неестественно светлоглазым парнем была разительная. Мало того что не богатырь. Ощущалось, что ведунок вообще принадлежит к другому народу… Впрочем, как посмотреть — если по татуировкам — да, разница была, но было и много сходного. У Нойдака были покрыты узорами только грудь, спина и руки, узоры представляли собой по большей части солнечные и лунные символы, одинаковые у всех белых северных народов, одни с прямыми, другие с загнутыми то по солнцу, то — против — завитками-лучами, ну и еще тонкие спиральные узоры на плечах да под мышками. То ли дело — тела богатырей. Они были покрыты татуировками с головы до ног. А у Сухмата даже на самом что ни на есть нежном месте были выколота некая, надо думать — немаловажная — руна… Да, кроме символов Солнца Ясного и других всем известных магических узоров, тела богатырей украшали изображения животных — медвежьей головы — у Сухмата и змия водяного — у Рахты. И еще много-много рун по всему телу, значения которых вероятно не знали не только богатыри, но и те, кто сии руны накладывал…
— Смотри братишка, я вот так могу держать его на вытянутой руке, считай, сколько хочешь! — Рахта сначала повертел Нойдака как куклу, поворачивая то вверх ногами, то набок. Наконец, он оставил его в положении вниз головой, держа его одной рукой за лодыжку.
— Да, слыхал я, что у тюрок казнь такая имеется, — откликнулся Сухмат, всегда готовый поддержать шутку, — повесят человека за одну ногу…
Находящийся в неудобном положении молодой северянин сделал попытку высвободиться.
— Надолго повесят? — спросил Рахта участливо наблюдая за извивающимся Нойдаком.
— Пока не умрет!
Нойдак шутки не понял, начал кричать и отбиваться свободной ногой и обеими руками. Кажется, он поверил, что так и останется висеть — «пока не умрет»…
Наконец, мученика отпустили, вернее, аккуратно опустили на деревянный пол баньки. Нойдак уже успел изучить банный порядок и, даже, научился работать с веником… Вообще, баня, напугавшая по первому разу Нойдака, теперь доставляла ему все большее удовольствие. Нравился запах распаренного дерева, привкус кваса в воздухе, состояние блаженного расслабления… Кажется, ему начинала нравиться и работа с веником. В смысле — когда его парят, наоборот приходилось отрабатывать каждый раз обязательно.
Богатыри, улегшись на полках, завели неспешную беседу. Нойдак тоже расслабился, разговоры их слушал в пол-уха, но потом, поняв о чем идет речь, так и навострил уши.
— Так, значит, видели все-таки лешего за Москвой? Или брешут?
— Да вроде мужичок справный, не с одним возом в Киев заявился, а с целым обозом, да и к чему ему брехать? — сказал Рахта.
— Да просто так, известное дело — торговый мужик соврет, дорого не возьмет, — усомнился Сухмат.
— Он рассказывал, что сам лешего видел, когда тот на ветвях почивал. Я такие рассказы от стариков и раньше слыхивал, так вот, знаешь старого Утяту?
— Нет.
— Да он такой старый, что теперь только на печи сидеть и может!
— Да советы давать… — засмеялся Сухмат, — Знаю я таких. Старые да мудрые, а как в отхожее место…
— Не пристало богатырю над старостью насмехаться! — одернул побратима Рахта, — Старость уважать надо. Ей, Нойдак, в твоем племени как, стариков, небось, дубиной по голове да в котел?
— Мои сородичи стариков первыми кормят, — ответил северянин насупившись, — и советы слушают. Старые много видели и много знают, старик на небо посмотрит — и дождь скажет, на воду посмотрит — и рыбу скажет…
— Ладно, ладно, — перебил ведунчика Сухмат, — а то тебя не остановишь! — и повернулся снова к побратиму, — ладно, старые — мудрые, и грибницей их первыми потчевать, само собой, а я дурак и невежа, коли ты меня Нойдаком стыдишь, то — ладно! И что сказал твой старый да мудрый?
— Утята сказывал, как леший выглядит, что шерсть у него рыжевато-красная, с серебринкой, хвоста нет, пальцев — как у человека — по пять на ногах и руках, только на ногах пальцы длинные да загнуты по-особому, чтобы ветки ими обхватывать, а пахнет леший мышатиной, а спит, шею вокруг ветви обмотав, да носом — себе под мышку сунув…
— А что тот купчик, что из-под Москвы? Он как рассказывает? — Сухмат уже явно заинтересовался.
— Да, почти тоже. Я, как услышал, что чудо-юдо спало, шею вокруг ветки обвивши, так сразу и начал все остальное выпытывать.
— Ну и как? — Сухмат присел на полке, забыв о том, что пришел в баню париться.
— Да ты чего так разволновался, — усмехнулся Рахта, — ты лежи, лежи. Эй, Нойдак, добавь парку-то! Той водицей, что с кваском!
— Нойдак знает, как пару над-д-давать, — с трудом выговорил ведунчик трудное слово.
— Вот и работай, а не богатырские разговоры подслушивай!
— Нойдак тоже хороший охотник, — по странному своему обычаю, в третьем лице, сообщил северянин, — Нойдаку интересно слушать про лесного зверя!
— Леший не зверь, он — как человек…
— Только волшебный, — добавил Сухмат как-то мечтательно.
— Нойдак слышал. В тайге тоже жил такой человек-на-ветвях. Рыжий и на ногах — длинные пальцы. Человек-на-ветвях когтем по горлу Охотника — чирк — и нет больше кормильца!
— Само собой, когда леший не спит, подходить к нему нельзя, это всем известно, — махнул рукой на Нойдака Сухмат, — он и заморочить может, так что сам к нему по кругу и прибежишь, от него удираючи!
— Так вот, — перебил побратима Рахта, — тот купец точно так же и сказывал. И про шерсть, и про то, как леший по своему обычаю спит.
— А кабы не спал, так точно этому мужичонке голову бы оторвал!
— Известное дело, леший крепко спит, так его со старинных времен и брали, во сне связавши, — кивнул Рахта.
— Нойдак знает, как человек-на-ветвях крепко спит… — подал голос тщедушный ведунок.
— А ты, вообще, замолкни, — сказал Рахта, — и не лезь в разговор, пока не спросят!
— Нойдак не ребенок! — обиделся северянин.
— Но и не богатырь, даже не дружинник, ты нам не ровня, и дело твое — помалкивать!
— Смотри, рассердится, да заколдует тебя! — засмеялся Сухмат.
— В квакушку превратит? — усмехнулся Рахта, — видел я, как паренек колдовал, колядовал… Да скоморохи почище выдают! А, впрочем. Иди-ка сюда, великий колдун, тебе сейчас дело найдется! Вот тебе моя спина — поколдуй-ка над ней, покажи уменьице!
— Что уставился? — засмеялся Сухмат, — растирай спину моему побратиму! А потом — и мне будешь!
Нойдак неплохо владел, как сказали бы сейчас, «техникой массажа». И охотно занялся этим нелегким делом. Нелегким, учитывая те груды чудовищных мышц, что покрывали спину молодого богатыря. Ведь они были еще и тверды, как дерево! Впрочем, Нойдаку нравилось это занятие, к тому же, хорошо растертые мужчины неизменно добрели, кормили его потом и давали денег. Конечно, особое удовольствие богатыри получали, когда их растирали молодые женщины. Но то — другое дело, иное удовольствие. Да и продолжение ожидалось соответствующее! Другое дело — настоящий массаж. Ведь по-настоящему размять твердые мышцы да вправить позвонки могли только сильные пальцы, коих у женщин обычно не водилось. А у Нойдака были очень сильные пальцы…
— Слышал я, что связать мало, не держатся на нем веревки, цепи надобны! — сказал Сухмат, возвращаясь к прерванному разговору.
