В детстве отец брал Уилла с собой на рыбалку — потому что так положено поступать отцу. Еще затемно Уилл просыпался от тычка в плечо, наспех одевался и залезал в пикап, чтобы отправиться из Квинси в Панама-Сити. Там отец арендовал двадцатишестифутовую лодку на непритязательной лодочной станции с почасовой оплатой, и они уходили на десяток миль на юг. Отец молча управлял лодкой, Уилл смотрел на его грузную фигуру, озаренную оранжевыми лучами восходящего солнца, и удивлялся тому, что даже такое чудесное теплое утро и сверкающая гладь воды вокруг не способны вызвать хоть какие-то эмоции у отца. Потом отец тушил сигарету и произносил что-нибудь вроде: «Ну, давай-ка насадим наживку» — и снова погружался в угрюмое молчание на несколько часов — пока на крючок не попадался окунь или макрель, и тогда наступало время выкрикивать приказы.
Теперь, когда Уилл ехал по мосту Сити-Айленда и смотрел на расстилающуюся перед ним бухту Ист-Честер, он вдруг вспомнил об отце. Воспоминания нахлынули, как только он увидел первую лодочную станцию — лес алюминиевых мачт, колыхающихся на крепчающем ветру. Формально Сити-Айленд являлся частью Бронкса, хотя этот маленький и очень странный оазис можно было сравнить с парком развлечений «Фэнтези-Айленд», где посетители могут окунуться в атмосферу других земель и времен, — настолько непохож был этот клочок земли на город по ту сторону плотины.
Индейцы племени сиваной много веков промышляли на этом острове рыбу и устриц, европейские поселенцы построили здесь верфи и пристани, современные жители превратили остров в оплот среднего класса. Скромные коттеджи соседствовали здесь с роскошными особняками в викторианском стиле, а на береговой линии располагалось множество яхт-клубов для состоятельной публики, приезжающей сюда отдохнуть. Хитросплетение узких, почти деревенских улочек, многие из которых вели прямо к океану, терпкий запах моря, нескончаемый плач чаек — все это напоминало курортный городок или детский кошмарный сон, но никак не Нью-Йорк, огромный мегаполис.
Нэнси заметила, с каким выражением Уилл оглядывается вокруг, и спросила:
— В первый раз здесь?
— Нет. А ты?
— В детстве иногда приезжала сюда на пикник. — Она сверилась с картой. — На Бич-стрит надо свернуть налево.
Миннифорд-авеню едва ли можно было назвать «авеню» в полном смысле этого слова — по ширине эта улица напоминала скорее дорожку для гольф-мобилей. Пропускной способностью, необходимой для расследования крупного преступления, она точно не обладала. Машины полиции, «скорой помощи» и телевизионщиков застряли на дороге, как тромб в сосуде. Уилл встал на краю этой безнадежной пробки и с досадой сообщил Нэнси, что дальше придется идти пешком. Он перегородил подъездную дорожку к дому, ожидая потока брани от толстоногого хозяина в майке-алкоголичке, наблюдающего за ними с крыльца. Но толстоногий только крикнул:
— Что, работа?
Уилл кивнул.
— Я сам служил в нью-йоркской полиции. Теперь отставной. Не беспокойтесь, присмотрю за вашим «Эксплорером». Я отсюда никуда не денусь.
Слухи о преступлении разлетелись со скоростью света. В правоохранительных органах уже каждая собака знала, что убийца Судного дня объявился на Сити-Айленде. Весть уже просочилась в прессу, и началась массовая истерия. Маленький ярко-зеленый домик окружала толпа журналистов и кордон полицейских пятьдесят пятого участка. Телерепортеры суетились в толпе в поисках выгодного ракурса — так, чтобы оператор мог без помех снять их на фоне дома. В руках они сжимали микрофоны, а их блузки и рубашки трепетали, как морские флаги на порывистом западном ветру.
Уилл на секунду представил себе фотографии, которые будут на первых полосах всех газет, если окажется, что здесь и правда пойман серийный убийца. Дом Судного дня. Скромное двухэтажное обиталище, построенное еще в сороковые годы. Видавшая виды черепица, облезлые ставни, покосившееся крыльцо с парой велосипедов, пластиковыми стульями и садовым грилем. Двора как такового не было — человек с достаточно мощными легкими, высунувшись из окна, мог бы доплюнуть до соседнего дома с любой стороны. На асфальтированной площадке едва хватало места для двух машин. Бежевая «хонда-сивик» втиснулась между стеной дома и сетчатым забором, а старенький красный «БМВ» третьей серии был припаркован около крыльца.
