Савин. Гэр сложил крылья и нырнул вниз между двумя потоками воздуха. Что он здесь делает? Невидимые грязные пальцы тянулись к нему, приходилось нырять в разные стороны и снова подниматься, набирать высоту. Рука возникла опять, пытаясь его схватить, но Гэру удалось вырваться. Он оглянулся и понял, что Пять Сестер давно остались позади. Они едва виднелись на горизонте, узелками на тонкой нити, где море соединялось с небом. Богиня, куда же он залетел? Придется приложить максимум усилий, чтобы вернуться к островам.

Савин вновь потянулся к нему, но на этот раз едва мазнул пальцами по хвосту. Гэр развернулся и налетел на барьер из плотного воздуха, загородивший ему дорогу назад, к островам. Захлопав крыльями, он попытался подняться выше, перелететь через него, но барьер был прозрачнее стекла и надежнее замковой стены. Савин подтолкнул его снизу, а потом отдернул руку, оставив Гэра трепыхаться в возмущенном потоке воздуха.

В мыслях юноши закипел чужой смех.

«Птичка, ты ведь можешь и лучше, я в этом уверен. Покажи мне, на что ты способна при правильной мотивации». Рука начала давить на Гэра, заставляя его опускаться к холодному морю. Он выудил из Песни форму самой быстрой из известных ему птиц. Айша пыталась научить его переходить из формы в форму, не прекращая движения, но до сих пор у него это не получалось. Сейчас, рискуя утонуть в ледяной воде, Гэр получил еще одну возможность попрактиковаться. Удерживая в сознании высокую, острую, как стрела, мелодию хищника, он отпустил форму чайки расплетаться, а сам толкнул себя в сторону новой Песни.

От резкой перемены над самыми волнами Гэр на миг задохнулся, но зато теперь его крылья налились силой, а форма сапсана смогла вырваться из-под давления на спину и крылья и подняться навстречу чистому небу. Не очень подходит для полетов над водой, но Гэр просто не знал, что еще делать. Сердце грохотало у него в груди. Он направился к ближайшей из Сестер.

Острова были все ближе и ближе. Гэр различал их очертания, видел ожерелья белой пены у скал. Если ему удастся не сбавлять скорость, еще несколько секунд сохранять преимущество в полете, у него появится шанс. Невидимые пальцы снова дернули Гэра за хвост: Савин до сих пор не отстал, следуя за ним, словно тень. Юноше пришлось искать в себе остатки сил и увеличивать скорость.

Под ним проплыла самая маленькая из Сестер, скалясь заостренными пиками, отпугивая. В это время года на море, как ни странно, было теплее, чем на суше, и там, где встречались две стихии, воздух возмущенно танцевал. Чайка легко оседлала бы эти потоки, но сокол был созданием спокойных скал, и сложные течения не давались Гэру, крыльям было не на что опереться, чтобы набрать высоту. Едва справившись с задачей, он полетел над скалистым заливом к следующему острову.

Присутствие Савина, оставленного позади, жгло, как горячее дыхание. Гэр не знал, было ли это преследование настоящим, или Савин тянулся к нему только сознанием, но не рискнул обернуться и проверить, чтобы не терять драгоценных секунд. Сил хватало только на то, чтобы мчаться к Дому Капитула в надежде успеть.

«Лети ко мне, птичка, — пел Савин. — Я знаю, кто ты!»

Над вторым островом Гэру удалось немного набрать высоту, но воспользоваться этим преимуществом он не смог. Он не привык долго лететь с такой скоростью, нынешняя гонка была совершенно не похожа на спокойное скольжение огненного орла. Крылья устали, но Гэр не мог позволить себе передышку.

Над проливом между двумя крупными островами в его спину врезались чужие когти, и Гэр закувыркался в воздухе, падая к окруженным морской пеной рифам. Полетели перья, шею обожгло резкой болью. Гэр закричал и, вывернувшись, смог набрать высоту над островом. Второй сокол вырвался вперед и заложил вираж, с угрожающим криком летя ему навстречу. Гэр тут же ощутил, как Песнь внутри него откликается резонансом. Его живот скрутило от страха. Это Савин — и он до отчаянья силен.

Сокол спустился к нему, и его когти снова располосовали спину Гэра, отчего леанцу пришлось опять потерять высоту. Гэр вывернулся, но опомниться не успел. Горный пик был слишком близко, и он свалился прямо на заснеженный камень.