— Да, я тоже такое слыхивал, — согласился Рахта, — а что это мы уже начали на не пойманного лешего цепи одевать? Или, в самом деле, думаешь пойти словить чудо-юдо?
— А почему бы и нет? Войны пока нет, да и не будет до первых заморозков, если только Дикая Степь сюда не заявится. Степняки, известное дело, законов не соблюдают, летом воюют… Да и зачем им закон — им бы наши болота, попробовали бы летом порезвиться! Но ведуны сказали — не будет этим летом большого набега…
— Вот и пошли, поймаем чудо-юдо!
— Потеху молодецкую предлагаешь? — усмехнулся Сухмат, — Ну, ты меня насмешил!
— А что? — не согласился Рахта, — По мне поймать лешего, да князю привезти — это потеха еще та!
— К Владимиру в зверинец? Рядом с белым мишкой?
— А ты новосела смотреть уже хаживал?
— Нет, а ты?
— Я тоже не видел, пошли, посмотрим.
— Не, сначала пускай Нойдак меня разотрет, потом — кваску…
— Потом — девку…
— А что? Я зарока не давал, не то, что некоторые!
— Кажется, я кого-то давненько не бивал! — слегка рассердился Рахта.
— Молчу, молчу! — Сухмат был сам задирист, никому не давал спуску. Но побратима он любил, и когда тот был готов, по какой-то причине, броситься на него с кулаками… Сухмат просто все превращал в шутку!
— Ну так как, поехали за лешим?
— Ты серьезно?
— Да.
— А что, действительно, в Киеве сидеть без дела — славы мало! Испросим позволения у князя — да и сходим к Москве-реке.
— Думаешь, леший все там?
— Да вроде они свой лес любят…
— Нойдак тоже хочет пойти охотиться на… — начал было Нойдак, сидевший верхом на Рахте, но был сброшен, как пушинка, вставшим на ноги богатырем, и потому — не договорил.
— Мне еще не хватало ведуна неумелого в походе! — сказал Рахта почти гневно. Потом, потянувшись, почувствовал, как приятно играют мышцы, растертые Нойдаком, и сменил гнев на милость, — ладно, я тебя сегодня кормлю-пою, только в поход больше со мной не просись!
* * *
Нойдак жил в Киеве уже третий месяц. Приехал, надеясь научиться у прославленных ведунов разным премудростям. Да не вышло! Старые да мудрые ведуны, что Стойгард, что Велетич — ни тот, ни другой даже разговаривать с ним не стали… Хорошо еще, что Валько, молодой шустрый ведун, привел однажды Нойдака ко двору княжьему. Там Нойдака как ведуна не оценили, да и что он мог особенного показать? Отгадать, кто чего в соседней палате делает? Это многие могли, даже тот же Валько, напрягшись, отгадывал… А когда Нойдак поколдовать хотел по северным своим обычаям, все только смеяться начали. Но, как оказалось, это и к лучшему было. Нойдака не то, чтобы приняли, но и не выгоняли теперь, когда он ко двору приходил. Считали его какой-то игрушкой. Особенно, когда все поняли, насколько он прост и доверчив. Короче — нашлось развлечение…
Затеи с новой живой игрушкой особым разнообразием не отличались. Нойдака либо слегка обманывали, играя на его полной наивности относительно городской жизни, либо просто валяли его, так, как играют со щенком. Маленький, весь в меховых одежонках и обвешанный амулетами, этот колдун-неумеха воспринимался богатырями как некий вполне безобидный зверек.
Чуть ли ни при каждом появлении Нойдака при дворе князя начиналась весьма неприятная для северянина игра, заключающаяся в том, что его просто перекидывали из рук в руки, как игрушку. Силенок у княжьих дружинников хватало, кидали аккуратно, попадали «в цель» — в руки следующего бросателя-кидателя и так далее. Так что особенно новых синяков на теле северянина не появлялось. Хуже пришлось, когда сам князь решил попробовать поиграть силушкой — ему понравилось смотреть на эту затею, вот и решил присоединиться. Только силенок подбросить тщедушного человечка в воздух у ласкового князя не хватило, а понял это он уже, когда «взялся за дело». И, чтобы не опозориться перед дружиной, сильно ударил Нойдака в грудь, так, что там что-то хрустнуло. Нойдак отлетел в сторону… Дружинники все поняли, но — ведь князь же — все равно приветствовали молодецкую забаву Владимира одобрительными криками. Хорошо, что князь больше в игру не включался — даже после одного раза у Нойдака очень долго болела грудь.
Пару раз Нойдака заставляли колдовать. Нойдак делал все как надо — кружился, обходя круг, бил в бубен, читал заклинания… Но богатыри, в отличии от соплеменников Нойдака, не только не приходили в состояние религиозного экстаза, нет, эти русы почему-то начинали дико хохотать, хлопая себя по бокам. Смеялся и князь…
Казалось бы, зачем ходить в княжеские палаты бедному Нойдаку? А что делать? В Киев он приехал показаться великим ведунам, может — поучиться. Показался — и оказалось, что он никого их них не интересует. Учить его ничему не стали. Влалок, ведун, привезший Нойдака в стольный град, куда-то исчез. А есть — пить хочется! Посадские, может, и приглашали бы Нойдака покамлать, да он со своим Духом, может, и помог бы кому — отыскать чего потерянное, скажем… Но большие ведуны предупредили, чтобы он колдовать в Киеве не смел — иначе плохо ему придется. Град — их и только их!
Так что богатырский двор оставался для приблудного северянина единственным местом, где можно было досыта наесться и, если повезет, получить в награду несколько монет. А деньги — великая вещь! В городе было бессчетное количество дворов, где за одну такую маленькую блестящую пластинку тебя и накормят до отвала, и напоят… Впрочем, Нойдак опасался пить много вина или бражки. Хмелел он — с непривычки — легко. После первого же раза, протрезвев, Нойдак обнаружил, что все монетки, кинутые давеча ему князем, пропали. И дал себе слово, что больше пить пойло пьянящее не будет!
* * *
— Ну что, братишка, этого не руками не завалишь? — этак задорно подковырнул Сухмат побратима.
Рахта недаром считался одним из сильнейших среди молодежи — в борьбе равных ему не было, пожалуй, только старые богатыри смогли бы с ним сладить — но и они особого желания побороться с молодым богатырем не испытывали. Да что там богатыри — не было такого медведя, которого он не смог бы положить «на обе лопатки». Но то были бурые лесные мишки, медведи-ведмеди, а тут, в княжеском зверинце, теперь обитало настоящее чудовище. И явно не на меду вскормленное! На сколько он был больше лесного собрата? Вернее, во сколько? И в холке намного выше, и длиннее — намного длиннее. Да, явно не медом да ягодами промышлял этот белый мишка, потому как во льдах, где, как рассказывают, обитают эти гиганты, пчелок не водится. Это был хищник, чистый хищник, с огромными зубами. А лапы! Кажется, он способен был придавить этой огромной «рукой» даже льва. Львы, кстати, в зверинце у князя были, целых два, была и пара тигров, и слон из далекой Индии.
