Карл Шрёдер родился в Брэндоне, в штате Манитоба (Канада), и живет в Торонто. Он пишет фантастику и консультирует клиентов, в том числе канадское правительство и военных, насчет будущего технологий. В 1990-х годах он начал публиковать рассказы, а начиная с «Вентус» (2000) опубликовал несколько романов и сборник рассказов. Его последний по времени написания роман «Ashes of Candesce» (2012), пятый в цикле, действие которого происходит на Вирге, в мире жесткой научной фантастики далекого будущего.

У рассказа «Бежать из далекой Силении» сложная история публикации, что типично для современной фантастики; вначале в 2009 году он появился в аудиоформе как часть оригинальной антологии Джона Скальци «Метатрополис», потом был выпущен ограниченным тиражом, а в 2010 году вышло коммерческое издание в твердом переплете. Используя сюжет, аналогичный сюжету романа Уильяма Гибсона «Распознавание образов», Шрёдер исследует расхождения в морали виртуальных миров и тех, кого считает расходным материалом.

 

Бежать из далекой Силении

Шестнадцать завернутых в пластик замороженных северных оленей образовали в кузове грузовика целый лес спутанных ног и рогов. Геннадий Малянов посветил фонариком в глубину транспортного контейнера, проверил свой счетчик Гейгера и сказал:

– Это они, точно.

– Вы уверены? – спросил шведский полицейский. Закутанный в дождевик, он весь состоял из блестевших под полуночным дождем изломанных поверхностей. Горная дорога за ними отливала серебром на черном фоне, там и сям вспыхивали красные и синие огни десятка патрульных машин.

Геннадий спустился на землю.

– Офицер, если у вас есть основания предполагать, что на этой дороге может быть другой грузовик с радиоактивными оленями, я должен об этом знать.

Полицейский не улыбнулся. Он выдыхал белый пар.

– Все дело в юрисдикции, – сказал он. – Если бы просто браконьеры… а тут терроризм.

– Тем не менее, – сказал Геннадий. Полицейский пошел прочь, но остановился. Геннадий оглянулся на исковерканные замороженные туши и неловко пожал плечами. – Никогда не думал, что увижу их своими глазами.

– Кого?

Геннадий, смутившись, кивком указал на грузовик.

– Знаменитый северный олень, – сказал он. – Никогда не думал, что увижу их.

– Spöklik! – произнес полицейский, уходя. Геннадий еще раз взглянул на грузовик и, сгорбившись, пошел к своей машине. На приборной доске горел огонек, сообщая, что время аренды автомобиля закончилось. Движение на шоссе Е-18 оказалось более интенсивным, чем он ожидал, – из-за дождя и из-за того, что полиция перекрыла дорогу у Арьяна. Он мысленно вычитал дополнительную плату за машину из той небольшой суммы, которую ему заплатят за это короткое расследование, когда кто-то окликнул его:

– Малянов?

– Ну, что еще?

Он заслонил глаза рукой. К нему по узкой обочине со стороны полицейских машин шли двое. Сразу за ними стоял фургон с немигающим маячком – большой черный зловещий автомобиль, напомнивший ему милицейские машины на родной Украине. Эти люди походили на полицейских в штатском.

– Вы Геннадий Малянов? – спросил первый по-английски. На его лысом черепе виднелись капли дождя. Геннадий кивнул.

– Вы работаете на МАГАТЭ? – продолжил другой человек. – Инспектор по оружию?

– Я занимался этим, – осторожно ответил Геннадий.

– Лэнс Хитченс, – сказал лысый, протягивая для пожатия могучую руку. – Интерпол.

– Вы из-за оленей?

– Каких оленей? – спросил Хитченс.

Геннадий убрал руку.

– Вот этих. – Он махнул в сторону полицейского поста, мигающих огней и подозреваемых, которые, склонив головы, сидели на заднем сиденье патрульной машины.

Хитченс отрицательно покачал головой.

– Нам сказали, что вы здесь, поэтому мы приехали. Есть разговор.

Геннадий не шелохнулся.

– Какой?

– Черт возьми, нам нужна ваша помощь! Идемте!

Кто-то третий открыл заднюю дверь большого фургона.

Все это по-прежнему напоминало Геннадию похищение, но перспектива получить работу заставила его пошевелиться. Деньги были нужны, пусть даже за часовую консультацию на обочине шведского шоссе.

Хитченс жестом предложил Геннадию забраться в фургон.

– Олени? – неожиданно спросил он с улыбкой.

– Никогда не слышали о беккерелевых северных оленях? – поинтересовался Геннадий. – Нет? А вот среди нас, охотников за радиоактивностью, они знамениты.

Грузовик с контейнером теперь был освещен фарами, на его борт поднимались несколько человек в костюмах противорадиационной защиты. Перестраховщики, конечно. Геннадий ухмыльнулся, глядя на них.

– После Чернобыля вся популяция северных оленей в Швеции оказалась заражена цезием-137, – сказал он. – Уровень радиоактивности в пятьдесят раз превышает допустимую дозу. Прежде чем это установили, тонны оленьего мяса уже поступили в обработку на фабрики. Сейчас все это мясо хранится в холодильнике под Стокгольмом. В замороженном виде.

Так вот, вчера кто-то взломал холодильник и украл несколько туш. Думаю, предполагалось продать мясо на один из мясокомбинатов, а потом поднять грандиозный шум. Своего рода эффект грязной бомбы.

Человек, пришедший с Хитченсом, выругался.

– Отвратительно!

Геннадий рассмеялся.

– И глупо, – сказал он. – Стоит бросить хоть один взгляд на то, что осталось, и никто это мясо не купит. Но мы все равно их поймали, когда до норвежской границы оставалось несколько километров.

– Выследили?

На Хитченса это произвело впечатление. Геннадий пожал плечами; за ним закрепилась репутация авантюриста, и ему неловко было признаваться, что его пригласили сюда совсем не из-за его легендарных операций в Припяти и в Азербайджане. Нет, шведы связались с Геннадием, потому что несколько лет назад он некоторое время охотился в Китае на радиоактивных верблюдов.

Он небрежно спросил:

– Это платная консультация, верно?

Хитченс лишь снова показал кивком на фургон. Геннадий вздохнул и забрался в него.

По крайней мере здесь было сухо. Вдоль обоих бортов фургона тянулись скамьи, перегородка отделяла его от кабины шофера, посередине стоял узкий стол. Значит, грузовик для скрытного наблюдения. На одной скамье сидели мужчина и женщина, поэтому Геннадий сел напротив них. Желудок вдруг тревожно сжался. Он заставил себя сказать: «Привет!» Встреча с новыми людьми, особенно в обличье профессионалов, всегда вызывала у него неопределенный страх.

Хитченс и его спутник рухнули на скамьи и захлопнули дверцы. Геннадий услышал, как кто-то сел в кабину и ее дверь тоже закрылась.

– Моя машина, – сказал он.

Хитченс взглянул на своего спутника.

– Джек, позаботьтесь о счете мистера Малянова. Мы попросим кого-нибудь вернуть ее, – сказал он Геннадию. Фургон поехал, и Хитченс повернулся к остальным двум пассажирам. – Это Геннадий Малянов, – сказал он. – Наш специалист по радиоактивным материалам.

– Можете объяснить, в чем дело? – спросил Геннадий.

– Украденный плутоний, – без предисловий сказал Хитченс. – Двадцать килограммов. Дело немного крупней, чем ваши олени?

– Олени? – переспросила женщина. Геннадий улыбнулся ей. Она казалась здесь случайной гостьей. Лет тридцати пяти, серые глаза за очками в тяжелой оправе, каштановые волосы высоко зачесаны. Белая блузка с высоким воротником отделана кружевами. Этакий эталонный образец школьной училки.

У нее на шее висели на цепочке тяжелые медные карманные часы.

– Геннадий, это Миранда Вин, – сказал Хитченс. Вин кивнула. – А это, – продолжал Хитченс, – Фрагмент.

Человек, сидевший в углу фургона, покосился на Геннадия, но, казалось, был занят чем-то другим. Значительно моложе Вин, двадцати двух – двадцати трех лет. Очки точь-в-точь как у нее, только линзы слегка светятся. Геннадий неожиданно понял, что это прибор расширения реальности – миниатюрные компьютерные экраны, накладывающие дополнительную картину на все, что человек видит через них.

Очки Вин не светились; это, вероятно, означало, что сейчас они выключены.

– Миранда – антрополог и культуролог, – сказал Хитченс. – С ней вы будете работать теснее, чем с остальными. Несколько недель назад она обратилась к нам с проблемой…

– И никакой помощи пока не получила, – сказала Вин, – зато возникли новые обстоятельства.

– Возможно, связанные с плутонием, – сказал Хитченс, коротко кивая в сторону Фрагмента. – Расскажи Геннадию, откуда ты, – попросил он молодого человека.

Фрагмент кивнул и неожиданно улыбнулся.

– Сбежал из Силении, – сказал он.

Геннадий внимательней посмотрел на него. Акцент похож на американский.

– Силезия? – переспросил он. – Вы чех?

Миранда Вин покачала головой. Геннадий заметил у нее в ушах маленькие круглые серьги.

– Силения, а не Силезия, – сказала она. – Силения – женское имя, но в данном случае это место. Страна.

Геннадий нахмурился.

– Правда? Где же?

– Это, – сказал Лэнс Хитченс, – вам и предстоит, в частности, выяснить.

Фургон двигался на восток к Стокгольму. В голове у Геннадия возникло множество обычных вопросов, например «если вы хотите узнать, где Силения, почему бы просто не спросить Фрагмента?», но Хитченс как будто не собирался отвечать на них.

– Миранда вам все объяснит, – только и сказал Хитченс. И заговорил о плутонии, очевидно, украденном много лет назад. – И его все время перепродавали, – сказал Хитченс с иронической гримасой. – А также контрабандой перевозили с места на место. Но после того как по американцам был нанесен удар, на всех границах и во всех портах стали появляться все более совершенные приборы обнаружения. Первоначально плутоний был в четырех больших слитках, но покупатели и продавцы стали делить их на части и перево зить порознь. Хотя продавали все целиком, почему мы и можем пока за ним следить. Но его продолжают дробить все мельче, опережая современную технологию обнаружения. Мы взяли Фрагмента с одной из таких частей, но он всего лишь перевозчик и согласился помочь нам.

Теперь плутоний разделен на сто с лишним частей, и новый покупатель хочет их все объединить. Части продолжают перемещаться, но сейчас мы в состоянии определить грамм, спрятанный в тонне свинца. И курьерам приходится все трудней.

Геннадий кивнул, обдумывая услышанное. Чтобы найти покупателя, нужно отследить хотя бы одну часть. Он снова посмотрел на Фрагмента. Теперь ему было ясно значение его странного имени.

– Итак, покупатель – из этой таинственной Силении? – спросил он.

Хитченс пожал плечами.

– Возможно.

– Тогда я снова спрошу: раз уж Фрагмент согласился сотрудничать, почему бы ему просто не рассказать, где это? И почему американцы, которых предположительно не существует, не увезли его к себе и не выпотрошили где-нибудь?

Хитченс сухо рассмеялся.

– Это не так-то легко, – сказал он. – Фрагмент, наклонись немного вперед. – Молодой человек повиновался. – Поверни голову.

Геннадий увидел в ушах Фрагмента крошечные затычки-наушники.

– Перед вами аутист с серьезными проблемами в развитии. Его зовут Данаил Гаврилов, – сказал Хитченс. – Он не говорит по-английски. Однако он прекрасно воспроизводит то, что слышит, и кто-то научил его языку жестов, и он способен повторять жесты и выражение эмоций, даже очень сложные.

– Фрагмента в этом фургоне нет, – сказал Фрагмент.

У Геннадия волосы на голове встали дыбом. Ему вдруг захотелось отвести взгляд от светящихся стекол очков Данаила Гаврилова.

– В стеклах очков камеры, – с трудом выговорил он, – да, конечно. И микрофоны. Разве вы не в состоянии отследить сигнал? – спросил он Хитченса.

Человек из Интерпола покачал головой.

– Сигнал проходит два-три узла в обычной сети и переходит в лабиринт анонимных ботнетов.

Геннадий задумчиво кивнул; он встречался с подобным и раньше и понимал теперь, как трудно отследить сигналы, входящие в голову Фрагмента и выходящие из нее. Тот, кто управлял Гавриловым, по крайней мере в данный момент был неуязвим.

