Эдмунд Купер

Пауза на Пикадилли

Я знаю людей, которые верят в чудеса, в удачу, в призраков и еще черт знает во что. Я во все это не верю. Я один из тех типов, которые полагают, что у каждого, самого загадочного события – от подростковых кумиров до индийских факиров – непременно есть вполне естественное объяснение. Надо только его найти.

Но даже и верь я в чудеса, мне кажется, я полагал бы, что им должно быть отведено определенное время и место – во всяком случае, никак не последний поезд подземки на линии Пикадилли вечером в понедельник.

Все довольно просто. А когда все просто, и неопровержимо, и невероятно, у многих из нас появляется печальная склонность делать вид, будто ничего не произошло. Если шесть человек одновременно увидят дьявола, катающегося по Темзе на моторной лодке, они, вне всякого сомнения, согласятся на любое объяснение, кроме того, что это действительно дьявол, действительно катающийся по Темзе на моторной лодке. Возможно, они будут утверждать, что раз дьявол скорее символический, чем реальный образ, и раз моторные лодки тяжелее воды, то увиденное ими зрелище наверняка является всего лишь массовой галлюцинацией… что-то связанное со свойствами света, состоянием свидетелей или даже загрязненностью воды.

По правде сказать, в тот вечер, подъезжая к площади Пикадилли, мы не видели дьявола. Мы никого и ничего не видели. Мы всего-навсего потеряли десять минут, кондуктора и нескольких пассажиров. А так как это совершенно невозможно – особенно учитывая, что тщательнейший осмотр тоннеля между станциями «Зеленый Парк» и «Площадь Пикадилли» не обнаружил ни единого тела – все сошлись на массовой галлюцинации. Под «все» я подразумеваю себя самого и еще нескольких усталых пассажиров. К какому заключению пришла Лондонская Транспортная компания – если она вообще пришла хоть к какому-то заключению – я, честно говоря, не знаю. Не знаю я также и того, каким образом известие об этом происшествии не просочилось в прессу. И тем не менее это так – во вторник в газетах не было ни слова о случившемся. В среду утром, однако, я прочитал несколько объявлений об исчезновении людей – все они пропали в Лондоне. Только в одном случае упоминалось, что пропавший ехал в метро по линии Пикадилли. Примерно неделю спустя мне в руки попало нечто, не оставлявшее камня на камне от теории массовой галлюцинации.

Без сомнения, возможно, что кондуктор незаметно вышел из вагона на остановке «Зеленый Парк». Но только после того, как двери закрылись, и поезд пришел в движение. Мы, сидящие и вагоне, и правда, не слишком-то приглядывались друг к другу – ну кто, скажите ради Бога, обращает внимание на своих попутчиков в метро в понедельник поздно вечером? А значит, это еще находится в пределах возможного, что нам всем просто померещилось, что в вагоне не хватает нескольких человек, исчезнувших за то время, пока мы подъезжали к площади Пикадилли. Возможно также (хотя и крайне трудно себе представить), что некое очень сильное электромагнитное поле остановило часы всех присутствующих в поезде на десять минут. Можно даже допустить, что люди могли, по той или иной причине, услышать несуществующие таинственные голоса – которых мы, кстати сказать, не слышали. Но я никогда не поверю, что эти несуществующие голоса могла услышать машина. Какими бы таинственными эти голоса ни были.

Таким образом, на основании имеющихся в моем распоряжении фактов я могу заключить лишь одно – невозможное и в самом деле произошло. Мы вовсе не теряли времени. Наоборот, это само время на краткий миг потеряло нас. И за этот миг проводник и несколько пассажиров «пожелали удалиться».

Высказав свое мнение, перейду теперь к установленному порядку, в котором разворачивались события. Что касается меня, все началось с тою момента, когда вскоре после полуночи я вышел на платформу станции «Зеленый Парк».

Я возвращался домой из гостей – от моего приятеля, который, как это ни невероятно, живет в весьма недорогой квартирке в Мейфэйр. Вечер я провел довольно приятно – шахматы, белое вино, сигареты, приятная беседа – хотя задумывал я свой визит как карательную экспедицию. Дело в том, что у этого моего приятеля есть забавная черта – он одалживает у вас вещи, а потом забывает их вернуть. Несколько недель тому назад он попросил у меня на время маленький транзисторный магнитофон. Он потребовался ему (никогда бы не подумал!), чтобы записывать на ходу комментарии о состоянии дорог в Италии, где он вместе со своим, так же, как и он сам, помешавшимся на автомобилях другом собирался принять участие в автопробеге Mille Miglia. В тот вечер я навестил его с единственной целью – забрать назад магнитофон.