Интересно, каков был тот человечище, что стал этим белым мишкой? Ведь, известное дело, медведи прежде были людьми. Впрочем, и сейчас, став зверем, медведь не оставил человеческих привычек — обожает мед, пиво, бражку, ходит на задних лапах да любит бороться… А глаза? Точь-в-точь — человеческие! Поэтому медведи — единственные звери, достойные схватки с богатырями, для остальных существуют лук да копье…
Будет ли князь устраивать поединок зверей? Вряд ли… Такой медведь один. Это львов можно было наловить, слонов привести — их там, в жарких странах пруд пруди. А этот гигант приплыл сам, на льдине. Верно, откололся огромный кусок льда, пока мишка спал на нем. Почему не поплыл домой? Может, этого обуяла страсть к путешествиям? Но вот и попался — поймали его бесстрашные варяги, а их конург прислал Владимиру белого мишку в подарок. Интересно, как ловили этого гиганта? Неизвестно…
— А что, в самом деле, белого мишку слабо подмять? — голос Лешака звучал далеко не дружески, этот — не Сухмат, лишь шутивший над побратимом. А Лешак явно искал, как унизить крепнувшего молодого богатыря, — Если слаб, то я попробую! Я-то справлюсь…
— Не силой, так хитростью, не хитростью, так наглостью, — добавил Сухмат.
— Не наглостью, а наскоком, — поправил Лешак, — ну, давай, Рахта, а то у меня самого руки чешутся попробовать белого мишку повалять…
— Я, пожалуй попробую! — сказал Рахта. Ему не очень хотелось пытать этого зверя на силу, но, увы, собралось уже много народу. Богатыри слушали молча. Ожидая, чем закончится словесный поединок. Прояви сейчас Рахта слабинку — и быть ему в конце стола, вдали от князя, чуть ли не с отроками.
— Не надо, убьет тебя Ледовый Хозяин! — вмешался неизвестно как появившийся рядом северный колдун-недомерок.
— Тебя не спрашивают! — рассердился Рахта и отбросил Нойдака прочь, как детскую куклу.
— А потом устроим борьбу этого северного богатыря! — продолжал насмехаться Лешак, — У меня есть на примете преогромная белка! Вот бой будет!
— Какой такой бой без моего дозволения? — это был уже князь. Не заметить в словесной перепалке прихода Владимира было непростительно. Почти единственный здесь в простой рубахе, черноволосый и какой-то щуплый, по сравнению со своими дружинниками, князь явно выделялся среди богатырей. Было ясно — кто здесь хозяин! Ведь всякий знает, что только хозяин может позволить себе вольность распахнуть рубаху…
— Хочу с этим зверем северным силой помериться! — сказал Рахта, поклонившись князю.
— Зверь-то такой у меня один, и больше ни у кого такого нет, даже у самого императора ромейского, — сказал князь, — так что бороться будешь без оружия! И смотри, не убей зверя!
— Я — аккуратно! — сказал молодой богатырь, направляясь к клети.
— Меч оставил, а брони? — продолжал честить Рахту Лешак, — давеча с бурым мишкой пошел бороться в одной рубашке, а сейчас — в кольчуге да бронях? Нечестно это получается, у тебя — железки на плечах, а у медведя — нет?
— А что, мой брат должен голым задом перед дружиной сверкать? — вступился за побратима Сухмат.
— Пусть будет в броне, — разрешил князь, — а то поцарапает его, еще чего, мишка…
— А чего харю-то себе не раскрасил? Чай, в бой идешь! — продолжали подкалывать богатыря собравшиеся.
— Так испугается ишо! — весело откликнулся Рахта, — А как случится с медведем медвежья болезнь, вам-то смешно, а я измазюкаюсь!
Открыли дверь. Медведь спокойно стоял на четырех лапах, вроде даже и внимания не обращая на гостя.
— Ты расшевели его, а то уснет, на тебя глядючи! — крикнул один из дружинников.
— Давай, вставай, Михайло Потапыч, бороться надо! — засмеялся Рахта и попытался ткнуть белого медведя ногой в морду.
Медведь сразу отмахнулся лапой, но витязь, явно ожидавший реакции медведя, успел убрать ногу. Все замерли в ожидании. Еще бы! Ведь белый гигант еще ни разу не вставал на задние лапы. А всем интересно было посмотреть, как выглядит этот — не лесной, а ледяной — человек, ведь многие из богатырей почитали медведей как «лесных людей — хозяев». А этот был огромен, тело его было предлинное — так сколь высоко будет возвышаться его голова над головой молодого богатыря? Почему-то никто не сомневался, что Рахта, довольно опытный в таких забавах, завалит своего мохнатого соперника.
И тут случилось то, чего никто не ожидал. Медведь и не думал действовать по своим, медвежьим, обычаям. Или закон у белых мишек был другой? Вот медведь и бросился вперед, прямо на Рахту, как порок на крепостные ворота, ударил богатыря в грудь всем телом, свалил и подмял под себя. И тут же попытался разорвать богатыря. Рахта схватил было свободной левой рукой медведя за челюсть, но могучая рука сорвалась со скользкой шерсти и огромные зубы вцепились парню в плечо. Счастье, что были одеты брони! Зубы сошлись на железе наплечника, рывок — и броня оказалась в зубах медведя. Кажется, он попытался ее прожевать и на том потерял несколько мгновений. Рахта попытался освободиться, даже привстал, чудовищным усилием приподняв лежавшее на нем огромное тело, но — опять не повезло — локоть поскользнулся на каком-то дерьме, возможно, том, что успел оставить мишка, сидя в клети. Кажется, второй раз медведь будет умнее, да, действительно, его огромная зубастая пасть опустилась уже на беззащитное лицо молодого богатыря.
Дружинники уже поняли, что сейчас должно произойти, и закричали. Но никто даже и не подумал схватиться за оружие. Прийти на помочь? Кажется, Рахта не зовет на помощь…
Но зубам северного гиганта так и не пришлось сойтись на раскрасневшемся лице парня. Это Сухмат, раньше других понявший, что происходит, попытался оттащить медведя. Ему бы силу если не Ильи, так хоть побратима, но, увы, сил хватило только для того, чтобы немного задержать медведя. А удар лапой в грудь отбросил Сухмата и вовсе к стене клети. Эх, не успели…
Откуда взялся тут, перед самой мордой медведя, маленький северный ведунчик? Кажется, он ухитрился чуть ли не протиснуться через щели клети. Еще бы — он ведь такой худенький, и без всех этих железок. А Нойдак, кажется, ничуть не боясь белого гиганта, бросил прямо тому в морду Слово. И медведь замер, застыл. Взгляд его маленьких глаз, устремленный на маленького человечка, как бы замерз. Медведь услышал Заветное Слово своего рода и был готов выслушать сказавшего его…
Сухмат выволок побратима из-под туши и буквально утащил того из клети. А Нойдак медленно отступил, пятясь задом и не отрывая взгляда от медведя.
Вот и дверь клети захлопнулась. Все, пронесло…
— А я думал, что это ты его помнешь, — бросил насмешливо Лешак, — ничего, подрастешь, наберешься силенушки…
Почему-то никто из дружины не стал поддерживать насмешку. Лешак оказался как бы в одиночестве и замолчал.
