Мэйсен намотал поводья на луку седла и затянул их простым узлом, чтобы они не мешали, но легко развязывались при правильном рывке. Он не мог позволить себе ни секунды промедления. Ущелье Свистунов было не из тех мест, где стоит путешествовать ночью.

Он посмотрел на небо. Солнце клонилось к западу и уже скрылось за горами, тени которых постепенно подбирались все ближе к дороге. В середине лета можно было проехать ущелье засветло, между рассветом и закатом. Но осенние дни становились все короче, светлых часов просто не хватало. Мэйсен отправился на юго-восток незадолго до рассвета. Он гнал так быстро, как только осмеливался, но треть пути все еще лежала впереди, а этой ночью было новолуние. Мириэль только родилась и не поднимется выше гор, Люмиэль не поднимется вообще в то время, когда луна будет нужна ему больше всего.

Проклятые неудачи! Богиня наверняка смеется над ним, отправляя в одно из самых опасных мест на планете в новолуние, когда вуаль тонка, как старый носок. Он мог рассчитывать только на огонь и быстрые ноги своей кобылы.

Мэйсен поднял два просмоленных факела, взобрался в седло и уже там призвал в них огонь. Они загорелись быстро, пламя зашипело на изменчивом ветру. Держа по факелу в каждой руке, Мэйсен пнул Бреа пятками, посылая вперед в темноту. Хоть бы дорога была здесь хорошей! Трава и кусты давно поглотили Путь Короля, но земля поверх старых камней была надежной, по этой дороге можно было не бояться пустить лошадь галопом. Мэйсен пришпорил Бреа, заставив ее перейти с шага на рысь, и поднял оба факела повыше, пока последние лучи закатного солнца таяли в льдисто-голубом небе, как свет раскаленного стекла. За рыжеватым кольцом света сложно было что-либо рассмотреть, но с этим пришлось смириться. Потеря ночного зрения была мизерной ценой за безопасность, которую дарил огонь. Обитающие здесь свистуны боялись только огня.

Стараясь не поддаваться страху, Мэйсен считал мили, одну, вторую, затем дорога сменила направление с запада на восток, в пятый раз с тех пор, как он на нее выехал. Еще восемь миль, и он увидит массивную крепость Бриндлинг Фолл, чернеющую даже на фоне ночного неба. Еще две мили от ее ворот, и можно будет слегка расслабиться. Затем нужно подняться по Лестнице Роисина до Арренора, и можно будет разбить лагерь где-то на последних милях Пути Короля и немного поспать. Поспать просто необходимо. Путь нелегко давался человеческим нервам.

Внезапный порыв ветра толкнул Мэйсена в грудь. Пламя факелов заметалось и затрещало, осыпая его перчатки искрами. Где-то позади раздался стон – ветер взвыл между скал. Звенящие горы состояли в основном из песчаника, миллионы лет эрозии создали фантастические тоннели, и ветер играл на них, как пастух на флейте. И все же Мэйсен решил пустить Бреа галопом.

Стон затих, затем вернулся нарастая, превращаясь в пронзительный крик. Факелов хватит еще на несколько часов, к тому времени он будет у Фолла. И если сможет не сбавлять скорость, беспокоиться будет не о чем.

Еще миля дороги легла под тяжелыми копытами. Ветер усиливался, стихал, менял направление, резко и неожиданно, – то тянул Мэйсена за капюшон, угрожая задушить, то внезапно толкал в бок. Бреа прижала уши и слегка ускорила темп.

Еще миля. Вне кругов света, отбрасываемых факелами, тьма стала абсолютной. Иней жалил лицо Мэйсена, холод пробирался в перчатки и терзал его пальцы. Каждый выдох облачком пара уносился по ветру.

Еще миля, и тьма приобрела другую текстуру, а стены ущелья сблизились. Мрак стал толще, гуще, тяжелее, как печаль. В животе Мэйсена шевельнулся страх. Если свистуны собираются показаться, они сделают это совсем скоро.

Потусторонние тени выступали из тьмы по краям дороги; известняковые шпили, острые, как лезвия, заставляли ветер тонко скулить, ранили его, как рога единорогов или гоблинские трубы. Мэйсен пустил Бреа шагом. Путь здесь сужался, и следовало проявить осторожность, пока его не заставили сделать другой выбор.

