«Сколько миль до Ковентри?» – вздохнула Фен. – «Трижды двадцать и еще десять. А доберусь ли я туда при свете свечи? Да – Но обратно не возвращайся».

Это была последняя ночь трехдневных скачек в Ист-Йоркшире. Фен лежала в постели, прижимая к себе медвежонка Лестера, и слушала, как дождь надоедливо барабанит по крыше грузовика. Сон снова ускользнул от нее, и даже новая книжка Дика Френсиса не смогла ее отвлечь. Фен отложила книгу и потянулась за своим дневником, где между сентябрем и октябрем была вложена потрепанная фотография Билли. Билли смеялся, глаза его сверкали под солнцем Люцерны.

На следующей неделе предстоял Уэмбли. Это были отчаянные шесть недель для Фен. После Криттлдена британские жокеи сдержали слово и устроили ей бойкот. На каждых состязаниях, на которых она появлялась, люди, которые недавно были ее друзьями, не отвечали на ее слова или демонстративно поворачивались к ней спиной. Фен знала, что за этим стоит Руперт. Он перестал проявлять к ней хорошее отношение, когда она рассталась с Билли, а тут она привселюдно продемонстрировала неповиновение ему самым унизительным для него образом. Это было для Руперта ужасным ударом по самолюбию. А поскольку большинство жокеев либо боялись Руперта, либо завидовали стремительному взлету Фен, они были только рады следовать его примеру по отношению к ней.

Однако, дело было не только в Кэмпбелл-Блэке. Нога Джейка наконец зажила; ожидалось, что он выйдет из больницы вскоре после Уэмбли, а весной уже будет выступать. И если Криттлденская победа Фен взбесила жокеев, то публику она просто околдовала. Новости о том, что жокеи бойкотируют Фен, достигли прессы, которая вся была на стороне девушки. Накануне вечером начал! звонить телефон: газеты, журналы и телекомпании наперебой просили интервью. На Фен потоком посыпались приглашения выступать на обедах, на открытиях супермаркетов, написать в клубы владельцев пони, пожертвовать разные предметы своей одежды для продажи на благотворительных аукционах. Где бы она ни появлялась, ее окружала толпа охотников за автографами. По почте к ней приходили груды писем от поклонников – восторженных мужчин и маленьких девочек, которые хотели получить от нее фотографию с подписью или совет касательно их пони.

Для публики, всегда жадной к новым идолам, Фен великолепно соответствовала шаблону. Ее гибкая фигурка неопределеного пола с намеком на отсутствие аппетита, неровная мальчишеская стрижка и лицо с озорным и в то же время задумчивым выражением, в высшей степени хотогеничное – Фен была стопроцентное дитя своего времени. Точно так же, как Джейк привлекал публику своей загодочностью, точно так же Фен они любили за то, что она не умела скрывать свои чувства. Она пребывала либо в ярости, либо в отчаянии, либо в восторге, а ее природное дружелюбие делало ее всеобщей любимицей.

Фен льстили слава и обожание, но вся ее энергия была сосредоточена на лошадях; а единственное, что ей было дорого – это Билли.

Лошади чувствовали себя великолепно, за исключением Харди, который подрос и стал плохо управляем. Он стал слишком сильным и быстрым, и с тех пор, как в начале месяца на скачках Ройял и Ланкастер он убежал от нее и перемахнул через два ряда девушек-охранниц, которые тихо сидели рядом с площадкой, Фен стала его бояться – и он это знал. Если Харди станет еще хуже, он будет серьезной опасностью для Джейка, когда тот только вернется в седло.

Лошади отнимали у нее все время, и даже больше, и только в бесконечных поездках или ложась спать – обычно гораздо позже полуночи – Фен позволяла себе мысли о Билли.

Через мафию конюхов просочились слухи, что не все ладно в доме Ллойд-Фокс. Трейси рассказал Диззи, Диззи рассказала Саре, Сара рассказала Фен о бесконечных ссорах по ночам, о том, как Джейни на автостраде вытряхнула все содержимое чемодана Билли в окно, потому что Билли якобы слишком быстро ехал, о том, как Джейни со скандалом утащила Билли с вечеринки BSJA, потому что она услышала, будто туда придет Фен. И о том, что Билли выглядит бледным и изможденным, и огрызается на конюхов, что на него не похоже.

Так что Фен жила крохами надежды. Она знала, что Билли сделает все, чтобы спасти брак, ноне могла не считать дни до Уэмбли в октябре, где они на неделю окажутся все под одной крышей.

