Когда мы подъезжаем к дому, я прошу Айлин выйти первой и предупредить домашних чтобы, заперлись в комнатах и никуда не выходили. Жду пять минут. Потом вытаскиваю Якуба, который сдавлено рычит от боли. Отношу его в дом. Кладу на пол на кухне.

Достаю из холодильника графин с кровью, начинаю осторожно поить его через намордник. Его глаза тут же становятся алыми. Жутковатое зрелище. Но той порции, что я могу ему дать, оказывается мало. Это лишь дразнит его аппетит и пробуждает в нем хищника. Он мечется по полу, рычит, пробуя вырваться. Слышится шум в прихожей – это вернулся Арсен. И судя по всему, не один.

Увидев своего друга лежащим на полу, он бросается к нему, разрезает ткань, в которую он завернут. Мои попытки остановить его ни к чему не приводят. Он не хочет меня слушать. А когда я становлюсь настойчивее – отталкивает меня в сторону и мне не удается удержаться на ногах. Снимает с Якуба наручники и намордник. Тот садится и жадно вдыхает воздух. Вижу, как по лестнице спускается Рита. Только этого не хватало! В один прыжок вскакиваю и преграждаю ей путь.

Из прихожей выныривает пожилая женщина в синей куртке, больше похожей на телогрейку, и цветастом платке.

– Риточка, – робко произносит она.

– Ступай к себе, – глядя ведьме в глаза, говорю я. – Сейчас же!

– Но…Что ты задумал? – пытаясь освободиться от моих рук, бормочет Рита. У меня нет сомнений, что она все поняла, просто не хочет верить в это. – Не смей ее трогать! Слышишь меня? Если кому-то нужна кровь, то я могу дать свою!

Ничего не успеваю ей на это сказать – дом сотрясает крик, полный отчаянья и ужаса. Оборачиваюсь. Якуб обхватив руками женщину буквально вгрызся ей в шею. Голова завалилась на бок и висит на сухожилиях. Рита закрывает рот рукой. В ее глазах плещется ужас. Она хочет бросится на помощь, но я ей не даю этого сделать.

– Хочешь, чтобы тебя постигла такая же участь? – кричу я ей.

– Но за что вы с ней так?! – истерит ведьма, глядя на кровавую расправу над своей знакомой. – Она же вам ничего не сделала!

– Ну, считай, что у нее такая карма, судьба, предназначение, – раздраженно бросаю я. – Тебе от этого станет легче? Быстро в свою комнату и не высовываться!

Рита топчется на месте, ловит полный безумия взгляд Якуба и, ойкнув, следует моему совету. Когда дверь хлопает, испытываю настоящее облегчение. Мне было бы очень жаль, если бы она пострадала.

– Эта смерть будет на твоей совести, – бросаю я Арсену. – Потому что этой жертвы можно было бы избежать.

Тот бросает на меня злой взгляд и оттаскивает своего друга от обескровленного трупа женщины. Что-то шепча ему на ухо, уводит его в подвал. Надеюсь, у Якуба хватит мужества его простить за всю ту боль, через которую он был вынужден пройти из-за него. Я бы на его месте не смог этого сделать.

После долгих размышлений и сопоставления разных фактов я снова идут к отцу семейства Ковалевских. У меня уже начала складываться картина того, что могло произойти с Еленой, и теперь мне нужно чтобы это подтвердили факты. Часы показывают десять вечера, когда я поднимаюсь по раздолбанной лестнице к квартире, где живет Матвей. К моей большой радости застаю его на лестничной площадке с сигаретой в зубах. А это значит, мне не придется входить в его жилище и заново переживать эстетический ужас.

– Ну, здравствуй, Матвей, – улыбаясь, произношу я. Мужчина вздрагивает и оборачивается. Тихо матерится, гася окурок в банке из-под кофе. – Помнишь меня?

– Такого хмыря, как ты, фиг забудешь, – неуверенно говорит он, пряча руки за спину.

– У меня к тебе пара вопросов и рассчитываю на твою честность, – глядя ему в глаза, произношу я, мысленно используя внушение. – Соврешь – сверну шею.

– Да понял я уже эти твои фокусы, – морщится Матвей. – Спрашивай быстрее, у меня ужин на плите стынет.