Уилл бросил усталый взгляд на часы. День выдался долгий, и края ему не было видно. Хотелось выпить, и это действовало на нервы. Как прекрасно было бы закончить это дело прямо здесь и сейчас, спокойно выйти в отставку и каждый вечер в половине шестого усаживаться за барную стойку. Подумав об этом, Уилл ускорил шаг, заставив Нэнси бежать за ним трусцой.
— Ну что, к бою готова? — спросил он.
Ответить Нэнси не успела, потому что сексапильная репортерша с Четвертого канала узнала Уилла и крикнула оператору:
— Справа! Пайпер-Крысолов!
Оператор немедленно взял Уилла на прицел.
— Агент Пайпер! Это правда, что убийца Судного дня схвачен?
В ту же секунду на них были направлены все камеры и их окружила целая стая репортеров, почуявших сенсацию.
— Шагай вперед, — прошипел Уилл и стал протискиваться сквозь толпу. Нэнси семенила за его спиной.
Место преступления предстало перед ними во всей красе, как только они с Нэнси переступили порог. Гостиная хранила следы кровавого побоища. Вход был затянут полицейской лентой, и Уилл и Нэнси рассматривали комнату, как огороженную музейную инсталляцию. С маленького желтого дивана свесилось тело худого мужчины с раскрытыми остекленевшими глазами. Голова, лежащая на подлокотнике, была проломлена — лоскут кожи с темными волосами снесли мощным ударом, и обнажившаяся твердая оболочка мозга теперь поблескивала в последних золотистых лучах заходящего солнца. Лицо — вернее, то, что от него осталось, — представляло собой один сплошной кровоподтек с торчащими хрящами и белыми обломками костей. Обе руки убитого были сломаны и торчали под тошнотворно-неестественным углом.
Уилл читал комнату как открытую книгу. Он посмотрел на алые брызги на стенах и выбитые зубы, рассыпанные по ковру, как поп-корн после вечеринки, и пришел к выводу, что смерть наступила на этом диване, но нападение произошло не там. Жертва находилась возле двери, когда убийца нанес первый удар — замахнулся снизу вверх и слегка задел голову жертвы, забрызгав кровью потолок. Далее жертва кружила по комнате, безуспешно пытаясь защититься от града ударов, наносимых тяжелым тупым предметом. Не самая легкая смерть… Уилл посмотрел в глаза убитому. Он видел такой остановившийся взгляд бесчисленное множество раз. Что испытывал этот человек, умирая? Страх? Гнев? Равнодушную покорность?
Внимание Нэнси привлекла другая деталь картины.
— Видишь? — спросила она. — Вон там, на столе. Похоже, открытка.
Начальником участка был холеный молодчик по имени Брайан Мерфи — как он представился, гордо выпячивая атлетическую грудь под идеально выглаженной синей рубашкой. Это дело обещало ему повышение, и убитый, Джон Уильям Пеппердайн, едва ли пришел бы в восторг, узнав, в какое радостное возбуждение привела полицейского его кончина.
По дороге сюда Уилл с Нэнси ворчали о том, что орлы из пятьдесят пятого участка, как обычно, затопчут все следы на месте преступления, но, как оказалось, напрасно. На этот раз Мерфи взял все под свой личный контроль. Толстого и медлительного детектива Чапмана нигде не было видно. Уилл похвалил капитана за знание принципов криминалистики, и это было все равно что потрепать пса по холке и ласково промурлыкать: «Хороший мальчик». Мэрфи тут же сделался его другом на всю жизнь и охотно рассказал, как его парни явились на вызов — соседи услышали крики и набрали 911, — увидели тело и открытку, а потом один из сержантов обнаружил и забрызганного кровью убийцу, Луи Камачо, забившимся за топливный бак в подвале. Он пожелал немедленно сделать чистосердечное признание, и у Мерфи хватило здравого смысла заснять на видео то, как Камачо отказывается от своего права хранить молчание и монотонным голосом признается в том, что совершил. Как это пренебрежительно охарактеризовал сам Мерфи, имели место «голубые разборки».
Уилл слушал его спокойно, но Нэнси не выдержала:
— А другие убийства? В них он сознался?