Пока Гэр пытался вздохнуть, холод сковал его перья, выпивая тепло и силу, заставляя дрожать. Двигайся. Он должен двигаться. Савин наверняка близко, хоть его пока и не видно. Нужно двигаться! А вот и камень. Гэр заковылял по снегу, взобрался на уступ. Влажные перья слиплись. Он встряхнулся, чтобы расправить их, и вздрогнул от боли в рваных ранах на спине и шее. На снегу расцвели красные пятна.

Усталый, дрожащий, Гэр приготовился к долгому перелету, нацелившись на Капитул. Савин немедленно атаковал его снова, сбивая с курса. Тяжелая серебристая лапа опрокинула Гэра, надавила ему на грудь, прижимая к снегу. За лапой скалилась морда снежного барса.

Сердце Гэра заколотилось. Сколько бы он ни трепыхался и ни хлопал крыльями, вырваться из-под тяжелой лапы не удавалось, а густой мех не поддавался соколиному клюву. Гэр закричал, и барс, играя, надавил сильнее.

Сокол теперь был беспомощен. Еще немного, и хрупкие птичьи кости разлетятся, как сахарные палочки. Отпустив Песнь, Гэр вытянулся в человеческую форму. Отчаянье давило на грудь, у отчаянья были черные когти, рвущие его кожу. Взрослый барс мог завалить оленя на скаку… Гэр не знал, какую форму лучше выбрать в данных обстоятельствах. Он ничего не мог сделать.

Золотые глаза барса сузились. Он пошевелился, серебристая шкура вздыбилась на мощных плечах, и еще одна лапа наступила Гэру на грудь, придавив его под горлом. Зверь зарычал, и Гэр поперхнулся. Из пасти барса несло тухлым мясом.

— Что тебе нужно, Савин? — выдохнул юноша.

«Ты».

Гэр ощутил давление в мозгу. Оно было сильнее, чем давление лап на его груди. Мозг вжимало в череп с такой силой, что на глаза наворачивались слезы.

«Вот это».

Изматывающая боль. Присутствие Савина ворвалось в Гэра, как зимний ветер, замораживая все на своем пути. Юноша пытался дотянуться до Песни, чтобы выставить щит, но Савин вырвал ее из хватки его сознания. Чужое присутствие усилилось. Оно становилось сильнее, тяжелее, заполняло всю голову, выдавливая мысли, как толща океанской воды выдавливает последний глоток воздуха из легких утопающего.

Савин мрачно захихикал, запустил руку в воспоминания Гэра и потянул. Они рассыпались, как размотанная пряжа; смесь ярко окрашенных мгновений: вкус пряного хлеба на завтрак, захватывающая дух тишина снежного леса, вечерний звон, долетающий сквозь покрытое инеем стекло. Савин небрежно подбирал их, вытаскивал то, что казалось ему интересным, отшвыривал остальное, вытаскивал еще, и в мозгу Гэра плясал калейдоскоп образов, пересыпающихся, наслаивающихся друг на друга в странных комбинациях. Ничто не осталось неприкосновенным, и от этого было больно.

Гэр закричал. Каждое вмешательство в его память было хуже удара мечом. Каждая старая рана открывалась заново, заполнялась кровью. А охота продолжалась. Его умение изменять форму было пристально изучено. Савин заставлял его перетекать из формы в форму, резко выдергивая из перемен, настолько резко, что Гэр едва не забыл, как выглядит его собственное тело. А затем Савин потянулся глубже, к тем воспоминаниям, которые касались Гэра и Айши, извлекая наружу каждый поцелуй, рассматривая, как экзотическую диковину.

«Она тебе небезразлична? Калека?»

— Прошу… — О Богиня, боль, пульсирующая, грохочущая. — Айша, помоги мне!

Савин отшвырнул ее в сторону и принялся за других мастеров, с которыми Гэр имел дело. Каждое сказанное ими слово подвергалось анализу и отбрасывалось, каждый урок просеивался ради того, что искал Савин. Альдеран был подвергнут такому же исследованию, но с ним Савин возился куда дольше. Обрывки разговоров звенели у Гэра в голове.

«Что он тебе сказал? — допытывался Савин. — Что?»