И вот я стою на платформе станции «Зеленый Парк», полный белого вина и смутных мыслей о длинной, давным-давно задуманной повести, которую я собирался надиктовать в то самое устройство, которое только что получил назад. Кроме меня, на перроне находилось еще несколько человек – большинство из них с выражениями лиц, яснее ясного говоривших, что полночь в понедельник – не самое радостное время суток.

Я курил, ждал поезда, и тут мне пришло в голову. что я не удосужился проверить работоспособность магнитофона после ею путешествия по дальним стра­нам. У меня даже появилось желание немедленно подключить маленький микрофончик, наговорить в него несколько слов и послушать, что получится. Но. честно говоря, я очень стеснительный. За исключением звука чьих-то нетерпеливых шагов, на станции царила гробовая тишина. И мне до смерти не хотелось нарушать ее дурацкими выкриками типа «У Пегги жил веселый гусь…» или «Раз, два, три, четыре, проверка…»

Тогда я решил, сев в вагон, записать звуки движения поезда – и таким способом определить состояние магнитофона. Поезда подземки никак не назовешь бесшумными – я не сомневался, что чувствительности микрофона с лихвой хватит для определения качества записи.

Шли минуты, я нетерпеливо ходил взад-вперед по платформе. Пару раз я прошел мимо девушки лег двадцати, которая тихо плакала. По понятным причинам я старался не обращать на нее внимания (заметив, правда, краем глаза, что она довольно миловидна). В конце концов, ровно в двенадцать двадцать семь прибыл поезд. Я потому так точно запомнил время, что как раз начал считать, когда же, наконец, доберусь до дому.

Поезд остановился, двери открылись. Из вагона напротив вышло несколько пассажиров, а человек пять, считая и меня, вошло. Мне смутно кажется, что всего нас в вагоне сидело не больше восьми или девяти. И еще мне смутно кажется, что плачущая девушка сидела совсем рядом со мной. Но все, что случилось в этом ничем не примечательном путешествии, перепуталось теперь в моем сознании. И чем больше я об этом думаю, тем меньше в чем-либо уверен.

Но одно я запомнил совершенно точно: в тот раз двери не закрывались дольше обычного, и моторы нашего поезда выключились по крайней мере на полминуты. А значит, когда мы отъехали от станции, было, наверно, что-то около двенадцати двадцати восьми.

Мы проехали примерно секунд тридцать–сорок, ну самое большее – минуту, когда я вспомнил о своем намерении испытать магнитофон. Положив его на свободное сиденье рядом с собой, я подсоединил микрофон.

Мой магнитофон работает от батареек. Он один из самых маленьких, выпускаемых у нас в стране, и рассчитан на пятнадцать минут записи на одной стороне пленки. Поэтому перед тем, как его включить, я проверил, сколько еще осталось пленки. Пленка была только-только начата. Мне трудно судить точно, но минут на десять–двенадцать ее должно было хватить наверняка.

К этому времени поезд уже набрал скорость, все кругом гудело, как всегда в метро, и я, положив магнитофон на колени, включил его на запись. Я хотел записать звуки движения в течение нескольких секунд, а когда поезд остановится, послушать, что получилось.

Но вскоре после того, как я начал запись, в поезде, похоже, сломалась система освещения. И (возможно, это игра воображения) мне отчетливо показалось, что одновременно куда-то пропал гул мчащегося в туннеле поезда. Я даже больше скажу: мне думается, что поезду каким-то неведомым образом остановился.

Поймите, я достаточно хорошо знаком с законами физики и понимаю, что многотонный поезд, несущийся со скоростью тридцать или даже сорок миль в час, не может остановиться мгновенно. Особенно так, чтобы этого не почувствовали пассажиры. И тем не менее, мне казалось, что в данном случае обычные законы физики почему-то не работают.

Остановка, перебой в освещении или что это там было, продолжалось всего каких-то несколько секунд. Потом снова зажегся свет, и поезд помчался дальше как ни в чем не бывало.

Я покосился на магнитофон и протянул руку, чтобы его выключить. Он проработал уже достаточно, и теперь мне хотелось послушать, что получилось. И тут я замер. Катушки магнитофона все еще вращались, но одна из них была пустой. Двести футов магнитной пленки, более десяти минут записи, пронеслись, судя по моим ощущениям, за какие-то тридцать секунд.

