В половине одиннадцатого Лаура сидела на собрании в кабинете Клейтона Ньювелла, как вдруг ей позвонили. Они пересматривали контракт в двести пятьдесят страниц для одного из своих самых крупных клиентов, а тот требовал результатов уже к концу дня. Дело было настолько срочным, что в работу включился сам Клейтон.

Зазвонил телефон на столе, помощница Клея по внутренней связи передала:

— Мистер Ньювелл, звонят миссис Бродер.

— По какому вопросу? — поинтересовался Клей, даже не дав Лауре возможности ответить.

— Звонит ее муж, — ответила помощница. — Уверяет, что срочно.

— Я оставила мобильный у себя в кабинете, — пояснила Лаура. После утренней ссоры с мужем ее немного отпустило, когда она занялась знакомой рутиной, но сейчас внутри опять все похолодело. — Он не стал бы звонить сюда по пустякам.

Клей кивнул.

— Диана, соедините. — Лаура вспомнила, как ей позвонили с маминой работы всего полгода назад. Она встала с дивана, на котором сидела с Клеем и Пэрри, и прошла в другой конец комнаты к звонящему телефону. Когда она взяла трубку, ее руки дрожали.

— Джош, — сказала она. — Джош, что случилось?

— Пруденс. — От злости, которая насквозь пропитывала его голос еще два часа назад, не осталось и следа. Сейчас в нем слышалось плохо скрываемое беспокойство. — Я пошел прогуляться, а когда вернулся домой, она лежала без сознания. Кажется, ее стошнило в квартире.

Лауре, которая меньше всего ожидала услышать подобную новость, понадобилось время, чтобы собраться с мыслями.

— Она дышит?

— По-моему, да, — ответил Джош. — В какую ветклинику ее отвезти?

— В клинику Святого Марка на пересечении Девятой и Первой, — тут же ответила Лаура, пытаясь унять панику, которая поднималась у нее внутри. — Мама всегда возила ее туда.

— Это же в центре города. Может, отвезти ее куда-то поближе?

— А если у нее есть какие-то противопоказания, о которых там знают? Мы-то не знаем… — «Как знала мама», — подумала она. — Скажи таксисту, что заплатишь по двойному тарифу, если он довезет вас за четверть часа. По тройному, если доедет за десять минут.

— Лаура, я…

— Просто поезжай, — перебила его Лаура. — Прямо сейчас. Я уже еду туда. — Она повесила трубку и повернулась к старшим коллегам, которые сидели в противоположном конце комнаты и пристально за ней наблюдали.

— Все в порядке? — спросил Пэрри.

— Моей… — Лаура запнулась, мысленно услышав слова, которые готовы были сорваться у нее с языка, и понимая, как на них отреагирует Клей. Да и Пэрри. Она расправила плечи и все равно их произнесла: — Моей кошке плохо.

Сперва Клей, кажется, удивился.

— Что? — переспросил он.

— Моей кошке плохо, — повторила Лаура. — Она без сознания, ее везут в ветклинику. Я должна быть с ней.

Произнеся эти слова, Лаура на секунду почувствовала себя глупо. Не из-за смысла сказанного или своего желания немедленно бежать в ветклинику. Нет, она просто не знала, как покинуть этот кабинет. Если бы у нее был ребенок, и она сказала: «Моей дочери плохо, она без сознания», — то могла бы уйти без промедлений. Другого от нее и не ожидали бы. Но кошка — совсем другое дело. Инстинктивно Лаура ждала либо разрешения, как послушный исполнитель, либо возмущения, когда разрешение стало бы неуместным и она могла бы уйти.

— Вы шутите, да? — Клей взглянул на Пэрри. Затем опять повернулся к Лауре и переспросил: — Что вы сказали?

Ничего, утром Лаура уже крепко повздорила с мужем. Она также повздорила с Пруденс, которая (сердце женщины сжалось от чувства вины и страха) сейчас ехала в больницу. «Заодно и “чистку” кадров проведете», — мрачно подумала она. А вслух сказала Клею:

— Мне кажется, вы отлично меня услышали.

— А мне кажется, не услышал, — ответил Клей. — Потому что прозвучало следующее: вы, помощник адвоката, уходите с переговоров по многомиллионному контракту с двумя старшими компаньонами, потому что вашей кошке стало плохо.

