Сегодня 31 августа 1965 года, и мой труд завершен. Завтра, после пресс-конференции и прощального обеда, после выступления по телевидению и еще бог знает чего я, наконец-то, смогу (хочется на это надеяться) погрузиться в безвестность. Невозможно бесконечно видеть свое имя на первых полосах газет: я лично могут вытерпеть всего несколько часов. Потом известность становится своего рода испытанием на выносливость.

Бог знает, как это выдерживают звезды кино и телевидения или юные отпрыски, появляющиеся перед камерой получить причитающиеся им призы. Возможно, нервы у них покрепче, чем у меня, а может, это я такой впечатлительный. В любом случае, пять лет — более чем достаточно, и я рад, что все уже позади.

И не то, чтобы эти пять лет (даже не беря в расчет пристальное внимание прессы к моей персоне) были такими уж скучными. Трижды меня пытались убить, дважды — похитить. Мне даже предложили «бежать» в Советский Союз, где, как обещали, меня ждет счастливая жизнь пролетарского миллионера… разумеется, если в свободное время я буду для приличия вести исследования в области ядерной физики. Ну, и конечно, за последние пять лет я получил более полумиллиона писем, выражающих всю гамму чувств: от бесконечного презрения и отвращения к моей особе до поддержки и безоговорочного одобрения (Соотношение — пять к одному в пользу отвращения).

Но лучше я начну с того, что хоть и не являлось началом в полном смысле этого слова, но для меня стало тем моментом, когда я, и никто иной, вышел на сцену и сделал первое па перед юпитерами истории.

В апреле 1960, когда я немного поработал в Харвеле и провел пару лет на милом маленьком островке в учреждении, даже на названии которого по сей день почему-то лежит гриф «совершенно секретно», так вот, тогда я считался подающим большие надежды физиком-ядерщиком. Ну, возможно, не таким талантливым, как Вилхоф Раусен, или даже как Дженкинс в Кембридже, но все-таки… Во всяком случае, с точки зрения правительства я обладал качествами, делавшими меня куда более приемлемым для исполнения задуманного ими проекта, чем те, кого я только что назвал.

Считалось, что я честолюбив и не остановлюсь ни перед чем в достижении своей цели — ума не приложу, как я приобрел подобную репутацию. Возможно, все дело в слухах, что я, дескать, женился на племяннице министра науки только ради того, чтобы разработанная моей группой ракета «Голубой удар» была принята на вооружение для доставки к цели маленьких уютненьких ядерных боеголовочек. Должен, однако, признаться, что хотя я и вправду женился на одной из восхитительных племянниц министра науки, к тому времени «Голубой удар» уже занял достойное место в арсенале Англии. В общем, мне остается только недоуменно пожимать плечами.

Но как бы там ни было, для этой работы выбрали именно меня. И соответственно, однажды ясным весенним утром за чашкой чая у меня состоялся весьма плодотворный разговор с премьер-министром, министром науки и министром финансов.

Беседа проходила в дружеской, я бы даже сказал неформальной обстановке. М.Н. называл меня Ричардом и интересовался здоровьем моих несуществующих детей (у него так много племянниц!). П.М. называл меня Гамильтоном и хотел знать, увлекаюсь ли я стрельбой. А М.Ф., вообще никак меня не называя, пытался тактично выяснить, насколько меня интересуют деньги.

Но вот, наконец, после рекогносцировки премьер-министр перешел к делу.

— Гамильтон, — заявил он, — у нас есть для вас новая работа. Это, скажу прямо, будет самый важный и, не побоюсь этого слова, самый противоречивый, — он хищно усмехнулся, — научный проект нашего времени. Вы заинтересованы?

— Еще бы, — отвечал я. — Я прямо-таки сгораю от нетерпения услышать подробности.

— Если вы сумеете справиться с этим заданием, — снова эта странная усмешка, — то рыцарское звание станет наименьшей из ваших многочисленных наград.