Я оторопело глядел на магнитофон, пытаясь найти хоть какое-то объяснение случившемуся. Я все еще глядел на него, как баран на новые ворота, когда наш поезд, скрежеща тормозами, остановился у перрона «Площади Пикадилли». Усилием воли собравшись с мыслями, я решил, что, несколько перебрав белого вина, умудрился неправильно оценить, сколько ленты оставалось на катушке. Понятия не имею, как это могло произойти – но это единственное разумное объяснение и, безусловно, самое простое.

Выключив магнитофон, я хотел было послушать, что получилось, но так как вся пленка смоталась, пришлось бы вновь вставлять ее в катушку, потом перематывать… Честно говоря, не хотелось возиться. Кроме того, я чувствовал себя усталым. Значительно более утомленным, чем несколько минут тому назад. Словно огромная волна усталости накатилась на меня сразу после того, как где-то между станциями в поезде погас свет.

В этот миг я понял, что происходит нечто необычное. Или вернее, не происходит нечто обычное. Поезд прибыл на станцию уже довольно давно, а двери все не открывались. С платформы до меня донеслись возбужденные голоса – не то что-то доказывающие, не то протестующие. Когда же я огляделся, у меня создалось впечатление, что с того момента, как мы отъехали от «Зеленого Парка», нас стало несколько меньше. Но по дороге двери не открывались.

Например, плачущая девушка. Она же сидела совсем рядом со мной… И еще мне припоминался высокий угрюмый юноша в черной вельветовой куртке. И пожилая седая дама с сумкой через плечо, на которой большими буквами было написано В.Е.А…

Не имело смысла продолжать, ведь я точно не зная, сколько людей находилось в вагоне до того, как мы тронулись в путь к «Площади Пикадилли», Но я заметил, что все остальные пассажиры оглядываются так же растерянно, как это, наверно, делал я.

Мужчина в котелке деликатно откашлялся.

– Что случилось? – спросил он. – Мы кого-то потеряли по дороге? Мне кажется, рядом со мной кто-то сидел, а теперь он исчез!

– Почему они не открывают двери? – поинтересовалась весьма разукрашенная особа, догадаться о профессии которой не представляло особого труда.

И в этот момент двери открылись.

Спор на платформе, похоже, разгорался. Носильщик и дежурный по станции ругались с мужчиной в форме машиниста.

– Ну ладно, – горячился дежурный, – вы выехали с «Зеленого Парка» вовремя. Я только говорю, что сейчас без пятнадцати час, а значит, на «Площадь Пикадилли» вы опоздали на десять минут. Кроме того, из вашего состава исчез этот чертов кондуктор и теперь черт знает, что будет дальше!

– …! – машинист употребил одно из непечатных слов. – На моих часах двенадцать тридцать пять. Я понятия не имею, что случилось с вашим проклятым кондуктором, но приехал я сюда точно по графику!

Я посмотрел на свои часы. Они показывали двенадцать тридцать пять. Я вышел на платформу. Там часы показывали двенадцать сорок пять.

– Что случилось? – спросил я у носильщика.

– Вам всем придется немного задержаться, – ответил он. – Исчез кондуктор. Мы позвонили начальству, спросили, что делать.

– Понятно… Кстати, ваши часы спешат.

– Вовсе нет. Мы их уже проверили.

Все больше и больше пассажиров выходило из ва­гонов. Они собирались маленькими группками, о чем-то оживленно беседуя, или осаждали машиниста и дежурного по станции бесчисленными вопросами. Я заговорил с парой человек с наручными часами: интересовался, который, но их мнению, час. Почти у всех часы показывали то же самое, что и у меня – двенадцать тридцать пять – плюс-минус пара минут. Был только один пассажир, часы которого показывали то же, что и станционные, но он утверждал, что всегда ставит свои на десять минут вперед.

В конце концов на платформе появился полисмен. За ним – несколько представителей Лондонской Транспортной. К этому времени распространился слух, что из состава пропал не только кондуктор, но и несколько пассажиров. Кое-кто все еще сидел в вагонах, терпеливо ожидая, когда поезд вновь отправится в путь, но большинство высыпало на перрон, задавая вопросы друг другу, отвечая на вопросы полисмена и господ из Л.Т., пытаясь выяснить, что же, все-таки, произошло.

