Кабинет Анселя был довольно маленьким. Там, куда не доходили книжные полки, виднелись деревянные панели обшивки. Над камином висел большой гобелен – напротив тяжелого дубового стола, который отодвинули от окон, освобождая место для мольберта, поставленного так, чтобы на него падало больше света. Сам Ансель, величественный в своем снежно-белом одеянии, восседал в кресле с высокой спинкой, держа на коленях псалтирь. Кресло стояло у окна. Художник возился со складками мантии, придавая им то положение, которое ему понравится.

– Не двигайтесь, милорд настоятель, все идеально. А теперь не могли бы вы чуть приподнять голову?

Даниляр тихо закрыл за собой дверь и спрятал руки в рукава. Он узнал худощавого человека в берете. Тейтер был лучшим портретистом Дременира, но выражение лица настоятеля заставляло задуматься о том, через сколько минут в голову маэстро полетит псалтирь.

– Решились наконец-то попозировать для портрета, милорд? – спросил Даниляр.

Ансель закатил глаза.

– Рано или поздно это должно было случиться, – пробормотал он, заерзав в кресле.

Художник поцокал языком, но продолжил работать над наброском. Его карандаш так и летал над бумагой.

– Брось мне подушку, ладно? У меня задница затекла в этом проклятом кресле.

– Я уже объяснял вам, милорд: подушка нарушит линию вашей мантии, – встрепенулся художник. – Так не пойдет, я же не могу нарисовать вас инвалидом!

– Ха! Не пойдет, да? С каких это пор правда у нас не пойдет? Я старик, Тейтер, вот и рисуй меня таким, каким видишь!

– Милорд?

Ансель махнул книгой.

– Каким видишь, с узловатыми пальцами и всем прочим.

Тейтер сжал губы, но промолчал.

Даниляр наблюдал за тем, как набросок обретает форму. Несколько беглых линий наметили книжные полки и оконный проем, затем более уверенные мазки обозначили кресло и сидящего в нем человека, страдальческий оскал которого на бумаге превратился в благосклонную полуулыбку.

Пять минут спустя Ансель процедил:

– Достаточно на сегодня. Мне еще предстоит разговор с капелланом.

– Милорд, мы только начали…

Но Ансель уже выбирался из кресла, пинками сбрасывая с ног отрезы бархата и атласа.

– Я сказал хватит, Тейтер. Приходи завтра.

Художник опустил карандаш, покатал на языке пару слов и решил их проглотить, не озвучивая.

– Как пожелаете, милорд.

Собрав свои материалы, он зашагал к двери.

Даниляр поклонился ему на прощанье и запер за художником дверь.

– Кому принадлежит идея почитать память обитателей этого кабинета портретами, а, Даниляр? – Ансель сбросил с плеч тяжелую верхнюю мантию и беспечно швырнул ее на подлокотник кресла. Дохромав до стола, он сел и со вздохом расслабился на подушках.

– Настоятелю Теудису, кажется, который жил четыреста лет назад. – Капеллан устроился на стуле напротив.

– Чертовски глупая идея, на мой взгляд.

– Если бы ты позировал сразу после своего избрания, как твои предшественники, это было бы не так утомительно.

– А когда у меня было время позировать? Шести месяцев не прошло, как я отправился на войну, и следующие пять лет я провел в седле. Отличный был бы портрет – в погнутых латах и в крови по самые брови.

– Было бы приятным разнообразием увидеть настоятеля за работой, – заметил Даниляр.

– Вместо всех этих благолепных поз? Да уж. – Ансель покачал головой. – Святые, если этот Тейтер нарисует меня похожим на старого Теудиса, с его запором от набожности, я ему кисточки в уши вставлю.

Настоятель извлек из стола графин и стаканы и налил в них бренди. Один стакан отправился через стол.

– Еще нет и полудня, – сказал Даниляр.

Ансель сжал губы.

– Не начинай проповедовать. Хватит с меня и Хенгфорса. Слишком поздно волноваться о моей печени. – Он набрал в рот бренди, пропустил его через зубы и со вздохом проглотил. – Прости, старый друг. Я не должен был на тебе срываться.

– Опять суставы беспокоят?

Настоятель скорчил гримасу.

– От боли я всегда начинаю кусаться.