Слева раздался скулящий звук. Ему ответил второй, сверху, вдруг превратившийся в смех. Холодные пальцы ужаса погладили Мэйсена по спине. Свистуны выбрались на поверхность. Сзади послышались новые звуки, заглушавшие даже стук копыт. Они насмешливо звенели, напоминая детские дразнилки на школьном дворе. Впереди рассмеялись, потом хохот стих и снова зазвучал, уже по другую сторону дороги. Бреа фыркнула и помотала головой, почти остановившись. Мэйсен сжал пятками ее бока и поднял факелы повыше.

«Останься с нами».

Бледный силуэт выпорхнул из тьмы: бледный, как пепел, бледный, как кости, слишком большой для снежинки.

«Почему ты бежишь?»

Ниже, ниже, паря в воздухе, как падающее перо, но при этом постоянно ускоряя темп, силуэт выстрелил в Мэйсена, как камень из пращи. Мэйсен инстинктивно пригнулся.

Вокруг зазвенел смех.

«Не бойся».

А потом смех стих, оставив лишь воспоминание о ветре на щеке и слабый холодный запах старой могилы. Еще один бледный силуэт замаячил во тьме, слева от Мэйсена, а потом еще двое справа. Мэйсен старался не смотреть на них, сосредоточить взгляд только на дороге, на заиндевелой траве в свете факелов.

«Может, тебе спеть? Да, давайте споем. Споем споем споем споем споем споем да давайте споем тебе споем так сладко споем печально споем твоей душе споем для твоей души споем тебе спать спать милый любимый спать снова спать и снова спать так печально долго спать долго долго тихо спать в тишине глубокой спать долго спать или КРИЧАТЬ?»

Десяток голосов завыл. Звук оглушил Мэйсена, бледные тени выскользнули вперед. Он сжался в седле и пустил Бреа быстрее. Грива кобылы хлестала его по лицу, ледяной ночной ветер резал глаза. Он не мог позволить им запереть его здесь.

«Остановись!»

Бреа остановилась, оскальзываясь, в нескольких ярдах от тепло одетого воина, который стоял на дороге, выставив перед собой тяжелое боевое копье. Мэйсен с трудом удержался в седле. Кобыла затанцевала и затрясла головой. Она визжала от страха, но успокоить ее Мэйсен мог только словами – руки были заняты факелами. Мэйсен шептал ей тихо и ласково, присматриваясь к воину. Мужчина был высоким, длинные волосы, заплетенные в косы, были украшены перьями. Бронзовые наручи охватывали мускулистые руки, изукрашенная фибула удерживала толстый плед. Но плед был поблекшим, словно застиранным, а волосы цветом напоминали паутину – иллюзия человека, ничуть не реальнее других свистунов, но достаточно достоверная, чтобы напугать бедную Бреа.

– Иди отдыхай, – сказал Мэйсен, направляя на него факел. И заставил кобылу пойти шагом. – Здесь нет никакой битвы.

«Остановись!»

Голос снова заговорил, но губы копейщика не двигались.

– Я сказал, изыди!

Вдохнув Песнь, Мэйсен выпустил из факела огненный шар и послал его в призрака. Тот поднял копье, чтобы отразить угрозу, а затем рассыпался дымом и вихрем снежинок, которые захрустели под копытами Бреа, уже дошедшей до того места, где он стоял. Кобылу почти не пришлось подгонять, но она дико оглядывалась по сторонам.

Снег стал гуще, метель усилилась, факелы постоянно шипели. Сзади снова раздался кошачий концерт воплей, криков ярости и безумства.

«Злость! Ты злишь нас! Отвергаешь насмехаешься плюешь на нашу песню! Мы споем тебе другую песню копий песню слез песню душ давно ушедших песню пыли и камней песню копий и костей копья ломали кости кости ломали копья кости стали камнями камни смотрят на землю которая когда-то была нашей наша земля мы ее купили кровью и костями».

Тени собирались в стаи, их были уже десятки, и все они парили вдоль дороги, как бледные облака. Мэйсен пытался не смотреть на них, но их было слишком много. И они ныряли к нему, тянулись голодными лицами, пустыми глазами, рты были широко открыты от ужаса и печали. Целая армия мертвецов, почти целый народ, сокрушенный между молотом лучших воинов Эадора и наковальней Звенящих Гор, так и не обретший покоя.