Сэр Ричард Гамильтон. Подобная перспектива мне понравилась. Не то, чтобы я был снобом. Вовсе нет. Просто я почему-то всю жизнь испытываю удивительные трудности с метрдотелями. Рыцарское звание — это как раз то, что нужно, чтобы раз и навсегда избавить меня от затруднений в ресторанах.

— Вы сможете сами подобрать себе сотрудников, — говорил между тем министр науки, — и вы будете пользоваться «А плюс» приоритетом на материалы и оборудование.

— Скажите, сэр, — сказал я, немного подумав, — а какова классификация этой работы? Секретная она или нет?

— И такая, и такая одновременно, — ответил М.Н. — Цель проекта будет объявлена во всех средствах массовой информации, но конкретные детали работы — исследования, испытания, успехи и неудачи — должны храниться в строжайшей тайне.

— Значит, будут и сторожевые псы? — поинтересовался я.

— Будут, — кивнул П.М. и добавил: — Они будут лаять со всех сторон.

— Но зато у вас будут неограниченные финансовые возможности, вставил министр науки.

— Фигурально выражаясь, разумеется, — торопливо добавил министр финансов.

— Все, что мы от вас просим, — подвел итог М.Н., - это заверения, что у проекта есть надежда на успех.

Я смотрел на моих собеседников и не верил своим ушам. Даже принимая во внимание свойственную обычно политикам хитрость и определенные ограничения по бюджету, оборудованию и персоналу, которые, несомненно, обнаружатся в дальнейшем, то, что мне предлагали, больше всего походило на рай (в представлении ученого, конечно). Тут просто обязан был крыться какой-то подвох: так как я до сих пор не знал, что же именно они от меня хотят — значит, это он и есть.

— Господа, — сказал я, — прежде, чем мы продолжим беседу, позвольте вам заявить, что я безоговорочно принимаю ваше предложение. И обещаю сделать все, от меня зависящее, чтобы проект увенчался успехом.

Министры, похоже, несколько удивились моим словам.

— Но вы даже не знаете, в чем он заключается! — воскликнул П.М.

— Учитывая предложенные вами условия, — отвечал я, — это может быть только проект по созданию так называемого Абсолютного Оружия.

Мои собеседники подскочили, словно ужаленные.

— Как вы об этом узнали?!

Они глядели на меня с нескрываемым подозрением.

Я, разумеется, ничего не знал, но не мог же я признаться, что просто-напросто догадался. Поэтому я пустился в объяснения в духе Шерлока Холмса.

— Ну, это довольно просто. Я неплохой физик-ядерщик, но, честно говоря, есть и получше. Значит, вы знаете, что те, кто лучше меня, не захотят принять участие в вашем проекте, вероятнее всего, из моральных соображений. Следовательно, речь идет о создании нового оружия. Однако на сегодняшний день уже существуют атомные боеголовки мульти-мегатонной мощности. В этой области, судя по всему, не гребуется проведения крупномасштабных научных исследований. Кроме того, стоимость таких исследований можно оценить довольно точно. Вы, однако, предлагаете мне «А плюс» приоритет и неограниченный бюджет. Значит, вам требуется нечто получше, чем бомбы, пусть даже мощностью в десятки или сотни мегатонн. Ничего, кроме Абсолютного Оружия, мне в голову просто не приходит.

— А оно возможно? — спросил П.М.

— Что бы вы сказали тридцать лет тому назад: возможны водородные бомбы или нет? — вопросом на вопрос ответил я.

— Американцы считают, что возможно, — уныло пробормотал министр науки. — Следовательно, русские тоже займутся этой проблемой всерьез. А значит, и мы должны что-то делать.

— Сэр, — я посмотрел на премьер-министра, — вы можете ответить мне на один вопрос? Скажите, какое практическое значение может иметь машина или оружие, которое, будучи использовано, уничтожит не только ваших противников, но и все человечество?