На следующий вечер очень усталый Билли вернулся домой с Лисбон Шоу. Это были первые скачки, на которые Джейни не ездила вместе с ним с тех пор, как они снова стали жить вместе. Она осталась дома, чтобы написать для «Пост» статью о международных игроках в поло. Поначалу для Билли было облегчением оказаться вдали от истерик и скандалов, но очень скоро прежние демоны стали преследовать его. Он полностью простил Джейни то, что она уходила к Кеву, но не мог справиться с нездоровым, терзающим его страхом, когда звонил домой и не заставал Джейни дома. Он не выносил мысли о том, что она будет тесно общаться с симпатичными игроками в поло. Он помнил, как она в первый раз брала у него интервью. Он просто слышал, как она говорит:

– Последнее ваше выступление, это было так здорово! Ты просто чудо. А какие у тебя бицепсы! Можно потрогать? Нужно быть очень смелым человеком, чтобы играть в поло.

Он и Руперт добрались до Пенскомба, когда огромное красное сентябрьское солнце садилось за лесом. Деревья едва только начали желтеть, но шелковица посреди двора уже вся была лимонно-желтой, и в воздухе стоял осенний запах влажной палой листвы. Билли присмотрел за разгрузкой и размещением своих лошадей, и решил пройти полмили до дома в сумерках. Ему нужно было время, чтобы подготовиться к встрече с Джейни. В каком она будет настроении? Скучала ли она по нему? Или обшарила все его полки в поисках обличающего свидетельства? Он боялся предстоящего на следующей неделе Уэмбли, потому что присутствие Фен вызовет новые ссоры и оскорбления.

Роса уже покрыла траву; голубоватый дым от сотен костров смешивался с сырыми испарениями от ручья, протекающего по дну долины. Когда Билли подходил к коттеджу, его выбранил черный дрозд; золотые далии в саду уже поблекли в меркнущем свете. Болезненное ощущение тревоги снова овладело Билли. В коттедже не горел свет.

О боже, где она? Она знала, что он возвращается сегодня вечером. Билли бросился бежать, поскальзываясь на влажных листьях. Он с громким треском распахнул калитку. Это даст игроку в поло возможность надеть брюки. Нет, он не должен так думать! В слдующий миг ему навстречу вылетела Мэвис, восторженно приветствуя его. Дверь коттеджа была открыта. Джейни, должно быть, выбежала в спешке. Билли отчаянно швырнул чемодан на желтые плитки холла, чтобы обе руки были свободны, и запустил их в шерсть Мэвис, которая извивалась всем телом от радости.

– Билли, дорогой, это ты? – позвала Джейни.

Охваченный облегчением, Билли смог только хрипло крикнуть:

– Да.

– Я в гостиной.

Он обнаружил ее за пишущей машинкой. На ней были только футболка без рукавов и красные трусики.

– Я подумал, что тебя нет дома, – пробормотал Билли.

Она вскочиа с места и подбежала к нему.

– О, дорогой, прости. Статья так хорошо шла, я не хотела отвлекаться, чтобы включить свет.

– Ты испортишь глаза, – сказал Билли. – Извини, что я тебя прервал. Будешь продолжать?

– Конечно нет, раз ты вернулся. Как успехи?

Билли расстегнул вещевой мешок, достал пригоршню розочек и высыпал их на стол.

– Прекрасно! – сказала Джейни, разбирая розочки. – Две первых, три вторых, третья, четвертая и две пятых.

– Одна из первых – это Гран При. Я получил уйму призов – красивые кухонные часы, и телевизор, и совершенно неприличного фарфорового быка с огромным членом. Я оставил все у Реперта. Заберу завтра утром.

Глядя на Джейни, склонившуюся над розочками, на ее полные груди и выбивающиеся из трусиков прядки волос, Билли почувствовал, как встает его собственный член и пожелал, всегда хотеть Джейни так сильно. В последнее время у них было не очень хорошо с сексом, потому что Джейни часто засыпала пьяной. Но если сегодня им удастся не поскандалить прежде, чем они лягут в постель, то он ее трахнет.

Джейни подняла глаза, неправильно истолковав его взгляд.

– Извини, что я так ужасно выгляжу, но я выводила Мэвис на прогулку в лес после обеда и промочила брюки, а потом не хотела отвлекаться на то, чтобы найти другие.

– Ты выглядишь прелестно.

– Я была образцовой маленькой женушкой, – продолжала Джейни. – В духовке булькает кастрюля; я погладила все твои рубашки – боюсь, правда, это мне не очень удалось, некоторые воротнички закручиваются хуже, чем хвост Мэвис; и я забрала твою куртку из чистки.