– Елена приходила к тебе с предложением устранить кого-то из своей семьи? – Матвей шумно вздыхает и опускается на корточки.

Сажусь напротив.

– Задницей чуял, что до добра это не доведет, – сокрушается он. – Вроде такая хорошая баба – целительница. И вдруг такое – убей мою внучку. Я сперва даже подумал, что она умом тронулась.

– Ты согласился?

– Нет, ну что ты меня прям за чудовище держишь? – возмущается Матвей. – Айлин – подруга моей дочки. Жалко девчонку было. Это все равно, что своего ребенка убить.

– Но потом ответил да? – настаиваю я.

– Через какое-то время она пришла снова. Грешки мои пересказывать. Мол, не согласишься – все об этом узнают. А это на хороший срок потянуть могло… Прижала она меня, короче. Вынудила согласиться, – со злостью говорит Матвей. – В день, когда мы должны были встретиться, ее кто-то пришиб. И если честно, то я вздохнул с облегчением. Можешь считать меня тварью.

– А Елена как-то тебе объяснила свое желание убить Айлин?

– Нет, конечно. Я ж не ее личный духовник, чтобы мне каяться. Но выглядела как одержимая. Взвинченная, нервная. Никогда ее такой не видел, – говорит Матвей. – Эта гадина – Ада на нее так плохо влияла. Та еще сучка. Ты уж прости. Вроде как ты с ней спутался?

– Да нет, Бог миловал, – в тон ему отвечаю я. – Чем же так плоха Ада?

– Да хотя бы тем, что уже три года крутит роман с Вагнером, – усмехается Матвей. – Он тот еще кобель. Даже к моей бабе подкатывал, когда я в тюрьме сидел. А так… Скользкая она какая-то, нехороший человек. Не потому что шлюха, нет. Нутро у нее гнилое. Смотришь ей в глаза, а там – зло. Да и ведет себя так, словно ей есть что скрывать.

Понимаю, что вряд ли что-то смогу еще вытянуть из этого бандита. Прошу его забыть о нашем разговоре и спускаюсь вниз. Засовываю руки в карманы пальто, и палец упирается в дырку в подкладке.

Останавливаюсь, осторожно прощупываю полу. Нахожу записку, которую написал мне тогда Саид, и с большим трудом извлекаю ее оттуда. Бумажка выглядит потрепанной, с красными разводами по контуру. Разворачиваю ее. Там уверенной рукой нарисован портрет Ады Грановской.

Ноги сами несут меня к клубу «У Вагнера». В глубине души я сомневаюсь, что готов к встрече с Амаликом. После беседы с Матвеем меня мучают сомнения – что если на самом деле никакой опасности от Айлин нет, и ее бабушке всего лишь это внушили, чтобы устранить ее? Например, та же Ада? Сейчас я склонен верить тому, что сказала Сабина. Что это учительница столкнула Айлин из окна. Осталось только понять, что ей двигает. Мне кажется, что это больше чем личная неприязнь.

В клубе шумно. От цветомузыки у меня начинают болеть глаза. А от танцевальных ритмов, льющихся из мощных колонок, я на какое-то время глохну. Немного адаптировавшись, хочу протиснуться к барной стойке и заказать себе вина. Но тут мое внимание привлекает парень, вокруг которого уже собралась толпа. Из одежды на нем лишь кожаные штаны. Он смугл. Кажется, что от его кожи исходит сияние. Карие глаза похожи на две бездны.

Смотришь в них и складывается ощущение, что ты глядишь в пустоту вечности. Монгольские скулы придают его внешности особую экзотику. Губы толстые, с четким контуром выглядят будто накрашенные. Длинные волосы, иссиня-черного цвета перетянуты красным шнурком. На шее золотая цепь с небольшим метрическим шаром, похожим на яблоко. Помандер.

Давненько я не видел подобных украшений. Его было модно носить в средние века. Люди наполняли его парфюмерными маслами и смолами, свято веря, что их аромат спасет от заразных болезней и злых духов.

Монгол лихо отплясывает, вызывая оголтелый восторг у публики. Его движения легки, воздушны. Такое ощущение, словно он парит над полом. Когда он заканчивает танец, зрители перед ним расступаются. Парень проходит мимо меня и в нос ударяет знакомый запах.