Пока они ехали, дождевые тучи рассеялись и в заднем окне фургона показалось светлое небо, даже почти в полночь окрашенное в янтарный и розовый цвета.

– Насколько вы сейчас заняты? – спросил Хитченс. Геннадий посмотрел на него.

– Полагаю, работа отнимет много времени?

– Надеюсь, нет. Нам нужно найти плутоний. Но мы не знаем, долго ли Фрагмент будет нам помогать. Он в любой миг может исчезнуть… так что, если вы возьметесь за дело немедленно…

Геннадий пожал плечами.

– Мне не нужно кормить кошку… или еще кого-то. Я привык к оперативной работе, но… – Он постарался придумать самую успокаивающую шутку. – Но за моей работой никогда еще не наблюдал антрополог.

Вин побарабанила пальцами по узкому столу.

– Не хочу быть невежливой, – сказала она, – но поймите – я здесь не из-за вашего плутония. Признаю, что это важно, – торопливо добавила она, подняв руку. – Просто вы должны знать, что у меня иная цель.

Он снова пожал плечами.

– Ладно. Какая?

– Мой сын.

Геннадий уставился на нее, не зная, что сказать, и наконец пожал плечами и улыбнулся. Вин начала что-то говорить, но тут фургон остановился у одного из лучших отелей Стокгольма.

Остаток ночи ушел на переезд и подготовку: Геннадий катался по городу, перевозя вещи из своего скромного жилища. Его поселили на одном этаже с Вин и Хитченсом, хотя где поселился Фрагмент и спит ли он вообще, Геннадий не знал.

Он был слишком взбудоражен, чтобы уснуть, и потому долго прочесывал Сеть, пытаясь найти хоть какое-то упоминание о своих оленях и о происшествиях этого вечера. Пока ничего не появилось, и он в конце концов устал и уснул.

В восемь утра в дверь постучал Хитченс. Он с Вин и Фрагментом завтракал в номере в конце коридора. Когда Геннадий вошел, Фрагмент посмотрел на него.

– Доброе утро, – сказал он. – Надеюсь, вы хорошо спали.

Геннадию вспомнилось выражение «мурашки по телу». Он ответил какой-то банальностью. Фрагмент улыбнулся – хотя, конечно, улыбался вовсе не Данаил Гаврилов. Геннадий подумал, замечает ли Фрагмент происходящее или обнаружил, что следовать командам кукловода – самый простой способ справляться со сложным и запутанным устройством человеческого общества.

Перед сном Геннадий поискал сведения о людях вроде Фрагмента. Стенли Мильграм называл таких, как Гаврилов, «сираноидами» – пользуясь именем Сирано де Бержерака. Он был гораздо больше, чем кукла, но гораздо меньше, чем актер. Впрочем, кем бы он ни был, он с явным удовольствием уплетал яйца побенедиктински.

– Чем займемся сегодня? – спросил Геннадий Хитченса.

– Начнем, как только вы поедите и придете в себя.

Геннадий посмотрел на Вин.

– Начнем? С чего же это мы начнем?

Вин и Хитченс переглянулись. Фрагмент улыбнулся; неужели кто-то в другой временной зоне приказал ему это сделать?

Геннадий пребывал не в лучшем расположении духа: ему упорно казалось, что он вот-вот вспомнит какую-то подробность вчерашних событий, которая придаст смысл происходящему. Но хотя кофе его подбодрил, он ничего не мог вспомнить. К тому же ему не терпелось просмотреть новости – что говорят об оленях.

Миранда неожиданно сказала:

– Хитченс поведал вам о своих трудностях. Пожалуй, пора и мне рассказать о своих.

Она порылась в сумке у своих ног и достала электронный блокнот. Устройство величиной с четверть листа, триста гибких страниц электронной бумаги; можно извлекать любую страницу. Она принялась листать блокнот, и Геннадий увидел, что листы заполнены рукописными заметками, фотографиями и веб-страницами, все это по краям обрамляла красная линия. Виртуальные страницы были гораздо больше физической рамки, через которую вы на них смотрели; Миранда продемонстрировала это, проведя пальцами по странице, отчего та сдвинулась к краю и исчезла. Слова и рисунки продолжали двигаться, пока она снова не коснулась страницы пальцем, останавливая движение.

– Вот.

Она показала Геннадию.

В центре страницы находилось электронное письмо обычного формата.

«Мама. Я знаю, ты предупреждала меня, чтобы я не покидал Каскадию, но Европа такая изумительная! Везде, где я побывал, признают наше гражданство. А ты знаешь, как я люблю сельскую местность. Я встретил много знакомых, и все удивлялись, как я вырос…»

Геннадий поднял голову.

– Вы из Городов?

Вин кивнула. Из какой бы страны она ни была, она приняла гражданство всемирной сети городов; все вместе эти города были могущественнее стран, в которых находились. Ее сын мог родиться где-нибудь в коридоре Ванкувер-Портланд-Сиэтл, который теперь называли просто «Каскадия», – или в Шанхае. Неважно; он имел право без проблем разгуливать и по этим мегагородам, и по многим другим. Но письмо свидетельствовало, что мать не зарегистрировала его гражданство ни в одном из государств, где располагались эти города.

Геннадий стал читать дальше. В письме говорилось:

«Вчера я познакомился с одним парнем. Его зовут Доджер, и он занимается пешим туризмом. Он сказал, что у него нет никакого другого гражданства, кроме гражданства виртуального мира, частью которого он является. Я не слишком ему поверил, но он прислал мне маршрут. По нему я обошел Рим, и до сих пор все было прекрасно. Вот несколько снимков».

Далее следовали снимки вполне обыденных улиц старого Рима.

Геннадий удивленно разглядывал их. Игры в виртуальную реальность чрезвычайно распространены; миллионы подростков по всему миру накладывают виртуальные фильтры и географическую информацию на реальную планету и создают сложные игры, подразумевающие путешествие с учетом отличительных особенностей местности. И интернет-гражданство тоже не было новостью. Все больше людей считали, что обладают двойным гражданством: какого-нибудь конкретного государства и гражданством онлайнового виртуального мира. А поскольку экономика виртуального мира оказалась мощнее экономики многих реальных государств, такое гражданство уже не воспринималось как игра или способ выделиться. Оно могло оказаться экономически более выгодным, чем ваше реальное гражданство.

И нетрудно было представить себе державу, целиком базирующуюся в виртуальной реальности. Поэтому Геннадий сказал:

– Не вижу тут ничего особенного.

– Прочтите следующее письмо, – сказала Вин.

Она откинулась на спинку стула и грызла ноготь, следя, как он читает что-то вроде цепочки электронных писем, размещенных на одной странице.

«Мама, правда, эти новые карты поразительны? Оверсэтч несравненно интересней реального мира. С ним не сравнятся даже фильтры Гонконга. Да и сама игра гораздо напряженней и интересней. Сегодня унес оттуда в бумажнике больше десяти тысяч сэтчмо. Конечно, их можно конвертировать только через анонимный портал в Болгарии, но все же можно. Думаю, это соответствовало бы примерно пятистам долларам, если бы мне хватило глупости обменять их. Оставаясь в виртуальной реальности, они стоят гораздо больше».

Вин наклонилась и пролистала несколько параграфов.

– Вот, – сказала она. – Две недели спустя.

Геннадий прочел:

«Оно 2.0» – фильтр, который в реальном времени преобразует реальность в понятия Оверсэтча. Поразительно интересно узнавать, что на самом деле происходит в мире! Оказывается, санотика вызвала рост напряжения в Европе. Санотика проявляется самыми разными способами – только представь, как будет выглядеть самоорганизующаяся катастрофа! И Оверсэтч, оказывается, реальный способ противостоять санотике. Всем этим Трептону, Аллегору и Силении».

– Силения, – сказал Геннадий.

Фрагмент выпрямился и посмотрел на книгу. Кивнул и сказал:

– Оверсэтч – врата в Силению.

– И ты там бывал? – спросил Геннадий.

Фрагмент улыбнулся.

– Я там живу.

Геннадий удивился. Некоторые слова показались ему знакомыми. Он, например, был отчасти знаком с концепцией географических фильтров, или матриц. Но все остальное ему ни о чем не говорило.

– Что такое санотика? – спросил он у Фрагмента.

Фрагмент расплылся в своей безумно самодовольной улыбке.

– У вас для этого нет языка, – сказал он. – Нужно говорить на «Оно 2.0». Но санотика – это то, что там реально происходит.

Геннадий бросил умоляющий взгляд на Лэнса Хитченса. Тот хмыкнул.

– Санотика может быть организацией, стоящей за кражей плутония, – сказал он.

– Санотика не организация, – возразил Фрагмент. – Как «Оно 2.0» – не набор слов.

– Как скажешь, – согласился Хитченс. – Геннадий, вам нужно ее найти. Миранда вам поможет, потому что хочет найти сына.

Геннадий попытался не терять нить разговора.

– И санотика, – спросил он, – находится в… далекой Силении?

Фрагмент презрительно рассмеялся. Вин раздраженно посмотрела на него и сказала Геннадию:

– Все не так просто. Вот, прочтите последнее письмо.

Она вытянула его со дна страницы.

«Мама, Силения – это «оно» совершенно нового уровня. И санотика тоже, потрясающая мысль. Без «оно», без слова и указания на то, что это обозначает, невозможно говорить об этих вещах. И даже невозможно их видеть! Сейчас я ежедневно вижу это – блуждающие города, страны, которые рождаются, чтобы, подобно однодневкам, прожить день на солнце и исчезнуть с наступлением темноты… Я больше не могу быть простым наблюдателем. Я больше не могу быть собой, иначе санотика победит. Прости, мама, я должен стать чем-то, что можно назвать лишь на «2.0». Силения нуждается во мне или в том, что я могу ей дать.

Позвоню».

Геннадий прочел письмо снова, потом еще раз.

– Что за ерунда, – сказал он. – Просто набор слов, но… – Он посмотрел на Хитченса. – Это «Оно 2 точка 0». Что это такое? Какой-то код?

Хитченс покачал головой. Он протянул Геннадию очки в тяжелой оправе, такие же, как у Вин. На дужках Геннадий увидел логотип «Адрианы АР», шведской компании, разрабатывающей программное обеспечение для игр в альтернативной реальности. Недавно эта фирма купила Гугл. У Вин очки тоже были этой фирмы, а вот на очках Фрагмента вовсе не было никакого логотипа.

Геннадий осторожно надел очки и нажал на оправу, активируя их. Немедленно примерно в двух футах перед ним появился холодный голубой прозрачный шар. Очки проецировали шар прямо на сетчатку; вокруг шара вращались многочисленные иконки и управляющие коман ды программ, которые мог видеть только он. Такие интерфейсы Геннадию были знакомы. Требовалось только посмотреть на нужную команду, и она меняла цвет. Потом, моргнув, он может активировать ее или стереть, посмотрев на что-нибудь другое.

– Стандартное программное обеспечение, – заметил он, разглядывая иконки. – Географические службы, Вики, социальные сети… А это что?

Хитченс и Вин надели свои очки, и Геннадий смог сделать иконку видимой для них, пальцами выхватив ее из воздуха. Конечно, он ничего не почувствовал, но смог поставить маленькое стилизованное «Р» на стол, чтобы все могли его разглядеть.

Данаил Гаврилов кивнул, повторяя довольную улыбку того, кто им управлял.

– Это ваша первая остановка, – сказал он. – Небольшое место, которое называется Ривет-Кутюр.

Хитченс извинился и вышел. Геннадий едва заметил это; он активировал иконку и слушал лекцию сногсшибательной молодой блондинки, не существующей в реальности. Он передвинул ее так, чтобы она стояла посреди комнаты, а Миранда Вин проходила через нее.

Эта красавица называлась «серлинг», то есть «рассказчица», и сейчас она рассказывала Геннадию об особенностях игровой виртуальной реальности под названием «Ривет-Кутюр».

Пока она говорила, камеры и пространственные датчики в очках Геннадия показывали, где он и что его окружает. И пока серлинг объясняла, что события Ривет-Кутюр разворачиваются в вымышленном времени – в 1880 году, которого никогда не существовало, – предметы в комнате постепенно менялись. Стены покрылись прозрачными, чуть мерцающими обоями в цветочек, лампы превратились в медные газовые рожки.

Миранда Вин в очередной раз прошла через девушку-серлинга, и Геннадию на секунду показалось, что игра преобразила и ее. И верно – ее блузка с высоким воротником и длинная юбка неожиданно стали казаться вполне уместными. Вздрогнув, он заметил, что ее серьги на самом деле небольшие шестеренки.