Три мили, шестой поворот, и конец территории свистунов. Слишком дальний путь для усталой кобылы, хоть она и помчится галопом, если он ее пришпорит, и будет скакать, пока не упадет замертво. Для императорских скакунов это расстояние было не сложней Королевского Круга, но Бреа не была скаковой лошадью. Вокруг было темно, а к седлу были приторочены тяжелые тюки. Им нужно лишь непрерывно двигаться – немного прибавить скорость, чтобы оторваться от свистунов, а потом перейти на шаг. Шагать Бреа могла бесконечно.

Мэйсен пришпорил ее и попытался обогнать мертвых.

Когда туча неупокоенных осталась позади и скрылась за пеленой снега, Мэйсен с помощью слов заставил кобылу замедлить бег. Она фыркала от снега, от ее шкуры валил пар, но голову лошадь держала высоко. Мэйсен проверил факелы. Они все еще горели, но вскоре должны были погаснуть. У него был примерно час, потом пламя потухнет. Мэйсен надеялся, что этого времени будет достаточно. Ехать осталось чуть больше двух миль.

Бреа трусила вперед, звук копыт утопал в снегу, который уже засы́пал дорогу. Мэйсен прислушивался, чтобы не пропустить возвращения свистунов. Каждый раз, когда ветер свистел в окружающих дорогу скалах, он поворачивал голову к источнику звука и направлял туда факелы, но пока что видел только снег. Снег заметал дорогу с севера на юг, беззвучный, как трепет ангельских крыльев. Холод вцеплялся в уши, руки болели от тяжести факелов. Но смотреть было не на что, кроме снега, камня и темноты ночи.

«Изменник!»

Голос раздался за его спиной. Мэйсен рывком обернулся, чувствуя, как сердце выбивает барабанную дробь о ребра. Ничего, только снег, сияющий в рыжем свете факела. Где-то за спиной заскулил в скалах ветер. И стих. Ничего. Мэйсен развернулся и поерзал в седле, разминая затекшие мышцы.

Неупокоенная зависла в воздухе перед ним, на расстоянии вытянутой руки. Длинные волосы облаком рассыпались вокруг ее головы. Кожа была полупрозрачной, а лицо с высокими скулами казалось выточенным из лунного камня. Каждая линия ее тела была идеальной. От белых округлых плеч до крошечных ступней она была прекрасна, как рассвет.

«Почему бы тебе не остаться? – Неупокоенная улыбнулась и протянула к нему руки, приглашая его, как истосковавшаяся возлюбленная. – Останься со мной, любимый. Здесь так холодно без тебя, так холодно по ночам. Останься со мной. У нас будет все время мира».

Слова были соблазнительными, но ее глаза оставались пустыми. Бледные пальцы, тянувшиеся к нему, заканчивались черными вороньими когтями, белые зубы были острыми, как у росомахи. Мэйсен резко сдвинул факелы. Треск пламени заставил мертвую вздрогнуть, улыбка превратилась в оскал. Он ткнул факелами вперед, и пламя вошло в середину призрака, между грудей. Неупокоенная запрокинула голову и завыла. Со скал по обеим сторонам дороги ей откликнулись тысячи голосов.

Мэйсен завопил и пришпорил Бреа. Кобыла осела на задние ноги и рванулась галопом. Призрачные воины загородили им путь, натянули луки, и стрелы, волна за волной, посыпались в Мэйсена. Будь они реальны, его труп осел бы на дорогу дикобразом, но призрачные древки пролетали сквозь него, оставляя только леденящий след в душе. Одна такая стрела не могла убить, но десяток или больше могли значительно ослабить его силы, а ледяная ночь довершила бы дело. Низко пригнувшись к шее Бреа, выставив перед собой пламя, Мэйсен на бешеной скорости пролетел строй призрачных лучников. Стрела за стрелой пролетали насквозь. Бреа споткнулась, захрипела и снова споткнулась, раз и другой. Дыхание лошади стало прерывистым, с губ полетела пена, но она продолжала нестись галопом сквозь пелену снега и стрел.

Вой за ними достиг апогея, превратился в крик, затем в вопль, тонкий и острый, как нож скорняка, полосующий нервы. И вдруг все прекратилось. Мэйсен не видел изменений, но чувствовал, как расширился путь, как стены скал раздвинулись, стали пологими, и наконец он оставил свистунов позади.