Могу поклясться, что слышал его на днях. Но не в силах вспомнить где и у кого. Смотрю ему в след. Танцор оборачивается – и наши взгляды встречаются. Меня охватывает волнение. Тот самый душевный трепет, когда видишь перед собой что-то по-настоящему великое. Он смотрит на меня и его черные глаза, кажется, сканируют мне душу.

Становится душно. Кожу обжигает жаром. Парень резко отворачивается и продолжает свой путь. Повинуясь инстинкту, следую за ним. Сам не знаю, зачем мне надо, словно от этого зависит моя жизнь. Внезапно он останавливается. Делает это настолько резко, что я не успеваю затормозить и врезаюсь в него.

– Кто ты такой, черт возьми? – сухими губами шепчу я.

– Судя по тому, как ты пялишься – твое отражение, – отвечает монгол. У него низкий, глухой голос и от его вибраций у меня закладывает уши. Определенно, это не человек. Хочу вслушаться в его сердцебиение, но мне мешает музыка. Мы стоим посреди зала и смотрим друг на друга. Не могу шевельнуться, словно я под гипнозом.

Перед глазами, как в замедленной съемке проносятся воспоминания из моей жизни. И я вижу все, что со мной было, но как бы со стороны. И это потрясает меня до глубины души. Голова начинает кружится. В области солнечного сплетения жжет, словно кто-то приложил туда серебро. Чей-то шлепок по плечу заставляет меня вздрогнуть и наваждение рассеивается.

– Быть правильным хорошо, но неверно, – выдает монгол. И прежде, чем я успеваю его спросить, что это значит, исчезает.

Наконец мне удается протиснуться к барной стойке. Бросаю взгляд на часы. С того момента, как я переступил порог этого заведения, прошло три часа. Как они пролетели – не помню. Неужели из-за воздействия на меня этого существа? Кто же он все-таки такой? Прошу бармена налить мне красного вина.

– Кого-кого, а тебя я точно не ожидал здесь увидеть, – раздается за моей спиной голос Америго. – Думал: свои последние дни ты проводишь в обществе друзей-человеков.

– Знал бы, что тебя здесь встречу, так бы и поступил, – без намека на недовольство отзываюсь я.

– В глубине души ты рад меня видеть, сознайся, – уверенно произносит Америго, усаживаясь рядом. – Бармен, мне то же самое, что ему.

– Что было на флэшке? – спрашиваю я. Брат довольно улыбается. Я бы даже сказал, что он сияет от удовольствия.

– Противоядие от твоей болезни, – с торжеством победителя отвечает Америго. Он жадно смотрит на меня, желая насладиться моей реакцией. – Твое спасение, брат.

– Что? – только это срывается у меня с губ.

Никогда еще я не испытывал столь фанатического ощущения от провала. Более изощренную месть сложно придумать. Как красиво он сделал меня! С каким садистским изяществом. Осознает ли он сам сейчас все великолепие этого момента?

– Ты все прекрасно слышал, – ухмыляется Америго. Нам приносят вино. – Боюсь представить, какой сейчас фейерверк эмоций у тебя в душе творится. Поэтому позволь тебя утешить. Даже если бы ты оставил флэшку себе, ты бы вряд ли понял, что на ней. Конрад делал все свои записи на аквидонском, которого ты не знаешь. Который вообще мало кто знает.

Язык, на котором написаны книги Чори. Он что, издевается?!

– А ты, получается, его хорошо знаешь? – все еще не в силах прийти в себя от шока, спрашиваю я. И полностью осушаю бокал.

– Да, – спокойно отвечает Америго, словно речь идет о чем-то рядовом. – Конрад обучил меня ему. Ведь я был не только его другом, но и правой рукой.

– Но он-то его откуда знал? – продолжаю не понимать я.

– Конрад был воплощением великого Кальбы. Он был одним из первосозданных. На земле еще бродят трое таких же, как он. Те, кто помнит богов, их создавших, – терпеливо поясняет мне Америго.

– Это как-то связано с легендами о Чори? – робко предполагаю я.

– И ты туда же, – морщится Америго. – Да не было никакого Чори! Просто один из бессмертных решил немного повыделываться. Читал я эти книжки, ничего особенного. Банальная философия.

– Все три? – не перестаю удивляться я.