— Честно говоря, я пока не стал этим интересоваться, — сказал Мерфи. — Решил дождаться вас. Хотите поговорить с ним?
— Да, чем раньше, тем лучше.
— Тогда идемте.
— Так он все еще здесь? — Уилл одобрительно улыбнулся.
— Я решил упростить вам работу — подумал, что вряд ли вы захотите тащиться за ним через весь Бронкс.
— Капитан Мерфи, вы просто герой!
— Если захотите поделиться своим мнением обо мне с начальством — не стесняйтесь, — отозвался Мерфи.
С первого же взгляда Уилл обратил внимание, что Луи Камачо полностью подходит под описание серийного убийцы — среднего роста, смуглый, худощавый, вес около ста шестидесяти фунтов. Нэнси тоже это заметила, судя по тому, как она сжала губы. Камачо сидел за кухонным столом в наручниках и дрожал. Джинсы и потрепанная футболка «Найк» сделались жесткими от засохшей крови. Точно он, подумал Уилл. Вот сидит, весь в крови своей жертвы, как будто совершил какой-то первобытный ритуал.
Кухня была очень аккуратная и миленькая — ряд затейливых банок для печенья, макароны разных форм в прозрачных емкостях, подставки под горячее с изображением воздушного шара, на этажерке фарфоровый сервиз в цветочек. Очень обжитая, очень уютная кухня гея. Уилл навис над Камачо и дождался, пока тот с неохотой поднял глаза.
— Мистер Камачо, я спецагент Пайпер, а это спецагент Липински. ФБР нужно задать вам несколько вопросов.
— Я уже все рассказал полиции, — почти прошептал Луи.
В искусстве ведения допроса Уиллу не было равных. Его внушительная фигура действовала устрашающе, однако эффект уравновешивался мягкостью тона и тягучим южным акцентом. Допрашиваемый никогда не знал, чего ожидать, и Уилл умел обратить это в свою пользу.
— Мы это ценим. Тем самым вы существенно упростили себе жизнь. Однако мы хотим еще кое-что уточнить.
— В смысле, уточнить? Это вы про открытку, которую получил Джон?
— Да, это так. Нас интересует открытка.
Луи горестно покачал головой, и по его щекам покатились слезы.
— Что теперь со мной будет?
По указанию Уилла один из полицейских вытер Луи лицо бумажной салфеткой.
— В конечном итоге это будут решать присяжные. Но если вы продолжите содействовать расследованию, я уверен, это скажется на вашей судьбе благотворно. Я знаю, что вы уже говорили с полицией, но попрошу вас начать с рассказа о том, в каких отношениях вы состояли с мистером Пеппердайном, а потом перейти к тому, что сегодня произошло.
Луи начал сбивчиво рассказывать; Уилл слушал не перебивая. Нэнси, как обычно, строчила в блокноте. Камачо с Пеппердайном познакомились в баре в 2005 году. Это был не гей-бар, но они быстро друг друга вычислили и начали встречаться — темпераментный пуэрториканский бортпроводник из Куинса и сдержанный протестант, владелец книжного магазина с Сити-Айленда. Джон Пеппердайн унаследовал свой уютный зеленый домик от родителей, и за много лет с ним в этом доме успела пожить череда сменяющих друг друга любовников. Разменяв пятый десяток, Джон заявил своим друзьям, что Луи — его последняя страстная любовь. Он не ошибся.
Роман у них развивался бурно, нередко случались ссоры на почве ревности. Джон требовал, чтобы Луи хранил ему верность, Луи был на это неспособен. Джон регулярно обвинял его в изменах, но работа Луи, включающая частые ночевки в Вегасе, давала ему массу возможностей вырваться на свободу. Луи вернулся в Нью-Йорк накануне вечером, но домой не поехал, а вместо этого отправился на Манхэттен вместе с неким бизнесменом, с которым познакомился в самолете. Бизнесмен угостил его в дорогом ресторане, а потом повез к себе, в Саттон-плейс. До дома Луи добрался в четыре утра, потихоньку улегся к Джону под бок и проспал до полудня. Проснувшись с похмельем, он, пошатываясь, спустился на первый этаж, намереваясь сделать кофе и спокойно позавтракать в одиночестве.