Вскоре приехали еще полицейские, а за ними по пятам – еще работники Л.Т. Потом, пока все давали показания и записывали показания, фамилии и адреса, специальная бригада быстро осмотрела туннель. Ни кондуктора, ни пропавших пассажиров – ничего. И даже никакого объяснения перебоя в освещении.

Единственное, что удалось установить в результате расследования, так это то, что, кроме кондуктора, бесследно пропало по крайней мере еще пять человек: все часы в поезде отстали на десять минут; произошел странный сбой в системе освещения вагонов, и что мы все непонятым и внезапным образом устали.

Прошло не менее получаса, прежде чем были записаны все показания, а туннель осмотрен от начала до конца. Затем поезд, наконец, смог поехать дальше с резервным кондуктором.

Больше с нами ничего не стряслось. Я добрался до дому в двадцать минут третьего – очень усталый, очень удивленный и здорово рассерженный.

Как я уже сказал, на следующий день в газетах ничего не было об этом необычном случае. Первое упоминание о пропавших, без всякой связи с происшествием на линии Площадь Пикадилли, появилось только в среду. Единственным исключением стала заметка о девятнадцатилетней девушке, которая, перед тем как исчезнуть, вроде ехала на метро в понедельник ночью в сторону «Холловей Роуд». Готов поклясться, что это та самая девушка, которую я видел плачущей на станции «Зеленый Парк»…

Я никогда не верил в блокирование памяти. Но по собственному опыту могу рассказывать, как такой блок работает. Он не дает вам увидеть очевидное, не дает думать очевидные мысли, делать совершенно очевидные поступки.

Я, разумеется, должен был сразу догадаться, что магнитофон, необъяснимым образом использовавший десять минут магнитной пленки за тридцать секунд, может содержать в себе ключ к пониманию того, что произошло. И конечно, я должен был бы прослушать запись при первом же удобном случае.

Но я этого не сделал.

Чертова машинка лежала в углу стола, прямо у меня под носом, целую неделю, вплоть до того момента, когда я решил ею воспользоваться. Но даже и тогда я не включил бы магнитофон, если бы не решился начать свою повесть. Даже когда я слушал запись, я делал это лишь потому, что хотел убедиться, что магнитофон не сломался дорогой. Совсем не потому, что мне казалось, будто на пленке может быть записано что-то интересное.

Вот так работает блокирование памяти – просто, эффективно и совершенно невероятно.

В общем, я не без удивления прослушал записанный на пленке разговор. Услышав его один раз, я прослушал его второй, потом и в третий раз.

И вот что я услышал:

Голос девушки (возможно, той самой, что плакала): О, Боже! О, Боже! Что случилось?

Голос мужчины: Где мы, черт возьми? Мы что, разбились?

Девушка (истерично): Я ничего не вижу! Пожалуйста, зажгите свет!

Я: Только не зажигайте спички! Здесь может быть горючий газ!

Мужчина: Я ничего не чую. Похоже, с этим все в порядке. Никто не пострадал?

Голос юноши (того, что в черной вельветовой куртке?): Лично я – цел и невредим.

Женский голос: Я думаю, я тоже.

Мужчина: Боже праведный! Посмотрите в окно!

Девушка: Звезды! Они не могут быть настоящими. Просто-напросто не могут!

Я: Выглядят они весьма натурально! Черт возьми, вон река!.. Нет, это же море!

Девушка: С моей стороны видны две луны.

Юноша: Две луны? Это… Это мираж.

Я (мрачно): Точно – две луны. И обе не наши.

Истерический смех девушки.

Юноша (зло): Немедленно прекрати!

Женщина: Может… может, мы все умерли?

Мужчина (с наигранной веселостью): Я как-то не ощущаю себя особенно мертвым.

Звук открывающихся дверей.

Девушка (переходя на крик): Кто это?

Новый голос (очень высокий и с акцентом, словно голос индийца, говорящего по-английски): Пожалуйста, оставайтесь спокойными. Опасность вам не грозит. Я должен довести до вашего сведения, что вы принимаете участие в научном эксперименте. Повторяю, опасность зам не грозит.

Я: Кто вы, черт возьми, такой?

Новый голос: Имена не имеют значения, сэр. Вам не о чем беспокоиться.

Женщина: Извините, пожалуйста, не могли бы вы сказать, где мы сейчас находимся?