— Значение Абсолютного Оружия не поддается оценке, — премьер министр внезапно выглядел усталым и каким-то потухшим. — Оно не только доведет теорию равновесия сил до своего логического и совершенно абсурдного завершения, но и, вполне возможно, поднимет дипломатии от заурядного шантажа к высотам подлинных переговоров.

Я немного подумал и весело сказал:

— Не знаю наверняка, возможно Абсолютное Оружие или нет, но я обещаю сделать все, что в моих силах.

Но почему-то мои слова, похоже, не слишком обрадовали трех влиятельных министров.

После этого дела завертелись. Мне предоставили «А плюс» приоритет, и я использовал его на всю катушку. Я родился на севере, вот мне и пришло в голову, что было бы весьма приятно работать в одной из долин Дербишира, где я вырос. Соответственно я выбрал Ньюдейл — в основном потому, что в нем был старинный и очень комфортабельный отель.

На должности адъютантов я выбрал двух старых испытанных друзей: доктора Джеймса Вилера (математика) и доктора Роджера Ваугана (биохимия). Втроем мы переехали в ньюдейльский отель и принялись командовать целой армией слуг, как гражданских, так и военных, предоставленных в наше распоряжение.

Да будут химические и физические лаборатории, лекционные Залы, высоковольтные генераторы и другие приборы! Мы отдали приказ, и тут же в Ньюдейле появилась несметная туча рабочих, собирающих необходимые здания. И сказали мы: да будут физики, химики, биофизики, биохимики, биологи, специалисты в этом и в том. И немедленно департамент научных и прикладных исследований принялся рыскать по стране в поисках необходимых специалистов, словно отряд вербовщиков в поисках, еще не догадывающихся о своей судьбе, матросов во времена парусного флота.

Через шесть месяцев лаборатории были готовы, и мы имели в своем распоряжении больше первоклассных ученых, чем могли использовать. Кроме того, нас окружали, как нам понемногу начинало казаться, все без исключения агенты британской секретной службы. Поначалу их мелодраматические усилия меня даже отчасти забавляли. Но когда появляется некто с ружьем, снабженным оптическим прицелом, полагающий, что смерть это именно то, чего мне не хватает… в общем, тогда я стал благосклоннее относиться к рыцарям плаща и кинжала.

К этому времени, увы, наступил тот неприятный момент, когда все, что мы просили, нам дали, и не осталось ничего другого, как приняться за работу.

Требуется: Абсолютное Оружие (в одном экземпляре), способное одним махом стереть с лица Земли все человечество. Ничего себе задачка! Но я полагал, что нашел, прямо скажем, неплохое решеньице. Как это ни странно, но кое-кто из младшего научного персонала отнесся к проекту создания Абсолютного Оружия с большим энтузиазмом. Они предлагали совершенно невероятные планы типа выведения неуничтожаемых вирусов, разработки устройств радиоактивного насыщения или даже антигравитационных полей, достаточно мощных, чтобы земная атмосфера улетучилась в космос, и мы все задохнулись. Наиболее энергичных и оригинально мыслящих я немедленно уволил. Подобные люди, как мне казалось, могут оказаться очень опасными.

Кроме того, если я мог понять тех, кто принимал участие в этом проекте ради денег или ради положения в обществе — в общем-то, как и я сам — то даже мысль о людях, разрабатывающих подобное оружие потому, что им этого действительно хочется, казалась мне отвратительной. К тому же в это время у меня самого появилась одна неплохая идея. Она была изящна и проста. Но ее успешная реализация зависела в первую очередь от бесконечного терпения и абсолютной лояльности.

К концу первого года у меня работали только те, на кого я мог положиться как на самого себя. Им-то я и изложил свою необычную идею неингибированной термоядерной топки, в которой реакция, раз начавшись, будет продолжаться, пока вокруг есть материя. В конце концов от Земли не останется даже космической пыли. Все дело здесь упиралось в температуру. Требовалось всего-навсего разработать систему, способную не только установить температуру, сопоставимую с внутренними областями Солнца, но и поддерживать ее, пока не начнется цепная реакция. Как только это случится, мы можем, фигурально выражаясь, довольно потирать руки, пока Земля будет жариться перед тем, как испариться.