Билли обрадовался, что она в хорошем настроении, но потом вдруг испугался. Последний раз, когда он видел ее такой увлеченной, словно порхающей по воздуху, озаренной внутреннин светом, который не имел никакого отношения к его возвращению домой, это было начало ее романа с Кевом. Билли отчаянно захотел выпить чего-нибудь крепкого, чтобы заглушить страхи.

Джейни прочла его мысли.

– Давай выпьем.

Он последовал за ней в кухню, которая выглядела на диво опрятной. Джейни вынула два бокала и, вместо того, чтобы налить себе водки, достала из холодильника пакет апельсинового сока. Наполнив стаканы, она протянула один ему.

– Ты не будешь водку?

– Нет. Я должна кое-что отпраздновать.

– Ты продала книгу в Америку?

– Нет. Я бросила пить на несколько месяцев. – Она чокнулась с ним бокалами. В глазах ее сверкал тот самый огонек. Билли больше не мог смотреть на нее. Он подошел к шкафчику и стал перебирать пришедшую на его имя почту.

– Если говорить точно, то на семь с половиной месяцев, – сказбла Джейни.

– О чем ты?

– О сроке, на который я бросила пить.

– Почему? – устало спросил Билли.

– У меня будет ребенок.

Билли уронил письма.

– Твой ребенок, – мягко сказала Джейни. – Наш ребенок.

– Откуда ты знаешь? – пробормотал он. Уже было так много ложных тревог.

– Джеймс Бенсон сегодня подтвердил это.

– Он уверен?

– Абсолютно.

Билли обернулся к ней, все еще не веря.

Джейни бросилась к нему, обвила его руками и спрятала лицо у него на груди.

– О господи, – сказал Билли, – какое счастье! Господи боже мой, какое счастье. Где можно тебя обнять, чтобы не повредить ребенку?

– Где хочешь. Ему пока только шесть недель.

– Почему ты мне не сказала, что идешь на прием к Бенсону?

– Я не хотела, чтобы ты волновался раньше времени. И еще я сказала себе, что если не проболтаюсь до того, как будут результаты анализов, то все будет хорошо. Вроде того, как ты не пьешь, пока не оплачены все счета.

– Они оплачены. Лисбон покрыл почти все. О ангел мой, как я счастлив!

– Ты уверен? – спросила она дрожащим голосом. – Ты не д-думаешь, – она запнулась на этом слове, – что я сделала это, чтобы привязать тебя к себе?

Она взяла его лицо в свои ладони и обнаружила, что! оно мокро от слез.

– Я так переживал из-за низкого содержания спермы, – пробормотал он. – Я чувствовал себя таким дерьмом из-за того, что не способен дать тебе ребенка. Дорогая, я так счастлив. Это лучшая новость за всю мою жизнь. Ты не против, если мы позвоним моей маме и расскажем ей? Она будет вне себя от восторга.

– Ты думаешь? – с сомнением спросила Джейни. – Она уже давно не увлечена мной.

– Конечно будет.

– Ой, и я еще рассказала Элен, – сказала Джейни. – Она позвонила сегодня днем, а я была так взволнована, что просто должна была кому-нибудь рассказать.

– Она обрадовалась?

– А, ты же знаешь Элен, – сказала Джейни. – «Это будет положительным переживанием для тебя, Джейни. В конце концов, ты еще находишься в наилучшем возрасте для того, чтобы завести ребенка». Глупая корова.

Билли усмехнулся.

– Все еще не могу поверить. О господи, это прекрасно!

Зазвонил телефон. Билли одним прыжком оказался около него.

– Привет. Знаешь, какая у нас новость? Ну да, – сказал он слегка сконфуженно, – Элен тебе наверняка сказала. Правда? Я еще не спустился с небес на землю.

– Руперт ужасно рад, – сказал Билли, кладя телефонную трубку. – Он хотел принести двухквартовую бутыль «Крюга», но я сказал, что это не для нас. Тогда он предложил отличную траву, которую ему продал Гай.

Джейни хихикнула.

– Это нам тоже теперь не подходит. Мы – будущие родители, и должны проявлять ответственность. Вместо этого всего давай пойдем трахаться.

Фен и Сара прибыли в Уэмбли в полночь воскресенья. Фен была в ужасном состоянии. Она толком не спала и не ела уже несколько недель. Джейк не мог ей особенно помочь на расстоянии. Вчера Фен неудачно упала с Харди, и спина у нее болела до сих пор. Сама только мысль о том, чтобы всю неделю участвовать в скачках – на четырех лошадях, в категориях соревнований, которые длятся до самого вечера – пугала ее.