— Медведь вел себя не по правилам, — сказал один из дружинников, богатырь Волчий Клык.
— Да, я тоже обманулся бы, — поддержал другой, по имени Ян Усмович.
— А Нойдак-то оказывается, взаправду ведун! — сказал князь, и все замолчали, — Вот не думал, что он чего-то вообще умеет…
Дружинники захохотали. Кажется, все кончилось удачно…
В этот момент Рахта почувствовал на себе тот самый взгляд. Ну, каждый человек, хоть в раз в жизни, да получал такие взгляды, те, что чувствуешь всей кожей. Да, это она, Полинушка, смотрела издали, из самых дверей на молодого богатыря, и взгляд девушки говорил ему все! В груди Рахты как-то защемило, может, это и было оно — счастье…
* * *
— Ты того, — сказал Рахта Нойдаку, — тебе, если надо чего… Или обидит кто…
— Ага! — сказал Нойдак.
— И, вообще, — Рахта замялся, — у тебя ведь дома нет, перебиваешься…
— Да…
— Ну давай ко мне жить, — предложил Рахта, — места найдется, да и… вообще… Хочешь?
— Хочу! — сказал Нойдак.
— Только я тебя отмою…
— Опять? — огорчился северянин.
— И одежонку твою тоже выстирать не мешало… А, лучше, мы тебе новые порты справим, да рубаху, да кафтан… Будешь русским!
— Нойдак хочет быть русским!
— Тогда баню любить надо! И мыться не реже раза в семидневницу, а лучше — чаще. Чистым будешь — вонять не будешь — все тебя любить да жаловать начнут! Особливо — девы…
— Нойдак будет мыться… Часто-часто!
* * *
Сухмат не возражал против нового жильца. Собственно, жил-то Сухмат у матери, но засиживался в доме у побратима за полночь настолько часто, что считал его дом, ну, как бы и своим тоже. И его слово многое значило — Рахта, помня старое обещание, в делах житейских частенько слушался побратима. Но и Сухмату понравился молодой колдун, беззлобный да с чистой душой, совсем наивной, вот и он решил — пусть живет у Рахты, не помешает, все — не один в доме, иногда может и пригодиться… Тем паче, что Нойдак места занимал не более, чем занимало его маленькое тело. Из вещей у северянина было лишь то, что было на нем одето, да небольшое костяное копьецо, служащее то ли для охотничьих, то ли для колдовских целей. Да куда этой игрушке было до посохов ведунов!
Но, все-таки, теперь у них был собственный, самый настоящий колдун. Ведун, который знает Слово. Даже одно — и то достаточно, чтобы его уважали…
— Эй, Нойдак, а ты еще какие Слова знаешь?
— Нойдак знает еще… — ведунчик начал загибать пальцы, но их явно не хватило, — много слов знает…
— А бурого ведьмедя Словом остановишь?
— Нойдак знает Слово Лесного Хозяина!
— А еще какого большого зверя?
— Нойдак знает Слово Большого Бивня, — сразу ответил Нойдак.
— А рыбье Слово?
— Рыбьего Слова Нойдак не знает, — ответил северянин, — а разве есть Рыбье Слово?
— Есть! Сам видывал!
— А ты его знаешь?
— Нет, откуда… — протянул Сухмат, — Разве кто Тайное Слово откроет?! Вот ты, например, мне Слово медвежье поведаешь?
— Да, Нойдак скажет тебе Слово… Какого хозяина слово тебе нужно? Лесного или Ледового?
— И ты, чего, так Слово Тайное и откроешь?
— Почему тайное? У нас все охотники эти слова знают… Только не у всех звери Слово слушают…
— У тебя слушали?
— У колдуна слушают, да у Главной матери, да у Самого Старого Охотника, да у Главного Охотника… А еще у того, Кто Убил Кита…
— Так среди твоих сородичей есть такие, которые китов ловят? — удивился молчавший до этой поры Рахта, — Ведь кит — очень большая рыба?
— Кит не рыба, а зверь, — сказал Нойдак, — и его не ловят, а убивают!
— Так говорится — рыба-кит!
— Кит не рыба, он дышит, — заспорил Нойдак, — и внутри у него не по рыбьи все устроено!
— А ты что, внутрь заглядывал?
— Нойдак заглядывал, когда кита разделывали…
Рахта изумленно смотрел на колдуна-недомерка. Маленький да слабенький, и вдруг — кита, как зайчонка… Впрочем, что и говорить, мурманы — народ странный. А Нойдак, еще и говорит, что он даже и мурман, он, мол, жил еще севернее…
— Может, у тебя в роду остальные охотники — великаны?
— У Нойдака родичи сильные, больше Нойдака, — ответил ведунок медленно, явно погружаясь в воспоминания, потом его взгляд скользнул по груде мышц Рахты, — но они не такие богатыри, как Рахта, — добавил Нойдак.
— А я? — спросил Сухмат, — Я как, сильнее твоих?
— И ты сильнее, и все богатыри сильнее…
— Надо из тебя, Нойдак, тоже богатыря сделать! — решил подшутить Сухмат.
— Нойдак хочет быть богатырем! — чуть ли не закричал ведунчик, — Расскажи, как стать богатырем! Нойдак все сделает!
— Ну, во первых, надо… — начал было новую проказу Сухмат.
— Умолкни, браток, — сказал Рахта твердо, — и больше так над Нойдаком не шутить!
— А раньше, небось, сам бы чего только не напридумывал? — засмеялся Сухмат.
— Так то раньше… А теперь он — мой друг!
— Так что, Нойдак не будет богатырем? — до северянина, наконец, дошло, что над ним просто собирались подшутить, — А Нойдак так хотел стать сильным… — добавил он как-то жалко и разочарованно.
* * *
— С медведем не вышло, так теперь с лешим прославиться хочешь? — спросил насмешливо Лешак.
Рахта только что, в присутствии многих богатырей и самого князя ласкового — а сегодня он был, действительно, вполне ласков с дружиной — прямо здесь, в Золотой палате, рассказал о намерении отправиться лешего изловить. Что хочет привезти чудо лесное князю в зверинец, что знает, куда ехать и как ловить, а в други с собой просит только побратима своего, Сухмата.
— Ты, Алеша, чего так разволновался? — спросил Добрыня насмешливо, — не нравится, что сродственничка твоего словить хотят да в клеть посадить?
— Чьего родственничка?
— А что, ведь правду говаривают, что бабка твоя с лешим в лесу спозналась? — сказал один из богатырей, Твердохлеб Длиннорукий.
— Это кто такое говорил? — Лешак весь раскраснелся от злости.
— А тогда сила твоя откель такая? — усмехнулся Добрыня беззлобно.
— А твоя? — Лешак же, в отличие от насмешников, принял все к сердцу.
— Моя, оно известное дело. — ответствовал богатырь, с превосходством глядя на Лешака, — Я и видом богатырь, как видно — так и сильно! А вот у тебя мослы-то куда как поменьше, а сил — почему-то полно. Вот и разумею я, что сила-то у тебя не человеческая! Может, и впрямь ты супесь какая?
Дело, кажется, шло к новой ссоре. Но князя в тот момент интересовало не порядком поднадоевшее соперничество двух лучших витязей, ему в этот раз было гораздо интересней послушать о звере лешем.