Он зарывался все глубже, в нити лет, прожитых в Доме Матери, в детство Гэра, в лето, проведенное среди пещер и утесов на побережье Леа, к невинному любопытству, с которым мальчишка исследовал мир. До самого первого вздоха и дальше, в благословенную тьму и сон под колыбельную материнского пульса и песню неподвижности.

Савин в ярости отстранился. «Где ключ? Ты не спрячешь его от меня, щенок!»

Гэр не мог ответить. Его сознание было парализовано от боли, он оглох от рыданий. И беспомощно колыхался в обрывках своих разбросанных воспоминаний. Савин снова и снова рылся в его памяти, пока мозг леанца не забился в агонии.

«Где же он?»

Гэр скользил, опускался все глубже…

«Ты должен знать! Скажи мне! СКАЖИ МНЕ!»

…и тьма открылась, принимая его…

«СКАЖИ МНЕ!»

…пока даже боль не стала чем-то отдаленным. Она принадлежала кому-то другому, и требовательный чужой голос тоже растворился в пустоте.

* * *

Его разбудил пронизывающий холод, парализовавший руки и ноги. Конечности потеряли чувствительность, мускулы застыли и не слушались, только боль никуда не делась. Гэр медленно открыл глаза.

Серое. Все вокруг было серым. Все, что он видел, было бесформенным и серым. Он попытался повернуть голову, чтобы расширить поле зрения, и боль буквально взорвалась у него в шее. Гэр застонал, зажмурился и попытался поднять руки. Снова боль, но терпимая, и на этот раз он смог пошевелиться, хотя что-то ему мешало. То же и с ногами. Опять открыв глаза, Гэр поднял правую руку и поднес ее к лицу. Снег засыпал его рукав, забился в сжатые посиневшие пальцы. Вот чем объяснялся холод, а серость, как он тут же догадался, была хмурым зимним небом над головой. Когда стихло головокружение и в голове прояснилось, Гэр понял, что должен двигаться, иначе совершенно заледенеет. Стиснув зубы, он перекатился на живот и подтянул под себя ноги.

И, неуверенно поднявшись, увидел вокруг места, где он лежал, окровавленный снег. От движений открылась как минимум одна рана, под ногами появлялись все новые красные пятна. Гэр рухнул на колени. В животе что-то завертелось и внезапно отяжелело. Кислая рвота обжигала горло снова и снова, пока желудок наконец не опустел.

Плача, Гэр упал на снег, и серое небо завертелось у него над головой. Прошло немало времени, пока внутренности не успокоились, и еще больше, пока земля под ним не перестала шататься. Только потом Гэр осмелился снова попытаться встать. Закусив губу от боли, он оттолкнулся от земли. Кровь стекала по груди и по руке; он снова чуть не упал. Моргая и спотыкаясь, Гэр обернулся, пытаясь понять, где оказался.

Где-то на острове. Справа ворочалось море, за ним виднелись белые очертания другого острова. Гэр был уверен, что знает его название, но не мог думать об этом. Он помнил только, что за этим островом будет еще один, а за еще одним — дом.

Чтобы пересечь пролив между островами, ему придется лететь. Гэр не знал, сможет ли он это сделать. Осторожно ощупав спину и шею, он обнаружил рваную рану и сгустки запекшейся крови. Когда пальцы задели край раны, Гэр всхлипнул от боли. Он зачерпнул пригоршню снега и прижал его к шее. Холод ужалил, обжег, боль загорелась, и Гэр взвыл. Еще одна горсть, и постепенно дикую боль сменило онемение. Пытаясь отдышаться, он потянулся внутрь, к Песни.

Она была слабее, чем Гэр помнил. И почти такой же измученной и изорванной, как он сам. Целая вечность ушла на то, чтобы отыскать среди мелодий нужную ему форму. Она безвольно лежала в его ладонях. Он не мог заставить ее звучать.

— Ох, Айша, помоги мне! — прошептал Гэр.

И снова обратился к Песни. На этот раз он почувствовал начало изменения, но, не дойдя до середины, Песнь оборвалась. Гэр рухнул на колени, опять выворачиваясь наизнанку. Но как только тошнота улеглась, он поднялся на ноги и повторил попытку. Получилось не лучше, но на этот раз он не выпустил Песнь. Он просто не мог себе этого позволить. Он не умрет на этом острове! Стиснув зубы и борясь со жжением в животе, Гэр вцепился в музыку и изо всех сил повелел ей нести себя.