Но оказалось, что Джон не пошел на работу и сидел в гостиной в почти невменяемом состоянии, с серым лицом и всклокоченными волосами. Он бормотал что-то невразумительное, всхлипывал и осыпал Луи градом вопросов. Где его носило? С кем? Почему он не отвечал ни на звонки, ни на сообщения? Почему, почему он покинул его именно вчера? Луи отмахнулся от него и спросил, а в чем, собственно, такая большая проблема. Неужто человеку уже нельзя пропустить пару рюмок с друзьями после работы? Сказал, что Джон просто жалок. Джон пришел в ярость и завопил: «Ах, значит, я жалок?! Посмотри-ка вот на это, сукин ты сын!» Он побежал на кухню и вернулся, размахивая открыткой. «Это открытка от убийцы Судного дня, ублюдок! На ней мое имя и сегодняшнее число!»
Луи посмотрел на открытку и предположил, что это просто чья-то глупая шутка. Может, это тот тупой продавец, которого Джон недавно уволил, пытается таким образом отомстить. Спросил, сообщил ли Джон в полицию. Тот ответил, что не сообщал, был слишком напуган. Они еще немного поругались, а потом раздалась веселенькая песенка Бритни Спирс — зазвонил телефон Луи, лежащий на столе. Джон прыгнул к телефону, схватил его и заорал: «Что еще за хренов Фил тебе названивает?» По правде говоря, звонил тот самый вчерашний бизнесмен из Саттон-плейс, и Луи пришлось на ходу придумать какую-то малоубедительную отговорку.
И вот тут, по словам Луи, градус эмоций Джона зашкалил, и этот обычно спокойный и сдержанный малый утратил над собой контроль и схватил алюминиевую софтбольную биту. Бита валялась в прихожей без дела уже десяток лет, с тех пор как Джон порвал ахиллово сухожилие во время матча в Пелэме. Теперь хозяин дома размахивал битой как копьем, тыча ею в Луи и выкрикивая оскорбления. Луи тоже начал орать, требуя, чтобы Джон немедленно прекратил, но Джон продолжал его тыкать, и тогда Луи разозлился так, что перестал соображать, что делает. Каким-то образом бита оказалась у него в руках, а дальше во все стороны полетели брызги крови.
Уилл слушал это признание с нарастающим беспокойством, потому что было очень похоже на то, что Камачо говорил правду. Однако с выводами не торопился. Его не раз водили за нос и, видит Бог, пытаются провести и сейчас. Он не стал дожидаться, пока Луи перестанет лить слезы, и резко и агрессивно спросил:
— Вы убили Дэвида Свишера?
Луи испуганно вскинул взгляд. Скованные руки машинально дернулись в попытке протестующего жеста.
— Нет!
— Вы убили Элизабет Коулер?
— Нет!
— Вы убили Марко Наполитано?
— Хватит! — Луи умоляюще посмотрел на Нэнси. — О чем он вообще говорит?!
Вместо ответа Нэнси подключилась к допросу:
— Вы убили Майлса Дрейка?
Луи перестал плакать. Он шмыгнул носом и уставился на Нэнси.
— Вы убили Милоша Ковика? — спросила она, а дальше они с Уиллом стали называть имена по очереди:
— А Консуэлу Лопес?
— Иду Сантьяго?
— Люция Робертсона?
Капитан Мерфи улыбался, довольный зрелищем. Луи в ужасе тряс головой:
— Нет! Нет! Нет! Нет! Вы с ума сошли! Я убил Джона, защищая свою жизнь! Но я не убивал всех этих людей! Вы что, считаете, что я и есть этот гребаный убийца Судного дня?! Так, что ли? Вы в своем уме?
— Ясно, Луи, я вас понял. Успокойтесь. Воды хотите? — спросил Уилл. — И давно вы летаете по маршруту Нью-Йорк — Лас-Вегас?
— Почти четыре года.
— И у вас есть какой-нибудь журнал, в котором зафиксированы ваши полеты?
— Да, есть. На втором этаже, лежит на комоде.
Нэнси быстро вышла из кухни.
— Вы когда-нибудь отправляли открытки из Вегаса? — спросил Уилл.
— Нет!
— Вы отрицаете свою причастность к смерти этих людей, но скажите мне, Луи, кто-нибудь из них вам знаком?
— Конечно, нет!
— Значит, вы не были знакомы ни с Консуэлой Лопес, ни с Идой Сантьяго?
— По-вашему, раз они латиноамериканки, значит, я должен их знать? Вы что, идиот? Вы хоть представляете, сколько испанцев в Нью-Йорке?
