Танит закрыла дверь своей комнаты и прислонилась к ней спиной. Отец был прав, она слишком долго прожила среди людей. Утратила отстраненность, отдалась на милость ветров-эмоций, и эти ветра оказались штормом!

Девушка крепко зажмурилась. «О духи, хранящие меня, что же мне делать?»

Во время обучения она как медик изучала создания, которым были неведомы ограничения, которые совершали ужасные поступки, повинуясь страстям, которых невозможно было удержать. Ярость, сияющая, как молния, — как люди ее выдерживают? Неужели они постоянно чувствуют этот клубящийся шторм эмоций, дрожащий и перекатывающийся внутри, чувствуют, как отчаяние смыкается на горле, не позволяя дышать?

Темные волны катились даже в самых благородных душах людей, скрывая глубины, в которых могли обитать только кошмары. Танит видела их в израненных телах, в израненных сознаниях. Неужели она чувствует зарождение подобного в самой себе? Танит закрыла лицо ладонями и позволила себе прижаться затылком к двери. «И что теперь со мной сотворит Белый Двор?»

Желание заплакать шокировало ее. За ним следовала острая боль ревности, горькой и кислой, как моринда, и у Танит перехватило дыхание. После воспитания, основанного на отстраненности и рациональности, ее швырнуло в бурное, непредсказуемое, неуправляемое море, из которого невозможно было выбраться. Не было карт, чтобы проложить курс, не было звезд, с которыми можно сверяться. Ей самой хотелось нырнуть в мрачные глубины и чувствовать, выражать свою ярость, желание, жадность — не потому, что это поможет ей стать лучшим целителем, а потому, сохрани ее духи, что это сделает ее человеком.

Танит сжала виски. Ох, как же она устала! Исцеление было тяжелым, наверное, самым тяжелым и сложным из всех, что ей приходилось петь. Оно требовало невероятной точности, а действовать нужно было в лихорадочном темпе, чтобы успеть обуздать хаос после вмешательства, прежде чем разум Гэра рассыплется в прах. Танит провела много часов на обломках его воспоминаний, настолько личных, что он сам никогда бы не поделился ими, несмотря на целительскую клятву молчания, — неудивительно, что она ослабела.

«Нужно возвращаться домой. Я не смогу оставаться здесь после того, как Гэр поправится. Я думала, что мне удастся сопротивляться, но это мне не под силу. Это слишком больно».

Танит разулась, и ее ступни почувствовали мох, расстеленный на полу. Мох был иллюзией, как и деревья вместо стен, как отзвуки водопада и птичье пение, но он был прохладным и пружинил под ногами, как настоящая земля на берегу озера. Этого было достаточно, чтобы немного успокоиться. Потом можно медитировать. Она действительно слишком устала, но ей необходимо восстановить внутреннее равновесие. Душа Танит была изорвана чуждыми штормами. Нужно было найти в них тихую гавань, иначе она не сможет заснуть.

Из обитого серебром сундука у изножья кровати Танит достала плоскую шкатулку, маленькую медную жаровню и треножник для благовоний и поставила их на крышку сундука. Тонкая ниточка Песни коснулась углей, разогревая их. Танит распустила косу и начала расчесывать волосы. Когда угли прогорели до белого пепла, а над тарелочкой треножника закурился дымок, она позволила себе сесть, скрестив ноги, у комля речного дерева и открыла шкатулку.

Внутри в многочисленных крошечных отделениях лежали коробочки, флаконы, шелковые мешочки. Ей нужен был корень ярры, обернутый в кожу ягненка. Отыскав его и вынув прозрачный флакон с маслом, Танит закрыла шкатулку и отставила ее в сторону. Сначала на раскаленный треножник упало несколько капель масла. Ножом отрезав тонкую пластину кривого черного корня, Танит добавила ее к задымившемуся маслу, и в воздухе закурился дымок, темный и свежий, как земля после дождя. Танит глубоко вдохнула чистый запах и выдохнула — медленно, насколько могла.

Уже лучше. Почти как дома, в Астоларе. Танит позволила иллюзии расшириться от размеров простой квадратной комнаты до целого леса. Нежный ветерок шелестел листьями над ее головой. В отдалении слышался ропот водопадов Белаитнэ, там, с противоположной стороны озера. Впервые за много месяцев Танит ощутила тоску по дому.

«Я слышу твои грезы, дочь».