На следующее утро, когда она собиралась идти регистрироваться, Фен глянула в окно мимо розовых занавесок и увидела Билли, лошадь которого шла шагом по кругу для категории новичков. На нем были старые зеленые плисовые брюки и твидовый пиджак, и он смеялся над какой-то остротой Руперта. Он выглядел таким счастливым, таким беспечным и молодым – гораздо моложе, чем прежде. Сердце Фен сжалось от тоски по нему. Я не излечилась, панически подумала она. В административной палатке она обнаружила Хампти и Гризельду. Оба повернулись к ней спиной. О господи, как долго еще будет продолжаться эта глупая пантомима?

Ранним вечером, когда Фен меньше всего этого ожидала, она наткнулась на Билли. Он был очень дружелюбен с ней, но какой-то странный, что-то в нем изменилось. Он избегал встретиться с ней взглядом и один за другим выпаливал вопросы про Джейка, про ее лошадей и успехи. Он дважды спросила ее про Лорел и принес Фен свои поздравления сердечным тоном, абсолюуно ему не свойственным. Казалось, он почти торопится поскорее расстаться с Фен, что вызвало у нее гораздо большую депрессию и дискомфорт, чем поведение всех остальных жокеев, вместе взятых.

Фен побрела в конюшни. Окошко в стойле Маколея было закрыто, чтобы обожатели из публики не кормили его и не выдергивали на память волоски из его гривы. Фен скользнула в стойло и быстро закрыла за собой дверь. Маколей радостно пошевелился, но не встал. Она села на солому рядом с ним, гладя его гриву, все еще завитую после дневных косичек.

В этот вечер было два состязания – костюмированная парная смена, а потом – кубок «Санди Таймс» с призом десять тысяч фунтов. Фен не приняла участие в парном состязании, потому что побоялась, что никто не захочет быть ее партнером. До нее донеслись снаружи взрыгы хохота. Она поднялась и выглянула в щель. Мимо шли Руперт и Билли, одетые в ажурные чулки, туфли на каблуках, юбки и рубашки с подложенными кокосовыми орехами, которые должны были изображать груди. Руперт, неотразимый в блондинистом парике, представлял миссис Тэтчер, а Билли с копной волос на голове изображал Ширли Вильямс. Они прошли мимо, и стало слышно, как в соседнем стойле Сара готовит Харди к скачкам на приз «Санди Таймс». Фен вздохнула и снова опустилась на солому рядом с Маколеем. Она почти задремала, когда снаружи простучали копыта и послышался возбужденный голос:

– Знаешь, что? Слухи, слухи.

Это был Диззи.

– Что? – спросила Сара, подходя к двери.

– Где Фен? – поинтересовался Диззи.

– По-моему, в грузовике. Я ее давно не видела. Ну, давай, выкладывай.

– Джейни Ллойд-Фокс беременна.

Рука Фен судорожно вцепилась в гриву Маколея.

– Господи боже, – сказала Сара. – А ты откуда знаешь?

– Ну, я был в палатке, когда Каунт Гай, Билли, Руперт и Дрифф реистрировались. Каунт Гай хлопнул Билли по спине и сказал, что до него дошли слухи, tres interessant, и Билли весь покраснел, и был доволен, и признал, что у Джейни будет ребенок. Каунт Гай, конечно, нброчно щекотал самолюбие Билли. Ему не понравилось, когда Билли и Джейни! расстались – это могло помешать ему ухаживать за Лавинией. Как бы там ни было, они все стали поздравлять Билли, и хлопать его по плечу, и тут чертов Дриффилд спросил: «А кто отец? Кевин Коли?» В следующий момент Билли врезал ему в челюсть. Шмяк – и Дрифф пролетел через всю палатку. Потом Билли прыгнул на Дриффа, взял его за горло, вопя: «Возьми свои слова обратно, ублюдок!» и прочие приятные словечки.

– Ох ты господи! – сказала Сара.

– Руперт и Каунт Гай отташили Билли, а Дриффилд сказал, что он добьется того, чтобы Билли отстранили. «Не добьешся», – сказал Руперт. – «В правилах BSJA нет ничего по поводу отстранения участника до начала состязаний, уолько во время них».

Оба конюха захихикали.

– Как бы там ни было, – продолал Диззи, – Мелис заставил Дриффилда извиниться. Дрифф слазал, что! он просто пошутил, тогда Билли, Руперт и Гай развернулись и вышли, не зарегистрировашись, и вернулись в палатку через пять минут, когда Дриффилд уже вышел. Так что похоже, что следующий кандидат на бойкот – это Дрифф, а не твоя бедняжка Фен.

