Василий Купцов
Жизнь коротка, искусство вечно
- Ну и что, смотришь на меня взглядом пылающим, ну - прям испепеляющим? - усмехнулся редактор, - "Юноша бледный со взором горящим...". Признайся - если б мог - сжег бы, испепелил меня на месте, точно?
- И что, напечатать это нет шансов?
Я затравленно огляделся. Кабинет походил на тюремную камеру. Более того - на камеру смертников! И сам редактор, с его широким заплывшим лицом, узкими, налитыми кровью глазками, с какой-то нездоровой кожей - он так походил на палача...
Немолодого такого, с тайными пороками, отвратительного, всем ненавистного палача! Ха, столько эпитетов на одного человека?
Кажется, мы увлеклись...
- Еще раз повторить? - в голосе моего палача сквозила уже откровенная ненависть, - Ваши тексты, молодой человек, не подходят нам по тематике, они не вписываются ни в одну существующую серию, их объемы недостаточны для публикации отдельной книгой... В конце концов, план на этот год закрыт. Точка!
На пару-тройку секунд воцарилась тишина.
Из коридора доносились торопливые звуки шагов каких-то курьеров, или как их там... Суетятся - а чего суетиться, коли меня печатать не хотят?
- Ага... - я помедлил, - Согласно книжке "Как стать писателем"...
- Это еще что за опус?
- А, вот... - я показал купленную накануне брошюрку. Книжечка была позорно тоненькой, с каким-то странным мультяшным рисунком на обложке, и совсем уж несерьезным названием: "Как стать писателем и заработать свой первый миллион".
- Никитин... - протянул редактор, поджав губки, - Да ему самому еще учиться надо, как писать!
- Однако ж издательства печатают, да и люди читают его, которому надо учиться, а не Вас, который, очевидно, знает, как правильно писать книги! когда критикуют не меня, то могу и ответить... Мой голос вдруг стал твердым, прошла позорная нерешительность. Казалось - сейчас как вдарю по этой восковой харе!
- Ну, учись, в таком случае, учись - по этой писанине, - иронизировал редактор, - когда научишься, приходи...
Только, просьба, не ко мне!
- Так вот, - продолжил я начатую ранее тему, практически перебив иронизатора, - Никитин утверждает - коли рукопись отклоняют по разным там "не подходит по тематике, по серии, по плану" - это означает отказ, интерес редакции проявляется в предложении что-то изменить или исправить...
- И что, сам не догадался, надо чтобы кто-то тебе объяснил?
- Да, сам я не догадался бы! - зло кивнул я.
- Воображаешь себя гением? - редактор смерил меня взглядом с головы до ног, - Прославиться хочешь? Так с твоей смазливой мордашкой тебе в шоу-бизнес надо, будешь там полуголый по экрану прыгать, в микрофон напевать, а девчушки-недороски будут от тебя уписываться...
- Я хочу, чтобы мои книги печатались и продавались! - твердо заявил я, потом, помедлив, добавил, слегка сбиваясь, - А голоса у меня нет, вернее есть, но ужасный, точнее - слуха нет, хотя нет, слух есть - на фоно-то я повторю любую мелодию... Короче, не получается у меня петь!
- Ничего, что голоса нет - теперь это и не нужно! Они там все безголосые - и ничего, поют же! - в стороне от тем литературных редактор мог говорить по-человечески, - Попробуй найти себя в чем-то другом. Ведь тебе лет шестнадцать, не больше?
Сходи на кинопробы...
- Я хочу стать писателем!
- Зачем? - пожал плечами литпалач, - А, вот оно что! Хочешь, чтобы и после смерти твое имя помнили? "Жизнь коротка, а искусство вечно?". Угадал? Мечтаем к вечности примазаться?
Так не выйдет! Даже если и опубликуешься - все равно забудут через пять лет. Теперь авторы переживают свои книги!
- Тем не менее, я стану писателем!
- Все может быть, - махнул рукой редактор, и повторил для самого себя иронически, - "Жизнь коротка, а искусство вечно...".
Выходя из кабинета, я спотыкнулся о порожек. Смешок за спиной... Вот гады, гады во всем, даже порожек специально оставили, чтобы начинающие авторы себе носы об пол поразбивали!
* * *
Обратная дорога чем-то походила на визит в редакцию. Настроение было отвратительное, автобусы - под стать всему остальному - ходили не просто плохо, а очень плохо! Уже сев в автобус, я долго слушал одно чихание упорно не желавшего заводиться двигателя. Ехали тоже то со скрипом, то со скрежетом...