— Вот видите, — Лаура собирала записи и документы, — вы прекрасно меня расслышали.

Секунду Клей смотрел на нее, открыв рот. Немыслимо, чтобы кто-нибудь, какой-то помощник адвоката, осмелился подобным образом разговаривать с Клейтоном Ньювеллом в его собственном кабинете. Потом его взгляд посуровел.

— Разумеется, я вас расслышал. — В голосе сквозил холод. Не было ни одного помощника в этой юридической конторе, который бы не трепетал, когда Клей говорил таким голосом. — Только мне в голову не приходило, что вы это серьезно.

Лаура вспомнила свою службу до позднего вечера, все те дни, когда работала по двенадцать, тринадцать и даже четырнадцать часов в сутки, оставляя Джоша дома одного, потому что Клей бросал ей на стол самый последний вариант проекта, требуя немедленно его переделать, хотя сам отлично знал — так же, как и сама Лаура, — что появится в конторе намного позже установленного им крайнего срока.

— Клей. — Лаура повернулась к нему лицом. — Вам прекрасно известно, как я предана этой конторе. Я не брала выходной даже в тот день, когда умерла моя мать. — Она слышала, как собственные слова эхом звучат в ее голове. «Я не брала выходной, когда умерла моя мать. Моя мать умерла, а я вернулась на работу. Как будто ничего не произошло». — Я всегда ставила работу на первое место. И вам это известно. За все годы, что я здесь, работа всегда была для меня приоритетом. Но сейчас я должна, я просто обязана идти.

— Не козыряйте своей преданностью, будто вы все это время делали нам огромное одолжение. — Сейчас Клей по-настоящему злился. — Вы были преданным сотрудником и тяжело работали потому, что это обязательное условие работы в такой конторе, как наша, и вам это прекрасно известно.

— Клей… — вступил Пэрри, но Лаура его перебила:

— Нет, Пэрри, он прав. Я вернулась на работу через час после похорон матери. Не хотела, чтобы кто-нибудь подумал, что у меня не хватит сил с этим справиться.

— Ты могла бы взять столько выходных, сколько тебе необходимо, — возразил Пэрри. — Мы обязательно предоставили бы тебе выходные. Я предоставил бы тебе выходные. Тебе стоило только попросить.

— Знаю. — Лаура прерывисто вздохнула. — Я знаю. Я никого не виню. Но я все равно вернулась сюда. И я так же вернулась сюда, когда мой муж потерял работу, хотя осознавала, что все в конторе знали о том, что это произойдет, но ни слова мне не сказали. Я думала, что знаю, кому должна быть верна. Я сделала выбор.

Она вспомнила тот день, когда снесли их с матерью дом. «Ты не можешь меня заставить!» — кричала она, когда Сара попыталась принудить ее уйти. Еще Лаура подумала о Джоше, который только сегодня утром кричал на нее, утверждал, что они никуда не ходят, практически не бывают вместе из-за ее работы. Она разозлилась, не в силах поверить, что Джош может быть таким несправедливым и вести себя так, будто у нее сейчас есть выбор, будто она сама может решать, как долго ей сидеть на работе.

Только выбор у нее действительно был. Выбор есть всегда.

— Я сделала свой выбор, — повторила Лаура. — И сейчас делаю.

Она направилась к двери.

— Только не думайте, что вас будут ждать с распростертыми объятиями, если завтра вы вдруг решите вернуться, — рявкнул ей в спину Клей. — У меня лежит по меньшей мере сотня резюме таких же хороших специалистов, как и вы, которые готовы землю рыть, чтобы только получить ваше место.

— Клей, — негромко произнес Пэрри — голос разума. — Не говори того, о чем потом пожалеешь.

Лаура задержалась у двери, но оборачиваться не стала. Что она ожидала услышать в этом кабинете? Неужели она думала, что Пэрри ей как отец? У Пэрри своя семья, свои собственные дети. Если она потеряет Джоша, если они не смогут простить друг другу того, что наговорили сегодня утром, если она потеряет ребенка, как уже однажды потеряла… Неужели эта контора — все, что у нее останется, все, чего она на самом деле заслуживает? Деньги. Немного призрачной уверенности в завтрашнем дне — пока ведешь себя послушно, в нужное время говоря «да» и «нет». Поздние возвращения домой, затуманенные глаза, пустая квартира и телефон, который никогда не звонит по выходным.