Разумеется, эта идея привела моих сотрудников в ужас. Меня, честно говоря, тоже. Но мы с мрачной решимостью дружно двинулись по тернистому пути теоретического моделирования, ограниченной экстраполяции и фракционированного экспериментирования — по пути, который должен был рано или поздно привести нас к логической конструкции Абсолютного Оружия.

Работа заняла у нас два года. За это время я неоднократно докладывал правительству о ходе наших изысканий. Раз за разом я пытался на доступном им уровне объяснить принцип устройства Абсолютного Оружия. Но они, похоже, все равно ничего не понимали. А вероятность успеха, по-моему, беспокоила их даже больше, чем вероятность неудачи. Кроме того, их вовсе не обнадеживала мысль о том, что Россия и Америка тоже создают Абсолютное Оружие.

Но у меня к тому времени возникли свои собственные проблемы. Нельзя сказать, чтобы я пользовался излишней популярностью у английской общественности, которая, что бы там ни говорили, обычно проявляет завидную склонность к благоразумию. Хотя детали проекта и скрывались под пеленой секретности, о его цели говорилось совершенно открыто. И в итоге мало кого в Англии не любили так, как меня.

Убийство и похищение, однако, не совсем те методы, которые нравятся возмущенным матерям Кройдона и отставным полковникам Челтенхэма. Так что робкие попытки подобного рода следует скорее отнести на счет ряда заинтересованных (несомненно, зарубежных) организаций.

Осенью 1963-го года я почувствовал, что настало время делать специальный доклад премьер-министру. Я решил так еще и потому, что неофициально стало известно, будто русские уже завершили работы по созданию Абсолютного Оружия. Честно говоря, я предпочел бы немного повременить с заявлением, что английское устройство собрано и готово к применению. Хотя, по правде говоря, я и мои коллеги уже мало что могли сделать. Ведь отличительной, чертой Абсолютного Оружия является то, что его нельзя испытать. По самой своей сути это устройство одноразового использования: первый же запуск тут же становится и последним для всех заинтересованных сторон.

Примерно месяц спустя после объявления о готовности английского устройства американцы, не желая отставать, сообщили, что завершили постройку сразу двух, совершенно независимых установок типа «Абсолютное Оружие» — вторая, видимо, на случай, если первая не сработает.

О том, что произошло дальше, вы все знаете ничуть не хуже меня. Теперь, когда Англия, Россия и Америка заполучили в свои руки устройства мгновенного глобального уничтожения человеческого рода, гонка вооружений зашла в тупик.

Характерная черта Абсолютного Оружия — любого Абсолютного Оружия — в том, что оно делает глобальную войну невозможной. Даже генералы, и те это поняли. Действительно, что толку обрушивать на головы своих противников сотни водородных боеголовок, если ему достаточно нажать всего одну кнопку, чтобы захватить тебя вместе с собой в небытие.

Военных как на востоке, так и на западе, такая ситуация совсем не порадовала. Ведь если война устарела, то устарело и ядерное оружие, а в конечном счете и сами генералы.

Так оно и получилось. Весной 1964-го года после длительных колебаний в тогда еще интернациональном городе Берлине состоялась встреча на высшем уровне (Берлин, между прочим, стал впоследствии новой столицей мира). Президент, премьер-министр и неугомонный генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза прочитали длиннющие речи, полные туманных выражений и абстрактных понятий типа «справедливость», «свобода», «правда», «развитие» и «равенство» — в общем, выполнили обязательную политическую программу от А до Я. Но кончив работать на публику, они в конце концов занялись делом и честно посмотрели в лицо фактам.