Уилл не сбавлял напора.
— Вы когда-нибудь жили на Стейтен-Айленде?
— Нет.
— Работали там?
— Нет.
— У вас есть там друзья?
— Нет.
— Вы там были?
— Может, один раз, на пароме катался.
— Когда?
— В детстве.
— Какая у вас машина?
— «Хонда-сивик».
— Та, что сейчас возле дома?
— Да.
— У кого-нибудь из ваших друзей или родственников есть синяя машина?
— Нет, вроде нет.
— У вас есть кроссовки «Рибок» модели DMX-10?
— Я похож на человека, который носит кеды, как какой-нибудь подросток?
— Никто не просил вас отправить открытку из Лас-Вегаса?
— Нет!
— Вы признались, что убили Джона Пеппердайна.
— Это была самооборона.
— Вы кого-нибудь еще убивали?
— Нет!
— Вы знаете, кто убил других жертв?
— Нет!
Уилл резко встал и пошел посмотреть, как дела у Нэнси. Она стояла на лестничной площадке второго этажа, и по ее сжатым губам Уилл сразу понял, что дурные предчувствия оправдались. Надев латексные перчатки, Нэнси листала черный ежедневник за 2008 год.
— Проблемы? — поинтересовался Уилл.
— Если информация в журнале достоверна, проблемы у нас большие. За исключением сегодняшнего дня, всякий раз, когда происходило убийство, Камачо был или в Вегасе, или в воздухе. Глазам не верю… Даже не знаю, что сказать.
— Жопа, — вздохнул Уилл, устало прислонившись к стене. — Именно это тебе стоит сказать. Потому что это гребаное дело в полной жопе.
— Возможно, журнал сфабрикован.
— Конечно, все это надо будет проверить, но мы оба прекрасно понимаем — Камачо не убийца Судного дня.
— Ну, по крайней мере девятую жертву убил точно он.
Уилл кивнул.
— Ладно, напарник, тогда вот что мы сделаем сейчас…
Нэнси отложила журнал Луи и приготовилась записывать в блокнот инструкции.
— Ты ведь не пьешь?
— Нет.
— Отлично, тогда слушай мою команду. Через пять минут мы заканчиваем работу. Твоя задача — доставить меня в бар, развлекать меня беседой, пока я напиваюсь, а потом отвезти меня домой. Справишься?
Нэнси посмотрела на него с неодобрением.
— Как скажешь.
Уилл опрокидывал в себя стаканы один за другим; официантка только и успевала бегать от бара к столику. Нэнси мрачно потягивала через соломинку диетический имбирный эль и наблюдала, как напарник вырывается из оков трезвости. Они сидели в ресторане «Харбор» за столиком с видом на бухту, спокойные воды которой уже начали темнеть под лучами заходящего солнца. Уилл заприметил этот ресторан прежде, чем они успели уехать с острова, заявив: «Вот в этом заведении точно должен быть бар».
Он еще не достаточно надрался, чтобы упустить из виду, что Нэнси не слишком уютно чувствует себя, сидя после работы за стаканом со своим начальником, у которого репутация мерзавца и запойного пьяницы.
Поскольку Нэнси молчала, Уиллу было нечем себя занять, кроме как методично напиваться. Нэнси наверняка чувствовала, что потворствует его пагубной привычке, позволяя ему дойти до кондиции в кратчайшие сроки.
А еще она наверняка в него влюблена. Уилл замечал это в ее взгляде, особенно по утрам, когда Нэнси входила в его кабинет. Рано или поздно так происходило со всеми женщинами — и это не пустое бахвальство, а констатация факта.
Вот сейчас он наверняка ее бесит, но в то же время ее к нему влечет. Да, Уилл нередко производил такой эффект на женщин.
В тусклом свете керосинового светильника на столе тело Уилла постепенно оплывало, как кусок необожженной глины, оставленный на солнцепеке. Щеки у него обвисли, плечи опустились, и сам он весь обмяк на блестящей виниловой скамейке.
— Вообще-то мы договаривались, что ты будешь со мной разговаривать, — напомнил он, с трудом ворочая языком. — А ты просто сидишь и смотришь на меня.
— Можем поговорить о расследовании, — предложила Нэнси.
— Нет уж, хрен! О чем угодно, только не об этом.
— Тогда о чем?
— Может, о бейсболе? За кого болеешь? За «Метс» или за «Янкис»?