* * *

Он успокаивал Бреа, пуская ее то трусцой, то шагом, и к тому времени, как догорели факелы, они уже очутились в тени стен крепости. Мэйсен знал, что искать убежище нужно быстро. Как только прекратится снегопад, настанет убийственный холод, а они слишком устали, чтобы сейчас подниматься к Лестнице. Раны призрачных стрел ощущались как латы изо льда, ему было трудно дышать, тепло вытекало из тела, несмотря на несколько слоев одежды. Бреа опустила голову, спотыкаясь почти на каждом шагу. Она была больше, чем ее хозяин, и стала хорошей мишенью для стрел.

Мэйсен спешился, чтобы облегчить ей задачу.

– Давай, девочка, – уговаривал он, – еще немного, совсем немного.

Богиня, ему даже говорить было сложно. Каждое слово давалось с таким трудом, словно он вытаскивал его из горла и весило оно сотни фунтов. Мэйсен уронил дымящиеся остатки факелов в снег – они были уже бесполезны. Даже ноги казались ему неподъемными, но он все равно тянул их по снегу, заставлял себя делать шаг за шагом, медленно продвигаясь в сторону врат Эндириона, к пути, который вел к черному ходу в Фолл. Бреа плелась рядом, спотыкалась, но держалась наравне с ним. Шаг за шагом, ярд за ярдом, они шли дальше.

И скоро могли бы войти в крепость через ворота, сквозь которые защитники когда-то получали провиант из Гринуэя. Внутренние стены еще не осыпались от штормов, и внутри должно быть спокойно, там можно было скрыться от снега и развести костер, разогреть еду. Только бы добраться до входа.

Бреа взвизгнула и упала на колени. Со второй попытки ей удалось подняться на дрожащие ноги и замереть. Снег на ее крупе уже не таял. У лошади почти не осталось сил. Мэйсен похлопал ее по шее.

– Мы с тобой так долго были вместе, даже не думай бросать меня сейчас, – сказал он, беря поводья в руку. – Вставай, Бреа, осталось совсем чуть-чуть.

Он вытер снег с лица и снова зашагал по склону, остановившись только тогда, когда от массивной крепостной стены отделилась тень и вышла вперед, заступая ему дорогу. Мэйсен не видел почти ничего, кроме смутных очертаний фигуры и короткого лука в руках человека. Форма лука говорила сама за себя.

– Тебе бы следовало лучше заботиться о лошади, друг. – Человек говорил с густым акцентом жителей долин Арренора.

– Я всегда ставил ее нужды выше своих.

– Как и должно. – Мужчина не снял стрелу с тетивы, но натяжение ослабил. – Мы видели твои факелы. Что привело тебя сюда?

– Я бы с радостью рассказал об этом, сородич, но не раньше, чем спрячусь от этой проклятой метели.

Земляк обдумал его слова и кивнул головой на дорожку.

– Вверх до конюшен, потом налево. Тебе найдется место у костра.

Это лучше, чем стрела в брюхе.

– За одно лишь это да пребудет с вами благословение Хозяина Ветров!

Мэйсен увидел блеск зубов, который мог быть улыбкой, а затем человек вложил пальцы в рот и дважды коротко свистнул. В ответ раздался один долгий свист.

– Давай, иди. Я следом.

Ведя в поводу спотыкающуюся кобылу, Мэйсен прошагал последнюю дюжину ярдов и завел Бреа в темную арку. В противоположном углу двора сквозь дверь конюшни виднелся желтый свет костра. Еще один соплеменник в такой же истрепанной одежде стоял на пороге. В руке он сжимал лук, но когда Мэйсен приблизился, посторонился и поднял полог, закрывающий вход.

Внутри низкого сводчатого перехода воздух оказался божественно теплым. Здесь пахло дымом костра и лошадьми. Еще один земляк возник рядом, чтобы принять у Мэйсена поводья Бреа и отвести ее в дальний угол, к другим лошадям. У костра лежали четыре седла, а сам костер путешественники развели на месте старой топки. У стены были сложены тяжелые плащи. Судя по всему, эта группа была в пути уже давно и путешествие было нелегким. Луки и дротики были составлены так, чтобы до них в любой момент можно было дотянуться.

– Ждете проблем? – спросил Мэйсен.