Танит открыла глаза. Завитки дыма над корнем ярры сплетались в черты лица, которое было ей хорошо знакомо. Они то становились четче, то рассеивались вместе с дымом, и только чуть раскосые глаза и узкие брови не теряли формы.

— Папа, — нежно произнесла она.

«С тобой все хорошо?»

— Просто я устала. У меня был трудный день.

«К’шаа говорит мне, что он еще не отплыл».

— Нет, еще не отплыл. Я нужна тут еще некоторое время.

«Здесь ты тоже нужна, дочь моя».

— Всего несколько дней, папа. У меня новый пациент.

Он вздохнул. «Ты должна была возвратиться к нам еще год назад. Танит, я пошел на уступки твоему желанию стать целителем, потому что у тебя открылся дар, а подобными талантами не пренебрегают, но у тебя есть обязанности здесь, в Астоларе. Твой долг как дочери Белого Двора. Твое продолжительное отсутствие… огорчает».

— Я знаю, папа, но я дала клятву целителя. И прежде всего мой долг — забота о пациентах. Без моей помощи этот человек умрет.

«Ты говорила мне, что лучшие целители из их мира часто путешествуют на острова. Один из них наверняка смог бы справиться с твоей задачей».

— Я не могу его оставить. Пока не могу. Он пережил раскол.

Дымные очертания с шипением отшатнулись. «Ты уверена?»

— Как никогда. — Танит закрыла глаза. — Я сделала все, что могла. Я закрыла его щитом от самых сильных повреждений, но придется много работать, чтобы сохранить его талант.

«Значит, разрушитель вырвался в мир». Ее отец покачал головой, тонкие ниточки дыма взвились жгутами.

— Этот разрушитель — человек.

«Мерзость! И ты открылась этому?»

— Не было никого, кто смог бы справиться с этим вместо меня.

Образ отца вздохнул и пробормотал что-то неразборчивое, но Танит с легкостью догадалась, о чем именно он говорит. Она не раз слышала это раньше. «Мне не нравится степень ответственности, которую ты берешь на себя, дочь моя. Ты слишком много значишь для Двора, для продолжения жизни нашего народа. — Последовала короткая пауза, не дольше вздоха. — И слишком дорога мне».

Танит протянула руку, коснулась его бесплотной щеки и улыбнулась.

— Не волнуйся, папа. Я действую со всей возможной осторожностью, чтобы сделать то, что должна.

«А ты действительно должна это сделать? Не забывай о том, что поставлено на кон».

Танит вздернула голову. Ее потрясло то, что предлагал ей отец.

— Стоит ли он того, чтобы рисковать, ты это имеешь в виду? Конечно же стоит — как и любая жизнь, вне зависимости от расы и положения. Он хороший человек, папа, он достоин этого не меньше, чем ты, я, любой высокий из нашего Двора. — Она осеклась, чтобы не наговорить лишнего, но края иллюзии задрожали, потому что она утратила концентрацию. На горизонте иллюзорного Астолара возникли темные грозовые тучи, пятная чистое синее небо.

«Но он человек».

— Да, человек. Как и большинство величайших талантов современности, раз уж наш народ начал уходить из этого мира. Если нас вообще можно спасти, спасителями будут именно люди, которые умеют это делать.

Изображение отца скривилось, как от боли.

— Я знаю, что тебе не нравится об этом думать, папа, но наша судьба сейчас в руках других. Вуаль под угрозой, и если мы уйдем с поля боя, это даст лишь временную отсрочку. Война найдет нас даже в Сокрытом Королевстве. Мы не будем в безопасности.

«Сейчас за изгнание голосуют четыре Дома. На прошлом собрании Дом Амерлейна отдал свой голос Денеллину и остальным».

Сердце Танит оборвалось, хоть новость и не была для нее неожиданной.

— Берек стар, — вздохнула она. — Он хочет провести оставшиеся годы в тишине и спокойствии, а не в гуще битвы. Я могу понять его решение.

«Еще один голос за изгнание, и тесть окажется в западне. Королеве придется принять решение, а я знаю, что она предпочтет покой. Мы ведь не воины, дочь моя».

— Я знаю. Но есть враги, с которыми должны сражаться даже мы. Цена за бездействие слишком высока.

«Ох, Танит, — засмеялся ее отец. — Когда ты взойдешь на место Высокой, ты сотрясешь весь Белый Двор до основания. Я лишь надеюсь дожить до этого дня. Когда же ты вернешься домой, дочь моя? Астолар без тебя опустел».