– Стимпанк сейчас не в моде, верно? – сказал он.

Вин обернулась и коснулась сережек. Она улыбнулась, и это была ее первая искренняя улыбка, которую Геннадий увидел.

– Мои родители были сторонниками нью эйдж, – сказала она. – Я в знак протеста присоединилась к стимовской группе. Мы носили кринолины и тесные корсеты, я собирала волосы в пучок и скрепляла его длинными булавками. А парни ходили в пенсне, надевали жилеты из ткани в «турецкий огурец»… все такое. Я давно отдалилась от этой культуры, но стиль мне по-прежнему нравится.

Геннадий обнаружил, что улыбается. Он понимал это стремление хоть чем-то выделиться из общества. Карманные часы, которые Вин носила вместо ожерелья, были своего рода талисманом, постоянным напоминанием о том, кто она и насколько уникальна.

Талисман Миранды был вещью из шестеренок и пружин, талисман самого Геннадия – местом; он помнил бетонные коридоры с каплями воды на стенах, темные нагревательные элементы разрушенных реакторов, источающие голубой свет пруды, куда были свалены использованные топливные стержни… неосвещенный коммерческий холодильник, в котором, словно ворох нелепых игрушек, нагромождено целое стадо замороженных северных оленей.

Ривет-Кутюр оказалось не слишком необычным местом. Такой же результат получают многие женщины, надевая под консервативный рабочий костюм изысканное дамское белье. Для тех, у кого нет подобного выхода, то же ощущение собственной тайной уникальности дают миры вроде Ривет-Кутюр. Дети, бродящие в одиночку по улицам Берлина или Миннеаполиса, в то же время идут рука об руку по туманным булыжным мостовым викторианской Атлантиды. Многие из них в свободное время разрабатывают новые подробности этих мест, создают одежду, творят историю Ривет-Кутюр. Это не просто игра, и она распространена по всему миру.

Миранда Вин подтащила свои сумки к выходу, и Фрагмент открыл для нее дверь. Они повернулись к Геннадию, который все еще сидел за опустевшим столом.

– Готовы? – спросила Миранда.

– Иду, – сказал он, встал и из Стокгольма шагнул в Атлантиду.

У Ривет-Кутюр – очаровательная легкость: обычно к тому, что видишь или слышишь, добавляются один-два мазка – довольно, чтобы придать оттенок необычности нормальным и привычным в прочих отношениях местам. В лифте очки Геннадия сделали флуоресцентное освещение похожим на свет свечей. В вестибюле поверх терминала, которым пользовался клерк на входе, нарисовался старинный кассовый аппарат. На улицах Геннадий слышал ржание лошадей и замечал в быстром потоке электрических автомобилей черные головы, встряхивающие гривами.

В Стокгольме и без того великолепие классицизма сочеталось с высоким модерном. Эти улицы когда-то действительно освещались газом, и многие из них по-прежнему оставались булыжными, особенно вокруг таких романтических местных достопримечательностей, как королевский дворец. Ривет-Кутюр приходилось не слишком стараться, чтобы добиться нужного эффекта, особенно когда начали появляться яркие, точно звезды, фигуры других играющих. Они видны были за километры, даже сквозь дома и холмы, что сильно упрощало встречу с ними. Правила игры запрещали некоторые виды связи – к примеру, в ней не было телефонов, но вскоре Геннадий, Миранда и Фрагмент уже сидели в кафе с двумя другими давними игроками.

Геннадий отдал инициативу Миранде, и та с воодушевлением погрузилась в обсуждение политики и истории Ривет-Кутюр. Она явно бывала здесь раньше, и ее интерес ко всем подробностям местной жизни объяснялся не только стремлением отыскать сына. Геннадий, пока она говорила, следил за ее руками, а ее кофе и шафрановая булочка остывали.

Агата и Пер легко разговорились с Мирандой, но с Геннадием держались настороженно. Его это устраивало, потому что он обычно с трудом общался с незнакомыми людьми. И поэтому, слушая, узнавал много нового.

Атлантида, входившая в Ривет-Кутюр, в то же время была общемировым городом. Его части располагались повсюду, но их местоположение менялось в зависимости от действий игроков. Вы могли сменить свое местоположение на соседнее, но при этом утрачивали прежнее. Как правило, это не представляло проблемы, хотя означало, что другие игроки могут возникать и исчезать, когда вы движетесь.

Игра была бесплатная. Удивительно, но не слишком. Бесплатных игр существовало множество, но мало настолько подробных и сложных, как эта. Геннадий предполагал, что за игрой стоят большие деньги, но было еще кое-что, не менее важное, – внимание огромного количества любителей.

Цель игры – приобретение власти и влияния в обществе Атлантиды. Ривет-Кутюр – игра политическая, и большинство ходов в ней совершается в беседах. Самым древним предком этой игры, вероятно, была настольная игра XX века «Дипломатия». Геннадий высказал эту догадку, и Пер улыбнулся.

– Да, настолка, – сказал он, – но скорее игра по почте вроде «Слобовии», в которой от вас требовалось написать рассказ, объясняющий ваш ход. Как и герои рассказов Слобовии, мы – дипломаты, куртизанки, воришки или члены правительства. Все коррумпированные, конечно, – добавил он и снова улыбнулся.

– И часто охотимся на новичков, – с усмешкой добавила Агата.

– А, да, – сказал Пер, будто что-то вспомнив. – У меня, у опального министра Пуддльглума Фудтакера, много врагов, и за всеми моими сторонниками ведется постоянная слежка. Вы должны передать этот дипломатический пакет одному из моих товарищей-заговорщиков. Если вы попадете в засаду и вас убьют, это не моя проблема. Но не забудьте при первых же признаках опасности уничтожить пакет.

– М-м, – сказал Геннадий, когда Пер передал ему завернутый в кусок сукна пакет размером с папку для файлов. – А как могут выглядеть первые признаки опасности?

Пер взглянул на Агату. Та поджала губы и посмотрела на потолок.

– Ну, например, незнакомый человек начнет к вам приставать, или группа людей преградит вам путь, – сказала она.

Пер подался вперед.

– Если вы мне поможете, – прошептал он, – вас ждет щедрая награда. У меня есть влиятельные друзья, и, когда я верну себе свой законной пост, я смогу способствовать вашей карьере.

Перу нужно было идти на работу (в реальном мире), поэтому они расстались, и группа Геннадия по голубой ветке метро проехала до станции «Радузет», которая преобразилась в фантастическую пещеру, освещенную свечами и полную неприметных незнакомцев в плащах с капюшонами. Поднявшись наверх, они быстро отыскали на узкой боковой улице душную маленькую маклерскую контору, в которой секретарша без вопросов приняла у Геннадия пакет. Она была в костюме «шанель», но из-под ее стола выглядывало высокое перо, и в ответ на любопытный взгляд Геннадия она протянула руку и показала ему нарядную викторианскую чайную шляпку.

Выйдя на улицу, Геннадий сказал:

– Кажется, тут большую роль играют костюмы. Я же неудачно одет.

Миранда рассмеялась.

– Ваш костюм вполне подходит. Не хватает только часов на цепочке и жилета. И вы станете франтом. А что касается тебя…

Она повернулась к Фрагменту.

– У меня много костюмов, – сказал сираноид. – Возьму один и присоединюсь к вам в отеле.

Он повернулся и начал уходить.

– Но… Подожди!

Геннадий пошел было за ним, но Миранда удержала его за руку. Она покачала головой.

– Он приходит и уходит, – сказала она. – И мы ничего не можем сделать, хотя, вероятно, люди Хитченса следят за ним. Вряд ли они чего-то добьются. Я уверена, что Фрагмент бывает только в виртуальных местах.

Геннадий видел, как сираноид исчез на станции в метро. И одновременно – из Ривет-Кутюр. Геннадий недовольно сказал:

– Давайте тоже ненадолго исчезнем. Я хотел бы взглянуть на своих оленей.

– Можете идти, – холодно сказала Миранда, – но я останусь. Я ищу сына, мистер Малянов. Для меня это не игра.

– Олени тоже.

Оказалось, ему не нужно было покидать Ривет-Кутюр, чтобы узнать последние новости. Много сообщений о раскрытии очередного террористического заговора и аресте террористов, но ничего об отдельных агентах, проводящих оперативную работу. Геннадий, который пережил всплеск славы после того, как несколько лет назад сорвал попытку взорвать саркофаг реактора в Чернобыле, считал, что это правильно. Сам он тогда взялся за эту работу потому, что на пустых улицах Припяти оставался совершенно один. И очень болезненно пережил телеинтервью и последующую известность, когда его начали узнавать на улице.

Они поискали для Геннадия одежду в стиле стим-панк. Геннадий страстно ненавидел походы по магазинам и стеснялся результатов, но Миранде как будто понравилось. Днем они встретили еще нескольких жителей Атлантиды, но он старался держаться в стороне, и за ужином Миранда спросила его, играл ли он когда-нибудь в ролевые игры. Геннадий рассмеялся.

– Да я постоянно этим занят.

Он назвал с полдесятка популярных онлайн-миров. В каждом у него было много аватаров, один из них жил уже десять лет. Его застенчивость удивила Миранду, и он объяснил, что аватары позволяют ему, не покидая дома, общаться с другими игроками. У него было множество тел, и играл он за персонажей обоих полов. Но разговор аватаров не сравнить с беседой с реальным человеком, даже в альтернативной реальности, такой, как Ривет-Кутюр.

– Сегодня это называют социофобией, – неохотно сказал он. – Но на самом деле я просто стесняюсь.

Миранда удивилась.

– О! – Наступила долгая пауза; пока она думала, он ерзал на стуле. – Может, вам лучше было бы удвоиться? – спросила она наконец.

– Как это?

– Ну, вы могли бы «оседлать» меня – как Фрагмент управляет Данаилом Гавриловым. Разумеется, только во время игровых контактов, – сухо добавила она.

– Все в порядке, – с досадой сказал он. – Я втянусь, вот увидите… Просто я думал, что сейчас буду в своей квартире. Не ожидал, что предстоит работа в такой дали и такая неопределенно длительная. И никакого представления о том, что будет дальше. Я даже не знаю, как расследовать то, что расследую. Кого расспросить? Все это мне непривычно, и требуется время, чтобы втянуться.

Ему не нравилось, что Миранда считает его кем-то вроде социального калеки, которого нужно подгонять. Ему предстояла работа, и он лучше всех знал, каковы ставки.

Потому что для большинства людей «плутоний» – просто слово, такое же, как слово «вампир». Мало кто держал плутоний в руках или видел результаты его действия. А Геннадий знал его цвет, вес, знал, как его можно использовать.

Он не позволит своим недостаткам помешать ему найти эту субстанцию, потому что сам факт, что плутоний кому-то нужен, уже катастрофа. Если Геннадий его не найдет, он каждое утро будет ждать, что включит новости и услышит, в каком городе он обнаружился – и сколько миллионов жизней унес.

Ночью он часами лежал без сна, пытаясь связать условия модной игры с жесткой контрабандной операцией, которую ему предстоит раскрыть и остановить.

Он решил, что действия Ривет-Кутюр весьма напоминают тайное общество. Первое взаимодействие, когда он передавал якобы дипломатический пакет от одного игрока другому, предполагало физический механизм передачи плутония. Когда после ужина он поговорил об этом с Хитченсом, агент Интерпола подтвердил его подозрения.

– Мы абсолютно уверены, что организованная преступность начала использовать подобные игры для переправки разных вещей. Например, наркотиков. Можно использовать двух никак не связанных друг с другом людей в качестве курьеров для того, чтобы отдавать или получать посылку, можно даже организовать целую цепь таких передач. Каждый шаг может составлять несколько километров и быть пешим – при этом все наше оборудование обнаружения бессильно. Один игрок может перенести пакет через границу, а другой потом найдет его по координатам джи-пи-эс. Кошмар.

Но Ривет-Кутюр – только ворота или дорожный указатель на пути в «далекую Силению». Между Ривет-Кутюр и Силенией находится место, откуда сын Миранды посылал бо льшую часть своих электронных писем. Он называл это место «Оверсэтч».

Если Ривет-Кутюр подобна тайному обществу, действующему в нормальной культуре, тогда Оверсэтч – тайное общество второго порядка, существующее только в культуре Ривет-Кутюр. Заговор внутри заговора.

Хитченс признался, что ненавидит игровую альтернативную реальность.

