Рябь расходилась кругами.
– Что ты делаешь? – в ужасе застонал Бен. – Я говорил про волшебное.
Но он никак не мог объяснить, чего хочет, – слова застревали в горле. Бен в отчаянье заикался и мямлил, а гиппопотам все глотал и глотал. Водяные круги расходились и расходились, круг за кругом, круг за кругом.
Прямо как во сне, вернее, как в кошмаре – хочешь помочь, а тебя никто не слышит. У Бена опустились руки. Все ужасно, он ни с чем не справился – как ему вообще в голову пришло, что можно спасти музей от потопа? Стараешься, стараешься, да все равно ничего не выходит. Что бы папа сказал? Гордился бы таким сыном? Бен хотя бы попытался. Признать поражение? Ужасно грустно, и сил никаких нет. Но Бен вдруг блаженно расслабился, словно спал и во сне видел, как круги расходятся по воде все дальше и дальше, круг за кругом, круг за кругом, пульсируют в ритме его сердца. Время остановилось.
Все вокруг замерло – ни движения, ни звука. Во сне иначе и быть не может. Бен ничуть не удивился, когда круги поменяли направление, теперь они сходятся к центру, вращаются вокруг гиппопотама – что за странная иллюзия? И эта тихая музыка – та самая мелодия, которую он слышал в первый день в музее. «Аквариум». Бен, конечно, не плачет – но почему все видится словно через пелену? И атриум, и все, что в нем крутится, вертится, мерцает.
Один гиппопотам неподвижно стоит в центре бешеного хоровода. Мелькают лица – мамино, изумленное, совсем близко, Констанции – серьезное и невозмутимое. Проскакали кенгуру, за ними жирафы, потом, как на карусели, пронеслись верблюды, зебры, медведи, птицы. За ними, стараясь не отстать, затрусили свинки-пекари. Пролетел Флам, как всегда, с землеройкой и хамелеоном на спине. Промелькнули и исчезли. Все смешалось в безумном вихре. Бену показалось, что он видит все семейство Гарнер-Ги с портрета – и даже папу. Нет, ничего не разобрать, все исчезло – словно вращающаяся воронка засосала всех внутрь, как воду в ванне, когда вынешь затычку. Сон наяву!
И вдруг сон прервался. Резко и внезапно, будто кто-то порвал пелену перед глазами. Пестрая вереница образов унеслась прочь. Реальность громким, четким, прямо командирским голосом врезалась в самую середину сна:
– Полиция! Есть тут кто-нибудь?
И другой голос – женский и тоже командирский – тут же добавил:
– Кто-то есть. Дверь-то нам открыли.
И третий голос:
– Не понимаю. Вокруг ни души – только птички и бабочки.
И натужно рассмеялся своей собственной остроте. Наверно, испуган, решил Бен.
– Может, замок сам открылся? – предположила женщина-полицейский.
Но Бен не сомневался, что открыл им Леон.
Через граммофон голоса полицейских звучали глухо и странно. Бен никак не мог прийти в себя. Кто-то, похоже, нажал кнопку у входа. Хорошо, что она не испортилась от воды.
Какой воды? Никакой воды вокруг не было.
Бен окончательно проснулся и в полном недоумении захлопал глазами.
От наводнения не осталось и следа.
Все дикие звери расположились на привычных местах: пантера и львы в середине зала, жирафы рядом с лестницей. Кенгуру, страус, белый медведь, броненосец и все остальные – каждый стоял там же, где вчера, где стоит уже давным-давно и будет стоять еще долго-долго. Как будто никто никуда никогда не двигался. Ни на ком после ночных приключений не было ни капельки воды, ни капли грязи. Мелкие экспонаты привычно располагались в стеклянных витринах. Все как всегда.
Но нет, что-то все же изменилось. Исчезли обшарпанные стены, все трещинки были аккуратно зашпаклеваны, музей светился новеньким, свежим слоем краски. От потопа остался лишь влажный пол, словно кто-то, когда убирался, слишком усердно возил мокрой тряпкой.
Через трубу граммофона Бену было прекрасно слышно, как переговариваются полицейские.
– Вот повезло им, – это, похоже, говорил главный. – Вокруг все залило, а здесь совершенно сухо. А когда аварийная служба приедет, что они сказали?
– Скоро уже, прямо сегодня, и привезут насосы, чтобы воду откачивать.
– Да, снаружи работы полно, но внутри, похоже, все в полном порядке.
– Просто чудо! Место замечательное, было бы ужасно, если…
– Есть тут кто? – прокричала женщина-полицейский, а потом спросила коллег: – Может, нас неверно проинформировали и владелица тут не живет? Странноватое местечко для жилья.
– Самое что ни на есть прекрасное место для жилья, – отозвался молодой полицейский, и Бен заметил, как Констанция улыбнулась. Какая же у нее чудная улыбка, совершенно такая же, как у девочки на портрете.
– Бен, – позвала старушка, – выгляни, пожалуйста, и поприветствуй наших гостей. А то у меня сегодня с утра немножко спину ломит.
Улыбаясь до ушей, Бен собрался выполнить поручение, но тут Тара Лед вскочила с пола и решительно его оттолкнула.
– Это мои полицейские. Я их вызвала.
Глаза у нее были остекленевшие, а дыхание несвежее – как у многих взрослых по утрам.
– Полиция не ваша. Она ничья, – пискнул Бен.
– Не трожь моего сына, – закричала мама, ковыляя вдоль стенки. – Бен, держись от нее подальше.
Затопали сапоги – полицейские наверняка услыхали мамин крик. Они ворвались во внутренний дворик – первым мужчина с проседью, тот самый, с командным голосом. Он раскраснелся: ему явно не слишком часто приходилось бегать. За ним женщина-полицейский, с добрыми и немножко усталыми, как у мамы, глазами. Последним – молодой полицейский с короткими кудрявыми волосами и мечтательным выражением на лице. Он остановился у входа и воскликнул в полном восторге:
– Вот это красота!