С улицы вернулся его провожатый, впустив облачко снега и ледяного воздуха. Он постучал сапогами, стряхивая снег, и снова натянул полог на дверь, закрепив его тяжелым камнем. Одет он был так же, как остальные, – в вытертую кожаную одежду, на плече висел колчан, на бедре – кинжал в ножнах. У него были такие же ярко-синие глаза и правильные черты, как у младшего лучника, но опыт заострил его лицо и оставил нити серебра в гриве каштановых волос.

– Никогда не знаешь, с чем столкнешься в ущелье Свистунов, – сказал он. – Удача любит подготовленных. А теперь, может, ты скажешь, что привело тебя сюда?

Мэйсен взглянул на короткие луки. С такого расстояния его нашпигуют стрелами, как кролика. Он вздохнул.

– Я направляюсь во Флот. Самый быстрый путь на юг лежит через ущелье и Звенящую Осень.

– Одинокий путь, – сказал старший, не ослабляя тетивы. – И холодный в это время года.

Мэйсен стянул с головы капюшон. В убежище было тепло, и в своей зимней одежде он уже вспотел.

– Я иду, куда несет меня ветер. А что завело моих земляков так далеко на запад?

Тот, кто увел Бреа, вернулся к огню, неся под мышкой седло, а в другой руке сжимая тюки.

– Охота, – ответил он. Чистота голоса подсказала, что это не он, а она.

Мэйсен присмотрелся и понял, что под бесформенной курткой и кожаными штанами скрывается стройная, очень женственная фигура.

– Твоей кобыле совсем плохо. Я накормила и напоила ее, но ты должен дать ей отдохнуть, прежде чем отправишься во Флот.

Женщина поставила тюки к остальным вещам, бросила седло на землю перед Мэйсеном и уселась, опираясь спиной на седло.

Одна рука незаметно скользнула к кинжалу на бедре.

– Я благодарен, и Бреа наверняка тоже. Мы столько миль прошли вместе, что мне больно видеть ее страдания. – Мэйсен снял плащ и сложил его на седло. – Могу ли я спросить, на кого вы охотитесь, раз проделали больше тысячи миль от Флота?

Пожилой наградил его долгим взглядом. Мэйсен подумал, что ему, наверное, не следовало задавать этот вопрос.

– Можешь сказать ему, Сор. Он гаэден.

Четвертый долинник сидел по другую сторону костра, почти теряясь в тени. Трое других отличались смуглой кожей и каштановыми волосами, он же был темноволосым и бледным. Уголки его рта опустились: один – потому что от носа до подбородка шел свежий шрам, другой, видимо, за компанию. Он не поднимал взгляда от точильного камня и кинжала. Сталь сверкала в отблесках костра и отражалась в темных глазах.

– Ты уверен, Каэл? – спросил Сор, нахмурившись.

– Совершенно уверен, как в том, что сижу сейчас перед тобой. – Скрип, скрип стали по оселку. – Я почувствовал его сразу, как он вошел. Спроси его.

Сор хрюкнул.

– Это правда?

Мэйсен кивнул, расстегивая камзол.

– Дункан, у нас остался суп? Там холодно, как у Безымянного в сердце.

С этими словами Сор ослабил тетиву и поставил лук к стене, где уже отдыхали остальные. Дункан сделал то же самое, а потом начал доставать миски и ложки, пока Сор устраивался у огня.

– Итак, – сказал он, усевшись, – ты знаешь мое имя. Это Дункан, мой брат, Каэл, Кара. – Он указывал на каждого, кого называл.

– Мэйсен.

– Судя по факелам, ты уже ездил по ущелью.

– Несколько раз, больше, чем хотелось бы. – Мэйсен принял миску и ломоть черствого хлеба из рук Дункана. – Благодарю. Их стрелы больно кусают.

– Тебе повезло, что ты нашел нас, – сказала Кара, пока Дункан раздавал остальным миски. – Они могли бы добить тебя, не найди ты убежища.

– Судьба иногда играет с нами. – Похлебка была такой густой, что первой же ложки хватило, чтобы прогнать из костей холод. – И вы, наверное, тоже не сунулись бы сюда, будь у вас выбор.

– Почему ты так решил? – спросил Дункан.