И полетел над узким перешейком моря, на шаг приблизившись к дому. Темные тени заволокли зрение, и он успел выровняться всего в футе над водой. Головокружение усиливалось, угрожая завертеть его и бросить кубарем на камни следующего острова. Боль снова затопила шею и плечо. Кровь стекала на глаза, мешая видеть, замазывая мир алой краской. Гэр долго лежал, пытаясь перевести дыхание, и не сразу смог справиться с болью и подняться по склону горы следующего острова. На пути к вершине он не раз падал на колени.

— Айша, — позвал он. — О Богиня, Айша!

Ответа не было. Она не могла его слышать. Ему придется подбираться ближе, каким-то образом вновь менять форму и лететь. Гэр приложил снег к ране на шее и опять потянулся к хрупкой, ускользающей мелодии.

* * *

Когда стемнело, Альдеран поднялся по ступеням на колокольню, захватив с собой запасной плащ. Весна была близко, но снег до сих пор покрывал поля толстым одеялом, перламутровым в свете второй луны. В такую ночь не следовало выходить без плаща — да и вообще выходить из дома.

Альдеран закрывал и запирал ставни, одну за другой, оставляя только западное окно. Раскинув руки, он призвал «светлячка», раздул его шире своих объятий и повесил вращаться в центре комнаты. Луч белого света высветил путь над спящим островом, прямой, как имперский тракт. Альдеран надеялся, что парню этого хватит. Должно хватить. Большего он сделать не мог. Оставалось лишь сесть на скамью и ждать.

Прошел час, и в луче света что-то затрепетало: пустельга влетела в окно и устроилась на скамье рядом с ним. Птица топорщила перья и дико поводила глазами.

«Где он? Я уже все обыскала!»

«Не знаю, Айша, — ответил Альдеран. — Он где-то там, но я не знаю где».

«Но я его СЛЫШУ! — завопила она. — Слушай!»

Цвета Айши затопили его сознание, и отчаянный вой эхом заметался в его голове. Цвета Айши содрогнулись. Альдеран осторожно отстранил ее.

«Ты говорила с ним?»

«Он меня не слышит».

«Попробуй еще раз, сейчас. Мы должны привести его домой».

Альдеран увидел, как пустельга замирает, и почувствовал, как она тянется в ночь, но зова ее не слышал. Он никогда не видел Айшу такой, за все годы их знакомства, никогда не видел, чтобы ее цвета так растягивались или так ярко сияли алым. Сколько она это выдержит? Альдеран выглянул в окно, высматривая что-то в темноте, что угодно, что подсказало бы: Гэр нашел дорогу назад.

«Нет ответа». Цвета Айши замерзли, застыли.

«Или же у него недостаточно сил для ответа, — сказал Альдеран. — Продолжай попытки».

Пустельга снова опустила голову и прервала контакт с его разумом. Альдеран был даже рад: иначе он почувствовал бы всю ее боль от безнадежного вопля, который она издавала. Что-то случилось, что-то невероятно мерзкое. Гэр был слишком силен, чтобы не справиться с плетением и потеряться в форме, Альдеран знал это наверняка, как знал это и о себе, но сомнения продолжали грызть его изнутри: время шло, а вестей от мальчишки все не было.

Гэра Альдеран искал с того момента, как закончился совет, но не обнаружил его ни в комнате, ни в столовой, ни в библиотеке. Дарин не видел его с самого завтрака, остальные тоже. Альдеран обеспокоенно начал искать его цвета, но не нашел ни намека на них на всем Пенгласе. Альдеран потянулся дальше, к внешним обитаемым островам, показал их обитателям узор леанца: зелень и янтарь, но один за другим следящие повторяли одно и то же: где бы Гэр ни был, на Западных островах его нет.

«Что это? — Присутствие Айши вернулось без предупреждения. — Там, со стороны Пяти Сестер. Кажется, я что-то заметила».

«Твои глаза острее моих, сестричка. Я ничего не вижу».

«Я могу… это он, это должен быть он!» Она вспорхнула на подоконник, потянулась сознанием вперед и отшатнулась.

«Что такое?»

«О Богиня, он ранен! — прошептала Айша. — Он едва удерживает форму. Помоги ему, Альдеран!»