— Уймись, Алеша, и ты оставь его, Добрыня! — пресек ссору Владимир, — Не вас сейчас слушать пришли, а Рахту с Сухматом! Любы мне слова богатыря нашего малого. Слыхивал я, как когда-то, много лет назад, водились лешие в лесах наших в изобилии. И частенько ловили тех леших, и князьям в клети приводили, а то и просто по городам водили — на показ! Кто мне еще какую сказку про дела эти скажет?
— Вывелись лешие, это всяк знает, — изрек один из богатырей, совсем старик, имевший грозное прозвище Большой Топор, — я и сам никогда лешего не видывал, только дед мой сказывал, да мне рассказывал… Может, переловили всех леших в старые времена?
— А может, ведуны их извели, чтобы в лесу голову честным людям не морочили? — предположил другой богатырь, Козарин.
— Слыхивал я, что давным-давно леших в войске ставили, — продолжил пожилой дружинник.
— В войско? — заинтересовался князь, — вот не слыхивал! Разве льзя приручить лешего? Но — интересно, леший — в войске… Вот слыхивал я, слонов ставят в войско, это точно!
— Слоны лешего боятся!
— А кто это видел?
— Мой же дед и сказывал, — снова вступил в разговор Большой Топор, — что когда греки, да не те греки, что сейчас распятому кланяются, а те, что тысячу лет назад мир завоевали… Так вот, когда царь их, Лександр, привел войско несметное землю русскую брать, выставили мы супротив него лешего…
— Здоров врать был твой дед! — засмеялся Сиявуш, — всем известно, что Лександр до Киева не дошел, его скиты стрелами длинными прочь отогнали!
— Может, и скиты отогнали, а может, Змеевы валы удержали?
— Те валы еще никого от набега на Русь не сдержали, только зря строили! За валами не отсидеться, силу ратную надо иметь! — высказался Добрыня.
— Да и построили те валы уже после похода Лександрова, для ради того, чтобы другие к нам не хаживали!
— Но как же скиты побили Лександра, я же слышал, что они дань его отцу платили?
— Лександру дани было мало, захотел вовсе под руку всех взять!
— Может, и взял бы, да погиб рано, как Святослав…
— Да, никому боги не позволяют все земли под одну руку взять! — подал голос молчавший до сей поры Баян, — Если находится сильный да отважный — то молодым и уходит…
— Любимцы богов умирают молодыми, так греки говаривают!
— Опять за свое! — остановил спор князь, — Вам все греки да греки, лучше кто пусть про лешего расскажет! Может, и впрямь его в войско наше взять?
— Лешим только пугать можно, — заговорил все тот же старик, — вида он страшного, его не токмо люди, но и кони, и псы, и, даже, пардусы боятся. А слоны, дело известное, хоть и велики, да сами трусы…
— Вот-вот, сказывают, как испугается слон в бою, так сразу такую кучу кому-нибудь на голову…
Все засмеялись. Слонов против русов давненько не выставляли, потому этот разговор был вроде как и не по делу, легкий такой разговор, о том, что где-то там, да не у нас…
— Так вот, — продолжил Большой Топор, когда смех поутих, — лешие приказов не слушаются, да тоже трусливы гораздо. И медленно двигаются, еле-еле лапами передвигают. Так что бойцы из них — никакие!
— Так ведь они голову заморочить могут! Сказывают, в лесу ходишь — бродишь кругами, а потом — прямо ему в лапы…
— Идешь, идешь, потом смотришь — уже во рту! — насмешливо передразнил Волчий Клык. Видно был он один, из тех богатырей, кто в морок не верил. Известное дело — кто в чары не верит, на того они и не действуют!
— Так то в лесу! А в поле леший колдовать не умеет! Когда в старину леших по ярмаркам водили, никого они там не околдовывали!
— Все равно, — сказал князь, — хочу лешего! Будет у меня в зверинце жить! Пусть гости чужеземные дивятся!
— Приказываешь, княже, за лешим идти? — Рахта почувствовал, что дело сделано, путь открыт.
— Да, будет на то мое княжье позволенье и веленье! Отправляйся за чудом лесным, да не задерживайся, к зиме — сам ведаешь — поход будет!
— Я Сухмата с собой возьму?
— Зови Сухмата, берите по паре коней да золотишка… Впрочем, зачем вам калита, хватит и одного моего слова княжьего! Прокормитесь, а если что — скажите, что Великий князь повелел!
— Спасибо, княже!
— А что-то Нойдака я сегодня не вижу, — вдруг спросил князь.
— Привести?
— А что сам не пришел?
— Известное дело, зубы точит, — влез в разговор Сухмат.
— А что так? — спросил Владимир, уже предчувствуя, что ответ будет не прост.
— Да я его удивить хотел, черепашку показал, у них там, на Севере, черепашек не водится, — невинным голосом начал рассказывать Сухмат, — а потом, смотрю — нет нигде черепашки малой, я ее еще детишкам поиграть дать собирался… Ищу, ищу, думаю, куда ж заползла…
— Ну, и…
— А Нойдак ко мне приставать тут начал — дай, говорит, еще один такой пирожок с мясом да хрустящей корочкой!
Смешные истории про маленького северного ведуна стали уже привычными для княжеской дружины. С легкой руки здешних, острых на язык, молодцов, все эти были и небыли начали ходить уже и среди прочего населения стольного града. Этому немало способствовал и Сухмат. Он довольно легко смирился с тем, что его побратим взял себе такого странного нахлебника. И, кажется, ему даже полюбился простой, как валенок, северный паренек, что не мешало, однако ж, Сухмату — рассказывать о Нойдаке сочиненные на ходу небылицы…
* * *
Нойдак застал своих новых друзей в компании с Ильей. То, чем они занимались, было странно и непривычно. Илья и Рахта сидели друг напротив друга, а между ними лежала небольшая деревянная досочка, сплошь расчерченная вдоль и поперек. Очень аккуратно, ровно расчерченная!
Нойдак пригляделся. На досочке в особом порядке стояли костяные фигурки. Одни — похожи друг на друга, другие — нет. Самое же странное состояло в том, что оба богатыря — старый и молодой — внимательно смотрели на эту досочку. Стоявший рядом с ними Сухмат тоже разглядывал фигурки на доске. Все молчали.
«Может, это колдовство какое перед сражением с врагами?» — подумал Нойдак. Ведь его сородичи, отправляясь на охоту, тоже долго и с любовью колдовали, начиная с заговаривания копий и дротиков, а заканчивая — метанием их в развешенные шкуры желанной добычи. А еще звали семгу на реке, пользуясь большой каменной рыбой…
В этот момент Илья протянул руку и передвинул точеную фигурку на досочке, совсем чуть-чуть передвинул. А Рахта, тут же, приподнял руку, снял ту костяшечку резную, что двинул Муромец, а на ее место поставил другую. В его так и зияло торжество, но Рахта молчал. И вдруг сник — после того, как Илья передвинул другую фигурку на колдовской досочке. Теперь задумался Рахта.
Нойдак знал, что нельзя ничего говорить, когда мужчины занимаются колдовством. Охотники бы его вообще выгнали, как выгоняли детей и женщин, ведь у его сородичей колдун мужчиной не считался. А здесь хоть не гонят, и то хорошо.