– Охотники с долин так далеко от дома преследуют добычу по ущелью Свистунов и не торопятся рассказывать о ней обычным людям? – Мэйсен поерзал, устраиваясь на плаще. – Да еще и путешествуют в компании «искателя». Я могу определить кровавую историю по одной только наживке.

Сор переглянулся с братом.

– Кровавая, не то слово. – Он с рассеянным видом ел суп, так, словно выполнял неприятную, но необходимую работу.

– У меня в тюках спрятана фляга доброго бренди, а у вас наверняка есть кружки, – сказал Мэйсен. – И, думаю, нам всем не помешает выпить, прежде чем эта ночь закончится.

Дункан выудил кружки и флягу и вернулся к ужину. Мэйсен разлил всем по доброй порции бренди и передал одну из кружек Сору, который благодарно кивнул.

– Мы патрулировали Вестермарч и встретили рэйнджера. Он путешествовал быстро и налегке, слишком быстро даже для Элданнара. На их стада за пару дней до этого напали – убили несколько лошадей, десяток жеребят… Еще бы полдюжины, и они пошли бы по миру с протянутой рукой. Они не знали, что это за зверь, но тварь нападала на табуны по ночам и убивала для удовольствия, а не для еды. Он ехал, чтобы позвать на помощь, и мы могли ему помочь, но когда прибыли на место… – Сор залпом допил бренди и поставил кружку на пол. – Не проси меня описывать, что мы там увидели.

Мэйсен молча подался вперед и наполнил кружку Сора до краев.

– Иногда они теряли скот из-за волков или когда горные кошки спускались на равнину в голодные зимы, – тихо сказал Дункан. – Но ничего похожего прежде не было. Элданнарец сказал, что его стадо было не первым. На другие тоже нападали, а фермер на краю Сезернмарч сообщил, что потерял двадцать голов за ночь. Всех разорвали, но ничего не съели.

Справа от Мэйсена Кара вздрогнула и начертила знак благословения над сердцем.

Мэйсен глотнул бренди. Вполне возможно, что над долинами Арренора открылись врата, но вероятность этого была невысока. Кланы привыкли жить с Песнью, как привыкают к собственной тени, их говорящие почувствовали бы врата в пределах двадцати миль от клановых земель и послали бы за хранителем. Так что это – прореха в вуали? Гораздо более вероятно. Если вуаль ослабла в Звенящих горах, она вполне могла истончиться и на равнине. Остается вопрос, что именно прошло. Милосердная Мать, это могло быть что угодно.

Каэл отложил оселок и оценил остроту клинка, подавшись к костру. Не сводя глаз с лезвия, он сказал:

– Я знаю, что прошло, гаэден. Адская гончая.

Вложив оружие в ножны, он снял с пояса новый клинок и снова взялся за оселок. И опять братья обменялись взглядами, а Дункан продолжил рассказывать:

– Каэл почувствовал тварь на расстоянии мили от того места, где она нападала. Сказал, что слышит ее запах, ощущает неправильность ее в этом мире. Я не понимаю, что это значит, но по следам твари он шел, как по Имперскому тракту. Каэл бросился в погоню, как только ощутил эту тварь, и быстро ее догонял. Возможно, она устроила на него засаду или решила вернуться по следам, но когда мы сделали в Элданнаре все, что могли, а потом нашли Каэла, он был в ужасном состоянии. Два дня спустя он пришел в себя и рассказал нам, что видел.

Скривив губы от отвращения, Дункан уставился в кружку, которую сжимал в руках.

– Гончая Маэгерна, – сказал Сор. – Огромная, как сама жизнь, смердящая, как склеп. Каэл снова пустился в погоню, как только смог сесть на коня. И мы направились на север, к ущелью.

Мэйсен глубоко вздохнул. Все было куда хуже, чем он себе представлял. Одна из гончих на свободе, и это при том, что вуаль падает… Неужели снова начнется охота? Богиня, сохрани!

– Я ничего не видел по пути к Звенящей, – сказал он. – Каэл прав, я гаэден – и я хранитель врат. В горах я обнаружил слабое место в вуали. Если то, что видел Каэл, правда, боюсь, ее уже прорвали. Кто знает, что еще могло найти этот проход?

Мэйсен вздохнул.

– Ситуация куда опаснее, чем я думал. Если вы собираетесь преследовать гончую, будьте начеку.

