Легко и приятно возвращаться домой во время сухой, не очень морозной зимы. Лишь дюжина дней минула от Дня Солнцеворота, Морозко уже превратил непроходимые болота в неплохую дорожку, а снега пока еще не насыпало, всего чуть-чуть. Нет сугробов, наносов, лошадки идут легко, не вязнут. А людям чего — оделся потеплей — и как в вирии…

— Зябко мне, — призналась Полина, — у нас в полях чистых под Киевом таких зим холодных давненько не бывало.

— Разве ж это холод? — искренне удивился Нойдак, — Холод это когда плевок на лету застывает, а сейчас только и всего — что иней на шапке…

— У кого на шапке, а у кого и на усах! — самодовольно высказался Рахта, сбив изморозь со своих длинных усов. Как же — предмет гордости, как никак!

— Может, еще и бороду отпустить, как у Ильи? — рассуждал Сухмат, — Шею да грудь греть станет. А к лету — сбрить!

— Хорошо вам, мужикам, хотите — бороду растите, а захотите — сбреете, — притворно позавидовала Полинушка.

— А, может, есть какое колдовство, чтобы и у девы борода отросла? — встрял в разговор Лёкки, обращаясь к своему старшему другу.

— Тьфу ты, умолкни, дурень! — рассердился было Рахта, живо представивший свою любимую бородатой, но в этот момент все рассмеялись.

— Ответь мне, славный богатырь Сухмат Сухматьевич, сколько нам еще до града Киева ехать осталося? — обратился со всем уважением, какое умел, Нойдак. После того, как Сухмат несколько раз показывал правильное направление, даже находясь в мороке, северянин теперь свято верил в его способности.

— А осталось нам до града Киева, мудрый ведун Нойдак, — в тон колдуну ответствовал Сухмат, — всего-то на всего две дюжины дней! Если чего не случится…

— А чего теперь может еще случиться? — вздохнул Рахта, — Едем с пустыми руками. Что князю скажем?

— Лесной хозяин пообещал нам лешачка малого прислать, — напомнил Сухмат.

— А как забудет?

— Нойдак напомнит, он же все-таки колдун, как никак! — кажется, для Сухмата проблем уже не оставалось.

Возвращались богатыри той же дорогой, что и шли к Москве. А чего мудрить? Так хоть знаешь, что впереди… Вот и камешек на развилке дорог. Тот самый, с буквицами. Старичок-лесовичок так надпись и не доделал, видно основательно его тогда спугнули. Ну и правильно, нечего срамное на вещих камнях выписывать!

— Ей Нойдак, хочешь разогреться? — спросил Рахта.

— Да мне и не холодно, — пожал плечами молодой колдун, — А что?

— Ты как-то сказывал, что по камню работать могешь?

— Да, было дело…

— Вот возьми пару камешков, да сбей тут одно словечко, — Рахта слез с лошади и указал Нойдаку на нужное слово, — а другое выбьешь!

Полина, слава богам, грамоты не разумела и потому равнодушно взирала на пахабные буквицы.

— Так Нойдак… так я же буквиц не ведаю! — Нойдак иногда, в сильном волнении, забывался и заговаривал о себе в третьем лице.

— Я на снежку нарисую, а ты на камне выбьешь!

— Чего время терять-то? — удивился Сухмат.

— Нет, это дело важное, — не согласился Рахта, — тут еще не один витязь проедет! Надо, надо тут подправить.

— Тогда и буквицам заодно научи! — решил воспользоваться удобным моментом Нойдак.

— Ну хорошо, вот смотри, это — Полкан, это…

— Это "О", меня Черный Прынц этой букве уже научил, — вспомнил круглую буквицу Нойдак.

— Запомнил, что ж, может и другие запомнишь! — кивнул богатырь и продолжил свой маленький урок.

— Так ты что, хочешь другое написать? — заинтересовался Сухмат.

— Да, пусть здесь будет — кто направо пойдет, тот своего коня потеряет!

— Почему потеряет?

— А потому, чтобы поменьше исправлять!