Северянин продолжал наблюдать за происходящим. Богатыри еще не раз передвигали фигурки на досочке. Наконец, они встали.
— Ты опять победил, Илья! — вздохнул Рахта, — Неужели, я так никогда и не смогу тебя обхитрить.
— Обмануть меня не долго, — кивнул старый воин, — но только не в шахматах! Разве что Потык…
— А Добрыня? — спросил Сухмат, — Ведь он, говаривают, тоже в шашках силен? Давеча и песню пели, как он короля немецкого обыграл?
— Обыграл? — покачал головой Илья, — Он в первой раз королю проиграл! И то — позор для русов!
— Но потом же два раза побеждал?
— Ну и что? Ведь одиножды проиграл! А русский богатырь не должен проигрывать иноземцам в шахматы ни разу! — сказал Илья твердо.
— И я научусь, стану богатырем в шахматах! — твердо сказал Рахта, — И будет еще за мной победа!
— Конечно, ты еще победишь меня, — согласился Илья, но в его голосе чувствовалось что-то хитрое, — разок уж точно, а, может, и два!
— Я буду побеждать раз за разом! — рассердился Рахта.
— Ну, когда я буду совсем старым, и не смогу слона одною левой приподнять…
Тут все рассмеялись. Рано радовались! Нойдак уже понял, что здесь не колдовством заветным занимались, а в военную игру баловались. И полез с расспросами!
— Так это не ворожба? Это игра? А Нойдаку можно?
— Можно, только научись сначала…
— Нойдак хочет научиться!
— Я тебя обучу! — сказал Сухмат.
— Кто умеет, тот делает, а кто не умеет, тот учит! — бросил на прощание Илья и вышел за порог.
— Садись, колдунище, буду тебя учить! — сказал Сухмат. На слова старого Ильи он, кажется, ничуть не обиделся, может, потому что сознавал, насколько слаб в этой игре.
— Нойдак слушает.
— Вот смотри, это — два войска, у каждой стороны — воинов изначально поровну, и стоят они тоже одинаково. Так что нет ни у кого изначально преимущества. И нет тут жребия слепого, каждый делает выступку по очереди.
— Ты понял, Нойдак, — добавил Рахта, — здесь только ум да разумение все решают!
— Нойдак это понял, — торопливо выпалил северянин, — но Сухмат меня учить обещал.
— А ты слушай, все это важно. Так вот, цель игры — полонить царя чужого, или все войско вражье побить, так, чтобы ничего у твоего супротивника на доске не осталось.
— Я знаю, вот эти маленькие идут вперед…
— Да, вои ходят только вперед, по одной клеточке, а бьют врага косо. А вот это — слон, он ходит и бьет косо, да на много полей, вот так, или так, — Сухмат показывал, как передвигается слон.
— А вот по старым правилам слон бил, перепрыгивая, — добавил Рахта.
— Не морочь голову моему ученику, а то — запутается! — одернул друга Сухмат и продолжал, — а это — рух, ее еще неправильно ладьей называют…
— Почему неправильно? — опять вмешался Рахта, — ладья — сильна в бою, и двигается по воде прямо, как и эта фигура. А что такое рух, никто не знает.
— Почему? Я знаю! Это такая птица огромная…
— Удивил! Сказки и я каждый вечер слышу, я не о том! — заспорил Рахта, — просто никто этого Руха, о котором в сказках сказывают, никогда не видывал. Вот старшие богатыри и со змеями сражались, и в Хин хаживали, и в Тай, и в Египет плавали. Но нигде птицы такой не встречали!
— Откуда тебе знать, может, если бы встретили, то уже не рассказали бы!
— Да уж прям! Нет такой птахи, чтобы я ей клювик не свернул!
— Не зарекайся, вспомни белого…
Рахта осекся, а его побратим продолжил обучение Нойдака. Колдунишко впитывал все, как тряпка воду. Сухмат проверил — Нойдак запомнил все, что ему объясняли.
— Ты понял, что фарзин — самая слабая фишка?
— А зачем она тогда вообще нужна? — первый раз усомнился в мудрости правил игры Нойдак.
— Фарзин — это советник, как же князь может без советника? — засмеялся Рахта.
— Да уж, никак не может, это точно, — согласился с другом Сухмат. По всей видимости, эта тема уже не раз обсуждалась в их тесном кругу и все косточки давно мыты — перемыты…
— Но у князя Владимира советник Добрыня, а он совсем не самый слабый? — удивился Нойдак.
— Так то в жизни, в жизни и не такое бывает, бывает — что и дева брони одевает, да мечом махает, — вторя мыслям вслух, отвечал Рахта.
— Да знаем мы, знаем, кто у тебя на уме! — засмеялся Сухмат.
— А ты, что, против чего имеешь?
— Да нет, отчего ж, мне они тоже очень нравится…
— Я те дам — нравится! — ни с того, ни с сего рассердился Рахта, — взялся учить моего ведуна, так учи, а в мои дела сердечные не лезь!
— Забыл, что ли, как тогда, на сеновале, с теми двумя пышечками-близняшками… И все поместилось, нам совсем не тесно было! Вспомнишь — так все и поднимается и в груди так приятно щемит, — подковырнул побратима Сухмат.
— То — дело другое…
— А теперь что ж, любовь?
— Не твое дело!
— А как весточки носить, так мое? Ах да, у тебя теперь отрок малый в дружках завелся, он носит… Ну, а удочки сердечные по первому разу кого закидывать посылал?
— Ладно, но все равно, сейчас — не лезь, — недовольным голосом согласился Рахта, — Сказано тебе — занимайся с Нойдаком!
— Хорошо, как скажешь! — пошел на попятную Сухмат и повернулся к северянину, — Ну, держись, Нойдак, сейчас самое трудное будет!
— А что самое трудное?
— Буду тебя учить, как конник прыгает…
* * *
Жизнь снова предстала перед Нойдаком во вполне приятном виде. У него теперь появилось пристанище, есть друзья, он даже бывал чаще всего скорее сыт, чем голоден, чего не случалось, казалось бы, с самого его дня появления на свет. Нойдак вообще поражался тому, как живут в Киеве. Здесь никто никогда не голодал. Более того, здесь ни у кого не шатались и кровоточили зубы зимой. Нойдак еще удивлялся, что у киевлян все зубы на месте. Спросил. А у него самого переспросили, с чего это зубам выпадать-то? Нойдак объяснил. Оказалось, здесь о такой зимне-весенней напасти и не слышали. Почему? Пришлось расспрашивать ведунов. Нойдаку объяснили, что все дело в тех запасах ягод, да лука, да чеснока, что хранятся тут у всякого, даже самого бедного руса. А еще были и яблочки моченые, и капуста квашенная…
И вот, все это сейчас перед ним. Да и многое другое!
— Пейти пыво пеннои, будет харя здоровенныя! — услышал Нойдак зазывный голос торговца напитками.