– Я помню. – Даниляр взял свой стакан, но пить не стал. – Ты обычно ревел на лекарей каждый раз, когда они штопали твои раны.

– И это намного превзошло их ожидания.

Даниляр не мог сдержать улыбку. На миг он соскользнул в прошлое, на двадцать лет назад, и снова очутился в обжигающе жаркой пустыне, с мечом в руке и сомнениями в сердце, рядом с Анселем, который командовал армией и вел вперед, как всегда.

– Целители Гимраэля неплохо постарались.

– Айе, и спасли многих, кого мы уже не надеялись увидеть. Я думаю, это достойно тоста. – Ансель снова налил себе бренди и поднял стакан. – За старых товарищей и ушедших друзей!

– За это я выпью.

Зазвенело, соприкоснувшись, стекло, и Даниляр глотнул бренди, прислушиваясь к теплу в горле.

– Я скучаю по тем временам. – Ансель прижал стакан к животу. – По компании честных людей с общей целью вместо этой бесконечной политики.

– А я не скучаю по жаре.

– И по блохам.

– И по страху.

– Когда боишься, чувствуешь себя живым, не так ли? – спросил Ансель. – У тебя учащается пульс и дыхание. И крутит в животе, когда ты опускаешь забрало и перебираешь поводья в ожидании сигнала.

– Я всегда оставлял забрало поднятым.

– Не боялся щепок от сломанного копья?

– Куда больше я боялся, что меня стошнит и я захлебнусь рвотой в собственном шлеме.

Ансель расхохотался.

– Слушай, а я ведь этого не знал. Мы дружим столько лет, а я понятия об этом не имел. Сколько лет мы уже дружим?

– Сорок с лишним, с тех пор, как были новичками.

– Давно. – Настоятель посмотрел на блестящий дуб, свисавший на толстой цепи с его шеи. – Давно, очень давно.

Глотнув еще немного бренди, Даниляр отставил стакан.

– Но почему-то мне кажется, что ты позвал меня не для того, чтобы поговорить о прошедшей войне в пустыне.

– Сразу к делу, как всегда, верно? Что ж, отчасти я хотел, чтобы ты спас меня из лап этого проклятого художника, а отчасти позвал тебя потому, что мне нужен твой совет.

– Духовный?

– Совет человека, у которого не замылился глаз.

Настоятель открыл ящик стола и достал оттуда стопку листовок. Сверху лежали маленькие полосы сообщений, написанных мелким почерком. Судя по их виду, они долго были свернуты в свитки. Ансель смахнул их на стол, как древесную стружку.

– Вот скажи, будь любезен, зачем орден тратит сотни марок в год, поддерживая сеть агентов, которые присылают мне весь этот мусор? В них куда меньше информации, чем здесь. – На стол с глухим звуком опустилась толстая стопка листовок. – В чем смысл просроченных сообщений, если я могу за фартинг купить на углу газету, где информации больше и, в большинстве случаев, она точнее?

Даниляр нахмурился.

– Я думаю, этот вопрос лучше задать элдеру Кристену, он ведь заведует сетью.

– Кристен дурак. О Гимраэле ему известно одно: оттуда присылают шелк для его рубашек. А что до посланий его агентов, то от них меньше пользы, чем от помета голубей, которые их приносят. Вот послушай.

Ансель порылся в куче полосок и вытащил нужную.

– «Мелкие возмущения в квартале шелкопрядов Эль Маккама быстро подавлены», – прочитал он. – А согласно вот этому листку – где он там? Да, вот, «было совершено четыре попытки поджога на складах имперских купцов. Одна из попыток закончилась потерей всего содержимого, гибелью ночного сторожа и двух граждан, которые пытались спасти его, когда обрушилась крыша». – Ансель свернул бумажку и бросил ее в камин. – Интересное проявление «мелких возмущений», не так ли?

– Культисты?

– Этого никто не знает. В окна швыряли масляные лампы. Никто ничего не видел.

– В Эль Маккаме никто никогда ничего не видит, – хмыкнул Даниляр. – Они слишком боятся пересечься с теми, кто симпатизирует Культу.