Она вспомнила тот день, когда получила официальное приглашение от «Ньюман Дайнс». Как она гордилась! Позвонила Саре, чтобы сообщить ей новость, но не так, как дочь звонит матери, чтобы разделить с ней радость своего успеха. Просто поставила перед фактом. «Здесь я буду работать. Сюда ты можешь звонить, если я тебе понадоблюсь». Если только она была нужна Саре. Ей Сара была нужна. И отдаляли их друг от друга отнюдь не сложности с телефонными номерами.

— Это кошка моей матери, Клей. — Она понимала, что это звучит странно. — Она все, что осталось у меня от мамы.

Она не стала ждать, что ей ответят Клей и Пэрри. Просто вышла.

На заднем сиденье такси, которое неслось по скользкой после дождя Парк-авеню, Лаура нетерпеливо вжимала правую ногу в пол, как будто под ней находилась воображаемая педаль газа — хотела, чтобы машина ехала быстрее. Когда шофер притормозил за другим такси, которое как раз поворачивало, Лаура подалась вперед и в отчаянии сказала ему:

— Объезжай его, объезжай. — Она вдруг поняла, что сама виновата. Только утром она накричала на Пруденс. «Почему ты просто не оставишь меня в покое!» Желудок Лауры сжался от боли, и она прижала прохладную от дождя руку ко лбу. Если это была ее ошибка, если в происшедшем с Пруденс есть ее вина, она, конечно же, сможет все исправить. Надо только добраться туда достаточно быстро.

Когда это произошло? Как давно Пруденс нашла путь к ее сердцу, которое когда-то принадлежало Хани, к сердцу, которое она столько лет держала на замке? Пруденс с ее черными тигровыми полосками и изящными белыми лапками. Пруденс терпеливо ждала ее у двери ванной, когда ее тошнило по утрам, потом следовала за ней по пятам, энергично бегая кругами, пока Лаура готовила ей завтрак. Пруденс сидела с ней каждую ночь, мелодично урча рядом на диване. Ее единственное утешение — и единственное средство, которое помогало ей заснуть, — за последние пару месяцев. Лаура вспоминала настойчивое, гортанное мяуканье, когда Пруденс требовала угостить ее тунцом или сыром. Почему она не баловала ими это существо с первого дня его появления у них в доме? Почему ее нужно было упрашивать? Она же знала, что любят кошки, что дарит им радость. И еще она знала, каково это — потерять Сару.

Такси миновало многоквартирный дом с зеленым навесом, под которым женщина держала за ручку пухлого малыша в подгузнике — ребенок только-только учился ходить на кривых ножках. Лаура вспомнила, как Пруденс, будучи еще котенком, вперевалку передвигалась по маминой кухне. Как вставала на пушистые нетвердые лапки, чтобы взять угощение с протянутой Сарой руки. Теперь такси ехало по Второй авеню, мимо бара «Бейби Бо». Сара очень любила здешние пирожки с начинкой. Они были частью ее воскресного ритуала, как и жареные бананы, которые обожала Лаура. Сара всегда покупала их к приходу дочери. Лаура заметила, когда Сара перестала приносить домой пирожки и начала отдавать Пруденс всю сметану и куриную грудку. Но она даже не подумала о том, чтобы спросить почему.

Из-за угла показался мусоровоз и остановился прямо перед ними. Водитель ударил по тормозам, Лаура, которая сидела, подавшись вперед, стукнулась о перегородку из оргстекла, которая отделяла сиденье водителя от заднего. Она нетерпеливо потерла лоб, собираясь опять просить его объехать этот чертов мусоровоз, но шофер уже оглянулся через левое плечо и свернул в следующий переулок. После этого им стало везти: они попали в «зеленый коридор» и несколько раз в самую последнюю секунду пролетели на желтый. Церковь Святого Марка, куда они с Сарой ходили в канун Нового года, чтобы послушать всенощную службу, так, поворот направо. На Второй и Девятой они пролетели «Веселку», где они с мамой, бывало, баловали себя летом борщом, а зимой — перловой похлебкой с грибами. Ресторан и церковь стояли на месте, но Лаура с тех самых пор не ходила туда.