Чего только не продавали на ярмарочной площади! Наесться, напиться, одеться — все запросто, да хоть коня, хоть оружие — все тут, только бери. Конечно, коли в кармане есть, на что покупать, любая денежка, коли из злата или серебра. Да и с камушками сюда зайти можно было — тут и менялы, и скупщики. Нойдак даже рот приоткрыл, остановившись у лавки менялы. Каких, оказывается, только монет нет на белом свете! И беленькие — серебряные, и желтые, тяжелые — золотые… И преогромный короб с шкурками белок, да куниц — другой короб, тоже немалый. Нойдак уже слыхивал, что в далеких местах, вдали от городов, этими шкурками расплачиваются, как в городе — серебряниками. Может, среди тех серебряников, что сейчас лежали у менялы, были и новенькие, что по велению князя отчеканили? Нойдак видел, как такие монеты раздавали дружинникам, и даже знал, что на них написано: «Володимер на столе, а се — его серебро». Увы, сам прочесть Нойдак не мог, не был обучен…
Молодой человек получил тычок в плечо от своего могучего друга — удивился… А, вот оно что, не стой у лавки менялы без дела — за вора примут! Нойдак поспешно отошел. С ворами он уже сталкивался, вернее, с результатами их делишек — пару раз вовсе не находя своих, и так невеликих, деньжат… О воровстве ни в его племени, ни в других северных местах слыхом не слыхивали, да и никто понять бы такого и не смог — взять чужое! Тем более, тихо забрать, чтобы хозяин не заметил! Может, они и не люди вовсе, эти воры? Вот Нойдак, он не смог бы даже и в руку взять, а не то, что забрать чужое…
Сухмат успел хлебнуть не одну чарку — начал со сбитня, опробовал пиво у всех подряд торговцев золотистым напитком, а теперь явно подбирался к винцу. Пока что просто накупил пирогов разных, сунул прямо в рот каждому из друзей по ароматному, еще горячему, пирогу, а остальные понадкусывал, ища, который скуснее! Но дело до винца не дошло — внимание богатыря привлекла загорелая молодуха, торговавшая арбузами. Сухмат направился к ней, да начал длинную с ней торговлю, постепенно подбираясь все ближе и ближе, чему бабенка отнюдь не препятствовала…
Рахта выполнил задуманное — приодел нового друга. Как видно, он не любил долго выбирать да торговаться. Приглянулась расцветками рубашек лавчонка, взял да и перевернул весь товар, потом ткнул пальцем — эту! Рубашка была куплена прямо расчудесная, и ворот, и подол — все расшито узорами, не много, ни мало — а так, что сердце радуется. Даже на портах — и на них горошек мелкий, нарядный. Впрочем, порточки для друга Рахта даже и выбирать не стал, взял первые попавшиеся — все были хороши! Платил монетой серебряной, поторговавшись сначала, как требовал обычай. Приодевшись, Нойдак и выглядеть стал совсем по другому, ну, прямо как самый что ни на есть рус, разве что мелковат…
— Сапоги покупать не буду, — сказал Рахта, — ишь, придумали чего — готовую обувку, невесть на кого померяную, продавать… Сапоги тебе по ноге тачать будут, что б и не терли, и не болтались при хотьбе! Пошли домой…
— Пошли, пошли, — согласился Нойдак и заторопился наперед своего большого друга. Квас, сбитень, медовуха и какая-то сладость на щепке, не говоря уже о пяти пирогах, и всех — с разной начинкой, все это перемешалось в животе нашего приятеля, потом заволновалось, забурлило, явно ища выхода…
— Ладно, иди домой один, чай, найдешь дорогу, — сказал Рахта.
Дело было в том, что недалече он увидел знакомый силуэт той, от взгляда на которую его сердце начинало биться гораздо чаще. А Нойдак — тот, едва услышав слова богатыря, сразу перешел на галоп!
* * *
Говорили с Полиной то о том, то о сем, боясь затронуть тему главную, ту, что волновала их обоих больше всего. Рахта злился сам на себя. Все у него не как у людей. Вон Сухмат — накупил шелков для ненаглядных своих дев, себе на новый плащ сукна отхватил, теперь у него на спине птица с девичьей головой колыхаться при каждом шаге будет… А он, Рахта, что он купит Ладушке милой? Шелков Полина не любит, колец не носит, румянами щечки не пользует… И хочется любимой подарок сделать, и не знаешь — чего! Есть, правда, одна вещица…
— Хочу я тебе подарок малый подарить, — сказал Рахта и замялся.
— Да не нужно мне подарков, — отмахнулась Полина, едва не добавив: «да не подарки, а ты сам мне нужен, себя подари!».
— Да ты хоть взгляни! — смиренно попросил богатырь, вынимая из-за пазухи сверточек.
Когда материя была развернута, девушка буквально впилась глазами в подарок — небольшой кинжал в резных ножнах, усеянных самоцветами. А Рахта, сразу решив продемонстрировать, что это не просто дорогая игрушка, извлек кинжал из ножен. Клинок оказался тонким и очень, очень острым, так и просящим, чтобы ему дали впиться в чью-то шею, напиться крови…
— Ой, Рахта, любимый! — девушка в порыве благодарности обняла богатыря и чмокнула его в губы.
Рахта, в свою очередь, нежно, но с силой обнял Ладу свою, прижал к груди, нежно прикоснулся своими губами к алым губам ее. Полина почувствовала стук его сердца, ей захотелось и дальше стоять так, прижавшись всем телом к любимому человеку.
Народ обходил стоявшую посреди улицы молодую пару. Старались отвести глаза — чего мешать-то? Но то взрослые. А вот несносные мальчишки, едва завидев такое зрелище, начали сбегаться отовсюду. Сразу невесть откуда собралось с полдюжины. И уж они-то скромности не проявляли!
— Жених и невеста, тили-тили тесто! — закричали они хором.
— Пошли вон, выдеру! — добродушно шуганул ребятишек Рахта.
— Да это же Рахта-богатырь!
— Тот, который медведя белошкурого покусал!
— А это — богатырша!
— Не богатырша, а поляница! — поучал старший мальчонка того, что помладше.
— Теперь они поженятся…
— А, интересно, у богатырей женилка тоже больше, чем у других людей? — заинтересовался отрок лет тринадцати, довольно беззастенчиво разглядывая Рахту.
Понятно, что на этом идиллия и закончилась. Разумеется, Рахта никого не побил — во первых, потому что не поймал, а во вторых… Впрочем, достаточно и первого. Но с этого дня отношения Полины и Рахты изменились — все стало ясно, они больше не сомневались в любви друг друга!
* * *
— Я был в очень интересном месте, — сказал Дух, — там были еще такие, как я, но я с ними почему-то не смог заговорить. Мне кажется, что они меня даже не замечали…
— Кто не замечал? Другие духи? — удивился Нойдак.
— Да, я думаю, это были подобные мне.
— Но ведь ты говорил, что раньше, у Священной скалы, все духи собирались и беседовали?
— Да, там, где ты жил, будучи детенышем, я беседовал с другими духами, а они со мной. А здесь я только чувствую присутствие других подобных мне или похожих на меня… Я не уверен даже, что это другие духи!
— И они не говорят с моим Духом? — удивился Нойдак.
— Нет, не говорят, хотя я не раз звал их, — ответил Дух, — они то ли меня вовсе не замечают, то ли не понимают…
— Может, местные духи говорят на другом языке?
— У нас нет языка, как у людей, — сказал Дух, — я уже объяснял тебе, что не слыша даже твоих слов, что понимаю твои мысли!
— А мысли других людей ты не слышишь?
— Нет, только твои, и то, только тогда, когда ты заговариваешь со мной! Теперь уже никто, кроме тебя, мне ничего не говорит! И зачем мы ушли из стойбища? Там я мог побеседовать с другими, такими, как я…
— Ты же прекрасно знаешь, что Нойдака убили бы, — напомнил Нойдак.