– Они уничтожают все усилия структур безопасности, прилагаемые после одиннадцатого сентября. Просто разрушают их. Потому что вы стали никем – дьявольщина, вы можете завести себе в такой игре множество персоналий, играющих одну роль, переселяясь в них из одного в другого. География утратила значение, индивидуальность превращается в шутку – все на планете становятся подобными Фрагменту. Как в таких условиях раскрыть заговор?

На следующее утро Геннадий рассказал об этом Миранде, и та серьезно кивнула.

– Вы наполовину правы, – сказала она.

– Только наполовину?

– В играх происходит слишком многое. Если вы готовы, возможно, сегодня мы это увидим.

Он был готов. Новый наряд помогал ему не выделяться из толпы игроков. Он решил использовать это как стену между собой и другими аватарами. Он будет участвовать в игре в открытую, как часто делал это из безопасности своей комнаты. Во всяком случае, попробует.

Они хорошо провели день. Миранда с фанатичной решимостью, порожденной необходимостью найти сына, играла в эту игру уже несколько недель. Геннадий понял, что если разговаривает с незнакомцами на улицах от своего имени, то чувствует себя парализованным и не может играть, но, если он говорит от лица своего персонажа, сэра Артура Тоула, берет верх многолетний опыт игры. Они с Мирандой быстро создали сеть знакомств и взаимных обязанностей. Фрагмента они встречали каждый день или через день; любопытно, что Геннадий легко усвоил манеру обращения с ним Лэнса Хитченса; они встречались, Геннадий отчитывался, и его собеседник довольно кивал.

Люди Хитченса взяли Фрагмента, когда тот переносил кусок плутония. Вот почти все, что Геннадий знал о сираноиде, и почти все, что знал Хитченс, как утверждал он сам.

– Мы установили одно, – сказал Хитченс, когда Геннадий чуть надавил. – Его акцент. Данаил Гаврилов не говорит по-английски. Он болгарин. Но он точно воспроизводит английскую речь вплоть до акцента. Американского. Еще точнее, это Западное побережье. Штат Вашингтон или его окрестности.

– Что ж, кое-что для начала есть, – сказал Геннадий.

– Да, – согласился Хитченс, – но немного.

Геннадий знал, для чего Хитченс его нанял, и работал над этим. Но он все чаще думал, что каким-то образом – каким именно, он не мог понять, – его нанял и Фрагмент, и не только его, но все МАГАТЭ в придачу. Мысль была тревожная, но он не стал делиться ею с Хитченсом. Слишком уж она была безумная, чтобы говорить об этом.

Прорыв, обещанный Мирандой, не произошел ни в этот день, ни на следующий. Потребовалась почти неделя напряженной работы, прежде чем Пуддльглум Фудтакер встретился с ними за чаем и передал Миранде написанную от руки записку.

– Сегодняшние координаты «Бастиона грифа», – сказал он. – Еда там великолепная, а разговоры весьма полезны.

Когда Пуддльглум исчез за углом, Миранда развернула записку и испустила торжествующий крик.

– Я умница, – сказала она Геннадию. – Люди Хитченса не могли подобраться к этому месту.

– А что это? – спросил Геннадий. Он подумал о домах, где собирали плутониевую бомбу, или об изготовителях наркотиков, но она ответила:

– Это ресторан. Да, но ресторан атлантский, – добавила она, видя его разочарование. – Продукты поступают из Атлантиды. Здесь их готовят. И едят их только лишь жители Атлантиды. С точки зрения социологии это большой прорыв.

Она объяснила, что за участие в любом человеческом обществе надо платить и платой становятся своеобразные «членские взносы». Например, чтобы продемонстрировать приверженность некоторым религиям, нужно пройти особые обряды, или отказаться от своего мирского имущества, или оставить семью. Люди живут по строгим правилам, и чем строже и многочисленнее эти правила, тем устойчивее общество.

– Это безумие, – сказал Геннадий. – По-вашему выходит, что чем меньше у людей свободы, тем они счастливее.

Миранда пожала плечами.

– Вы обмениваете некоторые менее ценные для вас источники счастья на один большой, более ценный. В игре типа «Ривет-Кутюр» главное – подняться в иерархии общества как можно выше. Мы поднялись на уровень выше, туда, где для нас открыт «Гриф».

Он посмотрел на нее.

– Почему это так важно?

– Потому что Фрагмент сказал мне: «Гриф» – это путь в Оверсэтч.

Они вернулись в отель, чтобы переодеться. Для посещения «Грифа» требовалась более официальная одежда, и Геннадий впервые примерил весь набор регалий Ривет-Кутюр. Откровенный стимпанк. Миранда купила ему тесный костюм в тонкую полоску, на черном жилете был вышит дракон. Он надел два пояса: обычный и кожаный инструментальный, со множеством петель и карманов, свисающий с бедер. Еще Миранда приобрела для него черный котелок и велела набриолинить волосы и зачесать их назад.

Геннадий чувствовал себя ужасно неловко. Когда он вышел, Миранда ждала его в корсете, который казался чугунным, и длинной черной юбке. Из-под юбки виднелись тяжелые черные башмаки. Миранда повертела казавшийся старинным зонтик и улыбнулась Геннадию.

– Настоящий русский джентльмен, – сказала она.

– Украинский, – напомнил он, и они отправились в «Бастион грифа».

Очки Геннадия отфильтровывали спектр электрического освещения. Точно так же микрофоны в ушах устраняли все обычные городские шумы, заменяя их шумами Атлантиды. Они с Мирандой шли по преобразившемуся городу, и, казалось, не было никакой необходимости торопиться здесь, где лучился мягкий янтарный свет уличных фонарей, в отдалении слышалось лошадиное ржание и присутствовал вездесущий треск цикад.

Свернув за угол, они оказались у «Грифа» – это было скорее кафе на открытом воздухе, чем ресторан. На секунду приподняв очки, Гриффин увидел, что на самом деле это переулок между двумя небоскребами, но в Ривет-Кутюр эти здания казались темными каменными чудовищами, украшенными горгульями, а виртуальные деревья закрывали небо. В реальности кафе отделяли от улицы матерчатые ширмы, но здесь высились каменные стены, и над входом был вырезан гриф.

На столах стояли лампы с бумажными абажурами; нарядно одетый официант провел их к столику, за которым – оба нисколько не удивились – сидел Фрагмент. Сираноид пил минеральную воду, вращая ее в стакане в подражание сидевшей за соседним столиком паре.

– Добро пожаловать в Атлантиду, – сказал Фрагмент Геннадию, разворачивавшему салфетку.

Геннадий кивнул; ему и в самом деле показалось, что он перенесся в какой-то параллельный мир, а не оставался в переулке в центре города.

Вернулся официант и перечислил особые блюда вечера. Он оставил меню, и, открыв его, Геннадий обнаружил, что все цены проставлены в игровой валюте – атлантидских динарах.

Он наклонился к Миранде.

– Игра-то бесплатная, – прошептал он, – но кто платит за все это великолепие?

Фрагмент услышал и рассмеялся.

– Я сказал: добро пожаловать в Атлантиду. У нас своя экономика, как и в Швеции.

Геннадий покачал головой. Он изучал игру и знал, что невозможно перевести динары ни в какую реальную валюту.

– Я хотел спросить, кто платит за мясо, овощи, за вино.

– Все это производят в Атлантиде, – сказал Фрагмент. – Если хотите заработать здесь реальную валюту, могу свести с теми, кто этим занимается.

Миранда отрицательно покачала головой.

– Мы хотим подняться на следующий уровень. В Оверсэтч, – сказала она. – Ты это знаешь. Почему ты не отвел нас прямо туда?

Фрагмент пожал плечами.

– Я пытался провести туда людей Хитченса. Они не смогли туда попасть.

– Насколько я понял, Оверсэтч – это нечто вроде виртуальной игры внутри Ривет-Кутюр, – предположил Геннадий. – Так что нужно узнать правила, людей и обстановку в Ривет-Кутюр, прежде чем попасть в метаигру.

– Да, отчасти так, – согласился Фрагмент. – Но Ривет-Кутюр – это матрица, карта поверх карты. Оверсэтч – совершенно новая карта.

– Не понимаю.

– Я покажу. – Подошел официант, и они сделали заказ. Потом Фрагмент встал. – Пойдемте. За рестораном есть небольшой магазин.

Геннадий пошел за ним. За перегородкой с вьющимися растениями стояли несколько торговых киосков, заваленных всевозможным товаром. Много одежды в стиле Атлантиды, сшитой как будто вручную. Различные безделушки, часы и серьги, как у Миранды.

– Сюда, – сказал Фрагмент и провел Геннадия к самой задней стойке.

Он взял круглые, похожие на старинные очки.

– Примерьте.

Геннадий надел очки и, когда глаза привыкли, увидел знакомое свечение: загружался интерфейс виртуальной реальности.

– Они…

– Такие же, как вы носили, – кивнул Фрагмент, – но с некоторыми дополнениями. Сделаны исключительно на 3D-принтерах и вручную и предназначены для жителей Оверсэтча и их друзей. База данных связана с обычными интернет-протоколами, это называется туннелированием.

Фрагмент купил две пары очков у улыбающейся пожилой женщины за прилавком, и они вернулись к столику. Миранда болтала с жителями Атлантиды. Когда она вернулась, Фрагмент протянул ей очки. Она молча надела их.

Вечер прошел без происшествий, хотя различные игроки из Ривет-Кутюр то и дело подходили к ним и обменивались слухами и новостями. Сюда приходили из-за приятной атмосферы и хорошей еды, но также чтобы приобрести связи, которые помогут продвижению в игре.

После того, как все поели, Фрагмент положил на стол виртуальные деньги и, когда подошел официант, сказал:

– Поблагодарите шеф-повара.

– Спасибо.

Официант поклонился.

– Даме очень понравилось, и она и ее спутник хотели бы больше узнать о том, откуда появились их блюда.

Фрагмент отвернул лацкан пиджака и показал красивую маленькую булавку в форме шестеренки. У официанта округлились глаза.

– Конечно, сэр, конечно. Идемте за мной.

Он провел их мимо киосков в глубину ресторана, где повара трудились у переносных походных плит, которые казались совсем обычными. На улице стояло несколько машин и доставочных фургонов без обозначения транспортной компании. Задние двери фургонов были открыты, позволяя увидеть множество пластиковых контейнеров с продуктами.

Официант поговорил с мужчиной, разгружавшим один из фургонов. Тот хмыкнул.

– В таком случае помогите мне, – сказал он Геннадию.

Геннадий вынес из фургона поддон с булочками, и мужчина сказал:

– Мы сами все выращиваем. Сейчас, когда в моде всякие новые словечки, это называется «вертикальные фермы». Но, когда я начинал, это были просто грядки, и на них выращивали марихуану. Ха! – Он хлопнул Геннадия по плечу. – Нужна организованная преступность, чтобы начать сельскохозяйственную революцию. Они усовершенствовали искусство выращивать, а мы используем его, чтобы растить помидоры, зеленые бобы и еще много всякого, что только можно вообразить.

Геннадий взялся за другой поддон.

– Так что, вокруг города есть дома, где выращивают овощи?

Мужчина пожал плечами.

– Пара подвалов. В основном мы растим все в открытую, на бульварах, в парках, на крышах, на карнизах высоких зданий… в любом городе найдутся целые гектары неиспользуемой земли. Можно как-нибудь приспособить к делу.

Разгрузив поддоны, Геннадий увидел, что Фрагмент манит его от другого фургона. Они с Мирандой подошли и увидели, что в фургоне не продукты, а разное оборудование.

– Что это? – спросила Миранда.

Геннадий присвистнул.

– Да это настоящая фабрика!

Перед ними был промышленный 3D-принтер, достаточно сложный, чтобы производить электронное оборудование, а также болты, провода и вообще все, что указано в файле описания трехмерного образа. Здесь был также трехмерный сканер с лазером с несколькими головками: лазерной, высокочастотной и рентгеновской. Геннадий знал, что подобные приборы используют при поиске изотопов в контрабандных контейнерах. Они могли оцифровать почти все, от украшений Миранды до бытовых электронных приборов, а принтер – напечатать почти точную копию, соответствующую созданному файлу образа. При помощи сканирования он способен был воспроизводить электронные приборы не сложнее тостера, но при добавлении стандартных интегральных схем мог сделать все что угодно, от сотовых телефонов до беспроводных роутеров и, конечно, очков виртуальной реальности.