— Папа, я приеду, как только смогу, обещаю тебе. Но пока что я нужна здесь.

«Надолго?»

— Еще на несколько дней. Физические раны были страшными, но, похоже, леанцев не так легко убить, и тело его исцеляется. Я больше боюсь за его дар.

«Он силен, этот леанец?»

— Возможно, он сильнейший из всех, кого я знала. Я только однажды мельком заглянула в него, но не увидела пределов его дару.

«А он знает об этом?»

— Нет, хотя и подозревает, что одарен сильнее, чем пока что сумел постичь. Но даже если бы он знал об этом, то не стал бы соваться в зубы опасности. Он не впервые сталкивается с разрушителем.

Голос Танит дрожал, и даже дым яррового корня не мог смягчить надрыв.

— Его практически разорвали на куски. Я держала его, а он кричал у меня на руках, пока не потерял сознание. Я убаюкивала его разум в ладонях, спасала от безумия, а вокруг меня искрился его дар… как поверхность озера под тремя лунами. Мы не можем его потерять. Он чрезвычайно важен для ордена, что в конечном итоге делает его важным для всех. Я должна исцелить его, папа. Должна.

Отец молчал, давая Танит время справиться с чувствами. А затем мягко сказал:

«Но он ведь не просто один из твоих пациентов, не так ли? У тебя возникла привязанность к нему».

— Даже если и так, у другой больше прав на него, чем у меня.

«Он тебе небезразличен».

— Мне небезразлично то, что случится с этим миром, если он умрет. — Горячность только подчеркнула ее слова. — Он может оказаться ключом, который нужен для сохранения целостности вуали. Мы живем на границе двух королевств, папа, и наша страна существует, только пока держится вуаль. Если ее сорвут, как, я боюсь, и собирается поступить разрушитель, у нас вообще ничего не останется.

«Я это знаю. — Отец Танит вздохнул. — Как ни горько это осознавать. Что ж, хорошо, дочь моя. Ты должна исполнять свой долг, и я тоже. У каждого из нас своя битва, твоя — с леанским щитом и мечом, моя — с залом совета. Пусть нас хранят благосклонные духи! — Призрачные ладони поднялись в знаке благословения, и он наклонился к ней. — Сладких снов, дочь моя».

— И тебе, отец мой. Я приеду, как только смогу, обещаю.

«Хорошо. Я знаю, что Аирлин с нетерпением тебя ждет».

— Я в нем не сомневаюсь.

«Ты уже обдумала его предложение?»

— Папа, мне пока не нужен муж.

«Аирлин стал бы помощником Дома и хорошим мужем».

— Он не принес бы с собой ничего, кроме амбиций. Аирлин метит на место Высокого и видит во мне лишь ступеньку к этой цели.

«Ты слишком поспешна в суждениях, Танит. Прошу, хотя бы обдумай его предложение руки и сердца. Я не хочу, чтобы ты осталась одна после моей смерти».

Она сдержала вздох, потому что в его иллюзорных глазах светилась настоящая боль.

— Хорошо, я подумаю, но прошу, не заверяй его ни в чем. Я сама выберу себе мужа, когда придет время.

Изображение отца вздрогнуло, словно ему стало неловко.

«Наша кровь слабеет, Танит. Ее следует хранить в чистоте. И я не позволю тебе вступить в нечистый союз».

— Наше наследие переходит по женской линии. Моя дочь в любом случае не будет изгнана из Белого Дома. — Отец вздрогнул от ее зазвеневшего голоса, и Танит смягчила тон. — Не волнуйся. Когда придет время, я прослежу, чтобы астоланское семя принесло плоды на земле Астолана.

«И это должно произойти как можно скорее, дочь моя. Мы должны подумать о следующем поколении, пока есть еще шанс собрать урожай».

— Я помню о своем долге, — заверила его Танит. — Скоро я вернусь, обещаю. А сейчас мне нужно поспать, папа. Я должна отдохнуть перед тем, как снова начну исцелять его. Щит, который я установила в его сознании, вскоре придется обновлять. Он уже вспоминает события, которые должны были храниться за щитом до тех пор, пока он не окрепнет достаточно, чтобы воспринять их.

«Я понимаю. И до тех пор, пока не увижу тебя собственными глазами, желаю тебе удачи».

— И я тебе, папа. Я соскучилась.