Ну, еще бы! Пойти в редакцию четырнадцатого числа! Да еще в понедельник. Это в Америках плохие дни - пятницы тринадцатые. Темные люди! В этом веке несчастливое число - четырнадцать. Вот и война, которая разрушила старый мир, началась в четырнадцатом году. А что до дня недели так то всем на Руси известно, понедельник - день тяжелый. "Нам бы понедельники, взять - и отменить!"...
Снег смешался с грязью, ногами хлюп-хлюп, грязно, мокро и холодно одновременно. Кое-как я добрался до своей дачи. Дома, естественно, меня ждали очередные неприятности.
Микроволновка сдохла! - радостно сообщил Алиган, проследив по направлению моего взгляда.
Он, этот взгляд, застыл на груде подготовленной к "термической обработке" свинины. Я самолично поутру аккуратно нарезал мясо, вывалил в смеси трех перцев и соли, добавил уксуса... Мелко нарезанный лук красовался рядом - такой же сырой, как и утром, все в той же сковородке, вперемежку с постным маслом.
Мальчишка ничего не делал!
- А на газе? Что, трудно просто поджарить?
- Газ кончился, баллон пуст! - сообщил мне лешак почти что с гордостью, - Что ж мне, костер теперь посреди комнаты разводить?
- Ну, тогда... - я запнулся, не зная, что сказать, - Наколдовал бы чего...
- А я ни одного заклинания для жарки не знаю, - морда Али расплылась в улыбке, - и для тушения - тоже не знаю... А вареное ты не любишь!
- Я те дам - свинину варить - только портить! - тут я понял, что рогатый лентяй увел разговор в сторону, - Что б завтра съездил, да поменял баллоны!
- А сегодня?
- Будешь сырое жрать!
- А ты?
- А себе я поджарю...
Мальчишка понимающе усмехнулся. Цель была достигнута - мясо я приготовлю, подобрею, и - как всегда бывало - угощу и этого тунеядца, а он, само собой, сожрет большую часть...
- Потом кухню уберешь! - ну, хоть какое-то наказание...
И то - кухню прибрать не мешало бы. Вот в комнатах у меня - идеальный порядок, чистота, ну, как в операционной. А у компьютеров - точно, как у операционных столов...
Но здесь, среди кастрюль и сковородок царил настоящий бардак. Крупы, специи, ножи и стекляшки для микроволновки - все вперемежку. Картина русского художника-передвижника "Обыск на кухне подпольщика".
Я взял рукой сковородку, примерился.
Затем выпустил из левого глаза тепловой луч, заставив его кружить точно по краю - так, чтобы излучение не попало на лук, а лишь разогрело сковородку. Через пять минут лук поджарился до золотистого цвета - пора было накладывать мяско. Свинину я поджаривал, проходясь тепловым лучом как по сковородке, так и по кускам мяса. В таких случаях главное - держать луч на минимуме. Иначе - останется от жаркого одна зола, испепелю, так сказать... Да, превратить, скажем, того же редактора в кучку золы - дело плевое, вот мясо поджарить так, чтобы не пригорело... Вот это - истинное искусство! Проклятый тролль будто услышал мои мысли.
- Снова по редакциям шлялся? - хитренькая мордашка Алигана вертелась уже у самой сковороды, - Ну и как, оценили?
Мне не удалось поймать наглеца за ухо - он спрятал свой лопух раньше, чем дернулась моя рука. Заранее приготовленное заклинание, скрывающее ухо в подпространственный мешочек... И, главное - вовремя. Знает мои повадки, изучил - ну, прямо как охотник добычу! Впрочем, за те три года, как я взял маленького тролля к себе, он, разумеется, смог неплохо изучить своего наставника...
- Мяса не получишь! - предупредил я.
- Тогда лучше за ухо, - тут же переиграл ситуацию Али. Мне тут же была подсунута под нос левая ушная раковина негодного мальчишки со свеженаколотой серьгой.
- Ладно, в следующий раз, - усмехнулся я, - да и руки у меня сейчас жирные...
Вообще-то, с недавних пор, я - противник кухонных баталий. Недаром на стенке уже года два красуется длиннющий плакат, гласящий, точнее голосящий: "Сражения на сковородках строго воспрещаются!". Помнится, немало помучился Алишка, сию грамоту справлявши, даже программу, еще для 286 машин написанную, на свет божий извлекли... И с кодировкой перемучились, пока фразу грозную отпечатали. Что поделаешь - еще одного такого разгрома, подобного тому, памятному, кухня не пережила бы, это точно! Не подумайте ничего плохого... Или что я плохой воспитатель... Видите ли, хоть я и бессмертный, но на удар в лоб сковородкой не могу не ответить! А в результате - пришлось даже стены в кухне заново красить. Ну и цвет же у них - салатовый, гадость-то какая! Непременно надо перекрасить!