— Ну и что? Родился бы в новом теле… — Дух как-то не воспринимал смерть в ее страшном смысле, кажется, умирание и последующее рождение воспринималось Духом как дело не более сложное, чем, скажем, смена одежды, — Или вовсе стал бы духом, таким, как я. Мы бы тогда с тобой подружились, летали бы повсюду вместе, беседовали!
— А Нойдак может выйти из тела и полететь с тобой? — заинтересовался колдун, — Я видел, как Валько однажды погрузился в себя глубоко-глубоко, перестал дышать и был как мертвый. А потом ожил и стал рассказывать, где был и что видел…
— Так и Большой Колдун того племени, помнишь, он тоже выходил из тела, — заметил Дух.
— Разве? Нойдак думал, что он просто засыпал, после того, как долго кружился и пел. Может, все дело в том белом порошке? Из чего делают тот порошок, Дух?
— Это сушеные грибы с красной шляпкой, покрытой белыми пупырочками, — ответил Дух.
— А, ну да, знаю, — Нойдак почесал в затылке, — а, если Нойдак достанет такого порошка, то сможет выйти из тела и полететь с тобой?
— Не знаю, попробуй! Мне было бы интересно полетать с тобой вместе. Только одного порошка будет мало…
— Надо еще кружиться?
— И обязательно спеть Песню Духов! Ты ведь знаешь Песню?
— Старый колдун выучил Нойдака Песни, Нойдак все помнит! Песня поможет?
— Увидим! Сначала достань порошка!
— Как жаль, что у Нойдака такой слабый Дух. Вот у других ведунов духи много чего могут… Принести могут за три-де-вять земель, — Нойдак, с трудом выговорив русское слово, остановился, вспоминая, что он собирался сказать дальше, чего такое могли принести другие духи…
— Я уже не раз говорил тебе, что не могу передвинуть даже перышко! Я — сам по себе, а твой мир — сам по себе, — сказал Дух.
— А когда говорил за Духа Скалы — так и Скала Священная тряслась! А ты говоришь — перышко не сдвинешь?
— Тебе показалось тогда…
— Нет, это ты просто не хочешь признаться, что помог Нойдаку! — заявил Нойдак убежденно, — я знаю, духам запрещено помогать людям!
— Не запрещено, — не согласился Дух, — просто не принято!
— Ладно, Нойдак верит, — засмеялся юный колдун, — Нойдак идет за порошком!
— Куда идет? В лес? Тогда я с тобой!
— В лес? — удивился Нойдак, — я думал пойти к ведунам и попросить у них этого снадобья!
— А ты уверен, что тебе дадут нужное? — усомнился Дух, — разве здешние колдуны знают, как сушить этот гриб?
— Пожалуй, ты прав, — сразу осекся Нойдак, — еще подсунут чего-нибудь другое… Нойдак и Дух идут в лес!
— Русы ходят в лес с лукошком…
— Да, и порты одену русские, и рубаху…
* * *
Дальнейшие события породили новую байку, стремительно распространившуюся по стольному граду. Дело было так. Особенно далеко идти за мухоморам надобности не было. Известное дело — кому такие грибы нужны, вот и торчат повсюду! Нойдак быстренько собрал полное лукошко ярко-красных мухоморов и гордо отправился до дому. Но не тут-то было. Содержимое его лукошка узрела здоровенная бабица, шедшая навстречу нашему герою.
— Истинно говорят, что дурень — есть дурень! — заявила баба, отбирая лукошко у Нойдака, — Еще и рубаху расписную одел, и порты! Снять с тебя эти порты да крапивой надоть! Вот дурень — сам отравишься и других потравишь!
И бабенка разбросала мухоморы по дороге, после чего, развернув парня, дала ему тычка пониже спины…
— Иди, да посмотри, какие грибы добрые люди собирают!
Делать было нечего. Нойдак отправился в лесок снова, набрал еще мухоморов, прикрыл их — для маскировки — лопухами, и отправился домой. На дороге его уже поджидали!
— Смотрите, смотрите, глупый колдун идет, мухоморы несет! — кричали дети, бегая вокруг Нойдака.
Один из мальчишек, самый чумазый, сдернул лист лопуха, прикрывавший набранные грибы. Тут собравшиеся на дороге бабы и увидали, что лукошко снова полно мухоморов. Они начали отбирать грибы у Нойдака, тот не давался, прижимал лукошко к груди — но куда там! Разве можно управиться с русской бабой, если она что-то РЕШИЛА? Грибы вновь были рассыпаны по дороге, их с удовольствием давили ребятишки — со смехом да вприпрыжку, а само лукошко было торжественно надето на голову незадачливому грибнику…
В третий раз Нойдак был умнее. Взял только парочку мухоморов, выше — наложил съедобных…
— Они думают, что Нойдак не знает грибов, — говорил Нойдак то ли сам себе, то ли Духу, предпочитавшему помалкивать с того самого момента, как Нойдака в первый раз опозорили. Может, посмеивался, но — Духу легко — его смех никто не услышит, если он сам того не захочет!
— Нойдак лучше всякого руса знает, какие грибы есть можно, а какие — нет, — продолжал Нойдак. Голос у него был обиженный-преобиженный, казалось, еще немного — и молодой колдун заплачет!
— Нойдак дурачок! Нойдак дурачок! — услышал наш герой за спиной. Оказывается, негодные мальчишки нашли его и в лесу!
— Покажи, дурачок, кулачок, — смеялись дети. Правда, близко подходить опасались, — Дурачок, дурачок, мухомор и сморчок!
Возвратиться домой Нойдак решился на этот раз только, когда стемнело. Пробирался в обход тех домов, где встречали его бравые бабицы — мало ли, а то снова проверку устроят!
Но лишь зайдя в дом, Нойдак вздохнул спокойно. А зря!
— Никак грибов набрал, ведунище? — отобрал у него лукошко Рахта, — посмотрим, посмотрим! Грибы посмотреть сначала надобно! — и богатырь вывалил содержимое лукошка на дубовый стол.
— Да Нойдак это… грибочков собрал, — совсем глупо залепетал Нойдак.
— А это чего? — взъярился Рахта, схватив мухомор и тыкая им прямо Нойдаку в харю, — это ж мухомор! Сам отравишься и нас потравишь!
Последовавшее далее небольшое избиение Нойдак вспоминал с трудом. Но, даже порядком рассердившись, Рахта никогда не терял головы — оно и понятно, стоило ему ударить даже в полсилы — он бы просто убил бы Нойдака тут же, на месте. Вообще, Рахта довольно часто давал волю рукам — еще третьего дня, Сухмат, попытавшийся шутки шутить со спавшим побратимом, был награжден тем спросонья преогромным синяком под глаз. И, вроде, даже не обиделся…
Что же до грибов, то разгневанный Рахта выбросил их все, вместе с лукошком, на двор. Утром Нойдаку все же удалось отыскать шляпку одного из мухоморов. Шляпку эту молодой колдун положил на крышу сушить на летнем солнышке, да схоронил маленько, что б не видно было… И уже через пяток дней смог растолочь высушенный гриб в порошок. Колдовское зелье было уложено в тряпицу и спрятано подальше. Оставалось одно — решиться попробовать…