Размытое лицо улыбнулось и исчезло, остался только дым. Корень ярры догорел, съежился и почернел. Танит закрыла глаза и глубоко вдохнула его глинистый запах, так глубоко, насколько позволяли легкие. Медитации не будет. Душа до сих пор металась и болела, но отрезать еще кусочек корня Танит не осмелилась. Иначе поутру она будет сонной и медлительной, а перед работой с разумом Гэра подобное непозволительно. Ставки слишком высоки, выше, чем кажется даже Альдерану.

* * *

Гэр знал, что ему снова снился сон, хотя, проснувшись, не мог его вспомнить. Осталось лишь неясное чувство надвигающейся огромной беды, от которого тускнели даже лучи весеннего солнца, косо падающие на его кровать, а чириканье воробьев за окном казалось резким и испуганным. Но в общем и целом он чувствовал себя более здоровым и крепким, чем вчера.

Юноша оттолкнулся руками, садясь на кровати, и раны почти не отозвались болью на это движение. Вдохновленный успехом, Гэр поставил ноги на пол и осторожно поднялся. Но тут же потерял равновесие и вынужден был сесть. Только со второй попытки, держась одной рукой за столбик кровати, а другой за прикроватную тумбочку, он смог стоять достаточно устойчиво.

Шрам на шее по-прежнему был воспаленным и слишком чувствительным, но на руках и бедрах раны поблекли и превратились в тонкие линии. Гомон, долетавший через окно, заставил Гэра оглянуться в поисках одежды. Его вещей в поле зрения не оказалось, зато в шкафу висел простой холщовый халат. Гэр завязывал пояс, когда услышал скрип двери и оглянулся на звук.

В дверях стояла Танит с подносом, накрытым чистой салфеткой.

— Не ожидала увидеть тебя на ногах, — сказала она, ставя поднос на тумбочку.

— И была почти права. Я не сразу вспомнил, как ими пользоваться. — Гэр осторожно дошагал до постели и сел.

Танит наклонила его голову к свету и осторожно оглядела и ощупала шрам на шее.

— Заживает хорошо.

— А выглядит плохо?

— Не так уж плохо. Шрам останется навсегда, но будет не слишком заметен. Как только ты избавишься от этого, — она провела пальцем по его щетине, — ты перестанешь его замечать.

Гэр поскреб подбородок.

— Не могу дождаться. Чешется.

— Я принесу тебе бритву, но позже. А пока что позавтракай. Тебе нужны силы. — Танит открыла дверь, чтобы выйти.

— Танит… — Гэр помолчал. — Прости за вчерашнюю ночь. За то, что мог показаться неблагодарным. Я даже не знаю, как отплатить тебе за все.

— Не извиняйся. Ты ничего плохого не сделал.

— Пусть так, но мне стало легче, когда я это сказал. Спасибо.

Целительница улыбнулась. Ее рыжеватые глаза засияли, как речные камешки на солнце.

— Пожалуйста, — сказала она, слегка поклонившись, а затем тихо притворила за собой дверь.

После завтрака Танит, как и обещала, принесла Гэру чистую одежду и бритвенный прибор. Убедившись для начала, что руки у него дрожат не сильно и Гэр ненароком не раскроит себе горло, она оставила его умываться в одиночестве.

Гэр медленно оделся. Он чувствовал себя уже лучше, а завтрак придал ему сил, но ноги все еще не обрели прежней устойчивости, и это ему не нравилось. Одежда, которую принесла Танит, подходила ему по размеру, но принадлежала кому-то другому. Туника и штаны были из темно-зеленой шерсти, простая рубаха оказалась тоньше и мягче тех, что он надевал только на праздник, по воротнику и манжетам вилась серебряная вышивка. Даже нижнее белье было новым. И лишь сапоги принадлежали ему, только кто-то вычистил и натер их до блеска.

Сбрить щетину под носом оказалось сложной задачей, и Гэр не сразу заметил, что за ним кто-то наблюдает. Сначала он подумал, что это Танит или другой целитель проскользнул в комнату, но, обернувшись через плечо, никого не увидел. Странно. Пожав плечами, Гэр продолжил бриться, но ощущение чужого присутствия не исчезало. Оно мешало, чесалось где-то в глубине мозга, трогало щеку, сползало на челюсть, становилось все настойчивее с каждой секундой.

Снаружи возмущенно завопили воробьи, маленькие тени метнулись от окна. И в саду стало тихо. Гэр взглянул поверх зеркала. За окном на дереве сидела пустельга, не сводившая с него пронзительных золотых глаз.