— Лады! А дальше? — заинтересовался Сухмат.

Нойдак, между тем, уже принялся за работу. У него нашелся большой заостренный кусок кремня, а в качестве молотка он использовал найденный поблизости кругляш. Получалось у молодого ведуна действительно споро, линии букв были четкие, не то, что у старичка-лесовичка — кое-как…

— Мы куда потом поехали? Прямо? — переспросил Рахта.

— Ага!

— Вот тогда и напишем… Прямо пойдешь, — богатырь взглянул на Полинушку, — прямо пойдешь, женатым быть!

— Здорово! — Сухмату явно понравилось, — а как налево?

— Да кто его знает, мы ж не ходили…

— Ничего не напишем?

— Нет, не порядок, — Рахта задумался, — а пусть будет так! Налево пойдешь — свою судьбу найдешь!

Работа была закончена быстро. Богатыри полюбовались на вещий камень, дождались Полину, успевшую каким-то чудом добыть зайца, и двинулись дальше. И так день за днем…

* * *

Посреди дороги стоял ведун. Стоял и смотрел на приближающихся богатырей. Что это был ведун было ясно по всему — и по одежде, и по амулетам, и по независимому, особому взгляду, проникавшему в самую душу… Богатыри остановились и тоже принялись разглядывать незнакомца. Что-то странное было в нем. И Рахта, и Сухмат могли бы поклясться, что никогда не видели этого, довольно молодого, ведуна. Но в нем было что-то такое, странно знакомое…

— По здорову живешь, славный богатырь Рахта, и ты, славный богатырь Сухмат? — спросил незнакомец, — споймали ли лешего? И тебе привет, славный Нойдак, и тебе, Полина, снова живая. И тебе, незнакомый мне отрок!

— Что-то не помню я тебя, — сказал Сухмат, — а коли ты такой великий в волшбе знаток, что наши имена угадал, то и про лешего тебе прознать ведь ничего не стоит!

— Нет, ничего я не угадывал, и знаю вас хорошо, — возразил ведун, — просто вы меня не помните!

— Да, что-то есть знакомое в тебе, но что — никак не пойму, — признался Рахта.

— Случилось чудо со мной невиданное, — просто ответил ведун, — где день прошел, там для меня дюжина весен минула… Жил я эти годы, жил, уму набирался, мудрости соскрытой, а вернулся в мир, в явную явь — здесь только день да ночь и минули…

— Стало быть, знаком ты с нами? — продолжал допытываться Рахта. Богатырь соскочил с коня, подошел к ведуну. Его примеру последовали и остальные.

— Кабы у Бронтика был бы брат старшой, я бы сказала, что ты — его брат! — вдруг признала ведуна Полина.

— Да, похож, — согласился Сухмат.

— Так я Броня и есть, только мне теперь лет поболе, — признался ведун.

— Не может быть! — воскликнул Рахта.

— Может, может, — улыбнулся, как бы успокаивая богатыря, молодой человек, — а помнишь ли ты…

Ведун наклонился к самому уху Рахты и что-то там зашептал, как видно рассказывая одним им известный эпизод. Рахта немного покраснел, видно, эта старая история была ему не совсем приятна, но его взгляд теперь из не верящего переходил в какой-то ошеломленный.

— Все равно не верится, — произнес богатырь растеряно, — хотя эта выщерблинка на твоей харе…

— Кровь тогда недолго шла, помнишь?

— Или это очень хитрое ведовство, или ты — Бронята! — признал Рахта.

— Да он это, он, — сказала Полина, — по всему чую!

— А как же это с тобой случилось? — спросил Нойдак, — Как ты за день ведуном стал?

— Это для тебя за день, а у меня тот день более десятка лет длился, и я учился, учился…

— Расскажи! — попросил Нойдак.

— Да, конечно, расскажи! — попросили все.