Мясо мы лопали с хлебом, запивали пивком, дающем вечную тему для разговоров. Понятно, какую тему - пиво любой марки, купленное у нас в стране, с каждой новой покупкой становится все хужее и хужее...
- Значит, не взяли твой опус? - вдруг переменил тему разговора Алиган. Понятное дело - мясо съедено, пиво - выпито, можно и рискнуть меня посердить...
- Не взяли... - после жирной еды я добрею, да и запах, приятный запах жаренного мяса со специями, даже запах на кухне благоприятствовал спокойному, безмятежному настроению, посему мой голос звучал уже благожелательно, - Так что остаюсь я, дружок, в начинающих авторах!
- Кстати, ты не рассказывал... А давно ты начал?
- Что начал?
- Да - писать?
- Где-то, без малого, лет семьсот...
- Наверное, случилась какая-та замечательная история?
- Да нет, ничего особенного, просто мне посоветовали...
- Расскажи! - Али расположился за столом поудобнее, упершись подбородком в ладони. Сколько раз ему говорить - ставить на стол локти признак плохого воспитания!
- Я познакомился тогда с одним поэтом, очень знаменитым автором, его до сих пор вспоминают... Иногда... - я задумался, погружаясь в воспоминания, из коих был вытолкнут, получив тычок от собственного воспитанника, - Я те попихаюсь!
- Ты ж рассказывал, что познакомился с поэтом...
- Да, с поэтом... Тот писал такие толстые книги, сплошь стихами. Потом все переняли у него эту моду...
И даже содержание... Это сейчас считается, что коли пишешь сказку, где у героя длинный нос, а кто-то успел придумать другого длинноносого мальчика - так уж и плагиат сразу. А в те времена не слишком темного средневековья даже сюжеты повторяли полностью - соревновались, кто лучшие стихи напишет на заданную тему. А этот - был, вроде как законодатель, что ли... Напишет одну книгу на арабском, другую - на фарси, третью... Так вот, я, по простоте душевной, решил - автор, мол, нуждается в новых сюжетах и рассказал поэту одну замечательную историю. Ты слушаешь?
- Ага!
- Жил-да-был один человек, звали его Шапур. Родился он в долине реки Ганг, грязная и вонючая такая река, правда - священная... Но еще ребенком был увезен отцом - богатым торговцем - в страны арабские. Отец потерял все свои деньги и умер, когда Шапуру не было еще и пяти лет. Детство у него было нелегкое, впрочем, как и положено в таких случаях... Счастье рабства он на своей шкурке не испытал, но и достатка, да чего там достатка - даже еды вдоволь ни разу не видывал. Но повезло, устроился, в конце концов, в услужение, хозяева не злые попались, прожил... И вот обнаружилась у него одна особенность, как раз в тот период, когда мальчик начинает превращаться в юношу. Все раны, полученные подростком, не просто заживали - от них даже рубцов не оставалось. Но это так - вроде как и не особенно удивительно было - встречаются же люди, на которых все заживает, как на собаке... Странность началась, когда в тринадцать лет мальчишке по случайности топором палец на ноге отрубили. Так вот, этот самый палец у него снова отрос. Через неделю.
А тут еще на носу "маленькая свадьба" - возраст подошел обрезание...
Того... Ну, сделали все по обычаю... А через неделю Шапур - вроде как уже и не мусульманин - недостающий кусочек кожи у него заново отрос!
- Круто! - заявил Али со знанием дела.
- Бивиса с Батхедом насмотрелся?
- А что, клевые мультики... - Алишке действительно нравился сериал про двух недоделанных американских подростков, - Сам ведь иногда смотришь!
- Так то - иногда...
- Ты давай, не отлынивай, рассказывай дальше! - напомнил мне Алиган.
- Дык - сам же и перебил!
- Больше не буду...
- Так вот, мой юный друг, - протянул я сладким голосом, пародируя какую-то телепередачу. Перестарался - голос оказался настолько приторным, что Алишка аж поморщился, - продолжу свой рассказ. Паренек был умен да хитер - никому ничего не сказал. Однако ж юному Шапуру запали в память два факта - то, что у него все обрезанное отрастало, и то, что принимая мусульманство, получаешь немало подарков. А тут еще один франк вздумал принять ислам - так его торжественно одарили и деньгами, и подарками. Даже женой, кажись...
- Тоже мне подарок... - скривился Али.
- Опять перебиваешь?
- Молчу, молчу...