Кик-кик-кик-кик! Раскрыв клюв, она кивала головой при каждом крике. Кик-кик-кик! И вдруг исчезла смазанным пятном разноцветных перьев.

Гэр вымыл бритву, ополоснул и вытер лицо. Натягивая рубашку через голову, он услышал, как кто-то скребется в оконное стекло. И, обернувшись, увидел на подоконнике ту же пустельгу.

Кик-кик-кик!

Заправив рубашку в штаны, Гэр потянулся к защелке. И как только окно приоткрылось, пустельга рванулась в комнату и села на кровать. Вдруг очертания птицы расплылись и на ее месте оказалась коротко стриженная женщина с кожей цвета корицы, одетая в застиранные бриджи и рубашку. Глаза, синие, как море, буквально светились от нетерпения и злости.

— Ты оглох или просто игнорируешь меня? — требовательно спросила она. — Я целый час тебя зову!

— Я не знал, кто это. — Синичка, которую упоминал Саарон?

— А кто еще это мог быть, дубина?

Она обняла его и потянула на кровать рядом с собой. Гэр потерял равновесие и наполовину сел, наполовину упал на постель. Женщина обняла его лицо ладонями и крепко поцеловала.

— Они не позволяли мне тебя увидеть, — произнесла она. — Я думала, ты умираешь.

— Судя по тому, что мне сказали, я действительно едва не умер.

Кто она такая? Она знала его, и знала хорошо — святые, этот поцелуй! — но ее имя терялось где-то в грозовых тучах его сознания. И все же он знал ее, Гэр был уверен в этом. Он знал ее лицо, запах ее духов, знал ее тело, прижавшееся к нему. Женщина раздраженно уставилась на него, и тучи рассеялись, воспоминание раскрылось ему навстречу, медленно, но необратимо, как распускающийся бутон. Бутон раскрылся внезапным ударом, и Гэр увидел, как пустельга хватает его за когти и кружит в теплом чистом воздухе.

— Айша, — сказал он, улыбаясь.

Воспоминания не ограничились ее именем. Волки бежали, играли и кувыркались в снегу под луной. Орлы парили в небесах. Любовники содрогались, задыхаясь от высшей степени единения. Воспоминания ширились и наполняли его. Гэр погружался в каждое из них… У него закружилась голова. Пришлось вцепиться в плечо Айши.

— Что такое? Гэр, что случилось?

Слишком много воспоминаний, слишком живо все ощущалось: словно осколки взорвавшегося витража впились в его мозг. Тысячи осколков одновременно, разбросанные и разъединенные, без четкой структуры, жалили, как град жалит голую кожу, и оставляли в сознании выемки, словно дождь на пыльной дороге. Гэр закрыл глаза. О Богиня, его сейчас вырвет.

— Ты весь в поту. Я позову Саарона.

Айша попыталась встать, но он вцепился в нее. Он бы упал, если бы отпустил ее.

— Нет, не надо. Пожалуйста. — Тошнота подбиралась к горлу, рот заполнялся слюной. Гэр сглатывал ее снова и снова, а поток воспоминаний все продолжался, миг за мигом, эмоция за эмоцией. Он не мог дышать, не мог думать, не мог ничего, только ждать.

Поток стал слабеть, и Гэр открыл глаза. Айша обнимала его за плечи, гладила по волосам. Он сел, и она встревоженно нахмурилась.

— Ты напугал меня. — Она внезапно ткнула его в плечо. — Никогда больше так не делай.

— Прости. — Гэр прижал кулаки к вискам.

— Что случилось? Это был он?

— Нет. Внезапно вернулись воспоминания. Я узнал тебя, но не мог вспомнить твоего имени. А потом вдруг вспомнил все и сразу.

— Какого дьявола он с тобой сделал?

Гэр медленно выдохнул и устало потер лицо.

— Танит назвала это разорением — словно стадо прогнали у меня в голове. Она говорит, что со временем все пройдет.

— Ты должен был отпустить меня за целителем.

— Я в порядке.

— Ты не в порядке! — Айша вскочила. И хлопнула себя ладонью по лицу, но не раньше, чем он успел заметить влажный блеск на ее ресницах. — Я говорила с ними, леанец. Они сказали, что ты умираешь. Сказали, что даже если ты выживешь, ты можешь остаться калекой, можешь вообще ничего не вспомнить. Почему ты позволил ему тебя поймать? Почему? — Она колотила его кулаками по плечам, подчеркивая каждое слово, и всхлипывала. — Почему ты позволил ему тебя ранить?