— Конечно, расскажу, тем более, что начало этой истории и вас касается, — кивнул Бронята, — только давайте костерчик, что ли, разложим, да закусим…

Лёкки бросился бегом в лес, к нему присоединился Нойдак, уже через несколько мгновений сушняк был набран. Броня не преминул блеснуть — сказал Слово Огня и костер мгновенно разгорелся, да так, что в первый момент полыхнул выше роста человеческого.

— Да, неплохой из тебя ведун получился, парень, — признал Сухмат.

— Говорил же, — буркнул Рахта, — что из парня будет толк. Хотя лучше б он богатырем стал!

Плотно перекусив, наши герои приготовились слушать Броню. И он начал неторопливо рассказывать все, как было.

* * *

Броняте понравилось жить у Одолени. Хоть молодой ведун бывал частенько строг и порол отрока за лень и шалости, за лень — крапивой, за шалости — березовой розгою — так то по обычаю, да не больше, чем положено, да — и в пол-силы, так… Зато не считаясь со временем, учил Броню то грамоте, то о травах и камнях рассказывал, то заговоры да Слова Заветные учить заставлял, повторять бессчетно, пока паренек твердо-натвердо не запоминал. Не раз вспоминал Броня о черном колдуне, сказывал учителю, что боится, как бы тот не пришел и не забрал его…

— А в сон тот колдун к тебе не приходил? — осведомился Одоленя.

— Нет, во сне я его не видел, — ответил Броня.

— Тогда не колдует он на тебя, — успокоил ведун мальчика, — да и дом мой тебя защитит, здесь ведь кругом заклинания охранные, да обереги заветные. Не пройти сюда со злом, так и знай!

— Так-то оно так, да все равно боязно!

— Муж должен быть смел, а коли богатырь — так вдвойне отважен, ну, а если ж в ведуны подался — так и втройне бесстрашен! — учил Одоленя, — В нашем деле трусом быть — робом стать, а таких, которые ведуна себе в робы поиметь жаждут — пруд пруди…

— Я не буду бояться! — пообещал Броня.

— Одних благих намерений мало! — сказал ведун, — Пошли!

А было в то время уже поздненько, повел Одоленя ученика далеко в лес, вокруг все темнело и темнело, только и запомнил Броня, так то, что повернули они в сторону запретную, куда Одоленя раньше гулять отроку заказывал… А вот и капище, да боги на нем не деревянные, а каменные, древние-предревние, да ничего больше и не разглядишь — хоть и полная луна светит. А потом рассмотрел Броня, что глаза-то у старых богов светом красным, кровожадным светят, а рты их крови ждут, вроде даже и облизываются…

— Вот смотри, отроче, куда тебе идти придется! — сказал Одоленя, — Да не просто идти, подружиться с этими богами надоть!

— А как с ними подружиться? — спросил дрожащим голосом Броня, хотя где-то далеко в своем сознании уже предчувствовал ответ учителя.

— Как подружиться? Да покормить их малость… Собой! Кровь они любят, а, бывает, и мясцом человеческим не побрезгуют, — ведун говорил спокойно, но мальчик почувствовал, что его учитель сам сейчас в великом страхе за него, Броняту, — раздевайся, отроче, совсем раздевайся, ибо будешь ты сейчас рожден заново!

Броня сбросил с себя рубаху, торопливо развязал оборы, скинул лапоточки, чуть промедлив, развязал гашник на портах, дав им упасть наземь и стоял теперь голый, дрожа всем телом. «Не бояться, не бояться!» — твердил он сам себе, но зубы предательски стучали…

— Слушай меня, ученик мой, слушай внимательно, — заговорил Одоленя, — эти боги старые-престарые, им много не надо, только чуть-чуть твоего тела молодого, крови да мясца… Покормятся они тобой сейчас — и будут тебе потом всю жизнь помогать, в обиду не давать. К каждому подойдешь, да дождешься, пока не насытится тобою. Больно будет — кричи, то — не запретно, запретно — уйти раньше времени! Коли взойдешь на капище, так обратной дороги не будет, с пол-испытания не уйти, умрешь в муках! Решай сейчас — идти ли, аль нет? Не решишься — домой вернемся. Я тебя даже драть не стану, пальцем не трону, буду и дальше учить, как твоим друзьям-богатырям обещал. Но настоящим ведуном, мировых сил повелителем тогда тебе уже не стать…

— А пройду — стану? — спросил Броня.