Фрагмент улыбался, любовно глядя на устройство.

– Эта малютка способна воспроизвести даже себя, воссоздавая собственные компоненты. Вся разработка имеется в открытых источниках.

Миранда заметно удивилась.

– Ривет-Кутюр ни в чем подобном не нуждается, – сказала она.

Фрагмент кивнул.

– А вот Оверсэтч – совсем другое дело.

Он пошел в сторону ресторана, они, хмурясь, – за ним.

– А знаете ли вы, – неожиданно спросил Фрагмент, – что, когда провинции Римской империи бунтовали, они первым делом начинали чеканить свои монеты? – Геннадий приподнял брови, и немного погодя Фрагмент с улыбкой продолжил: – У Оверсэтча есть своя валюта, но что еще важней – там свое сельское хозяйство и своя промышленность; он выпускает одежду и разные мелочи для игроков, которые, в свою очередь, платят или работают на фермах. Для игроков это часть приключения.

Миранда покачала головой.

– Но я все равно не понимаю причины. Прежде всего почему вообще существует Оверсэтч? Ты говоришь, что это своего рода мятеж?

Они вышли из ресторана и зашагали в сторону отеля. Фрагмент долго молчал. Обычно он действовал в какой-то манере, засовывал руки в карманы или размахивал ими на ходу. Но сейчас он шагал как робот, и Геннадию пришло в голову, что его кукловод в эти минуты отсутствует или по крайней мере не обращает внимания на походку Фрагмента.

Через несколько минут сираноид снова поднял голову и сказал:

– Представьте себе, что в мире существует всего один язык. Вы думаете только на нем и потому считаете названия вещей единственно возможными. Вы считаете, что есть лишь один способ мироустройства, только один его вид. Или возьмем город… – Он широко развел руки, обнимая холодный вечер и рисунок освещенных окон на черных фасадах зданий. – В Интернете у нас огромные динамичные паутины связей, которые постоянно меняются. В один день возникают и исчезают мегакорпорации; люди за одну ночь становятся звездами и гаснут через неделю. Но внутри этого хаоса имеются водовороты и омуты, где формируется стабильность. Они называются аттракторами. Это узлы силы, но в нашем языке для них нет обозначения. Нужно новое слово.

Если вы будете снимать весь город, скажем, по секунде раз в год, вы увидите, что он эволюционирует точно так же. Город – это водоворот взаимоотношений, однако он меняется так медленно, что люди не способны управлять его течениями и силами.

Но если таков город, то почему не вся страна? Не вся цивилизация? Города и страны – это застывшие наборы отношений, будто карты связей социальной сети, сделанные из стали и камня. Нам эти карты кажутся такими огромными и неподвижными, что направляют нашу жизнь, и мы несемся по ним, как мошки, подхваченные ураганом. Но они не обязательно должны быть такими.

Геннадий слегка запутался, но Миранда понимающе кивала.

– Интернет-страны ломают традиционные границы, – сказала она. – Ты можешь жить в Монголии, а твой ближайший сосед по сети – в Лос-Анджелесе. Прежние географические ограничения здесь больше неприменимы.

– Точно так стала единым городом Каскадия, – сказал Фрагмент, – хотя до сих пор считается, что это города Сиэтл, Портленд и Ванкувер, вдобавок расположенные в двух разных странах.

– Хорошо, – раздраженно сказал Геннадий, – значит, Оверсэтч – еще одно онлайн-государство. И что?

Фрагмент показал на горизонт. В реальности там было только черное небо, но в Ривет-Кутюр облака пронзали огромные шпили собора.

– Существующие онлайн-государства копируют медлительность реального мира, – сказал он. – Правда, они создают новые карты, но эти карты так же статичны, как старые. Этот собор существует здесь с начала игры. Никто не переместит его, потому что это нарушит законы альтернативного мира.

В Оверсэтче дома и улицы возникают и исчезают в секунды. Это не новая, начерченная от руки карта мира. Это динамичная, меняющаяся карта Интернета. Она миг за мигом отражает реальность мира. И оставляет на месте вот этого, – он хлопнул по стене небоскреба, мимо которого они проходили, – груды пыли.

Они подошли к другому переулку, темному во всех мирах. Фрагмент остановился.

– Вот мы и пришли, – сказал он. – Хитченс и его ребята не смогли пройти этот пункт. Заблудились в лабиринте. Я знаю, что вы готовы, – сказал он Миранде. – Вы здесь уже давно. Что касается вас, Геннадий… – Он потер щетину на подбородке. Это настолько не вязалось с Фрагментом, что у Геннадия пробежал холодок по спине: в этом жесте не было ничего от Фрагмента. – Могу только сказать, что вы должны войти в Оверсэтч вместе. В одиночку вы сделать этого не можете.

Он встал в стороне, как зазывала, загоняющий деревенщин в ярмарочный балаган.

– Вот дорога в Оверсэтч.

В переулке не было ничего, кроме темноты. Геннадий и Миранда переглянулись. Потом, не совсем рука об руку, но плечом к плечу шагнули вперед.

* * *

Геннадий лежал с закрытыми глазами, чувствуя, как медленно покачивается под ним корабль. Гул далеких двигателей заполнял палубу; звук был таким постоянным, привычным, что Геннадий больше не замечал его. Он не спал, но с некоторым отчаянием пытался напомнить себе, где находится – и что предположительно должен делать.

Трудно представить себе, что всего шесть недель назад он подписал контракт с Интерполом. Все нормальные ориентиры с тех пор утратили смысл. Даже финансовые часы, отсчитывавшие время от чека до чека, от счета к счету, отказали. Он уже несколько недель совсем не думал о деньгах, потому что здесь, в Оверсэтче, в них не нуждался.

Здесь, в Оверсэтче… Увы, даже в этом «здесь» разобраться было чрезвычайно трудно. Он должен был четко это усвоить в первую же ночь, когда они с Мирандой прошли по темному переулку и постепенно начали различать слабо светящуюся виртуальную дорогу. Дорогу они видели оба и потому могли по ней идти. Фрагмент с ними не пошел, поэтому на ходу они беседовали о нем. А затем, когда дорога наконец вывела их на освещенные улицы Стокгольма, Геннадий обнаружил, что Миранды с ним нет. Вернее, она была рядом, но виртуально, а не физически. Дорога, по которой они шли, на поверку оказалась двумя схожими дорогами, но ведущими в разные стороны.

Поняв, что произошло, Геннадий повернул, собираясь пройти назад по своему пути, но опоздал. Виртуальная дорога бледным свечением показывала отрезок перед ним, но позади ее уже не было.

– Мы должны идти вперед, – сказала Миранда. – Я должна – ради сына.

Геннадию стоило только снять очки, и он вернулся бы в реальный мир, так почему же он вдруг так испугался?

– Ваш сын, – недовольно сказал он. – Вы вспоминаете о нем только в такие вот странные минуты, но никогда ничего не рассказываете. Вы словно ему не мать.

Она долго молчала, но наконец сказала:

– Я не очень хорошо его знаю. Это ужасно, но… его вырастил отец. Геннадий, я пыталась наладить с ним отношения. Мы с ним общались в основном по электронной почте, но это не значит, что он мне безразличен.

– Ладно, – со вздохом ответил он. – Простите. Так что нам теперь делать?

– Идти дальше, полагаю.

Они пошли вперед. Примерно полчаса спустя Геннадий оказался в районе, застроенном складами и старыми полуразвалившимися домами. Голубая дорога подвела их ко входу в основательное кирпичное здание и остановилась.

– Геннадий, – сказала Миранда, – моя дорога только что оборвалась у кирпичной стены.

Геннадий потянул за ручку, но металлическая дверь не поддалась. Над ручкой виднелся кодовый замок, но никакой кнопки звонка. Он постучал. Но никто не ответил.

– Что вы видите? – спросил он у Миранды. – Хоть что-то видите?

Оба искали какой-нибудь сигнал, и немного погодя она неохотно ответила:

– Здесь какое-то граффити.

– Что за граффити?

Стоя здесь, он чувствовал себя глупцом, балансирующим на краю бездонной пропасти.

– Цифры, – сказала она. – Написанные с помощью баллончика на стене.

– Перечислите их, – велел он.

Она назвала ему цифры, и он набрал их на кодовом замке.

Что-то щелкнуло, и дверь в Оверсэтч открылась.

Когда это произошло, перед Мирандой появилась новая тропа. Она зашагала по ней, и прошло больше недели, прежде чем Геннадий снова встретился с ней лицом к лицу. За это время они познакомились с десятками граждан Оверсэтча – от бывших школьных учителей до целого экипажа небритых сквернословящих рыбаков, разочаровавшихся программистов и исключенных из университетов студентов – и посетили несколько ферм и фабрик в параллельной реальности, настолько же далеких от Ривет-Кутюр, насколько Ривет – от обычного Стокгольма.

Граждане Оверсэтча предпочли от всего отказаться. И отказались не только от прежнего гражданства, как это сделала Миранда Вин, когда вышла замуж за инженера-механика из Каскадии. Ее муж возводил ветровые электростанции на склонах холмов и вершинах гор вокруг города, помогая городу полностью освободиться от реальной энергосистемы. Миранда же работала на одной из «вертикальных ферм» на городской окраине. Один абсолютно белый небоскреб, отданный под гидропонику, мог прокормить 50 000 человек, а в Каскадии высились десятки таких огромных башен. Каскадия полностью отвергла зависимость от североамериканской экономики, а Миранда – американское гражданство. По-своему это было очень логично – но ничуть не походило на Оверсэтч.

Если раньше Миранда и Геннадий передавали пакеты от одного риветского великого герцога другому, сейчас они играли в сложные финансовые международные игры для государств, не существующих в реальном мире, используя не существующие в этом мире валюты. У Оверсэтча была своя обширная экономика, собственные организации и международное право, но действовать они могли только в эфемерном мире, где узловые элементы часто возникали и исчезали в одну ночь. Организации, компании, города и государства – в Оверсэтче все они назывались «аттракторами». К ним сводилась вся сложная сеть человеческой деятельности, но в любой данный момент времени гибкие действия семи миллиардов человек, предпринимающих свои шаги наполовину независимо друг от друга, могли мгновенно изменить эти узлы до неузнаваемости. К концу дня Ай-би-эм могла прийти единой корпорацией, но в течение дня меняла свои международные границы; то же самое было справедливо по отношению ко всем остальным политическим и экономическим субъектам.

В Оверсэтче в отличие от других игр на карту наносились не только аттракторы. Существовала еще так называемая «моментальная карта», постоянно обновлявшаяся на основе интернет-анализа и показывавшая, в каком состоянии пребывает тот или иной действующий субъект в каждый данный момент. Именно эта карта называлась «Оно 2.0». Геннадий привык каждое утро просматривать список новых государств, которые все получали уникальные и неповторимые названия вроде «Дональд-Дакери» или «Брилбинти». Между этими временными объектами игроки Оверсэтча перебрасывали гигантские материальные и финансовые ресурсы. Когда в одной части мира день заканчивался, он начинался где-то в другом месте, и этот процесс продолжался непрерывно, хотя где-нибудь временные искажения мира могли непоправимо исчезнуть. Тогда на карте снова могла возникнуть Великобритания. А также Гугл и Евросоюз.

– Похоже на игру «Дипломатия», – заметила как-то Миранда, – только карта постоянно меняется.

Когда они не сосредоточивались на внешнем мире, Геннадий с Мирандой сканировали разные объекты и печатали их на 3D-принтерах Оверсэтча, или ухаживали за садами на крышах, или перегоняли фургоны с продукцией из одного тайного места в другое. Все, в чем они нуждались для выживания, производилось за пределами формальной экономики и вообще не требовало от нее ресурсов. Даже электричество, передвигавшее их фургоны, поступало от ветряков на крышах, созданных на 3D-принтерах Оверсэтча, которые сами были напечатаны на других принтерах. Оверсэтч разрабатывал брошенные территории, очищая их и добывая металлы и редкоземельные элементы. Тарелки на крышах домов принимали и передавали закодированную информацию – обычными информационными сетями Оверсэтч не пользовался. Эти автономные системы уходили далеко за пределы Стокгольма; в сущности, они пронизывали весь мир.

Примерно через неделю выяснилось, что гораздо легче и дешевле выписаться из отеля и снять квартиру в Оверсэтче; такие квартиры, как и все остальное в этом виртуальном мире, находились в самых неожиданных местах. Геннадий и Миранда переселились в Гётеборг, где им предложили просторное жилье в перестроенных судовых контейнерах у пристани – очень уютные, отапливаемые, с электричеством, со спутниковой связью и шестидесятиканальным телевидением (все, разумеется, изготовлено в Оверсэтче) отсеки.