Она поняла: когда теряешь что-то одно, потери будто множатся. Неожиданно она так отчаянно захотела, чтобы мама была рядом, что желание это стиснуло ей грудь, мешая дышать. Хотелось почувствовать на себе ее руки, зарыться лицом в изящный изгиб ее шеи, вдохнуть успокаивающий аромат маминых волос. Но больше всего ей хотелось услышать мамино пение. Она целых шестнадцать лет не слышала, как Сара поет, с того июньского дня, когда Лауре было всего четырнадцать.

Но она больше никогда этого не услышит. Впервые с момента смерти Сары Лаура по-настоящему поняла — прочувствовала до самой глубины души — ужасающую законченность слова «никогда». Она больше никогда не услышит Сарин голос. Мама больше никогда ее не приголубит. Она не чувствовала эту потерю так глубоко только потому, что рядом была Пруденс, живая частичка ее матери, которая все еще оставалась с ней.

А теперь она не знала, сумеет ли Пруденс пережить этот день.

Несколько месяцев Лаура не могла оплакать смерть матери. На одно чудовищное мгновение она почувствовала, что вот-вот сломается, прямо здесь, на заднем сиденье такси. Она наклонилась, ткнулась головой в колени — только бы сдержаться!

Раздался визг резиновых шин на мокром асфальте, и такси резко остановилось.

— Двенадцать долларов, мисс, — сказал ей водитель. Лаура протянула ему двадцатку и поспешно пробормотала:

— Сдачи не надо.

Натянула пиджак от костюма на голову, чтобы уберечься от дождя, и побежала по короткой металлической лестнице в полуподвал ко входу в ветклинику.

Приемный покой оказался крошечным. Белый деревянный пол и утопленные светильники создавали то, что должно было считаться теплой, уютной атмосферой. Но в такой серый дождливый день даже включенный свет, казалось, сгущал сумрак, а не рассеивал его.

Когда Лаура стряхнула дождевые капли с волос, то увидела Джоша, меряющего шагами маленькую комнатушку. Сегодня утром он показался ей совершенно незнакомым человеком. Это напомнило ей тот момент много лет назад, когда мама повернулась к ней с чужим лицом и залепила пощечину. Это было страшнее, чем наблюдать, как рушат твой дом, страшнее, чем потерять Хани и мистера Мандельбаума, — увидеть совершенно незнакомого человека в лице своей матери. Казалось невозможным, что после всего сказанного утром они с Джошем смогут опять говорить друг с другом по-доброму, с любовью в голосе.

Но Лаура сразу увидела, что все обиды отошли на второй план, по крайней мере на время. Лицо Джоша было таким же напряженным, как и ее собственное, глаза покраснели.

— Джош! — Она быстро подошла к нему и, не думая, положила руку на плечо мужа. Почувствовала тепло его тела под рубашкой. — Джош, что произошло?

— Это были лилии, — ответил он, и сердце Лауры перевернулось — настолько измученным он казался.

— Какие лилии? Что произошло?

Джош опустился на одну из скамеек в приемном покое — деревянную уличную скамью, на которой в плетеных корзинах лежали журналы «Кошачьи капризы» и «Лучший друг», предназначенные для тех, кто приводил сюда своих питомцев.

— В честь нашей годовщины я ходил к флористу. Заказал ему такой же букет, какой был у тебя на свадьбе. Цветы должны были принести до твоего ухода на работу. — Он безрадостно засмеялся. — Все в это утро пошло не так, как планировалось.

Лаура почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

— Джош… — прошептала она и опустилась на скамью рядом с мужем.

— Пруденс съела лилии. — Казалось, Джош рассказывал все это висевшей на противоположной стене доске, где помещались объявления о потерянных любимцах и о животных, которых хотели бы отдать «в хорошие руки». Он не желал или не в силах был смотреть в глаза жене.

— Ничего. — Лаура была сбита с толку. — Кошки иногда едят растения.

— Да, — ответил Джош. — Но лилии — яд для кошек. В лилиях есть что-то такое, от чего отказывают почки.