«Отсюда я ничего не могу сделать, и ты это знаешь. На такое не способны даже сильнейшие из нас. Гэр должен вернуться сам. Если не сможет, мы отправимся к нему».

«Но если он потеряет форму, падение его убьет!»

«Он не потеряет форму, Айша. Крепись».

Она выругалась, ее цвета взвихрились от ярости, а Альдеран уставился в ночь. Да, Гэр был там, мерцающей точкой в луче серебристого света. Альдеран сосредоточился на этой точке, пожелал ее приблизить и наконец смог рассмотреть форму.

«Иди, Айша. Возвращайся к себе».

«Но я хочу быть здесь!»

«Нет, не хочешь, — сказал Альдеран. — Иди. Я позову тебя, когда все наладится».

Айша снова возразила, но он перебил ее, ненавидя себя за то, что знает, как будет лучше. Пустельга неохотно поднялась в воздух и исчезла в ночи.

Огненный орел летел прямо по лучу в сторону башни. Красно-золотой плюмаж перьев потемнел от крови, крылья били невпопад, словно силы уже покинули его и теперь орел летел на чистой силе воли. Он едва смог подняться над деревьями, чтобы перелететь стену.

«Держись, Гэр!»

Альдеран уменьшил «светлячка», чтобы расчистить место. Еще одно сознание ворвалось в его мысли и завыло. Искалеченная птица налетела на перила и рухнула на пол, осыпая все вокруг каплями крови и перьями. И почти сразу форма замерцала и растаяла: Гэр потерял контроль над Песнью. Лицо леанца было мертвенно-бледным. В окровавленных прорехах одежды виднелись рваные раны, рубашка насквозь пропиталась кровью.

Альдеран опустился рядом с ним на колени.

— Молодец, мальчик, — сказал он, оборачивая плечи Гэра плащом. — Ты теперь дома.

Гэр всхлипнул, когда плащ задел рану на шее. Его дыхание было рваным, кровавый пот склеил волосы, прилипшие ко лбу.

Альдеран помог ему подняться, но юноша тяжело навалился на него.

— Ну давай же, упрямый леанский ублюдок, — пробормотал он, просовывая плечо под руку Гэра. — Останься со мной. Я привел тебя сюда не без причины, и будь я проклят, если позволю себе тебя потерять!

* * *

Гэр парил в темноте. Безбрежной, как ночное небо, беззвездной, как смерть. Темнота окружала его и затягивала в невообразимые глубины. Он не чувствовал ни жара, ни холода, не видел движения, не слышал ничего, даже собственного дыхания. Не ощущалось течения времени, не было привычных измерений, только бесконечность. Абсолютная пустота.

А затем в темноте мелькнул свет. Поначалу смутный, как луна за облаками, он становился все сильнее и ярче. Тьма неохотно отступала, сгущалась, словно свет только усиливал ее черноту. Свет заполнил все поле его зрения, и Гэр почувствовал, как его тянет туда. Что-то тянуло его к себе. А он слишком устал, чтобы сопротивляться. Устал, выбился из сил. Проще было поддаться.

Какой-то силуэт мелькнул против света, растянутый и перекрученный. Цвета скользили по нему, как по поверхности мыльного пузыря. Еще один силуэт, более темный, расширился, а затем поблек до сине-серебристого света. Он был чем-то ему знаком, вызывал какие-то воспоминания. Несмотря на чудовищную усталость, Гэр ощутил любопытство и потянулся к свету и мерцающим силуэтам.

И в нем взорвалась боль. Цвета жалили его глаза, как осколки битого стекла, разум забился в огне. Гэр закричал, и на этот раз у него заложило уши. Голоса гремели и шептали в его голове, скрежетали по нервам, усиливали агонию. Сильные руки держали его, прижимали бьющиеся руки и ноги, сжимали голову тисками до тех пор, пока он не испугался, что череп лопнет от хватки этих стальных пальцев. Волны боли захлестнули его, и он завыл.

В тумане перед глазами проступило лицо женщины. Она нежно улыбнулась и положила ему на лоб что-то холодное. Ее губы шевелились: она что-то говорила, но голос был громким и глухим, словно из бочки.

Гэр не мог разобрать слова. Не мог думать от боли.

Женщина продолжала улыбаться и говорить, гладила его по лицу, и постепенно боль отступила. За болью ушел свет, за светом ушло сознание, и Гэра снова поглотила привычная темнота.