Как-то ясным утром Геннадий отправился в стокгольмское кафе, куда его просил зайти Хитченс, и попытался описать свою новую жизнь человеку из Интерпола.

Хитченс не на шутку разволновался.

– Это фантастика, Геннадий, просто фантастика.

И он начал строить планы облав, с помощью которых преступников захватят с поличным и покончат со всей их сетью.

Геннадий смотрел на него, мигая, как сова.

– Возможно, я еще не вполне проснулся, – сказал он с самым сильным славянским акцентом, на какой только был способен, – но, кажется, эти люди ничего плохого не делают.

Хитченс поперхнулся, и Геннадий, подавив сарказм, постарался объяснить, что граждане Оверсэтча не делают ничего противоречащего шведским законам, – более того, они во всем скрупулезно придерживаются буквы закона. Они отказались от национальной и региональной экономики, а вместе с тем от общества потребления. Если им вдруг понадобятся деньги, чтобы заплатить за какую-то услугу в реальном мире, у них имелось достаточно инвестиций, недвижимости и тысяч других законных предприятий. Просто для выживания им ничего этого не нужно. Они платят традиционной экономике, лишь бы она оставила их в покое.

– К тому же, – добавил он, – Оверсэтч распространился по всему миру, как гигантская транснациональная корпорация. Обычно мы с Мирандой работаем вместе, но географически мы разделены… таково большинство их операций. Тут, в сущности, нет места, где возможно бы было провести облаву.

– Если они хотят, чтобы их оставили в покое, – нетерпеливо спросил Хитченс, – зачем им понадобился плутоний?

Геннадий пожал плечами.

– Я не нашел ни одного свидетельства, что за похищением плутония стоит именно Оверсэтч. Свои посылки они даже не запечатывают – я специально проверял и знаю, и постоянно ношу с собой счетчик Гейгера. Тот, кто перемещает плутоний, вероятно, использует Ривет-Кутюр. Вот там посылки запечатывают.

Хитченс постучал пальцами по желтой скатерти.

– Тогда на кого, черт побери, работает Фрагмент?

Вопрос намекал, что сам Хитченс об этом почти не думал (а вот у Геннадия он сидел в сознании постоянно), и это его глубоко встревожило. Что же это за люди такие, если слепо доверяют пойманному с поличным преступнику и не подумали, что он с самого начала мог быть двойным агентом?

Он сказал Хитченсу:

– Не думаю, что Оверсэтч – конечная цель Фрагмента. Помните, он сказал, что прибыл из какой-то «далекой Силении». Думаю, он хочет заманить нас туда.

Хитченс провел пальцами по волосам.

– Не понимаю, почему бы ему просто не сказать нам, где это.

– Потому что это не место, – с легким нетерпением сказал Геннадий. – Это протокол.

Некоторое время он пытался объяснить это Хитченсу, но только возвращаясь к себе в доки, вдруг понял сам. Несколько недель назад он вообще не понимал, что такое Оверсэтч. Вместе с тем бессмысленные и бездумные отношения в так называемом «реальном» мире начинали казаться ему все более сюрреалистическими. Почему люди по-прежнему ежедневно приходят на одно и то же рабочее место, если количество необходимых шагов, чтобы предлагать свои профессиональные услуги, практически свелось к нулю? Большую часть своих способностей люди могут сегодня применять гораздо эффективнее, но продолжают запирать себя в прокрустово ложе контрактов и трудовых договоров – отношений, которые, подобно существующим «во плоти» городам и государствам Фрагмента, сейчас превратились в реликты варварских времен.

Геннадий почти добрался до своего жилища в порту Оверсэтча, когда его очки негромко пискнули. На рабочем столе появился небольшой значок с надписью: «Входящий звонок. Вызывает Лэнс Хитченс».

Геннадий поднес палец к уху и сказал:

– Слушаю.

– Геннадий, говорит Лэнс. Новые события. Мы проследили за несколькими пакетами с плутонием в Ривет-Кутюр и считаем, что все они готовы к переправке за море.

Геннадий остановился.

– Вздор. Весь смысл разделения на части в том, чтобы легче было пронести их мимо сенсоров в аэропортах и на причалах. Если эта стратегия действует, зачем отказываться от нее?

– Возможно, они как-то почуяли, что мы за ними следим, и хотят доставить плутоний к конечной цели, прежде чем мы их задержим, – сказал Хитченс. – Мы знаем, где сейчас плутоний, – он в контейнере на корабле «Акира», который стоит в километре от вашего забавного маленького поселка. Не думаю, что это простое совпадение. А вы как считаете?

«Вот что имеют в виду, когда говорят «бесцеремонно ворвалась реальность», – подумал Геннадий.

– Нет, – сказал он, – это маловероятно. И что теперь? Облава?

– Нет, мы хотим выяснить личности покупателей на другом конце линии. Было бы достаточно проследить за контейнером. «Акира» идет в Ванкувер, и канадская конная полиция посмотрит, кто подберет контейнер, когда он прибудет.

– А это относится к их юрисдикции? – спросил Геннадий. – Не забудьте, Ванкувер – часть Каскадии.

– Не говорите глупостей, Геннадий. Во всяком случае, похоже, нам больше нет необходимости гоняться за «далекой Силенией». Можете возвращаться, и мы включим вас в одну из групп до окончания расследования. Деньги хорошие, и ребята в группе отличные.

– Спасибо.

«Евро», – подумал Геннадий. Он найдет им применение.

Хитченс повесил трубку. Геннадий мог развернуться и уйти из порта. Мог бы просто забыть про очки виртуальной реальности и получить честно заработанное в Интерполе. Но он пошел дальше.

Добравшись до лабиринта преобразованных контейнеров, Геннадий сказал себе, что просто хочет лично сообщить Миранде новости. Тогда они смогут вместе покинуть Оверсэтч. Но только… он понял, что она не захочет уйти. Она по-прежнему будет искать следы своего пропавшего сына, который общался с ней преимущественно электронными письмами, а теперь прекратил всякое общение.

Если Геннадий сейчас ее бросит, он проделает дыру в системе связей Оверсэтча. Сможет ли Миранда оставаться в Оверсэтче без партнера? Он не был в этом уверен.

Он открыл большую дверь судового контейнера – неотличимый от соседей, на самом деле тот был совсем другим, – и прошел по сухому, хорошо освещенному коридору в противоположный конец. Там он открыл другую дверь и вышел в огромный лабиринт коридоров и лестниц, врезанных в металл груды контейнеров. Миновал несколько других работников, поздоровавшись с ними, поднялся по легкой углеволоконной лестнице в просторную гостиную (на самом деле еще один корабельный контейнер), которую делил с Мирандой.

Фрагмент сидел в кресле и болтал с Мирандой, которая стояла за круглым столом в дальнем конце. Оба тепло поздоровались с вошедшим Геннадием.

– Как поживаете? – спросил Фрагмент. – Освоились наконец с Оверсэтчем?

Геннадий улыбнулся.

– Вполне, – сказал он.

– Готовы подняться на следующий уровень?

Геннадий осторожно прошел к другому креслу в этой длинной комнате.

– О чем речь?

Фрагмент энергично подался вперед.

– Дверь в Силению вот-вот откроется – сказал он. – И если мы хотим этим воспользоваться, нужно выступать сегодня же вечером.

– Мы? – переспросил Геннадий. – Разве вы не говорили, что вы из Силении?

– Из нее – да, – ответил сираноид. – Но не в ней. Я хочу туда вернуться по личным причинам. Миранде нужно найти сына, вам – плутоний. Все мы хотим туда.

Геннадий решил не говорить, что уже нашел плутоний.

– Что для этого потребуется?

– Ничего, – ответил Фрагмент, сцепляя пальцы и глядя поверх них на Геннадия. – Будьте в своей комнате в два часа. И убедитесь, что дверь заперта.

После этого таинственного инструктажа Фрагмент сказал еще несколько любезных слов и ушел. Миранда села, и Геннадий понял, что все еще стоит, крепко держась за спинку стула. Миранда спросила:

– Что с вами?

– Они нашли плутоний! – выпалил он.

У нее округлились глаза, потом женщина опустила взгляд.

– Значит, полагаю, вы уходите.

Он заставил себя сесть напротив нее.

– Не знаю… Не хочу оставлять вас один на один с этой загадочной Силенией.

– Мой Белый Рыцарь, – с усмешкой сказала она, но он видел, что ей приятно.

– Ну, дело не только в этом. – Он сцепил руки, не зная, как лучше выразиться. – Впервые в жизни я участвую в… в проекте… который создает что-то новое. На протяжении всей карьеры я лишь расчищал грязь, оставленную предыдущим поколением. Чернобыль, Хэнфорд, все эти крупные и мелкие аварии. А на все остальное, понимаете, культуру потребления, и телевидение, и кино, и игры – у меня на все это просто не было времени. Ну, может, за исключением игр. Но я ничего не покупал, понимаете? А вся наша культура построена на покупке товаров. Я никогда не был радикальным защитником окружающей среды, никогда не призывал вернуться «к земле», потому что безопасной земли, куда можно было бы вернуться, больше не существует, если не счистить с нее грязь. Выходит, я много лет жил в аду и не осознавал этого.

Теперь он смотрел ей в глаза.

– В Оверсэтче происходит очень многое, помимо игры в уклонение от налогов, не так ли? Люди, которые занимаются этим, говорят, что в одном и том же месте в одно и то же время может существовать не один мир, а сотни тысяч. Что уходить из двадцать первого века в фермеры или в горцы не обязательно. И они строят этот параллельный мир.

– Это первый такой мир, – согласилась она, – но, очевидно, не последний. Силения должна быть такой же, только гораздо более скрытной и независимой. Мир без мира. – Она покачала головой. – Вначале я не понимала, почему Джейк туда отправился. Но он всегда был похож на вас… не связан с определенным миром, не искал легких путей. Вообще не представляю себе его членом какого-нибудь культа.

Геннадий огляделся.

– Разве это культ? – спросил он.

Миранда покачала головой.

– Нас никогда не просили во что-то верить, – сказала она. – Перед нами просто открывали двери… одну за другой. – Она улыбнулась. – Разве вам хоть немного не любопытно, а что там за следующей дверью?

Он не ответил, но в два часа ждал в своей комнате, заперев двери. Пытался читать, слушать музыку, но время тянулось бесконечно, и в конце концов он просто ждал, все меньше веря, что что-то произойдет.

Когда на судовой контейнер с грохотом рухнуло что-то огромное, Геннадий вскочил и бросился к двери – но было поздно. Его комната, раскачиваясь (что вызывало у него морскую болезнь), поднималась в воздух, а когда ему наконец удалось подавить приступ тошноты, невидимый кран с глухим стуком опустил куда-то его контейнер.

Дверь по-прежнему была заблокирована. К тому времени как несколько часов спустя ее открыли, Геннадий уже смирился с мыслью, что ему предстоит умереть с голоду или от недостатка кислорода. Между тем контейнеровоз «Акира» уже давно был в пути; Геннадий лежал, закрыв глаза, и чувствовал, как корабль под ним медленно раскачивается. Не открывая глаз, он погружался в темноту, это был его личный «аттрактор», где он мог скрыться хотя бы ненадолго.

Но вот под кроватью послышался настойчивый электронный писк. Геннадий, не задумываясь, протянул руку, но помедлил. Потом, негромко чертыхаясь, надел очки.

В тот же миг вокруг возник Оверсэтч, сложный светящийся город, видимый сквозь стены судового контейнера. Сегодняшняя карта мира была устремлена к Китаю; почему это произошло, он поймет позже. А пока он пригасил поток подробностей и, когда город превратился в слабое сияние и негромкий шелест, встал и вышел из комнаты.

Его контейнер в числе многих модифицированных стоял на палубе «Акиры». В Оверсэтче контейнеры именовались «пакетами». У большинства пакетов были незаметные снаружи двери, так что, если поставить их рядом, можно было переходить из одного в другой, не выходя на палубу. Контейнер Геннадия стоял в ряду из десяти. Над ним и под ним были другие уровни, куда попадали через двери в полу и потолке контейнеров.