— Может, станешь ведуном великим, а может — и нет, но коли струсишь сейчас — так точно не станешь!

— Я пойду! — сказал Броня. Он, в общем-то решил все заранее…

— Тогда слушай дальше. Здесь их, богов, девять. Подойдешь к каждому, каждый возьмет свое, их, богов кровожадных восемь, а девятая — богиня, самая древняя Мать-Прародительница. Ей не кровь иль мясо твое понадобится, она тебя всего захочет, полностью! И откроет перед тобой чрево свое. Войдешь туда, и, коли будет на то ее воля, выйдешь снова, родившись из чрева ее, другим человеком… А может, и не выйдешь! Теперь ты знаешь все, что тебя ждет. И, коли смел да отважен, коли хочешь судьбу в руках держать — иди!

Броня замер в нерешительности, потом посчитал про себя — раз, два, три! И пошел вперед, прямо к каменным истуканам, все более кровожадно на него смотрящим. Подошел к первому. Ничего не происходило, только глаза древнего бога огнем красным горели да сверкали. Броня решился и прижался к камню всем телом. Боль в шее, не очень сильная, эта боль — всего лишь укус. Мальчик почувствовал, что камень пьет его кровь. Броня стоял, едва себя сдерживая, дожидался. Потом несмело взглянул в лицо каменного бога. Глаза его уже угасали. Насытился! И Броня перешел к следующему истукану. Прижался всем телом к камню. И — дикая боль! Если бы просто откусили кусок мяса, а то — не торопясь, рвет прямо в живую, да на тебе и жует! Мальчик закрыл глаза, пытка продолжалась. Броня сжал зубы, решив, что это — еще не самое страшное… И, действительно, вскоре второй идол тоже насытился. С третьим оказалось просто — он сразу откусил Броне мизинец и был тем сыт… Четвертый удовольствовался одной лишь кровью, но прокусил для этого грудь возле самого сердца. Броня приготовился было к смерти — но нет, каменный язык всего лишь вылизывал выступающую кровь, заботливо обсасывая обнажившиеся ребра. В других условиях паренек уже давно бы от боли был бы без чувств, но тут — была и боль, но было и что-то, его поддерживающее. Броня понял, что не умрет даже в том случае, если у него вырвут живьем печень или сердце… Пятый идол приложил вдруг надтреснутый каменный рот ко рту мальчика, и начал высасывать из него дыхание в страшном поцелуе. Броня почувствовал, что задыхается. Это продолжалось долго, очень долго, наконец истукан выпустил уже бесчувственного отрока, и тот, странное дело, побрел на подгибающихся ногах к следующему испытанию. Шестой идол содрал у него кусок кожи со спины и не отпускал мальца, заставляя его наблюдать, как он обсасывает этот кровавый ремешок. Седьмой — откусил по большому куску с каждого из бедер отрока. То, что проделал восьмой истукан, лучше было не вспоминать, это было больней всего.

И вот, наконец, она, Древнейшая Прародительница. Окровавленный Бронята опустился на колени перед последним камнем, изображавшем бабу с огромным — на сносях — животом. А потом встал и пошел вперед. Камень открылся перед ним. Отрок шагнул внутрь, и услышал, как выход за ним закрывается.