- У Шапура хватило ума ничего не делать, подрасти, дождавшись до возраста мужского, да хорошенько все обдумать. И вот, достигнув девятнадцати лет, отправился он в славный град Дамаск, да представился тамошнему султану как раскаявшийся язычник, вознамерившийся принять истинную веру. Добился своего, выслушал Шапура султан, да наказал муллам наставить юношу во всем том, что должен знать истинный мусульманин. А потом целый праздник устроили - торжественно сделали Шапуру обрезание, да одарили деньгами, подарками... Ну, через недельку паренек, все тихонько распродав, отправился к другому султану. Имя, само собой, переменив... Пока ехал - у него все отрезанное вновь отросло, и...
- И сколько султанов да ханов ему удалось надуть? - Я с удовольствием отметил, что Али правильно употребляет союз "да", столь редко звучащий в современной русской речи.
- Ханы были потом, когда султаны истощились!
- Ну и чем кончилось?
- Кончилось хитрыми турками. Словили они, в конце концов, Шапура, долго выслеживали поначалу, голову ломали. А потом - поймали...
- И голову отрубили?
- Нет, сначала изучали долго, отрубят руку или ногу - подождут, пока отрастет. Сам атабек над опытами наблюдал. Даже отрезал как-то, лично, сам - что-то там нашему страдальцу... Как-то, что-то... - передразнил я сам себя.
- И, все-таки, голову отрубили?
- Нет, не дошло до этого... - я помедлил, - Но поработали над ним классно. Представь себе, сам наблюдал... Аскер - так палача звали, моего знакомца, так вот, привязывает Аскер Шапура покрепче кожаными ремнями, вокруг - лекари да мудрецы толпятся, тюрбанами трясут, берет во-от такой ножик и начинает, так - медленно - несчастному руку отрезать. Летят капли крови алой, артериальной, прямо на тюрбаны мудрецов. Падают капли тяжелые, темные, из ссудов венозных, на халаты шелковые лекарей многоопытных. А палач свое дело знает! Режет да режет... Сначала - кожу, потом - сухожилия рассечет у локтевого сочленения, потом ножик связки рассекает, затем палач суставную сумку по периметру вскроет.
И вручает, злодей, отделенную, таким образом, конечность ученым людям. Перья скрипят, писцы опыты описывают. А самые старшие лекаря, напялив на носы очки заморские...
- Не было тогда очков, в 12 веке! - засмеялся Алиган, - И все ты врешь!
- С чего это ты решил, что век двенадцатый?
- Факты сопоставил!
- К тому же, нельзя наставнику говорить "врешь". Я не вру, я приукрашиваю!
- Приукрашиваешь?
- Да, именно! Это называется художественное переосмысление реальных фактов. "Искусство не зеркало, а увеличительное стекло" - я призвал на помощь Маяковского.
- Ну, а на самом деле как было?
- На самом деле резали бедняжку ножом в тайном зиндане, и никто про те опыты кроме палача и султанского лекаря не знал...
- Все-таки, чем все кончилось? Или Шапур до сих пор жив?
- Нет, помер паренек, как говорится, все отдав во имя науки...
- Это как? - Алиган буквально ерзал на стуле от нетерпения, видимо принял мой лешачок судьбу Шапура близко к сердцу...
- После очередного "эксперимента" крови вышло слишком много, Шапур попросту умер.
- И все?
- Нет, вообще-то не все!
- А что еще?
- Турки не были бы турками, если бы не застраховались на этот случай...
- Как можно застраховаться? - удивился Али.
- Да подкладывали рабынь под Шапура, некоторые - забеременели, объяснил я неопытному пока в делах житейских мальчугану, - Правда, ни один из его детей такими особенностями не обладал, но решили понаблюдать дальше, скрестить потомков друг с другом... Генетика, одним словом, средневековая! Но это уже другая история, я ее тому поэту рассказать не смог, ясное дело!
- Почему не смог? Слово дал? - предположил Алиган.
- Да нет же, глупая твоя башка! - засмеялся я, - Когда я эту историю поэту рассказывал, те дети от Шапура еще малы были!
- И что поэт?
- Поэт объяснил мне, глупому, что у авторов своих мыслей да сюжетов девать некуда, ему бы, мол, успеть все то записать, что в голове теснится! А мне посоветовал самому писать начать - мол, рассказываю я складно, должно и на бумаге ладно получиться!
- Но не получается?
- А тебе нравится, как я пишу?
- Мне - нравится! - признался мальчик.
- Когда-нибудь, а именно - когда меня начнут публиковать... Тогда и другим понравится! - заявил я.
- А пока?
В самом деле - а пока? Что же...
А пока... Так, лишние "свой-свои"
убраны, сравнения добавлены. Так что... Пока вновь пойду по редакциям! Хотя нет... Что это там, в книжке, написано про предложения-гусеницы? Надо бы пересмотреть тексты... Да всех этих гусениц - передавить!