— Но с ней все будет хорошо, да? — Лауре хотелось, чтобы Джош посмотрел ей в глаза, но он продолжал сверлить взглядом стену. — Ты быстро привез Пруденс к врачу, они смогут помочь ей… так ведь?

Джош закрыл лицо рукой.

— Не знаю. Они продолжают делать ей промывание. Пока никто ничего не может сказать. — Джош встал и опять начал мерить шагами приемную. Когда он наконец повернулся к Лауре, его глаза метали молнии. — Почему никто о таком не предупреждает? Должно быть какое-то… не знаю, руководство или предупреждающий знак, который рассылали бы в каждый дом, где живет кошка, — в большом красном круге перечеркнутая лилия. Я не знал. — В его голосе слышалась усталость. — Я понятия не имел. Я бы никогда не оставил эти цветы в доме, если бы… если бы я…

— Откуда ты мог знать, Джош, — негромко произнесла Лаура. — В детстве у меня была кошка, но я тоже этого не знала. Ты поступил правильно. Ты привез ее сюда, и это самое лучшее, что ты мог для нее сделать.

Джош кивнул, хотя все еще нерешительно, и опять присел рядом с Лаурой.

Шли минуты, которые отмеряли огромные настенные часы над конторкой дежурной. Лауру настолько напрягало это «тик-так», что ей показалось, она вот-вот закричит и метнет какой-нибудь предмет в эти часы. Дважды она подходила к дежурной и спрашивала приглушенным голосом, нет ли новостей о Пруденс Бродер? В первый раз темноволосая женщина — в голубом костюме и с кольцом в носу — сжала руку Лауры и сказала:

— Примите мои соболезнования по случаю смерти вашей мамы, мэм. — Лаура в ответ смогла только кивнуть и на мгновение задержала свою руку в ее ладони. Когда она вернулась на свое место, чернокожий мужчина в белой рубашке вошел в приемную с огромным зеленым попугаем на плече.

— Привет, это Оливер! Привет, это Оливер! — закричал попугай.

— Привет, Оливер, — поприветствовала дежурная веселым, взволнованным голосом. И все трое — мужчина, женщина и птица — исчезли за вращающимися дверями смотровой. Дежурная вернулась как раз вовремя, чтобы встретить крупную женщину с крошечной собачкой неопределенной породы в розовом свитере и на поводке, украшенном фальшивыми камнями.

— Доктор Люк ждет вас с Блинчиком в смотровой, — сказала дежурная посетительнице. — Можете проходить.

Лаура встала и подошла к конторке дежурной. Неужели она ничего не может им сообщить? Неужели нет вообще никаких новостей о Пруденс?

— Сейчас с ней доктор Демеола. — В голосе дежурной прозвучало такое сочувствие, что сердце Лауры сжалось, будто она была уверена, что новостей можно ждать только плохих. — Как только появятся новости, она тут же выйдет и сообщит вам. — Лаура кивнула и вновь вернулась на свое место рядом с Джошем. Она попыталась листать какой-то журнал, который нашла в корзине, но глянцевые страницы пестрели фотографиями чужих счастливых, здоровых кошек, и от этого все внутри только сильнее сжималось. Наконец она сдалась и швырнула журнал назад в корзину.

— Ты никогда не говорила мне, что у тебя в детстве была кошка, — неожиданно произнес Джош.

— Это была кошка наших соседей. — Лаура грустно улыбнулась. — Но мы очень дружили. Она… погибла. Когда мне было четырнадцать.

Джош вытянул перед собой свои длинные ноги, и Лаура посмотрела на его джинсы. Однажды в воскресенье они пришли домой и обнаружили, что Пруденс уютно устроилась на джинсах, которые он бросил на кровать. Джош тогда не решился ее разбудить. На штанинах осталась пара дырочек в тех местах, куда Пруденс вонзила свои коготки.

— У меня тоже когда-то был кот, — помолчав, сказал Джош. — Минут пять.

— Ты это о чем?