Все эти пакеты наряду с законно перевозимыми контейнерами предстояло выгрузить в месте назначения. В редких нелегальных операциях Оверсэтч взламывал существующую маршрутную систему перевозки контейнеров. Официально судовые контейнеры Оверсэтча не существовали. Когда их снимут с одного корабля, они рано или поздно окажутся на борту другого и отправятся другим маршрутом, точно как информационные пакеты в Интернете. Они перемещаются по системе, никогда не достигая пункта назначения, но регулярно встречаясь с другими и образуя временные сообщества, подобные этому, а затем рассыпаясь и преобразуясь, и создавая новые сообщества где-то еще. Все вместе они создают столицу Оверсэтча – город в вечном движении, постоянно перестраивающийся и почти всегда находящийся в международных водах.

Контейнер с плутонием находился в этом же жилом комплексе, но не был его частью. В него невозможно было попасть из других контейнеров. В него вообще невозможно было попасть. В первую же ночь на корабле Геннадий вышел на палубу и обнаружил его на самом верху груды. До него было не менее тридцати футов, и Геннадию потребовалось минут десять, чтобы с трудом до него добраться. Когда он наконец оказался возле него, у него отчаянно колотилось сердце. Что, если он упадет в темноте, на раскачивающемся корабле, в непредсказуемый ветер? Он осмотрел дверь контейнера, но та была заперта. На всех окружающих контейнерах стоял только штамп инспектора: контейнеры были пусты.

Больше он не пытался туда подняться, но продолжал наблюдать.

Исследуя лабиринт контейнеров Оверсэтча, он побывал в гостиных, столовых, химических туалетах и рабочих мастерских. Шведы, направлявшиеся в отпуск в Канаду, махали ему, здоровались и называли по имени; они уже явно выпили; он улыбался им и шел дальше. Многие просто неподвижно сидели в гостиных. Они работали, и он им не мешал.

Он добрался до своего обычного рабочего места, но Миранда, чье место было рядом, еще не появлялась. Поблизости сидела другая женщина, пила пиво и оживленно разговаривала с пустой стеной.

Где-то, может быть, на другом конце света, кто-то махал рукой и отвечал на ее слова. Женщина управляла своим собственным сираноидом.

Вчера Миранда и Геннадий побывали на автовокзале в Чикаго. Оба управляли сираноидами, но у Миранды это получалось гораздо лучше. Верхнюю часть его тела освещали инфракрасные лучи, что позволяло системе считывать его позу, жесты, даже тончайшие движения мимических мышц и передавать человеку на другом конце. Для Геннадия это было просто передвижением аватара в игровом мире. Физическим мастерством, необходимым для истолкования сигналов системы, был наделен сам сираноид, так что в этом отношении Геннадию было легче.

Но при этом ему приходилось регулярно сталкиваться с новыми людьми, и, хотя физически он находился от них за тысячи миль, при каждой новой встрече у него сводило желудок от необъяснимой тревоги.

На вокзале они с Мирандой занимались тем же, что проделывали поколения бесчисленных сводников, вербовщиков-проповедников и сексуальных хищников: изучали одиноких молодых людей, выходящих из автобусов. Их можно было узнать по осанке, по выражению лица, и Геннадий научился распознавать в них страх перед одиночеством в большом городе.

Сираноиды, которыми они с Мирандой управляли, выглядели весьма респектабельно. Вместе или порознь они заводили беседы с неуверенными в себе молодыми людьми и предлагали им работу. Оверсэтч набирал новых игроков.

Результаты впечатляли. Найди неуверенного в себе восемнадцатилетнего молодого человека или девушку, не имеющих ни профессии, ни социальных связей. Научи его быть сираноидом. Затем одень его в приличный костюм и отправь в деловой центр города. В разные дни им будут управлять разные люди: опытный и уверенный аудитор, частный сыщик, успешный торговец или архитектор-консультант, специализирующийся на строительстве больниц. Этот человек мог принимать участие во встречах, писать отчеты, перемещаться от одного контакта к другому и много раз за день менять личность. Ему требовалось только повторять слова, возникающие в его ушах, и исполнять команды тактильно-сенсорного интерфейса. Профессионал, управляющий сираноидом, мог создавать собственную сеть и с помощью разных сираноидов одновременно заниматься делами в разных городах. А сам сираноид, просто наблюдая за происходящим, очень многое узнавал о бизнесе и государственном управлении.

Геннадий создал собственную сеть сираноидов, с помощью которой контролировал хранилища радиоактивных отходов по всему миру. Молодым людям нужны были дипломы, и он и Оверсэтч оплачивали их обучение. А в свободные от занятий часы Геннадий отправлял их в хранилища представителями собственной, зарегистрированной на него консультационной фирмы. В этих кругах его имя имело вес, поэтому его молодых представителей (шестерых юношей и трех девушек) принимали охотно. И поскольку он ими управлял, они проявляли сверхъестественное мастерство, выявляя проблемы этих хранилищ и находя их решение. Все эти молодые люди быстро делали карьеру.

Геннадий устроился под невидимым лазерным душем и приготовился вызвать своих учеников. И в этот миг корабль слегка вздрогнул – легкое движение, но внутренний инженер Геннадия тотчас подсчитал необходимое для этого количество энергии. Очень большое.

Теперь он заметил, что комната слегка раскачивается. С «Акирой» такое происходило очень редко: корабль обладал не только огромной массой, но и стабилизирующими гироскопами.

– Вы это почувствовали? – спросил он у женщины рядом.

Та нажала кнопку «пауза», оглянулась и спросила:

– Что?

– Ничего.

Он вызвал программу, сообщавшую Оверсэтчу основные данные о судне. Они находились в Чукотском море, справа была Россия, слева – Аляска. Когда «Акира» пересекал Ледовитый океан, Геннадий спал; впрочем, смотреть было особенно не на что: океан окутывал туман. Теперь из Восточно-Сибирского моря приближался сильный шторм. На видео отображались низкие свинцовые тучи и море с гигантскими, увенчанными белыми шапками пирамидальными волнами. Поразительно, что он не почувствовал этого раньше. Переговоры по коммуникационной сети корабля шли осторожные, но сдержанные: такие бури на новых, свободных от льда арктических линиях случаются регулярно, как по часам. И этот шторм возник по расписанию, однако корабль намеревался идти прямо сквозь него.

Геннадий мысленно сделал пометку: подняться наверх и увидеть бурю своими глазами. Но пока он продолжал сидеть в кресле, дверь раскрылась и вбежала Миранда.

Она подбежала к нему, схватила за руку и спросила:

– Ты… ведешь?

– Нет, я…

Она заставила его встать.

– Я его видела! Геннадий, я видела Джейка!

Пол медленно накренился, Геннадий с Мирандой ухватились за стену, но комната выпрямилась.

– Вашего сына? Вы видели его здесь?

Она покачала головой.

– Нет, не здесь. И на самом деле я видела не его. Я хочу сказать… нет, слушайте, сядьте, и я вам расскажу.

Они сели подальше от женщины, продолжавшей вести сираноида. Корабельные контейнеры были довольно узкими, так что их ноги едва не соприкасались. Миранда наклонилась вперед, сцепила руки и улыбнулась.

– Это было в Сан-Паулу. Как вам известно, Оверсэтч поощряет участие в различных международных конференциях. На сей раз я управляла местным сираноидом, участником международного симпозиума по исчезнувшей культуре тропических дождевых лесов. Человек десять моих англоговорящих коллег собрались на отдельное заседание… разумеется, мне, вернее, моему сираноиду пришлось представляться постдоком из Бразилии… ну, вы понимаете, о чем я говорю. Меня они не знали. Но был среди них один парень… И каждый раз, как он со мной заговаривал, у меня возникало совершенно необъяснимое чувство. Что-то в выборе слов, в ритме речи, даже в жестах… и он тоже приметил меня.

Примерно полчаса спустя он перехватил мой взгляд, наклонился вперед и что-то написал на листочке из блокнота. Это очень несовременно, но никто ничего не сказал. Однако в конце совещания, когда все встали, он снова перехватил мой взгляд, скомкал листок и бросил в урну. Потом я потеряла его из виду, поэтому вернулась и подняла листок.

– И что на нем было?

К его удивлению, Миранда сняла очки и положила их на стол. Спустя мгновение он сделал то же самое. Миранда протянула ему свой ноутбук, которого он не видел с самого первого дня их встречи.

– Я вела в нем заметки, – прошептала она, – не в очках. На случай, если за нами следят. Мне пришлось сделать снимок через сираноида, но, как только смогла, я извлекла изображение и стерла его из очков. Вот что было на листке.

Геннадий посмотрел. И увидел «Силения. 64°58’ С, 168°58’ З».

А ниже маленькая фигурка, словно из палочек, с поднятой рукой.

– Вот, – сказала Миранда, показывая на рисунок. – Ребенком Джейк постоянно их рисовал. Я узнала бы его повсюду.

– Джейк руководил сираноидом на этой встрече? – Геннадий откинулся на спинку кресла и задумался. – Позвольте мне кое-что проверить. – Он снова надел очки и вызвал корабельную информационную сеть. – Если эти числа, – сказал он, – обозначают долготу и широту, то это почти точь-в-точь там, где мы сейчас находимся.

Она нахмурилась и сказала:

– Но как это возможно? Он хочет сказать, что Силения – какой-то подводный город? Быть того не может.

Геннадий неожиданно встал.

– Я думаю, он говорит о чем-то другом. Идемте.

Непредсказуемая качка корабля усилилась. Они с Мирандой, как пьяные, шатались от стены к стене, выйдя из комнаты и двигаясь по одному из длинных коридоров, пересекающих массу контейнеров. Другие прохожие передвигались так же неуверенно; шведы перестали пировать и сидели неподвижно, слегка позеленев.

– Я ежедневно проверял внешний… груз, – сказал Геннадий. – Если он направляется в Ванкувер, там его ждет целый полк конной полиции. И это заставило меня предположить, что они попробуют разгрузиться в пути.

– Не лишено смысла, – крикнула Миранда. Она начала отставать, далекий гул и грохот усилились.

– На самом деле нет. Груз запечатан и находится наверху – там, где перевозят пустые контейнеры. Но не на самом верху, так что будь вы хоть Джеймсом Бондом, а в вашем распоряжении вертолет с краном, стащить его с груды не удастся.

Они подошли к лестнице, и он начал пониматься. Миранда с трудом поспевала за ним.

– Может, у них есть потайная дверь? – спросила она. – Ну, как в наших контейнерах? Может, через нее легко проникнуть в другую часть контейнеров, такую же, как наша?

– Да, я думал об этом, – мрачно сказал он.

Геннадий поднялся по другой лестнице, которая закончилась тупиком в другом пустом грузовом контейнере; контейнер выглядел бы совершенно нормальным, если бы не эта лестница в центре пола. Было темно, только на потолке горели два светодиода, и Геннадию пришлось расставить руки по сторонам и осторожно двигаться ощупью. Теперь он слышал рев бури: он обрушивался словно со всех сторон сразу.

– В этой теории явный пробел, – сказал он, нащупывая защелку на внутренней двери контейнера. – Они неспроста поставили пустые контейнеры на самый верх груды.

Он отодвинул засов.

– Геннадий, меня вызывают, – сказала Миранда. – Это ты! Что…

Грохот бури заглушил ее слова.

Из угольно-черных туч шел косой дождь, тучи словно катились, как камни, по волнующейся поверхности моря. Ничего не было видно, кроме тьмы, дождя и скользкой металлической палубы, которую время от времени освещали молнии. Одна такая вспышка озарила водяную стену, вставшую рядом с кораблем. В следующее мгновение корабль подпрыгнул на волне, и Геннадий едва не упал.

Ему удалось ухватиться за поручень трапа. Теперь они находились высоко, на том уровне, где на палубе были нагромождены контейнеры. Сами контейнеры вздымались еще выше, по меньшей мере футов на сорок. Взглянув наверх, Геннадий заметил, что они опасно раскачиваются.

Он мало что видел и не слышал ничего, кроме рева бури. Достав очки, он надел их и связался с камерами системы безопасности корабля.

Одна из камер на надстройке смотрела в сторону контейнеров. Углы нескольких штабелей контейнеров казались неровными, словно их срезали.

Вернув очки в карман, он вставил наушники в уши.

– Геннадий, вы меня слышите?

Миранда.

– Я здесь, – ответил он. – Повторяю, они неспроста поместили наверху пустые контейнеры. Ежегодно за борт падает примерно пятнадцать тысяч контейнеров, в основном в такие бури. Но эти контейнеры почти всегда пустые.