– Господи, – сказала Сара. – Фен просто с ума сойдет, когда узнает. Билли, должно быть, в восторге от Джейни, раз так набросился на Дриффа. Я рада, что наконец кто-то его отделал, Дрифф – такая ядовитая жаба.

– А я думал, что Билли не может иметь детей, – сказал Диззи. – Как ты думаешь, это ребенок Кева?

Двигаясь как лунатик, Фен вышла из стойла Маколея.

– Фен! – задохнулся Диззи и попятился к терпеливо ожидающему Арктуру. – Мы не знали, что ты здесь.

– Наверняка, – сказала Фен. – Иначе вы бы не держали лошадь Руперта на ветру. Все, что вы способны делать – это целыми днями сплетничать.

Не позаботившись даже закрыть дверь в стойло Маколея, Фен нетвердыми шагами направилась прочь. «У Билли будт ребенок», – снова и снова повторяла она дрожащими губами. Она сама не знала, куда идет, но в результате оказалась в грузовике и заперла за собой дверь.

Через несколько минут раздался стук в дверь.

– Фен, это Сара. Начинаются скачки.

– Мне плевать, – всхлипнула Фен. – Оставь меня.

– Ну пожалуйста. Мне жаль, что ты все услышала, но Харди готов, и я знаю, что ты хотела выступить на нем в этой категории.

– Бога ради, уйди.

– Впусти меня. Я не хочу оставлять тебя одну.

Фен не ответила. Она лежала на своей постели, судорожно всхлипывая, дрожа, как параличная собака. Она больше не могла терпеть. У нее впереди не было ничего, ничего. В конце туннеля погас свет; оба выхода были замурованы; надежды не осталось. «Ох, Билли, Билли», – простонала она.

Потом она услышала, как кто-то дергает ручку. Послышались голоса, на ручку нажали посильнее, дверь подалась, и всю жилую загородку залило светом.

– Уйдите! – крикнула Фен. – Я просто не могу больше. Не могу!

Она увидла силуэт мужчины на фоне дверного проема.

– Билли! – хрипло вскрикнула Фен, поддавшись безумной надежде. – О Билли!

– Увы! Нет, крошка, – протянул тот. – Тебе придется удовольствоваться вторым из лучших.

Это был Дино Ферранти.

Фен снова скорчилась на кровати.

– Оставьте меня в покое все! Могу я побыть в… ном одиночестве?

– Нельзя… ться в одиночестве. Это физически невозможно, – сказал Дино, садясь на кровать и привлекая Фен к себе. – Успокойся, детка. Ну все уже, все. – Он гладил ее мокрые от слез волосы. Ее рубашка промокла насквозь. Дино пришел в ужас от того, каким хрупким было прижатое к нему тело Фен.

– Я так сильно люблю его, то просто не знаю, как мне быть.

– Тихо. Помолчи пока.

Постепенно она затихла.

– Что мне делать? – повторила она с дрпжью в голосе.

Дино вытащил бумажную салфетку, промокнул Фен глаза и дал ей еще одну салфетку, чтобы высморкаться.

– Перед тобой должны выступать еще двенадцать жокеев. Ты должна одеться и участвовать в этом состязании.

– Нет. Будь все проклято!

– Еще как да. Представь себе, что это случилось бы Лос-Анджелесе. Ты не можешь просто так взять и не выступить. Каждое состязание – это тренировка перед Олимпиадой, верно?

– До Лос-Анджелеса еще десять месяцев, – буркнула Фен. – А я не знаю, как прожить хотя бы пять минут.

Теперь ее била дрожь.

Дино налил в стакан бренди.

– Выпей вот это.

– Не хочу.

– Хочешь. Открой рот.

Он почти насильно влил в нее бренди.

– Скотина, – сказала Фен, но выпила.

– Теперь снимай эту одежду.

Он по-отцовски снял с нее рубашку и жокейскую куртку, перпачканые помадой и тушью.

– Это мои счастливые рубашка и куртка, – простонала Фен, закрывая грудь руками.

– Сегодня они не принесли тебе удачи, – сказал Дино. – Попробуй друой вариант. – Он протянул ей чистую рубашку.

– Я не буду выступать! – строптиво сказала Фен. – Только не на Харди. Он – просто кошмар. И я не видела дорожку.

– У тебя будет время посмотреть последние три круга, – сказал Дино. – Пойдем. Надевай куртку. Возьмешь мои темные очки.

– Я тебя ненавижу, – сказала Фен. – Самым настоящим образом ненавижу.

