– Здравствуй, Леон, – сказал гиппопотам. – То-то я удивляюсь, что ты не показываешься.

Серое существо выползло из раструба, позеленело, вытянулось, и стало ясно: это хамелеон.

Он скользнул на помост и вылупил на Бена один глаз. Другой черный зрачок жил своей жизнью – следил за пчелами.

– Я терпеливо слушал, – презрительно произнес хамелеон. – Мы, по-видимому, нашли подходящего мальчика, он нас достаточно неплохо понимает, зачем же терять время? Ему не нужен урок истории. Скажите ему, что делать, и пусть идет и делает.

– Пчел нельзя торопить, – фыркнул сыч.

– Да неужели?

Язык Леона выстрелил, как ракета, и вернулся с пойманной пчелой. У нее не было шансов спастись, потому что у хамелеона удивительный язык – в два раза длиннее тела, с ловкой присоской на кончике, и движется он со скоростью пули – быстрее, чем реактивный самолет.

Естественно, остальные пчелы яростно запротестовали.

– Ужас! Никакого уважения! – заухал сыч.

Леон отвернулся. Медленно стряхнул бедняжку пчелу с языка и широко раскрыл пасть.

– Что с тобой делать? Проглотить? Перекусить пополам? Попробовать крылышки на вкус? Могу – если твои шумные мохнатые друзья немедленно не прекратят свои дурацкие пляски.

– Отпусти пчелу, – потребовал гиппопотам. – Бен имеет право услышать историю до конца.

– Бен имеет право убраться отсюда, пока эти жуткие люди его не нашли, – возразил Леон. – Мужик – настоящий головорез, что тоже не подарок, но женщина еще хуже, по глазам видать. Боюсь, она просто одержимая.

– Что это значит? – спросил Бен.

Гиппопотам печально вздохнул.

– Может, Леон и прав. Похоже на то. Обычно коллекционирование – безобидная человеческая привычка. Но иногда коллекционером овладевает навязчивая идея, темная страсть разъедает душу, и вот он уже готов на все, лишь бы пополнить коллекцию. Он никогда не остановится.

– Мисс Лед из таких?

– Возможно. У нее маниакальный блеск в глазах, мы такое видали и раньше. Это знак отчаянного стремления к чему-то. Если она думает, что ты стоишь у нее на пути, разумнее будет не попадаться ей на глаза.

– Хватит разглагольствовать, – перебил Леон. – Покажите мальчику серебряную бутылку, пусть откроет и идет себе, пока не поймали.

Бен вскочил на ноги, собираясь уходить.

– Что за серебряная бутылка?

– Не трогай бутылку, – заволновался сыч.

– Я ее даже не видел.

– Пчелка что-то загрустила, – Леон держал пчелу за крылышко и слегка раскачивал.

– Ты низкая тварь, – сыч спикировал на хамелеона, но тот ловко увернулся.

– Отпусти пчелу, – сказал гиппопотам. – Пора закончить рассказ. Времени мало…

– Времени мало? – передразнил хамелеон. Он выпустил пчелу, и та улетела, возмущенно жужжа. За ней и все пчелы потянулись на галерею.

Флам медленно моргал. Бен успел разглядеть слоистые перышки у него на веках.

– Ну и очень глупо, – пробормотал сыч. – Нам бы пригодилась их помощь.

Хамелеон театрально вздохнул.

– Я вас у-мо-ляю! Ну так сам продолжи, если неймется. Зачем мальчику эта нудная семейная сага?

– Давайте покороче, – опасливо попросил Бен.

Флам нахмурился, взмахнул крыльями, но начал рассказывать:

– Пчелы начали объяснять, что случилось после смерти капитана. Сперва все шло гладко, музею сопутствовала удача. Потом начались ссоры. Гектор хотел, чтобы музей оставался естественнонаучным, а братья жаждали разнообразия, им надоело охотиться. Перемены начались с Хамфри – он принес в музей коллекцию ценных часов и научных приборов. Гектор не возражал. Монтгомери, в свою очередь, добавил всевозможных диковин не самого лучшего вкуса. Начал он с коллекции нелепых бутылок.

– Ш-ш-ш! – гиппопотам открыл один глаз. – Надо быть беспристрастным, а то станешь вести себя не лучше братьев. Это я и сам помню, Бен. Гектор не одобрял идей Монтгомери, и в один прекрасный вечер они страшно поругались. Даже музею досталось, и Монтгомери уехал навсегда. Так далеко, как только смог…

– Куда? – спросил Бен.

Сыч объяснил:

– В Тихом океане есть далекие острова, насколько я знаю, их сейчас называют Микронезия, хотя тогда они носили другое имя. Вот туда-то он и уехал.

– Очень далеко, – кивнул гиппопотам. – Семья потеряла с ним связь.

– Хорошо бы он забрал с собой и зловещую серебряную бутылку, – добавил Флам. – Меня от нее в дрожь бросает.

– Однако он не забрал бутылку. Она по-прежнему здесь, в зале бутылок. Насколько нам известно, он не взял ничего. Но он унес с собой сердце музея – по крайней мере, так мне всегда казалось. И Пейшенс тоже.

– Она так и не оправилась от потери младшего сына, – согласился Флам, – и вскоре умерла, оставив музей в руках Гектора и Хамфри. И, конечно, своей внучки, единственной дочери Гектора…

– Девочка на портрете? – перебил Бен.

– Девочка на портрете, – подтвердил гиппопотам. – Она настояла, чтобы коллекции Монтгомери остались в музее, а когда выросла, то стала самым лучшим хранителем музея. Но она не вышла замуж, а Хамфри не женился, так что у Гарнер-Ги больше нет потомков и некому оставить музей.

– А что случилось с Монтгомери?

– Сообразительный мальчик, – одобрил Флам. – Не забудь, это было еще до войны. Война все перевернула, и о Монтгомери много лет не слышали. Как-то Констанция все же выяснила: он был женат. Где-то за границей жил его внук – исследователь, моряк, капитан. Как и все Гарнер-Ги, он был полон смелых идей. Однажды, не так давно, он вернулся.

Сыч умолк. Остальные тоже примолкли. Все трое пристально смотрели на Бена.

Мальчику сделалось не по себе.

– Если внук Монтгомери – наследник, почему бы ему не спасти музей? – вырвалось у Бена.

– Он не может, – мягко возразил Флам.

– Он умер, – сказал Леон.

Гиппопотам сочувственно смотрел на Бена.

– Констанция видела его лишь однажды – как раз перед его смертью.

– Он утонул, – пояснил Леон.

Теперь глаза хамелеона были похожи на золотые монетки. Он в упор смотрел на Бена – двумя глазами сразу.

– Как папа.

– Точно, – сказал Леон с уважением. – Точно.