– Я хочу ее догнать, – сказал Каэл, любовно проводя оселком по лезвию ножа. – У нас с ней незаконченное дело, у этой гончей и у меня.

– Ты не убьешь ее сталью, Каэл, – предупредил Мэйсен, но долинник не обратил внимания на его слова.

– И все же, – сказал он, – я ее убью. – Каэл посмотрел на Мэйсена своими черными глазами поверх вздымающегося над костром жара. – Что у тебя в кармане, гаэден? Оно взывает ко мне.

– Это? – Мэйсен выудил гвоздь за привязанную к нему бечевку. Гвоздь завертелся по часовой стрелке, потом обратно, и замедлил вращение. – Это то, что позволяет мне находить врата в Сокрытое Королевство. Я могу ощутить их, когда приближаюсь, но эта штука показывает на них, как компас.

– Что это?

– Гвоздь из подковы. Я споткнулся о него давным-давно в вересковых пустошах Белисты. И не сразу понял, с чем имею дело, но когда впервые прошел у врат с этой штукой, она едва не оторвала мне карман.

Кара потянулась к гвоздю пальцем, восхищенно присматриваясь.

– Это с той стороны? Из мира теней? – спросила она, пытаясь потрогать гвоздь. Потом нахмурилась, когда железо выскользнуло из пальцев, как мокрый лед. Кара попыталась снова, с тем же результатом, а потом потерла пальцы. – Это не металл и не сталь, гвоздь… скользкий. Я не могу его ухватить.

– И никто не сможет. Мне пришлось обвязать его бечевкой, чтобы взять. – Мэйсен поднял гвоздь на уровень глаз, посмотрел на свое отражение в серебристой поверхности и вернул его в карман. – Однажды я брошу его в какую-нибудь реку. Добра от него не жди. Но тогда мне придется уйти в отставку.

Дункан рассмеялся, но Каэл только мрачно фыркнул и поднялся на ноги.

– Не раньше, чем все врата будут закрыты, гаэден. Мы не должны пересекаться с Сокрытым Королевством. Там зло. – Накинув плащ, он зашагал к двери. – Я буду дежурить первым.

Вскоре после этого остальные завернулись в покрывала и улеглись спать. Мэйсен проведал Бреа, затем вынул из тюка свой спальный мешок и тоже устроился на полу.

Он проснулся, когда вернувшийся Каэл стряхивал снег с плаща. Мэйсен подождал, пока выйдет Дункан, который должен был стоять на страже, а затем встал и подошел к Каэлу, устроившемуся с другой стороны костра.

– Чего тебе? – сухо спросил тот, не дожидаясь, пока Мэйсен заговорит.

– Минуту твоего времени, земляк. Как давно ты знаешь, что ты «искатель»?

– А какое тебе до этого дело? – Каэл натянул покрывало на плечи и повернулся к Мэйсену спиной.

– Прости мне мое любопытство, но у тебя очень редкий дар.

– Дар, говоришь? – Равнинник так резко развернулся и сел, что Мэйсен отшатнулся в ожидании удара. Черные глаза Каэла сияли, как траурные камни. – Это проклятие. С десяти лет я могу видеть и чувствовать только грязь. Ни радости, ни любви, лишь тьму в сердцах людей и яд в их душах. Я всем сердцем желал избавиться от этого, но не сумел. Пришлось искать способ извлечь из этого пользу. Больше никогда не зови это даром.

– Прости. Я не хотел тебя задеть, – сказал Мэйсен.

Равнинник снова лег и натянул одеяло до самых ушей. Все его тело звенело от напряжения, словно ему приходилось напрягать каждый мускул, чтобы не разлететься на части. Но даже с закрытыми глазами Каэл излучал внимательность, словно готовый к прыжку кот.

– Она все еще там, гаэден, – сказал он мягко. – Милях в двадцати отсюда, идет на северо-восток. Ты был бы полезен в охоте. В здешних местах неспокойно.

– Боюсь, меня ждет другая дорога. Я должен исполнить свой долг.

– Наш долг избавить мир от мерзости вроде этой, – сказал Каэл. – Не важно. Я сам ее убью, если мне повезет.

– Да пребудет с тобой Хозяин Ветра, Каэл, – прошептал Мэйсен и похлопал его по плечу. И поднялся, вдруг ощутив непреодолимую усталость. – Доброй тебе ночи.