— Мне было пятнадцать. Я нашел свою первую работу в одном из ресторанов «Сиззлер» недалеко от дома, но пока у меня не было водительского удостоверения. Поэтому отец заезжал за мной в конце смены. Как-то вечером мы нашли этого кота сидящим прямо посреди дороги. Его сбила машина. Знаешь, он как-то странно тряс головой. Люди сигналили и сигналили ему, но кот не двигался. Я вышел из машины, завернул его в одеяло, которое мы возили в багажнике. Отец насколько мог быстро поехал в ближайшую ветклинику неотложной помощи.

Джош заерзал на месте, откинул голову назад, уперся затылком в стену.

— Я помню, как держал этого кота, его глаза были широко открыты и неотрывно смотрели на меня, он так тяжело дышал. Наверное, находился в шоковом состоянии. Пока отец вел машину, я все время думал: «Не умирай. Не умирай. Только не умирай». Когда мы доехали до клиники, дежурный ветеринар осмотрел беднягу и сказал, что может его спасти, но потребуется много денег, а после операции для полного выздоровления понадобится уход. Отец объяснил, что это не наш кот, что мы не можем забрать его домой, ведь у нас собака. И ветеринар сказал, что самое гуманное в таком случае — усыпить кота, по крайней мере тогда он больше не будет страдать.

Джош умолк. Лаура не знала, отчего стал ком в горле — было ей жалко того кота или мальчика Джоша, мальчика, который уже стал мужчиной, но так и не понял, почему в этом мире существуют страдания.

— Но я подумал: нет. Я подумал, что надо съездить домой, позвонить друзьям, кто-нибудь из них обязательно возьмет кота. У меня была подружка, Синди, она держала кошек. Я подумал, что ее родители, может быть, согласятся взять еще одного. Отец хотел усыпить кота, пока мы не уехали. Но я уговорил его отвезти меня домой и позволить попытаться что-нибудь сделать. По крайней мере попытаться.

Помолчав, Джош продолжил:

— Конечно, я так и не нашел никого, кто взвалил бы на себя финансовые заботы о коте, которого даже не знал и которому мог понадобиться длительный уход. Я позвонил кому только мог, но все отказались. Наверное, глупо с моей стороны было думать, что кто-то согласится. Мне было всего пятнадцать, что я понимал? Отец позвонил в ветклинику и сказал, что можно усыплять кота. Но они не могли сделать это, пока отец не приедет и не подпишет какие-то бумаги. И отец, который целый день был на работе, разозлился. Вот тебе на! — скоро полночь, а ему придется тащиться в ветклинику. Я сидел у себя в спальне, говорил по телефону с Синди, а отец вошел и накричал на меня за то, что я навлек на его голову неприятности и доставил массу неудобств. А еще он упрекнул меня в эгоизме.

Синди слышала, как он орал, и, по-моему, я еще никогда не чувствовал себя так ужасно. Коту суждено было умереть. Я сделал все, что должен был сделать отец, а он на меня накричал. И моя подруга слышала, как он на меня кричал. Ты же знаешь, что самое постыдное для подростка, когда твои друзья слышат, как на тебя орут родители.

Лаура, на которую Сара накричала один раз в жизни и ни разу не сделала этого перед подругами дочери, тем не менее кивнула.

— Когда он вышел, Синди сказала: «Послушай меня, Джош. Послушай меня. Ты хороший парень. Ты чудесный. Джош, ты все правильно сделал. Не слушай, что сказал тебе отец». — Он покачал головой. — Не думаю, что еще когда-либо так ненавидел отца, как в ту ночь.

— Я понимаю, — негромко произнесла Лаура.

Джош резко поднял голову и посмотрел на жену.

— Тогда у моих родителей были финансовые трудности, хотя они нам ничего не говорили. Именно поэтому отец так много работал, именно поэтому так сильно уставал к концу дня. Он заботился обо мне, чтобы у меня была возможность беспокоиться о бездомном коте. — Джош не сводил с Лауры глаз. — Ты, наверное, думаешь обо мне то же самое: заставляю тебя заботиться о деньгах, чтобы сам мог волноваться о чем-то другом. Я занимаюсь не этим, но понимаю, как это выглядит со стороны.

Лаура немного помолчала, потом сказала:

— Ты никогда мне об этом не рассказывал.