А факты были таковы: атомное оружие не просто устарело, как оружие оно вызывало смех — кроме как для совершения самоубийства (но зачем так сложно? можно же просто нажать на кнопку!) оно ни на что не годилось. И когда главы государств это поняли, наступил исторический момент — началась первая подлинная конференция по разоружению.

К осени 1964-го года русские инспектора обследовали английские и американские военные базы, бдительно контролируя уничтожение боевых ракет и ядерных боеголовок. Тем временем английские и американские инспектора занимались тем же самым на военных базах России и стран социалистического содружества. Все в мире дышало радостью. Правительства деловито обменивались военными тайнами, от души потешаясь над тем, как долго они транжирили большую часть своих ресурсов и производственных мощностей в безуспешной попытке напугать друг друга.

Но в то время, когда все кругом радовались, я и мои коллеги предавались унынию. Мы уже догадывались, что сулит нам день грядущий.

И точно. В январе 1965-го года какой-то идиот-политик предложил, чтобы Абсолютное Оружие впредь обслуживалось совместно специалистами трех «Абсолютных» держав. Да, говорил он, существование Абсолютного Оружия необходимо ради сохранения мира, но так, дескать, будет безопаснее… Суть его предложения сводилась к следующему: для каждого устройства назначаются три старших офицера — английский, русский и американский. Все будет устроено таким образом, чтобы включить Оружие можно было, только использовав три различных, хранящихся у этих офицеров ключа. В общем, пока три ключа не вставлены в соответствующие замки, устройство не сработает.

После непродолжительных дебатов это дурацкое предложение было принято. И тут, разумеется, назрела необходимость проведения встречи ученых трех стран — разработчиков Абсолютного Оружия. А это, в свою очередь, должно было привести к некоторым, ничуть меня не радовавшим, научным разоблачениям.

Но как я ни сопротивлялся, к середине февраля я оказался в Женеве лицом к лицу с товарищем профессором Федором Норовым, ученым, возглавлявшим русскую группу, работавшую над Абсолютным Оружием, и доктором Джорджем С. Винкелем — директором обеих американских установок.

К счастью, Норов отлично, пусть и не ортодоксально, говорил по-английски. Однако, хотя Норов и Винкель были очень любезны друг с другом, (на мой взгляд, даже слишком любезны) обстановка на конференции была напряженной, и я бы даже сказал, мрачной и какой-то унылой.

Через полчаса ничего не значащих разговоров мы ни на йоту не приблизились к вопросу контроля над Абсолютным Оружием. У меня даже начало складываться впечатление, что каждый из нас из кожи вон лез, только бы обойти стороной эту проклятую тему. Кроме того, мне показалось, что мы все время украдкой поглядываем друг на друга, словно играя в кошки-мышки. Мне, честно говоря, становилось не по себе.

— Ничего не получается, товарищи, — наконец заявил Норов, пожимая плечами. — Нам надо растопить лед взаимного недоверия.

С этими словами он поднял телефонную трубку и заказал бутылку водки.

— Для меня, — сказал Винкель, — пусть пришлют виски. Шотландское.

— Я тоже предпочитаю виски, — произнес я. — Ирландское.

Норов тут же заказал по бутылке каждому.

Где-то к исходу третьей бутылки (мы пили стакан за стаканом, одновременно осушая их до дна) я набрался храбрости исподволь начать свое признание.

— Все это Абсолютное Оружие, которое подарило нам мир, — осторожно начал я, — меня, честно говоря, здорово пугает. Оно воплощает в себе всю абсурдность человеческой логики. В этом кроется какой-то подвох.

— Никакого подвоха, — запротестовал Норов. — Но, по правде сказать, меня оно тоже пугает. А вдруг произойдет авария?

— Осторожно, господа, — рассмеялся Винкель и тут же, посерьезнев, сухо добавил: — Авария у меня может оказаться вашей катастрофой.