Броня оказался не просто в камне. Камень был со всех сторон, он как бы обтекал все изгибы тела мальчика. Бронята был — как отливка в каменной форме, нечем было даже дышать. Отрок попытался сделать судорожный вдох — и не получилось, его грудь была зажата в камне так, что не могла расшириться для вдоха. Дышать было нельзя, ужас сковал Броню, он понял, что умирает, заживо замурованный. Вот, кажется, действительно — смерть. Но жизнь продолжалась, неведомо как! Впрочем, почему неведомо — ведь и младенец живет в утробе материнской, воздухом не дыша…

Но Прародительница решила не оставлять Броняту себе. Но то, что происходило дальше, невозможно было сравнить ни с чем. Отрок вдруг почувствовал, что перевернут вверх ногами. И камень выталкивает его куда-то вперед и вниз. Тело мальчика начало продвигаться вперед по крутым изгибам странного каменного лаза, обдирая кожу до костей, и ломая сами эти кости. А потом было совсем узкое место. Броня почувствовал, как трещат его черепные кости, ломаются шейные позвонки. Боль, сколько боли! Разве человек может вытерпеть такое? Выходит, по воле богов — может!

Вот и все кости переломаны, вся кожа содрана… А голова — наружи, прямо из женских мест каменной бабы. Камень еще вздрогнул — и вытолкнул Броню в Светлый Мир. Мальчик ощупал себя — все кости целы, кожа — на месте. Более того, там, где каменные боги-истуканы урвали себе по куску мяса — там все ровненько, да и мизинец — на месте. Стало быть — заново родился. Даром — что весь в крови, но ведь и младенец, рождаясь, тоже весь в крови бывает! А что делает дите, едва народившись? Известное дело — орет…

И Бронята закричал — громко, победно! И увидел, как закрылись глаза каменных богов, а дорогу назад осветил месяц, тропинку высветив. И пошел отрок по той тропинке вперед, с гордо поднятой головой. Но вслед ему раздались слова. Мальчик повернулся. Это Каменная Мать сказала вслед ему Слово Заветное, его имя новое, тайное, только им двоим теперь известное…

— Ты особо не задавайся, — сразу сбил с мальца спесь Одоленя, — не ты первый, не ты — последний, а у тебя — и то — не последнее испытание, — заметив, что Броня явно не ожидал ушата холодной воды, Одоленя решил все-таки немного его похвалить, — но ты — молодчина, даже и не закричал ни разу, бывали и такие, что терпели, не убегали, да от страха клали под себя… Ну, а те, кто не выдержал, о тех — разговора нет, коли их и самих на свете нет.

— А я выдержал, стерпел! — не смог не похвалиться Броня.

— Теперь тебе до следующей полной луны ничего не есть, пить только воду родниковую, да в баню не ходить…

— Но я же весь в этой… этой крови…

— То не простая кровь, она в тебя впитаться должна, она тебе силу и здоровье даст, да от ядов змеиных убережет, и от ядов стрельных — тоже… Имя свое новорожденное не забудь!

— Не забуду…

Кое-что изменилось с той ночи. Одоленя перестал пороть Броню и стал разговаривать с ним, как со взрослым…

* * *

А потом произошло то, что совершенно обескуражило Одоленю. К нему в дом, этак запросто, заявился тот самый черный колдун, которого так боялся Бронята. Зашел в избу, поклонился, уважил хозяина и его богов-покровителей, как положено. Ведун не мог отказать черному колдуну — нет такого обычая, чтобы гостя гнать! Пригласил в дом. И сразу спросил, как тот мимо заклятий охранных пробрался, как дорогу нашел.

— Видно, неплохой ты ведун, только самых простых вещей не разумеешь! — за это время Ферам отменно выучился говорить по-русски, — Я ведь к тебе без зла в мыслях да намерениях пришел, потому все твои заклятья — и не сработали!

— Как? — удивился Одоленя, — Ведь ведомо мне, Чернобогу ты слуга…

— Ну и что?

— Как что? — ведун был несколько растерян и не знал, что сказать.

— А разве ты не меня ищешь? — спросил Броня, до этого не произнесший не слова.

— Чего тебя искать, я всегда знал, где ты, — ответил Ферам.

— Я не отдам тебе своего ученика! — заявил Одоленя, — Если надо — будем драться!

— Зачем такие страсти? — засмеялся Ферам, — И зачем его у тебя отбирать? Ты его учи. Учи получше! Что б, когда ко мне придет, уже хорошим ведуном был. А уж волхвом я его изрядным и сам сделаю!