— Не рассказывал, — согласился Джош. — Мне кажется, я стараюсь рассказывать тебе только приятное. — Левой рукой он теребил складки свитера. Лаура заметила, как блеснуло на пальце обручальное кольцо, когда на него упал свет. — Ты мне тоже о многом не рассказывала. И я жалею об этом.

В ее груди и горле стояло столько слез, но они не выплескивались наружу. Лаура едва могла говорить.

— А если мои истории только печальные? — прошептала она.

Он засмеялся — неуместный звук в сыроватом помещении приемного покоя.

— А ты думала, я женился, чтобы до конца жизни слышать только приятные истории?

Лаура подняла глаза на мужа и увидела, что он действительно смеется.

Джош придвинулся к ней ближе, обхватил ее рукой за плечи и прижал к себе. Она положила голову ему на грудь и вдохнула такой знакомый аромат его лосьона после бритья, их дома.

— С ней все будет в порядке, Лаура, — сказал Джош, и та не знала, кого он хочет убедить — ее или себя. — Пруденс крепче, чем мы думаем. Мы заберем ее домой, она опять будет разбрасывать по полу вещи, наводить свой «порядок». — Лаура попыталась засмеяться, но смех вышел каким-то приглушенным. Она почувствовала, как муж погладил ее по голове. — Мы слишком сильно ее любим, чтобы позволить чему-то плохому случиться с ней.

— Этого не всегда достаточно. — Голос Лауры все еще звучал глухо. — Иногда одной любви недостаточно.

— Это не наш случай. — Джош поцеловал ее в макушку и прошептал ей в волосы: — Вот увидишь.

Дверь позади конторки дежурной распахнулась, и оттуда вышла молодая женщина с вьющимися каштановыми волосами. На ней был белый халат.

— Мистер и миссис Бродер?

— Да, — ответила Лаура, вскакивая со скамьи.

Джош тоже вскочил.

— Как Пруденс? С ней все будет хорошо?

— Мы сделали все возможное. Прочистили желудок. — Увидев испуг на их лицах, врач мягко добавила: — Процедура очень неприятная для кошки, но необходимая для того, чтобы токсины лилий прекратили попадать ей в организм и разрушать почки. Сейчас ей поставили капельницу, чтобы вывести токсины и поддержать почки. Еще мы поставим ей очистительную клизму с активированным углем, чтобы прочистить внутренности и не допустить всасывания оставшихся токсинов. Мы отправили ее кровь на анализ, но результат будет готов только завтра утром. — Женщина умолкла, нахмурила брови. — Сейчас Пруденс без сознания, что необычно. Мы не знаем, чем это вызвано. Я была бы намного спокойнее за ее судьбу, если бы она проснулась. — Доктор поколебалась, потом взглянула на взволнованную пару. — Обычно при потенциальной угрозе для почек мы предпочитаем оставить пациента у себя дня на три. Мы бы хотели провести дополнительное обследование, а это может вылиться в копеечку. Если деньги — проблема…

— Деньги — совершенно не проблема, — быстро ответила Лаура. — Делайте все, что необходимо. Мы можем ее увидеть?

— Обычно мы не пускаем посетителей в служебные помещения. — Ветеринар взглянула на Лауру и Джоша, и Лаура понимала, какую тревогу она видит в их глазах. — Однако я чувствовала бы себя намного увереннее, если бы Пруденс пришла в сознание. Ее жизненно важные органы намного слабее, чем должны бы быть после обычного отравления лилиями. В общем, мне кажется, не случится ничего страшного, если один из вас пройдет к ней. Иногда их «мамочки» могут сделать больше, чем врачи. — Она тронула Лауру за рукав и добавила: — Мы все вам сочувствуем в связи со смертью вашей мамы, миссис Бродер. Сара была доброй душой. Ее все по-настоящему любили.

— Спасибо, — пробормотала Лаура. Последний раз сжала руку Джоша и последовала за доктором Демеолой через вращающиеся двери вверх по узкой лестнице. Наверху располагалась большая белая комната с прозрачными боксами. Пруденс неподвижно лежала в одном из них, как будто умерла. Лаура едва разглядела, но животик кошки все же вздымался, она дышала. Передние лапки побрили, чтобы поставить капельницу, и оказалось, что под беленькими «носочками» они розовые и хрупкие на вид. Лаура не помнила, когда последний раз видела Пруденс без маленького красного ошейника. Теперь без него шерсть на ее шейке казалась голой.