— Меня волнует вовсе не теория, — продолжал я, — совсем нет. Меня волнует практика. Доводы в пользу Абсолютного Оружия вполне убедительны. В конце концов, оно уже привело нас к ядерному разоружению. И все-таки, говоря откровенно, его существование не вызывает у меня особой радости.

— Ни малейшей, — кивнул Норов. — Ничего, кроме ушной боли.

— Головной боли, — поправил его Винкель.

— Честно говоря, — выпалил я, собравшись с духом, — разработанное мною Абсолютное Оружие не работает. Давным-давно мы… то есть отобранная мною группа ученых… решили, что в этом случае наука уж слишком сильно втягивается в политику. В общем, мы решили только создавать иллюзию работы. В конце концов, мы же не хотели, чтобы какой-нибудь идиот и в самом деле нажал на кнопку.

Наступило тягостное молчание.

— Это был, — заявил товарищ профессор Норов, — преступный обман.

— Вот они каковы, здравомыслящие англичане, — заметил Винкель. Мое признание, похоже, его развеселило. — И как же вы обманули политиков?

— На вершине огромной стальной башни мы установили громадный купол из толстого стекла. Мы подтащили к нему столько высоковольтных кабелей, что по ним можно было бы снабжать электричеством всю Азию. А затем мы ослепили их научным жаргоном, — я печально усмехнулся. — Даже странно, как легко люди готовы поверить, что стоит только нажать на кнопку, и весь мир превратится в прах. Может, дело здесь в подсознательной тяге человека к смерти?

— Или наоборот, — предположил Винкель (Бог знает, что он имел в виду). Глубоко вздохнув, американский ученый добавил: — Президент, разумеется, в курсе. Мы сочли своим долгом все ему рассказать.

— О нашем устройстве? — ошарашенно воскликнул я.

— Нет, — тихо ответил Винкель. — О нашем собственном устройстве… Между прочим, мы взяли на себя труд доказать, что Абсолютное Оружие принципиально невозможно.

— Но, товарищи, — воскликнул Норов, — мы же его создали!

— И оно сработает? — спокойно поинтересовался Винкель.

Норов засмеялся.

— Если кто-нибудь… как бы это сказать… нажмет на красную кнопку, в Сибири появится самая большая дырка, которую когда-либо видело человечество.

Мы переглянулись. Затеи наполнили стаканы и торжественно чокнулись.

— За вечный мир, — сказал я.

— За торжество разума в отношениях между народами, — напыщенно провозгласил Норов.

— И за научный жаргон, — добавил Винкель.

Я чувствовал себя на удивление счастливым.

— Как вы думаете, нам удастся сохранить все это в тайне?

— А почему бы и нет? — удивился Винкель. — Нам просто придется тщательно отбирать подходящих людей для работы с Оружием. Вот и все.

— А каждого, кто будет болтать вздор, — заявил Норов с многозначительной ухмылкой, — мы тут же засадим в психиатрическую лечебницу.

— Вне всякого сомнения, — кивнул Винкель. — Как пить дать, засадим.

Ну, вот мы и узнали подлинную историю Абсолютного Оружия. Сегодня 31-е августа 1965-го года. На Земле царит мир. О гонке вооружений никто даже и не вспоминает. Возникающие проблемы тихо решаются на конференциях, а не тонут в реве ракетных двигателей. Сегодня закончился мой последний день в должности старшего инспектора Абсолютного Оружия от Англии. Меня сменяет профессор Джеймс Вилер — мой первый помощник с самого начала работы над проектом. Он отлично умеет держать язык за зубами и всегда выглядеть серьезным.

Впрочем, возможно, нет ничего страшного, даже если все и откроется. Люди уже так давно живут под страхом всеобщего уничтожения, что, скорее всего, воспримут правду как чью-то глупую шутку.

И знаете, мне кажется, я заслужил свое рыцарское звание! Норов, теперь, разумеется, герой Советского Союза, а доктор Винкель… ну, ему недавно предложили баллотироваться в вице-президенты.