– Да, все три, – равнодушно отвечает Америго. – Конрад надеялся найти там полезную информацию для наших исследований, но там оказались только сожаления и пафос. Ну и несколько толковых советов по проведению трепанации черепа. Но тебя ведь это не сильно интересует, не так ли?

– Ты ведь не даешь мне противоядие? – осознаю весь ужас своего вопроса только когда он уже озвучен. Я прошу милости у своего убийцы.

– Разумеется, нет, – холодно отвечает Америго и просит у бармена еще вина. – За свои ошибки надо платить, Зотикус.

– С Тео ты поступишь так же? И с другими главами кланов тоже? – от осознания своей слабости завожусь я.

– Ну, братец, зачем же складывать все яйца в одну корзину? – смеется Америго. – К ним у меня совсем другие счеты. Их спасение сейчас зависит только от них самих. А твое – от меня. И в этом вся прелесть.

Он откровенно наслаждается властью надо мной. И за это я ненавижу его еще сильнее. Мне хочется причинить ему такую же боль. Задеть его за живое.

– Правда? – прищурившись, спрашиваю я. – Вся прелесть, говоришь? А что если я тебе скажу, что от моего времени зависит жизнь Айлин? Думаешь, я не вижу, как много она для тебя значит? Так вот. Умру я – умрет она. А теперь продолжай радоваться дальше. Если сможешь, конечно.

Быстро поднимаюсь и ухожу, оставив брата в полном недоумении. Я знаю, что не выиграл. Но счет мы сравняли. И меня это по-глупому радует.

Домой я возвращаюсь, когда часы показывают семь часов утра. Желание утолить голод после разговора с братом, плавно переходит в долгую прогулку. Я размышляю, что нужно будет успеть сделать перед скорой кончиной. Какие документы привести в порядок, составить завещание. И, конечно, о том, что делать с Айлин. Будь у меня еще время, даже сомнений не было бы в том, что я сохраню ей жизнь.

Сам не знаю, что в ней такого, что она мне так дорога. Может быть от того, что судьба и так не справедлива к ней? Одно могу сказать точно – я не влюблен в нее. Но есть в ней что-то такое, отчего мне хочется защищать и оберегать ее от всего мира. Или же я чересчур вжился в роль опекуна юной барышни. Черт меня знает.

Снимаю с себя пальто и вешаю его на вешалку. Вхожу в гостиную. Арсен сидит на диване, с трудом подавляя зевоту. Ему уже давно пора отправиться спать, но он чего-то ждет. Дина со свойственной ей энергичностью отжимается на коврике. Дэшэн расставляет на журнальном столике чашки, ставит тарелку с кексом.

Милый, семейный уют. Почти так же как в американских фильмах про Рождество. Только елки не хватает. Заглядываю на кухню. Там Рита и Айлин. В первый момент я не понимаю, что происходит, но потом до меня доходит. Старшая ведьма учит племянницу пользоваться магией. Девушка, сконцентрировавшись, старается удержать чашку в воздухе. И у нее это получается! Потом посудина поднимается вверх, проплывает под потолком и опускается на подоконник.

– Фантастика! – хлопает в ладоши Рита.

– Ты это видел? – сияя, говорит Айлин. Подходит ко мне и обнимает. – А это только первое занятие! Будешь мной потом гордиться!

– Я никогда не сомневался в том, что ты – молодец, – гладя ее по волосам, говорю я и с укоризной смотрю на Риту. Айлин встает на цыпочки, целует меня в щеку. Схватив со стола пару конфет, уходит в гостиную. А я тут же набрасываюсь на Риту. – Я же просил – никакой магии! Ты хоть знаешь, к каким последствиям это может привести?

Ведьма испуганно смотрит на меня. Обхватывает себя руками.

– У нее способности, и она должна их развивать! – запальчиво произносит она, словно очнувшись. – Она из рода Савро, и это ее прямая обязанность, как ты не понимаешь?

– Айлин – дочь Амалика, – подходя к Рите, понизив голос, произношу я. Ведьма от мысли, что она до сих пор любит этого подонка Вагнера. И это терзает ее, заставляя чувствовать себя виноватой перед всем родом. А тут такое известие.

– Мне жаль, но придется, – сухо отвечаю я. Ведьма всхлипывает и, вскочив на ноги, убегает на второй этаж. Занятные все-таки эти девушки из рода Савро.