— Почему ты считаешь, что он сам к тебе придет? — спросил Одоленя.

— И чего ты ко мне прицепился? — перебил его отрок.

— Вопросов два, ответ — один, — Ферам благодушно улыбался, — ты, отрок, рожден, Ахриману, по-русски — Чернобогу, предназначенным… И то видно мне, поскольку сияние вокруг тебя такое же, как и у меня — черное, только послабее чуток. Но ничего, подрастешь, войдешь в силу — изрядным станет! Потому и нужен мне ты, именно ты, а не кто другой!

— А я думал, что ты Рахте да Сухмату через меня отомстить хочешь…

— Ну, отомстить — дело святое, конечно, и я отомщу… Только я твоих друзей прежних, богатырей глупых, в очередь поставил на дело мщения, и та очередь совсем не короткая, и много таких, кому я сначала жизнь попортить должен. Может, и до твоих дружков дело дойдет, да не до них сейчас…

— Как это не до них? — Броня даже обиделся. Как так, он Рахту с Сухматом за врагов даже не считает, что ли? Отомщу, мол, если время будет…

— Да дел много, — продолжал преспокойно рассказывать о своих делах черный колдун, — вот, к обрезанным съездил в посольстве толмачом, все князю Киевскому Владимиру нашему, Красному Солнышке, доподлинно доложил… Теперь к немцам поеду, а то — и в Царьград, быть может. И к тебе, паренек, заехал по пути.

— Так ты не собираешься его у меня отнять? — удивился Одоленя.

— Нет, конечно…

— Но, если ты говоришь, что Бронята все равно тебе предназначен, а забирать сейчас ты его не собираешься, так зачем вообще сюда заявился? — продолжал недоумевать ведун, — Сейчас?

— Он-то мне, вернее, повелителю моему предназначен по рождению, это — точно, только не знал он того. А теперь — знает. И как почувствует, что пора ему — будет знать, куда да к кому идти!

— Так вот ты зачем приходил… — наконец уразумел Одоленя, — Стало быть, сделал свое дело, да так, что я и помешать не мог.

— Мое дело — дать отроку некоторые знания, а ведь тебе, — Ферам заглянул в голубые глаза Одолени особым магическим взглядом, — тебе известно, как трудно помешать знаниям дойти до того, кто их жаждет!

Одоленя чувствовал полное бессилие. Эх, кабы бой! И с мечом, и с заклинаниями — одолел бы он черного колдуна. Да нельзя — гость, да и обиды не нанес… Просто вызвать на поединок — зачинщиком станешь, боги-покровители отвернутся!

— Он Заново рожденный, ему теперь сама Мать-Прародительница силу да охранение дала, — брякнул ведун то, о чем говорить не следовало.

— То — неплохо, — Ферам даже обрадовался, — если с Великой Матерью породнился, то неплохо. Но на нее не надейся, ей разборки Добра и Зла безразличны, она и не понимает даже, где добро, а где зло… Хотя, по правде говоря, и я не понимаю!

Одоленя молча, исподлобья смотрел на иноземного колдуна. Значит, и ему ведомо то, о чем говорят ведунам-русам только по окончанию учения. Тайна о том, что добро — это зло, а зло — добро, и станет добро — злом, а зло — добром, и нет ни добра, ни зла… А Матери-Прародительнице, его правда, добро и зло — без разницы, она лишь Жизнь и Смерть разумеет…

— Ну, мне пора, — сказал Ферам и поднялся со скамьи.

* * *

Одоленя думал уже третий день. И не мог найти выхода. Броня в сотый раз обещал ему, что ни за что на свете не уйдет к черному колдуну, не станет служить какому-то злому Ахриману. Но ведун знал — маг сюда зря бы не приперся, все рассчитано, и рассчитано правильно и далеко, как в шахматах… Ведь Броня не ведает, что будет, когда придет срок. Вот, мальчишки малые презирают девчонок, а приходит срок — и дерутся за красавиц своих. Щенята лижутся, а подрастут — кусаются. А из гусеницы — и вовсе бабочка получается, а, иногда — и жук куська… Вот и Броня подрастет, возмужает, потянет его к Темным Силам…

Как быть? Чтобы не потянуло к темным силам — надо, чтобы их рядом не было! А чтобы не ушел, когда срок придет? Сделать так, чтобы не смог уйти, некуда было бы! Вот и ответ, да как сделать сие?