На мгновение, когда она глянула на себя в зеркало, а Дино стоял позади, Фен была поражена контрастом между своей призрачной фигуркой, бледным лицом и опухшими глазами, и Дино – орехово-загорелым и странно-элегантным в черной шелковой рубашке и светло-сером костюме. С тех пор, как Фен последний раз его видела, Дино покрасил себе седые пряди в волосах.

– Красотка и Чудовище, – сказала она.

Новости о беременности Джейни и о том, что Билли побил Дриффилда, разлетелись мгновенно.

Фен выбралась из грузовика и обнаружила, что вокруг кишат репортеры. Дино безжалостно разогнал их. Нет, Фен ни с кем не будет разговаривать. И автографы давать тоже не будет. Загораживая ее своими руками, он пробился сквозь толпу.

– Кто это с ней? – спросил репортер из «Экспресса». – Знакомое лицо.

– По-моему, он актер, – сказала девушка из «Миррор».

Каким-то чудом они еще успели посмотреть пару кругов.

– Обрати внимание на стенку, – предупредила Сара. – На ней было много ошибок. А комбинация рассчитана на странное число шагов лошади. Все начинали делать три шага, потом меняли решение, слишком рано придерживали лошадей и сбивали третье препятствие.

– Ты-то уж про это все знаешь! – рявкнула Фен на Сару.

– Мне очень жаль, Фен, – приглушенно сказала Сара. – И я так рада, что ты собралась с силами, чтобы выступить.

– Я бы этого не сделала, – сказала Фен, бросая ядовитый взгляд на Дино, – если бы этот Муссолини в сапогах по колено не явился сюда. Почему я не могу спокойно умереть?

На дорожке как раз была Мери Джо Уилсон, «номер один» среди американских женщин-жоккев, с золотисто-рыжими волосами, невероятно привлекательная. Она выбила кирпич из стены, сбила перекладину со второго препятствия и врезалась в третье. Толпа сочувственно замычала.

– Что я тебе говорил? – сказал Дино. – Привет, Мери Джо! – крикнул он возвращающейся с круга наезднице.

– Дино! – Ее лицо просветлело. – Я не знала, что ты в Европе.

– Сколько прошли чисто? – спросила Фен у Сары.

– Только четверо.

Дино снял с протестующей Фен свои темные очки.

– Но у меня все еще красные глаза!

– Просто представь себе, что ты – белая крыса.

Фен верхом на Харди выехала из-за вишневых занавесей на ярко освещенную арену.

– И вот мы видим Фенеллу Максвелл! – восторженно завопил Дадли Диплок. – Фенелла Максвелл, недавно с таким блеском занявшее второе место в скачках на Золотой кубок Криттлдена, верхом на Харди!

Зрители, которые были страшно разочарованы, когда Фен не появилась на своем назначенном месте в классе, и уже решили, что она не участвует, разразились воплями удивления и восторга.

– Чертовски несправедливо, – буркнула Гризл. – Почему ради нее нарушают правила?

– Она теперь звезда, – сказал Билли. – Эти ребята пришли посмотреть на нее.

Настоящего спортсмена отличает способность забывать о горе, включаясь в работу, и выступать несмотря ни на что. Фен так неуверенно взяла два препятствия, что едва не сбила перекладины – у ее поклонников перехватило дух – но потом переключилась на автопилот. Харди, которому предоставилась возможность показать себя и свои истинные качества, прошел дистанцию без ошибок. Публика буйствовала в восторге. Их идол не подкачал. Криттлден не был всего лишь случайной удачей.

– Слава богу, что я не осмотрела дорожку до начала, – сказала Фен, сойдя с круга. – Я бы так перепугалась, что не смогла бы перейти стартовую черту.

– Ты чуть не сбила первые два барьера, – сказал Дино.

– Не начинай себя вести как Джейк, – ледяным тоном ответила Фен. – Я возвращаюсь в грузовик.

– Ничего подобного, – сказал Дино, ловя ее за шиворот. – Ты должна выступить еще раз.

Он отвел ее в жокейскую ложу, чтобы посмотреть на первые круги. Его приветствовали со всех сторон.

– Где твои лошади? – спросил Ганс Шмидт.

– Прибудут послезавтра. Я мог бы участвовать в Виктор Льюдорум – на Мэнни.

Тут объявили номер Билли. Позади Фен и Дино Джейни Ллойд-Фокс вела светскую беседу. Она была восхитительна в красном шерстяном комбинезоне Лаура Эшли.

– Можно подумать, что она на восьмом месяце, – яростно буркнула Фен.

Джейни разговаривала с Дорин Хэмилтон. Она разговаривала медленнее, чем обычно, так что Фен слышала каждое слово.