— Оставлю вас одних на несколько минут, — сказала доктор Демеола, открывая задвижку на боксе Пруденс, и тихо ушла.

Лаура наклонилась, чтобы ее лицо оказалось поближе к любимице. И тихо сказала:

— Привет, Пруденс. Привет, моя сладкая. — Слезы наворачивались на глаза при взгляде на неподвижную, молчаливую кошку. — Врачи говорят, что через пару дней все будет в порядке и ты сможешь вернуться домой. Но всем стало бы легче, если бы ты очнулась и сказала нам «привет». — Она ждала, что Пруденс подаст знак, мол, слышу тебя, как-то мяукнет, дернет лапой, — что угодно. Но Пруденс оставалась совершенно неподвижной.

Лаура зарылась лицом в шерсть на шее кошки, прошептала в нее:

— Прости, Пруденс. Прости, что я сегодня утром накричала на тебя. Если честно, я не хотела, чтобы ты оставила меня в покое. — Лаура стала гладить ее по спинке, прочесывая шерсть пальцами так, как нравилось Пруденс. — Я не вынесу, если ты меня оставишь. Пожалуйста, Пруденс. Ради меня, попытайся открыть глаза. Хоть немножко. Мы с Джошем так тебя любим. Не оставляй нас, Пруденс, пожалуйста. Ты даже не представляешь себе, какую огромную часть меня ты заберешь с собой, если уйдешь.

Лаура продолжала смотреть на неподвижную Пруденс, молчаливое создание, и вспоминала маму, вспоминала, как Пруденс сидела у Сары на коленях, дарила ей ту любовь, которую всегда чувствовала и Лаура, даже после того, как перестала говорить об этом маме. Ей всегда хотелось пробиться сквозь стену пустых слов, которую Сара возвела между ними. Она отчаянно хотела сказать что-нибудь «настоящее». Но что бы она ни говорила маме, все выходило не так. Почему кошки так легко и открыто проявляют любовь и доверие? Может, потому, что они способны любить тебя за то лучшее, что в тебе есть, за того тебя, которым ты хочешь быть и обязательно стал бы, если бы не бесконечные сложности человеческих отношений?

«Их мамочки», — сказал ветеринар. А она — мамочка? Сможет ли она быть мамочкой для ребенка, которого носит под сердцем? Теперь она поняла, что хочет этого ребенка, даже если забеременела только потому, что два-три раза забыла принять противозачаточные таблетки пару месяцев назад. Она хочет этого ребенка, ей нужен Джош, даже если он больше никогда в жизни ни дня не будет работать. И ей нужна Пруденс. Она потеряла Мандельбаумов, потеряла Хани, потеряла свою маму. Лаура больше не в силах терять тех, кого любит.

Сара была матерью для них с Пруденс — и могла бы стать бабушкой для этого еще не рожденного ребенка. Сара сейчас должна была находиться здесь, ради них всех. Так нечестно… Так совсем нечестно…

В детстве (до того, как у них с мамой испортились отношения), в ее маленьком мирке больше всего успокаивало Лауру мамино пение. Она потянулась погладить Пруденс по голове и неожиданно услышала голос, так похожий на голос матери, но льющийся изо рта самой Лауры.

— Милая Пруденс, — негромко пела женщина. — Открой глазки… — Она замолчала, боясь, что слезы вот-вот задушат ее. Представила, что рядом с ней стоит мама, держит ее за руку и подпевает, так же как тогда в студии звукозаписи, когда Лаура была еще ребенком. Сейчас она пела и готова была поклясться, что слышит в этой комнате голос своей матери. «Ветер стих, птички поют… ты часть всего…» Потом Лаура наклонилась, поцеловала Пруденс в лоб, в то место, где тигровые полоски над глазами образовали маленькую букву «м».

— Милая, милая Пруденс, — прошептала она. — Открой глазки! — Голос Лауры опять звучал как ее собственный. В отчаянии она прижалась губами к уху Пруденс и пробормотала: — Ну же, малышка. Моя любимая. Открой глазки.

И Пруденс открыла глаза.