Много всего знал Одоленя, но не все, и не обо всем. Понял молодой ведун, что нужен ему добрый совет. А кто даст совет лучший, чем его старый учитель? Тогда — ехать надо, и ехать далеко!

Одоленя велел Броне дома сидеть, пока не сам не вернется. И отправился к своему учителю старому, что в лесу на самом краю чистого поля в избушке столетней жил, и уж давно никуда не выходил…

Одолени не было неделю. А как вернулся, не раздеваясь, не поев, в баньке не попарившись, велел отроку на коня садиться и за ним скакать, да ничего не спрашивать!

Ехали они долго, делая лишь короткие передышки, давая отдых коням и, ночами — сон себе. Ложась спать в первую ночь, Одоленя сказал, что его старый учитель подсказал выход для Брони, но им надо спешить, чтобы попасть на место вовремя.

— Семь планет встанут в ряд, — объяснил Одоленя, — и в ночь новолуния, в тьме полной, поднимется град светлый…

— Откуда подымется?

— Из озера священного, откуда ж еще…

— И что?

— В том граде — твое спасение, туда тебе дорога, — молвил Одоленя.

— А ты, ты пойдешь со мной? — спросил отрок, предчувствую уже ответ своего учителя.

— Нет, я туда не пойду, — и не стал объяснять.

— Это испытание новое? — после некоторого молчания задал следующий вопрос Бронята.

— Если и испытание, то не больное, — успокоил его наставник, — тебе бояться нечего, зла там не сделают, а выучить — выучат!

— На ведуна?

— Да, всему-всему! А теперь спи!

* * *

К Священному озеру поспели лишь к той самой безлунной ночи, прямо в акурат! Привязали коней, пошли вслепую — лишь повинуясь чувствам, как выучил уже мальчика Одоленя — вперед, к самому берегу. Сели, стали ждать…

— Мы теперь расстанемся надолго? — спросил Броня.

— Для тебя — надолго, для меня — лишь на месяц, пока вновь новолунья не настанет…

— Не понимаю…

— Тебе объяснят!

И вот появился свет. Это лучилась где-то в бездонной глубине вода Священного озера. Свет становился все ярче, Броняте показалось, что он даже различает под водой какие-то терема золотые… И вот вода расступилась, и посреди бескрайнего озера показался град светел, сам по себе сияющий.

— Там всегда светло, — сказал Одоленя, — и нет там ночи, только день, и нет там злых сил, только добрые… Иди туда!

— Но как, здесь же вода? Плыть?

— Нет, иди! Коли судьба тебе в том граде быть, то и дорога найдется!

Броня шагнул вперед, глядя только на сверкающие терема, шаг, другой, третий… Потом он понял, что шагает прямо по воздуху, точнее — по светлым лучам, с теремов исходящих. Отрок знал, что нельзя смотреть вниз и по сторонам, надо видеть перед собой только цель пути, лишь на этот свет и смотреть, потому он шагал и шагал вперед, не оглядываясь и не сомневаясь…

— Имя, скажи имя свое, при рождении даденое! — услышал он тихий голос, звучавший как будто ниоткуда.

— При первом рождении назвали меня… — не стал скрывать тайного имени отрок, — При втором же Мать Прародительница дала мне другое имя, — Броня помедлил, и, решившись, назвал и это тайное имя!