– А этот не пустой, – сказала она.

Геннадий передвигался по палубе, крепко держась за поручень рядом с раскачивающейся грудой контейнеров. Оглядываясь, он видел, что Миранда упрямо следует за ним, но отставая на двадцать и более футов.

На мгновение молния осветила происходящее, стало светло как днем, и Геннадию показалось, что он кого-то увидел, хотя справа от них никого не могло быть.

– Вы его видели?

Он подождал, пока она его догонит, и помог перебраться. Оба промокли до нитки, вода была ледяная.

Ее очки усеивали капли воды. Почему она их не снимает? Ее губы шевельнулись, и он услышал:

– Видела что?

Услышал в наушниках, не снаружи.

Он попытался говорить более обычным тоном, словно вел непринужденную беседу: крик, вероятно, будет неуместен и спровоцирует раздражение.

– Кого-то на верху одной из груд.

– Позвольте высказать догадку: на груде с плутонием.

Он кивнул, и они двинулись дальше. И оказались уже почти рядом с грудой, когда корабль накренился особенно сильно, и Геннадий увидел над головой яркую вспышку молнии. Ударов он не слышал, потому что огни молнии вдруг запрыгали вдоль одной из мачт, а гром гремел непрерывно. Палуба продолжала крениться, черная вода кипела всего в нескольких метрах от него, и неожиданно три верхних слоя контейнеров соскользнули и посыпались в воду.

Они свалились единой сплошной массой, кроме нескольких упавших, как спичечные коробки, и вырвали перила и кусок палубы всего метрах в десяти от Геннадия и Миранды.

– Назад!

Геннадий толкнул Миранду к надстройке, но она замотала головой, продолжая цепляться за поручень. Геннадий выругался и повернулся: корабль вздыбился, потом начал крениться в противоположную сторону.

Один контейнер цеплялся за планшир, разрывая сталь, как тряпку, и выбивая струи искр. Когда корабль наклонился вправо, этот контейнер перевалился через борт и упал в воду. Других потерь не было, а оставшиеся в грудах держались как будто бы прочно. Геннадий предполагал, что обычно они выдерживали штормы и посильнее.

Обогнув штабель, он вышел к другому трапу. И, когда сверкнула молния, увидел, что там кто-то есть. Кто-то из команды?

– Геннадий, рад вас видеть, – сказал Фрагмент. Поверх матросского комбинезона на нем была желтая пластиковая каска и страховочный пояс для подъема на высоту. Очки, как и у Миранды, в каплях дождя.

– Здесь немного опасно, – сказал Фрагмент, подойдя ближе. – Мне-то все равно, мной хорошо управляют.

– Ты не из Силении, – сказал Геннадий. – Работаешь на кого-то другого?

– Он на стороне санотики, – сказала Миранда. – Не доверяйте ему, Геннадий.

– Этот плутоний необходим Силении, – сказал Фрагмент. – Для ее новых генераторов, только и всего. Это совершенно безопасно, но вы ведь знаете, что такие государства, как наше, не признаются законными официальными аттракторами. Мы бы не могли его купить.

Геннадий кивнул.

– Контейнеры нарочно уложены так, чтобы их можно было сбросить за борт. Буря создает прекрасную маскировку, но я готов ручаться, что где-то тут заложена взрывчатка на случай спокойной погоды. Все должно было произойти само собой. Тебе здесь быть совсем не обязательно.

Фрагмент поправил рюкзак на спине.

– Ну и что? – спросил он.

– Ты забрался наверх и открыл контейнер, – сказал Геннадий. – Плутоний здесь. Вот прямо здесь. – Он показал на рюкзак. – Следовательно, ты работаешь не на Силению.

Миранда положила руку ему на плечо. Она кивнула.

– Он с самого начала охотился за оставшимся плутонием, – крикнула она. – Использовал нас, чтобы выследить его и забрать для санотики.

Лицо Данаила Гаврилова было лишено всякого выражения, глаза скрывались за непрозрачными, в каплях воды линзами очков.

– Зачем же мне было ждать столько времени, чтобы забрать его? – спросил Фрагмент.

– Ты догадывался, что за контейнерами следят. Могу поспорить: ты заранее продумал, как отправить плутоний за борт, снабдив его радиомаяком – другим, не тем, что прицеплен на контейнере для отправки груза в Силению… Твой рюкзак будет плавать в двадцати футах под поверхностью, дожидаясь, когда его заберут.

Фрагмент выпустил моток тонкой проволоки, который держал в руке, и попытался схватить Геннадия.

Геннадий легко уклонился, протянул руку и сорвал с Данаила Гаврилова очки.

Сираноид отшатнулся, и у Геннадия появилась возможность вырвать у него из ушей наушники.

При свете молнии он впервые увидел глаза Фрагмента. Маленькие и пустые, они забегали в неожиданном смятении. Сираноид произнес что-то, похожее на вопрос, – по-болгарски. Потом поднес руки к ушам и отчаянно закричал.

Геннадий сделал выпад, пробуя ухватить Гаврилова за руку, но вместо этого схватился за плотный материал рюкзака. Гаврилов извернулся, скользнул по палубе, рюкзак соскользнул – и Гаврилов упал за борт.

Геннадий услышал крик Миранды, как эхо собственного крика. Они разом бросились к поручню, но увидели только черную воду с белыми шапками пены.

– Он погиб, – с неожиданным спокойствием сказала Миранда.

– Еще есть шанс! – крикнул Геннадий. Он побежал к ближайшему телефону, установленному под водонепроницаемым кожухом возле трапа. И уже почти добежал, но Миранда напала на него сзади и сбила с ног. Они покатились по палубе, остановились у края трапа, и Геннадий едва не выпустил рюкзак.

– Что вы делаете? – крикнул он ей. – Ради бога, он человек!

– Нам его не найти, – ответила она по-прежнему на удивление спокойно. Села. – Геннадий, простите, – сказала она. – Мне не следовало этого делать. Нет, замолчи, Джейк! Это неправильно. Мы должны попробовать спасти беднягу.

Она наклонила голову, прислушиваясь к кому-то, потом сказала:

– Он боится, что Оверсэтч выследят.

– Вами управляет ваш сын? – Геннадий покачал головой. – И давно?

– Только что. Он позвонил мне, когда мы выходили.

– Отпустите меня, – сказал Геннадий. – Я скажу, что мы «зайцы» – нелегально проникли на борт и спрятались между палубами. Я, черт возьми, следователь Интерпола, нас никто не тронет.

Он потянулся к телефону.

Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы дозвониться до удивленного экипажа, но, поговорив с ними, Геннадий повесил трубку и покачал головой.

– Не уверен, что они поверили мне настолько, чтобы прийти проверить, – сказал он. – Но они идут сюда, чтобы арестовать нас.

Дождь тек по его лицу, но он был рад, что очки Оверсэтча не меняют картину реальности.

– Миранда? Я могу поговорить с Джейком?

– Что? Конечно. – Она обхватила себя за плечи – от холода ее била сильная дрожь. Геннадий понял, что у него стучат зубы.

У него оставалось слишком мало времени до того, как реальный мир лишит его всякой возможности выбора. Он взвесил рюкзак, думая, какова будет реакция Хитченса, когда он расскажет эту историю, – и в то же время как обойти острые углы вопросов об Оверсэтче, когда будет давать показания.

– Джейк, – спросил он, – что такое Силения?

Миранда улыбнулась, но ответил Джейк:

– Силения не «что», как вам представляется, она не объект в традиционном смысле. И не реальное место. Просто… некоторые люди поняли: для того, чтобы описать, как устроен сегодняшний мир, необходим новый язык. Когда все становится гибким, как описывать это в прежних терминах?

Вы теперь понимаете, что города, страны и корпорации подобны устойчивым водоворотам в потоке перемен? Они аттракторы – состояния, в которых оказываются новообразования, которых тем не менее в любой данный момент может здесь не оказаться. А что, если и люди таковы? Представьте себе водителя, работающего на компанию, занимающуюся доставкой. Он едет по своему обычному маршруту, разговаривает с клиентами и доставляет пакеты, но вместо него то же самое мог бы делать другой водитель. Когда он на работе, он не сам по себе, он и есть компания. И возвращается к своей настоящей личности, только когда придет домой и снимет форму.

«Оно 2.0» позволяет нам вычленить эти временные состояния из постоянного потока. Это инструмент, который позволяет нам сосредоточиться на временных состояниях, когда очертания того, что мы считаем реальным, – стран и компаний, – расплываются. Если «Оно 2.0» может существовать для стран и компаний, то разве не может оно существовать для отдельных людей?

– Это и есть Силения? – сказал Геннадий.

Миранда кивнула, но Геннадий только покачал головой. И дело было не в том, что он не мог вообразить себе нечто подобное, представить существование такой проблемы. Джейк утверждал, что люди с некоторых пор вовсе не люди, что они играют роли, меняя их в течение дня и представляя силы, о существовании которых даже не подозревают. Личность может одновременно находиться в разных местах, как сам Геннадий и его аватары, его инвестиции, его электронная почта и веб-сайты, сираноиды, которыми он управляет. Он понял, что всю свою взрослую жизнь проводит именно таким образом, его личность размазывается по миру. В последние несколько недель этот процесс ускорился. Для людей вроде Джейка, родившихся и выросших в мире постоянных изменений, существование «Оно 2.0» и Силении вполне разумно. И может показаться даже обыденным и привычным.

Возможно, Силения и есть это новое «Оно». Но Геннадий слишком стар, слишком оброс привычками, чтобы говорить на этом языке.

– А санотика? – спросил он. – Это что такое?

– Представьте себе Оверсэтч, – ответил Джейк, – но без каких-либо нравственных ограничений. Представьте себе, что вместо создания новых карт здоровых человеческих отношений в вашем распоряжении есть «Оно 3.0», которое отыскивает катастрофы – точки и мгновения, когда правила нарушаются и возникают хаос и анархия. Представьте себе армию сираноидов, начинающих действовать в такие моменты, чтобы воспользоваться чужими несчастьями и болью. Это было бы очень действенно, не правда ли? Не менее действенно, чем Оверсэтч.

Это и есть санотика, – сказал Джейк, как раз когда у планшира показался бегущий матрос. – Успешно действующий паразит, питающийся катастрофами. И миллионы людей работают на него, даже не подозревая об этом.

Геннадий поднял рюкзак.

– Санотика взяла бы это… и изготовила бомбу?

– Может быть. А откуда вы знаете, мистер Малянов, что сами не работаете на санотику? Откуда мне знать, что этот плутоний не будет использован для каких-то ужасных целей? Он должен достаться Силении.

Геннадий колебался. Он слышал, как Миранда Вин просит его сделать это; после всего увиденного теперь он знал, что такие силы, как Оверсэтч и Силения, могут незаметно, миг за мигом, менять его видимый мир силы и контроля. Может, на самом деле это Фрагмент нанял Интерпол и самого Геннадия. И, возможно, они могут сделать это снова, а он даже не узнает об этом.

– Бросьте рюкзак в трюм, – сказал Джейк. – Мы пошлем за ним кого-нибудь из Оверсэтча. Мама, ты сможешь принести его в Силению, когда захочешь.

Дождь стихал, и Геннадий видел, что щеки Миранды мокры от слез.

– Я приду, Джейк. Когда нас отпустят, я сразу приду к тебе.

А потом так же, как Джейк, сказала:

– Ну же, Геннадий. Они сейчас будут здесь!

Геннадий крепче сжал рюкзак.

– Я оставлю его у себя.

Он достал из кармана очки и бросил их за борт. И покинул город, который открыл лишь недавно, но уже успел полюбить и привыкал в нем жить. Город – вращающийся мир, созданный из света и мыслей, порождаемых каждое мгновение теми, кто в него верил, словно он был абсолютно реален. Геннадий хотел бы быть одним из таких людей.

В голосе Миранды слышалось раздражение Джейка, когда она сказала:

– Но откуда вы знаете, что рюкзак не достанется санотике?

– На Земле есть и другие силы, – ответил Геннадий, стараясь перекричать бурю, – кроме Оверсэтча и санотики. И одна из таких сил – в этом рюкзаке. Есть и другая сила – я сам. Возможно, моя сущность тоже меняется и я одинок, но я все равно последую за содержимым этого рюкзака, куда бы он ни отправился. Я не могу уйти с вами в Силению, не могу даже остаться в Оверсэтче, как бы мне того ни хотелось. Я последую за плутонием и постараюсь, чтобы он никому не причинил вреда.