Тара Лед тут же отпустила Бена и кинулась к молодому полицейскому, чуть не сбив его с ног. Вцепилась ему в рукав и, грозно тыча пальцем в гиппопотама, принялась что-то бормотать. Постепенно ее голос все же набрал силу, и финальный вопль услышали все:
– …и тут он съел мой мобильник.
Полное молчание.
– Съел? – ухмыльнулся пожилой полицейский. Он спустился во дворик и небрежно похлопал гиппопотама по боку. Раздался гулкий звук. Гиппопотам покачнулся. – Вряд ли он что-нибудь может съесть.
Констанция сухо кашлянула:
– Поосторожнее, офицер. Это любимый экспонат моего дедушки, да и мой тоже. Его сюда доставили в 1892 году.
Полицейский отпрянул, словно его поймали с поличным на краже конфет.
– Простите великодушно. Сам не знаю, что на меня нашло. Ночка выдалась долгая…
– Да уж, не короткая, – согласилась Констанция и, словно королева, протянула ему руку.
Женщина-полицейский взяла Тару Лед под локоток и слегка подтолкнула к выходу:
– Вид у вас не ахти, голубушка. Вы, наверно, упали и головой стукнулись? Пойдемте к нам в машину, там вы мне все расскажете.
– Не держите меня за дурочку! – Тара Лед окончательно позабыла о вежливости, она орала, брызгая слюной во все стороны. – Выслушайте же меня. Эта старуха, вот она, моего коллегу похитила, мистера Пика, и скормила, наверно, своему гиппопотаму.
– Он вегетарианец! – закричал Бен.
И тут все уставились на него. Ясно, что полицейские только сейчас его заметили. Молодой полицейский подошел поближе:
– Как тебя зовут, сынок? Ты откуда тут взялся?
– Да-да, допросите мальчишку, – вопила Тара Лед прямо в ухо полицейскому постарше. – Как он сюда попал? Он тут посторонний. И шкодник порядочный. Что он тут один делает? Это он во всем виноват!
– В чем он виноват? – спросила Констанция, обводя взглядом музей.
– Я тут не один, – сказал Бен.
– Он со мной. Я его мама.
– Мама повредила лодыжку, – Бен подхватил маму под руку.
– Именно так, – Констанция двигалась на удивление легко. – Какой же он посторонний, если он мой родственник и наследник. Где ему еще быть, как не здесь? А вот эта дама уж точно посторонняя. Ей тут делать нечего. Она, бедняжка, явно не в себе.
Снова шум и гам: истерические вопли Тары Лед, решительные голоса полицейских, спокойные объяснения Констанции. А Бен вдруг чуть не расплакался, как маленький. Но мама была рядом, она улыбалась, обнимала его, поглаживала по плечу и шептала:
– Успокойся, милый. Это была ужасная ночь. Нет, прекрасная. Все будет хорошо. Я так тобой горжусь. Тобой все гордятся.
И Бен сразу понял, о ком она.
Двое полицейских постарше увели Тару Лед, а она продолжала орать не переставая. Молодой полицейский остался, чтобы составить протокол. Он был рад задержаться подольше и с восторгом оглядывался вокруг. Утренний свет заливал музей, каждая шерстинка и каждое перышко каждого экспоната золотились в нежарких солнечных лучах, полированные деревянные шкафы и металлические конструкции посверкивали на солнце.
– Ночь была длинная, мы все устали, – вздохнула Констанция. – Как вы думаете, офицер, не подняться ли нам наверх, там всем будет куда удобнее.
Полицейский поддерживал маму с одной стороны, Бен – с другой. А может, это она поддерживала Бена, трудно сказать. Все расселись у камина с чашками горячего чая. Откуда-то появились аппетитные тосты с медом. Было уютно и тепло, и Бен начал клевать носом.
– До чего же тут здорово, – снова и снова повторял полицейский. – Я должен немедленно привести сюда детишек.
– Обязательно приводите, – сказала Констанция, обменявшись лукавым взглядом с мамой. – Мы теперь будем открыты гораздо чаще.
Полицейский напомнил, что им надо потребовать от городского совета компенсацию за залитый водой участок вокруг музея.
– Им следует получше следить за плотиной. Пусть возмещают вам ущерб.
Мама кивнула, ей тоже казалось, что город сможет выделить какие-нибудь средства.
Они так увлеклись своими взрослыми разговорами, что Бен свернулся калачиком на мягком диване. Но прежде чем закрыть глаза, он убедился, что лампа-иглобрюх и венецианская лодочка тоже на своих местах.
Он на минуту встрепенулся, когда услышал, что полицейский говорит о музейном магазинчике. От них всегда есть прок, и посетителям они нравятся. Мама улыбнулась и сказала, что не прочь попробовать поторговать на новом месте, и Констанция очень обрадовалась. Бену сразу же пришла в голову новая блестящая идея. Но тут иглобрюх подмигнул, и он понял: пусть взрослые обсуждают свои взрослые дела и думают, что сами все придумали, – может, что-нибудь тогда сделают. Лучше поуютней устроиться на зеленых бархатных подушках поближе к потрескивающему камину. Хотелось, конечно, больше услышать о планах открытия магазина, но в тепле его разморило, глаза сами собой закрывались.
Перед тем как крепко уснуть, он еще расслышал шепот землеройки:
– Говорили мы тебе, все будет в порядке. Если семья снова вместе – ничего плохого случиться не может. Так и получилось – благодаря тебе.
Бен не успел спросить почему – он уже спал.