– И этот инцидент – даже не половина беды. Корабли купцов сталкиваются с пиратами, в глубине пустыни теряются караваны с пряностями, и это лишь те случаи, когда нашлись свидетели. – Ансель собрал оставшиеся сообщения и просеял их сквозь пальцы. – А тут об этом ни слова.

Даниляр ощутил, как шевелится внутри беспокойство.

– Это… тревожит, – сказал он.

– Как в старые времена, верно? – Настоятель хищно улыбнулся. – Прошло двадцать четыре года, и мы вернулись к тому, с чего начинали, – вот только тогда мои агенты действительно приносили пользу, а ведь стоило им попасться, их задушили бы их собственными внутренностями. Скажи мне, что ты об этом думаешь, Даниляр? Мне нужен свежий взгляд и простые слова человека, который провел в Гимраэле немало лет и знает, что это за змеиное гнездо.

– Я вряд ли нужен тебе для этого, Ансель. Ты тоже там был. – Даниляр потянулся к стакану, хотя и не собирался больше пить. Сейчас ему хотелось согреться изнутри. – В прошлый раз все начиналось точно так же, а закончилось Самараком. Были ли нападки на интересы Церкви?

– Докладов об этом нет, но Культ старается не оставлять свидетелей, так что мы поймем это лишь со временем.

– А император об этом знает?

– Утром я отправил к нему гонца, хотя и уверен, что шпионы Теодегранца уже донесли ему обо всем.

– Но ведь Киерим обязан поддерживать мир в Гимраэле. Если он хочет сдержать Культ, пусть лучше следит за своими границами.

– За тысячами миль песка? Нельзя надеяться на то, что такие границы удержатся без доброй воли обеих сторон, а именно у границ Культ привлекает на свою сторону большинство приверженцев. Они и обитатели внешней пустыни и в лучшие-то времена не очень ладили. Нет, Даниляр. – Рот Анселя сжался в линию, тонкую и бледную, словно шрам. – Я слишком старый боевой конь, я чую битву задолго до того, как запоют трубы. Сейчас лишь вопрос времени, когда штандарт Эндириона снова взлетит над головами легионов.

Даниляр содрогнулся.

– Молю Богиню, чтобы ты ошибся. Никто не скажет нам спасибо за новую войну в пустыне. Последнего раза мне хватило, чтобы навсегда отложить меч и завернуться в мантию.

– Если его святейшество провозгласит кризис веры, у нас не останется выбора.

– Но как мы будем сражаться? – спросил Даниляр, разведя руками. – Нас слишком мало, Ансель. И сомневаюсь, что наберется больше четырех полных легионов, даже если мы поднимем всех новичков на ночную службу.

– Значит, нужно молиться, потому что, боюсь, решать не нам. – Ансель вылил в рот остатки бренди и громко сглотнул. И почти сразу же закашлялся, прикрыв рот одной рукой, а другой шаря в карманах робы в поисках носового платка. Кашель сотрясал все его тело, как шторм – плакучую иву.

Даниляр бросился в соседнюю комнату, налил стакан воды из графина, стоявшего на ночном столике, и поставил перед настоятелем, который к тому времени кашлянул в последний раз и вытер губы.

– Спасибо, – хрипло сказал Ансель. В груди у него хрипело. – Кажется, бренди в середине дня – все же не лучшая идея.

Он пил воду, пока дыхание не стало ровнее, а лихорадочный румянец не сошел с впалых щек.

Даниляр нахмурился.

– Кажется, нужно послать за лекарем.

– Богиня, нет! – Ансель махнул рукой в сторону его стула. – Незачем беспокоить Хенгфорса.

– Ансель, ты нездоров.

– Чепуха, я в порядке. Просто бренди попало не в то горло. – Сунув платок обратно в карман, настоятель откинулся на спинку стула. – Видишь? Не о чем волноваться. Если ты пошлешь за Хенгфорсом, он заставит меня пить его мерзкие лекарства, которые воистину хуже болезни. А нам с тобой нужно работать.

Ансель пододвинул к себе кипу листовок, отбрасывая в сторону сообщения агентов. На желтой бумаге болезненно расцвели алые разводы.

Даниляр уставился на кровь, в ужасе от того, что она могла означать.

Ансель проследил за его взглядом и снова достал платок, чтобы вытереть пальцы.