– О да, Билли просто вне себя от счастья. В ту ночь, когда я ему об этом сказала, он до утра не мог заснуть от восторга. Это должно потрясающе подействовать на его карьеру. Он говорит, что теперь скачет за двоих. А со мной он обращается так, словно я фарфоровая. Пыль мне вытирать не позволяет.

– Она этим никогда особенно не занималась, – сказала Фен себе под нос. Костяшки ее пальцев побелели, с такой силой она сжимала кнут.

– Когда срок? – спросила Дорин.

– В июне. Билли должен как раз участвовать в Ройял и Интернэшнл, но он говорит, что, возможно, откажется от обоих.

Скаковое поле закружилось у Фен перед глазами.

– О, вот он, мой дорогой Билли! – воскликнула Джейни, когда Билли, который должен был выступать первым, появился на арене. Он широко усмехался. – Не правда ли, перспектива отцовства ему к лицу?

Дино положил руку Фен на колено.

– Не обращай на нее внимания, – сказал он. – Она специально старается довести тебя.

Багль прошел дистанцию за невероятно короткое время. Джейни впала в шумный экстаз.

– Я никогда раньше не видел, как выступает Билли, – сказал Дино. – Он чертовски хорош. Его никто не переплюнет.

Он оказался прав. И Людвиг, и Вишбоун показали большее время. На арене появился Руперт под обычные восторженые вопли школьниц. Вся трибуна девочек из пони-клубов, преисполненных надежды потерять девственность по такой прославленной причине, вскочила на ноги с приветственными криками.

– Просто невероятно, что кто-то с такой красивой внешностью может быть таким ублюдком, – сказал Дино. – Как черный дрозд, который поет самую изысканную песню и одновременно срет на тебя. О господи, ты посмотри, какой разгон! Ему нужны были бы стартовые ворота.

Снейкпит рванулся по дорожке. Препятствий словно и не существовало. Он перепрыгивал их без малейшего усилия, как камешек, запущенный по воде.

– Он сильно повысил класс со времени мирового чемпионата, – сказал Дино, когда Руперт прошел дистанцию на две секунды быстрее Билли. – Я просто не могу им! не восхищаться.

– А я могу, – сказала Фен. – И даже слишком легко.

Довольно погрузив руку в заплетенную косичками серо-стальную гриву Снейкпита, Руперт вынырнул из-за красных занавесей, испугав Харди.

– Ты чего не смотришь, куда едешь, дубина неуклюжая? – рявкнула Фен.

– Потому что мне не нравится то, что я перед собой вижу, – огрызнулся Руперт. – И если кудесник Лоуэлл может тебя научить, как побить это время, то я – китайский мандарин.

– Не оскорбляй мандаринов, – бросила Фен через плечо. – Среди них могут быть хорошие люди.

– Помни: если взяла высокий темп, разгоняйся еще сильней! – крикнул ей вслед Дино.

Фен вдруг вспомнила, как Руперт в Риме издевался над ужасными выступлениями ее и Гризельды в соревнованиях на Национальный кубок. Он сказал тогда, что женщины всегда ломаются под давлением.

«К черту Руперта», – сказала она себе. – «К черту Джейни Ллойд-Фокс и ее поганого ребенка. Если я собралась покончить жизнь самоубийством, то этот способ ничем не хуже других».

Поклонившись принцессе в королевской ложе, Фен повернула Харди и с самого старта взяла в галоп. Харди, который привык к тому, что его постоянно сдерживают, был на мгновение озадачен, а потом принял вызов. У первого барьера она была за то же время, что и Руперт. Прыжок! Она чуть не коснулась руками носа Харди. Прыжок над параллельными перекладинами. Пришла необыкновенная легкость, и ворота Фен перелетела почти небрежно.

О господи, подумал Дино с внезапным ужасом. Она восприняла мои слова буквально! Перемахивая барьеры, перелетая стенки, Фен смотрела вперед, на комбинацию. Фен приближалась к ней слишком быстро; она разобьется. Фен познала миг ужасного страха, затем Харди увесенно взял инициативу на себя. Он выполнил три безупречных прыжка, и доставил Фен к финишу. По оглушительным воплям зрителей, которые вскочили с мест, она поняла, что побила время Руперта. Теперь проблема была том, чтобы остановиться. Им навстречу рванулась насыпь. Харди рванулся вправо и секунд пять скользил на задних ногах, прежде чем остановиться.

Фен шагом покинула круг. Ей польстило то, что даже Дино на этот раз потерял свое обычное спокойствие.

В следующий момент Людвиг хлопнул ее по спине.

– Отлично. Я никогда еще не видел такого круга.