— Прости, Айша. — Гэр обнял ее и притянул к себе. Поцеловал шелковистую макушку, погладил по спине. — Мне очень жаль. Я не знал, что он там, не знал, что он сможет опознать меня в другой форме. Я понятия не имел, что он так силен.

Она зарылась лицом в его рубашку и глубоко, судорожно вздохнула.

— Когда я не могла найти твои цвета, когда ты не отвечал на мой зов, я боялась самого худшего. — Голос Айши охрип от невидимых слез.

— Я здесь, с тобой.

— Только потому, что тебе везет, как Безымянному. Я сама убью тебя за все проблемы, что ты мне устроил.

— Я не хотел, чтобы так получилось, Айша.

— Знаю… Просто я думала, что потеряла тебя. — Она быстро вытерла лицо, надула щеки и взъерошила пальцами волосы. А затем сверкнула знакомой улыбкой. — Тебе идет эта рубашка, даже больше, чем я ожидала, — радостно присвистнула она. — Серебро вышивки оттеняет цвет твоих глаз.

— Это ты ее вышила?

— Я хранила ее, чтобы подарить тебе на День святого Винифрая, но тебе нужна была новая одежда, поэтому пришлось попросить портного поторопиться.

— Это лучшая рубашка из всех, что у меня были. Спасибо. — Гэр поцеловал ее в лоб.

Айша подняла ладони к его лицу и прикоснулась Песнью. Что бы она ни увидела, это заставило ее уронить руки и поморщиться.

— Они закрыли тебя щитом. Вот почему я не могла тебя найти — щит прячет твои цвета. А еще отрезает тебя от Песни.

Гэр потянулся к мелодии, но внутри была только тишина. Он чувствовал, каким-то образом ощущал, что Песнь все еще там, она всегда с ним, но вот услышать ее ему не удавалось. Вокруг этого места в его сознании сгущались тучи. Странно, он так привык, что стоит потянуться, и его заполняет жидкая сила. Без нее он чувствовал себя едва ли не ущербным.

— Сильно он тебя изувечил? — спросила Айша.

— Ничего такого, что не зажило бы. — Гэр отодвинул воротник. — Это самое худшее.

Она осторожно коснулась шрама.

— Больно?

— Уже нет.

— А что насчет памяти? Воспоминания пострадали?

— Я не знаю. Танит говорит, что разберется с этим, когда снова придет меня исцелять.

— Тогда моли Богиню, чтобы она сделала это быстро. Я соскучилась по тебе. По всему тебе.

Образ, который она втолкнула в его сознание, заставил Гэра покраснеть до корней волос, и в глазах Айши заплясали чертики. Он поцеловал ее, чтобы скрыть румянец, и дал обещание, которое ему не терпелось исполнить.

— Ты придешь ко мне позже? Мне еще нужно повидать Альдерана.

Айша кивнула.

— Будешь расспрашивать его о Савине?

— Да. Я думаю, Альдеран задолжал мне правду. Савин уже второй раз пытается меня убить, и я хочу знать почему. Я не сделал ничего такого, что могло бы его спровоцировать. Ты его знала?

— Нет. Когда я приехала, он был давно уже изгнан, но я слышала разговоры других мастеров. — Синие глаза внимательно смотрели на Гэра. — Будь с ним осторожен. Он не тот, кем кажется.

Эти слова эхом повторяли то, что Савин сказал в саду на крыше, и Гэру на миг показалось, будто Айша говорит об Альдеране.

— Буду, но не могу обещать, что стану хорошо с ним обращаться.

Она улыбнулась.

— От леанца я другого и не ожидала.

Гэр попытался встать, и Айша сжала его руку обеими ладонями.

— Я не позволю им прятать тебя от меня, — прошептала она, снова притягивая его к себе и целуя. — Больше не позволю.

Ее страсть ошеломила Гэра даже несмотря на то, что воспоминания все еще были свежи. Воспоминания о прикосновении ее рук затопили его разум ощущениями. Гэр не знал, сколько из них принадлежало ему, а сколько Айше, передающей свое желание прямо в его разум. Он не мог этого сказать. Сил хватило только на то, чтобы отстраниться.

— Позже, — сказал Гэр. Его голос звучал хрипло. Слабости в ногах как не бывало, он горел от желания.

— Позже, — согласилась Айша, погладив его по груди. Ее ладони обжигали даже сквозь ткань.

В следующий миг Айша в форме пустельги вылетела в открытое окно.