– Нам нужно работать, Даниляр, – строго повторил он. – Мы не можем сейчас отвлекаться. Слишком многое поставлено на кон.

– А что толку от тщательного планирования, если ты умрешь раньше, чем дело дойдет до реализации планов? Я не справлюсь один с твоими схемами, Ансель. Им нужен ты, иначе все будет бесполезно.

– Я знаю. – Настоятель рассматривал руку в поисках пропущенных пятен. – Пока еще есть время.

– Достаточно ли?

– Надеюсь.

Даниляр с сомнением произнес:

– Мы не можем позволить себе допустить ошибку. Если мы не будем осмотрительны, курия пустит наши шкуры на переплеты для книг.

Ансель ответил хищной улыбкой.

– Так почему бы нам не проявить осторожность, друг мой?

* * *

Тщательно начертав свою подпись, Ансель положил последнее письмо на стопку остальных и подтолкнул к краю стола, чтобы секретарь забрал их поутру. Административная волокита в последние дни занимала все больше и больше времени. Эдикты, переписка, заверение громоздких отчетов совета и его бесчисленных подкомитетов… Иногда казалось, что вместо веры орденом движут чернила и бумага.

Ах, вера… Когда-то рыцарю была нужна только вера, да еще сильная рука. Ансель откинулся на спинку стула, поморщился и поднял глаза на гобелен. Он висел напротив стола уже больше двадцати пяти лет как постоянное напоминание о главной задаче настоятеля. Богатые цвета поблекли под воздействием пыли и времени, но история, изображенная на трех панелях, все еще была ясна. Слева первый рыцарь получал помазанье от самой Богини, опустившись на колени и ожидая благословения. Справа сильно постаревший Эндирион стоял на холме, с которого открывался вид на Дремен. Одной рукой он сжимал у бедра знаменитый Алмазный шлем, а другой – рукоять меча. Рыцарь смотрел вниз, на постройку Дома Матери в долине. А в центре полотна Эндирион сражался с темной фигурой на краю бездны.

Большинство полотен о Падении изображали Эндириона ликующим, стоящим в луче света Богини, вздымающим меч, а ангел отползал от его ног или падал в пропасть. На этом же гобелене был изображен разгар битвы. Тьма свивалась вокруг ангела, словно дым, зубы Эндириона были стиснуты от напряжения, он защищался. Там, где меч рыцаря встречался с эбонитовым клинком ангела, на землю сыпались черные и серебряные искры.

С этого момента дуэль могла бы пойти как угодно, спасение и проклятие балансировали на тончайшей грани, и преимущество зависело от любой мелочи. Лицо Эндириона выражало решимость, но морщина между бровей говорила о страхе. В глазах ангела жил смертоносный радостный голод, он яростно налегал на меч, но поза свидетельствовала о том, что одного удара будет достаточно, чтобы его преимущество сменилось шагом назад и поражением.

Бывали дни, когда Ансель смотрел на гобелен и ему казалось, что Эндирион потерпит поражение, а вся история мира изменится у него на глазах. А были дни, когда сияло солнце, тьма не подбиралась так близко и не была такой густой, и Ансель понимал, что Алмазный шлем победит. Сегодня битва приближалась к переломному моменту.

«Вы отбросили длинную тень, милорд. Молю лишь об одном: чтобы, когда мы встретимся, вы не были разочарованы моей службой вашему ордену».

Утром Ансель проглотит столько макового сиропа, сколько этот дурак Хенгфорс позволит ему выпить, и отправится в долгое путешествие от своего жилища к библиотеке, расположенной под залом совета. Ансель назначил встречу с архивариусом, и об этом не знал даже Даниляр. Жаль, что он не может взять с собой капеллана, на которого можно было бы опереться, когда маковый настой подведет, а подведет он обязательно. Но он возьмет свой посох, который по счастливому стечению обстоятельств был не только церемониальным, но и функциональным, и наденет лучшую белую мантию с золотым дубом на цепи над самым сердцем. Ему понадобятся все силы и все символы власти, чтобы справиться с хранителем архива. Толстый меховой халат и домашние тапочки испортили бы эффект, а жаль. Будь он проклят, если холодные коридоры Дома Матери заставят его дрожать и ежиться, когда он потребует открыть ему доступ к книгам, которые недоступны даже самому Лектору Дремена.