Его примеру последовал Каунт Гай, и вот уже все британские жокеи, кроме Руперта и Гризельды, обнимали ее и трясли ей руку. Фен наконец вышла из бойкота.

Стоит ли это всего пережитого? Так думала Фен, принимая от принцессы красную розочку и огромный серебряный кубок, засверкавший еще ослепительнее в свете фоотвспышек. Стоит ли этот миг славы стольких недоспанных ночей, неудач, сердечных ран? Фен мимолетно восхитилась безупречнымилодыжками принцессы в телесных кологотках, когда та возвращалась обратно в королевскую ложу. Затем раздался жуткий грохот барабанов, который чуть не отправил Снейкпита и Руперта на орбиту, оставив тем самым пустое место меду Фен и Билли, который был третьим. Повернувшись, Фен глянула ему прямо в глаза. С огромным усилием, куда большим, чем то, которым она выиграла кубок, Фен удалось улыбнуться.

– Я очень рада, что у тебя будет ребенок, – сказала она.

Потом, прежде чем он успел ответить, арена погрузилась во тьму, и луч прожектора высветил только Фен и серого в яблоках Харди. Фен знала, что никто из зрителей не уходит: никто не хлопал сиденьями и дверями, не было слышно топота ног по бетону. Только долгая тишина, за которой последовал оглушительный взрыв приветствий, и, когда музыкальная группа заиграла «Мне нужны красные розы для голубой леди», все принялись подпевать и хлопать в такт. Потом другие жокеи ушли с арены, и Фен осталась одна, освещенная прожектором, и послала Харди в присущий ему великолепный легкий галоп. Толпа приветствовала ее так радостно, что Фен объехала еще один круг. Быть может, Билли меня не любит, подумала она, зато они юбят. Ну почему я не могу скакать по этой арене всю жизнь?

Дадли поймал ее на площадке сбора, размахивая микрофоном, словно странным черным леденцом на палочке.

– Победа, абсолютная победа! Ты сегодня доказала, что женщины могут выступать великолепно! – взревел он со смехом. Он явно перебрал виски в палатке со спиртным. – И Харви бежал отлично. Ты должна быть счастлива!

– Да, отлично. Да, счастлива.

– Ты наврняка теперь поедешь в Лос-Анджелес!

– С лошадьми нельзя загадывать дальше, чем послезавтра, – сказала Фен.

– Тебе, должно быть, будет трудно выбирать меду ним и Эсмеральдой.

Некотрое время Фен смотрела на Дадли в раздумии.

– Ее зовут Дездемона, а его – Харди, и почему ты не снимешь свою дурацкую шляпу, когда разговариваешь с дамой? А, Дадли, зная тебя, я почти убеждена, что ты считаешь меня джентльменом.

О господи, подумала она, не надо было этого говорить.

Краем глаза позади шетландских пони и знаменитых бывших скаковых лошадей, которых выстраивали для парада персоналий, Фен увидела банду репортеров.

– Прекрасное выступление, Фен, просто волшебное! Надо выпить по этому поводу на неделе, – взревел зычный женский голос и, почти отпихнув Дадли, мимо прошла Моника Карлтон со своими уэльскими лошадьми.

– Не везет в любви, повезет в чем-нибудь другом, – сказала Фен, бледно улыбнувшись Монике.

Дадли вертелся вокруг и молол языком, прощаясь с обозревателями и напоминая им завтра посмотреть «Пьюисенс». Фен попыталась нырнуть за вагончик передвижной лавки, но репотреры были стреляные воробьи. В следующий миг они захлестнулись вокруг нее, как петля лассо, преградив ей путь к бегству со всех сторон.

– Что вы думаете о том, что жена Билли Ллойд-Фокса ждет ребенка?

– Я очень рада за него.

– Вам больше нечего сказать?

– Если ребенок вырастет таким, как Билли, то будет очень хорошим человеком.

– А если таким, как Джейни, то нет?

– Я этого не говорила. – Фен отчаянно озиралась в поисках подмоги. – Я почти не знаю Джейни.

– Вам ведь очень нрбвился Билли?

– Как может быть иначе? – сказала Фен и расплакалась. – Его любят все.

Она видела вокруг только жадные, любопытные взгляды репортеров и бешено строчащие в блокнотах ручки.

– Оставьте меня в покое, – всхлипнула она.

На блокноты легла тень.

– Сворачивайтесь, – холодно сказал Дино. Он взял двух ближайших к Фен репортеров за шивороты и одним рывком убрал их с дороги. – Проваливайте отсюда и разложите костер из своих статеек на своих же пишущих машинках. Вы слышали, что сказала леди: оставьте ее в покое.