— Ты пришел сюда с чистым сердцем и не скрыл ничего тайного, мальчик, — услышал он, — проходи, здесь ждут тебя…

* * *

Люди, жившие в этом городе, казалось, знали все обо всем на свете. Сюда не заходила Смерть, может, вход сюда ей был и вовсе заказан, а может просто все эти мудрецы владели тайной вечной жизни. А, может, и не было никакой тайны — ведь они не делали ничего плохого, трудились изо дня в день, добывая все новые и новые знания, постигая Вселенную…

Броню взяли в учение с первого же дня, едва город вновь опустился на дно озера и вместо небосвода со звездами наверху на многие годы воссиял купол золотистый, самоцветный да самосветный. Здесь не признавали праздности вообще — Броня учил науку, а хотел отдохнуть — работал по хозяйству или выполнял разные там поручения мудрых старцев. Впрочем, среди здешних ведунов было и много молодых. Вскоре у Броняты появились друзья, но не друзья в праздности — дружба заключалась, смешно сказать, в том, что мальчик бегал к новым знакомым, а те учили его еще какой-нибудь премудрости дополнительно к основному ученью.

Дни, месяцы, годы проходили незаметно. Бронята прочитал горы мудрых книг, исписал сам груды листов, овладевая грамотой многих ныне живущих и давно вымерших народов, узнал значенья рун и магических знаков, выучил бессчетное количество заклинаний. Мальчик превратился в юношу, потом — в мужа могучего. В этом городе кормили самую малость, так уж было заведено, что человек, коли стремится к знаниям, должен быть всегда голоден. Мяса здесь не потребляли, зато молока да меда — бессчетно. Такое питание не дало вырасти не то что животу, даже мышцам, богатырям подобясь. Но Броне приходилось все время бегать — все приказы по традиции исполнялись бегом, мальчик, бывало, по пять раз за день обегал весь город — много работать руками, махать, так сказать, топором, ведь Броня, начав с колки дров, овладел сначала плотницким, а потом и столярным делом — да еще и делать упражнения такие особые, тайные, тело укрепляющие. Вот и вырос он худым, жилистым, мышцы были хоть и не велики на вид, та твердостью не меньше, чем то дерево, которое он то рубил, то пилил, то строгал. Так за время, пока обычный подросток овладевал одним делом, Броня овладел весьма и весьма многими…

И вот прошло девять лет. Потом — девять месяцев. И, наконец, девять дней. Бронята давно ждал этого момента, ведь граду было предначертано вновь выйти из воды, показаться на часок миру, чтобы вновь уйти под воду на следующие девять лет, девять месяцев и девять дней… Град ждал новых учеников, кое-кто из ведунов планировал уйти из города, замыслив какие-то дела среди людей, возможно — исполняя предначертания… Бронята мог бы остаться в городе, здесь его ждала почти что вечная жизнь. Но он хотел другого. Хотел вновь жить в неспокойном, опасном, но таком интересном большом мире. К тому же его ждал Одоленя на берегу озера. К этому моменту Броня уже знал, почему пока в Светлом Граде проходят девять лет, девять месяцев и девять дней, в большом мире истекает лишь лунный месяц — всего-то двадцать восемь дней. Эти странности со временем уже давно не удивляли его, он воспринимал их как должное…

Когда срок пришел, Броня вернулся по светящейся дороге обратно на берег озера. И встретил там своего первого наставника Одоленю, такого же молодого, каким он был при расставании с ним. Одоленя с интересом разглядывал повзрослевшего Броню, почти сравнявшегося с ним в возрасте. Им было очень интересно друг с другом первые пару дней, пока Броня рассказывал бывшему учителю разные премудрости. А потом вдруг обнаружил, что теперь учитель — уже он! И стало немного скучно. Вскоре Одоленя и Броня расстались, разъехались в разные стороны, ибо разные были и пути у них в жизни. Броня уже знал, чем будет заниматься теперь здесь, в большом мире. А Одоленя уезжал с чувством исполненного долга — ведь его воспитанник получил теперь такую закалку, такие знания, что никакие черные колдуны не смогут теперь свернуть его со светлой дороги. Да и тот возраст опасный, когда Броня мог уйти к Темным силам, повинуясь року своего рождения, теперь миновал — ведь юность паренек прожил в Светлом Граде, откуда уйти бы никак не смог, пока не минул назначенный срок…