Новый голос: Пожалуйста, слушайте меня внимательно. Вас перенесли через десять световых лет на одну из планет звезды, которую вы называете Процион. Это самый крупный эксперимент по дистанционно управляемой телепортации живой материи, который мы когда-либо проводили. Вскоре мы планируем вернуть вас в ваш мир точно в ту же самую точку, откуда мы вас взяли. Таким образом, данный эксперимент практически никак не повлияет на вашу жизнь. Однако если кто-то из вас пожелает остаться на Проционе Четыре, мы будем рады приветствовать вас как почетных гостей.

Мужчина: …! Этот тип чокнутый!

Я (очень сухо): Значит, и я тоже. Я вижу две луны и океан.

Женщина: Господи помилуй! Не знаю, что и подумать!

Юноша: Вы такой умный, мистер. Почему бы вам не включить свет?

Новый голос: Это могло бы оказаться неудобным. Видите ли, мы устроены несколько иначе, чем вы.

Девушка (с любопытством): Насколько иначе?

Новый голос: У нас нет волос, мы холоднокровные, наша кожа имеет зеленоватый оттенок… Впрочем, вы тоже покажетесь нам довольно странными.

Девушка: Вот моя рука. Коснитесь ее.

Новый голос: Лучше не надо.

Девушка: Ну пожалуйста… Бог ты мой! Но совсем не так страшно, как я полагала.

Юноша: Вы это серьезно – насчет того, что отправите нас обратно?

Новый голос: Абсолютно.

Мужчина: А что будет, если мы решим остаться?

Новый голос: Вы получите все, что вам необходимо для жизни и, разумеется, самое лучшее медицинское обслуживание. Мы умеем продлевать жизнь почти вдвое против вашего теперешнего уровня. Вы вполне можете рассчитывать еще лет не сто.

Юноша: С ума сойти!.. Послушайте, а как насчет работы… ну, если остаться.

Новый голос: Если хотите, можете работать. По правде сказать, вы можете делать все, что вам угодно… Нельзя только причинять вред другим. Это наш единственный закон. Никто не имеет права сознательно причинить вред другому.

Женщина: Значит, во вселенной все-таки есть царство разума!

Юноша: У меня отвратительная работа – ставить фундаменты и строить дома, в которых будет жить кто угодно, только не я.

Новый голос: Здесь машины построят вам дом… такой, как вы захотите.

Девушка: Если мы останемся… что вы с нами сделаете?

Новый голос: Ничего. Мы, конечно, хотели бы исследовать вас. Но, безусловно, не против вашего желания.

Девушка: А что, если мы решим остаться, а потом нам не понравится и мы захотим вернуться?

Новый голос: При первой же удобной возможности мы постараемся отправить вас обратно на Землю.

Женщина (совершенно спокойно): Все это, конечно, сон. Но сны – они всегда интереснее жизни. Я бы хотела остаться. Я с удовольствием прожила бы еще сто лет без насилия… У вас есть войны?

Новый голос: Наша последняя война была тринадцать веков тому назад. Мы чуть не уничтожили сами себя. Она научила нас, что мы должны любить друг друга или умереть.

Юноша: И не надо больше копать котлованов!

Девушка: Звучит, словно рай. Не совсем тот рай, в который я верила, но все равно рай.

Новый голос: Время кончается. Мы почти готовы вернуть вас на Землю. Те, кто хотят остаться на Проционе Четыре, пожалуйста, следуйте за мной. Это не окончательное решение. Если вам не понравится наш мир, вы сможете вернуться домой. Это мы вам обещаем.

Девушка (почти весело): Отлично! Один раз я готова попробовать все, что угодно. Терять, в общем-то, нечего… особенно мне.

Юноша: И мне тоже. Нам, пожалуй, стоит держаться вместе.

Девушка (безразлично): Как хочешь.

Женщина: Подождите. Я с вами. Дома меня никто не ждет, а одиночество повсюду одинаково.

Новый голос: Хорошо. Пожалуйста, ступайте осторожно… Здесь снаружи небольшая площадка… Боюсь, что тем из вас, кто пожелал вернуться, лучше подвергнуться действию амнезийного блокирования. Так будет лучше. Такое блокирование разрешит все конфликты, которые могли бы…

На этом запись кончилась. Как бы я хотел, чтобы пленка в моем магнитофоне была футов на пятьдесят подлиннее. Но увы!

Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я не могу предложить эту запись вниманию Л.Т. или полиции метрополитена. У меня нет ни малейшего желания оказаться замешанным в самой горячей полемике со времен Лох-Несского чудовища!