— Я вообще не слежу за спортивными новостями.
— Надо же, как это…
— Извини, — сказала Нэнси.
Она смотрела в окно на удаляющиеся огни катера, пока они совсем не скрылись из виду. Низко опустив голову, Уилл играл с кубиками льда в своем стакане, кружа их пальцем в водовороте. Стакан опустел, Уилл воздел мокрый палец и поманил к себе молоденькую официантку.
Черты Нэнси уже расплывались, и он попытался сфокусировать зрение, наморщив лоб.
— Тебе тут не нравится, да?
— Не особенно, — ответила Нэнси и вздрогнула, когда Уилл с размаху ударил рукой по столу — так громко, что обернулись все посетители бара.
— Мне нравится твоя прямота!
Ухватив горсть орешков, Уилл принялся грызть их, а потом стряхнул соль с масляных ладоней.
— Большинство женщин ничего не говорили мне прямо, пока не становилось слишком поздно. — Он всхрапнул, как будто сказал что-то смешное, и поинтересовался: — Ну, расскажи мне, напарник, что бы ты делала сегодня вечером, если бы не пришлось нянчиться тут со мной?
— Не знаю. Помогала бы готовить ужин, читала бы, слушала музыку, — сказала Нэнси и добавила извиняющимся тоном: — Я не слишком интересный человек, Уилл.
— И что бы ты читала?
— Мне нравятся биографии. Романы.
Уилл изобразил интерес.
— Раньше я много читал. А теперь все больше пью и смотрю телевизор. Знаешь, кто я после этого?
Нэнси не знала и явно не хотела знать.
— Я мужчина! — заржал Уилл. — Нормальный самец гомо сапиенса в двадцать первом веке!
Он закинул в рот еще орешков, скрестил руки на груди и широко самодовольно ухмыльнулся. Судя по неподвижному лицу Нэнси, он зашел слишком далеко, но Уиллу было плевать. Он тут ест и пьет, а если ей это не нравится, то это ее проблемы.
У официантки над самым краем глубокого выреза раскачивался маленький золотой крестик; когда она наклонилась, чтобы поставить на стол очередной стакан виски. Уилл посмотрел на официантку.
— Эй, а почему бы нам не поехать ко мне? Выпьем, телик посмотрим?
Терпение у Нэнси лопнуло.
— Будьте любезны счет, — сказала она, и официантка упорхнула. Нэнси мрачно заявила: — Мы уходим. Тебе пора домой.
— Разве я не это только что предложил? — промямлил он.
В кармане у него заиграла «Ода к радости». Уилл не без труда нашарил телефон, выудил его на свет и посмотрел, кто звонит.
— Черт. Нет, мне с ней сейчас лучше не говорить. — Он передал телефон Нэнси и прошептал, как будто звонящий уже мог его слышать: — Это Хелен Свишер.
Нэнси нажала кнопку «Ответить»:
— Алло, вы позвонили Уиллу Пайперу.
Уилл вылез из-за столика и направился в туалет. Когда он вернулся, Нэнси уже оплатила счет и ждала его, стоя у столика. Она решила, что Уилл еще в достаточно вменяемом состоянии, чтобы сообщить ему новость.
— Хелен Свишер только что получила из банка список клиентов Дэвида. Выяснилось, что контакт в Лас-Вегасе у него все-таки был.
— Да?
— В 2003 году он вел финансовые операции некой невадской компании «Достойная жизнь». Клиентом был генеральный директор компании, Нельсон Элдер.
Уилл боролся за равновесие, как матрос на палубе в сильную качку. Нетвердо стоя на ногах, он громко и старательно проговорил:
— Хорошо. Я поеду туда, и я поговорю с Нельсоном Элдером, и я найду этого гребаного убийцу. Как тебе такой план?
— Дай ключи от машины, — потребовала Нэнси.
Несмотря на сильное опьянение, Уилл различил в голосе Нэнси ярость.
— Ну, не надо на меня дуться! — взмолился он. — Я же твой напарник!
Они вышли на улицу, под опьяняющий теплый ветер, пропитанный солью и терпким запахом моря и водорослей. В других обстоятельствах Нэнси сделалась бы от этого мечтательной и беззаботной, но сейчас она с мрачным видом слушала, как Уилл бормочет у нее за спиной, будто Франкенштейн:
— Едем в Вегас, малышка! Едем в Вегас!