В июне Констанция Гарнер-Ги пригласила всех друзей музея на прием. Кто только не получил приглашение!

Вот такое:

На этот раз на обороте каждого приглашения стоял адрес музея и новые, куда более долгие часы работы – вдруг кто-то не сумеет прийти на торжественный прием, тогда можно сходить в музей в другой день. Или вернуться еще раз, и третий, и четвертый. Как ни удивительно, вернуться захотели все.

Бену с мамой приглашение не полагалось. Они уже и так переехали в музей и устроились на верхнем этаже в мансарде, которая стояла пустой с того времени, когда в ней жил Монтгомери Гарнер-Ги.

Там, конечно, все углы были затянуты столетней паутиной и покрыты толстым слоем пыли – пришлось их вычистить, переселить пауков, передвинуть огромную клетку с чучелами колибри, вынести три модели сенегальских поселений и одного механического лебедя. Получилось уютное жилище, полное света и счастливых воспоминаний. Мансарда была значительно больше их полуподвальной квартирки. И куда приятнее и веселей.

Погода в июне оказалась идеальной – непрерывно шел дождь и дул пронзительный ветер, так что все пикники, партии в крокет и все прочее отменились сами собой, и все-все-все пришли в музей на торжественный прием. Даже мэр и члены городского совета пришли извиняться за причиненный наводнением ущерб.

Молодой полицейский привел всю семью и кучу друзей, которые в этот день были не на дежурстве (и любили музеи). Пришли учителя из школы Бена, его друзья и их родители, множество маминых постоянных покупателей из старого магазинчика. Они обещали рассказывать всем и каждому, какой это замечательный музей, и особенно теперь, когда Научный музей закрылся без объяснения причин и неизвестно когда откроется. Действительно, почему же он закрылся? Ходили слухи, что его директор – некая мисс Лед – взяла отпуск по состоянию здоровья; кто-то объяснял, что у нее нервы расшалились. В любом случае, пропала она надолго, и маловероятно, что вернется к исполнению своих обязанностей.

В день торжественного приема двери в музей открывались и закрывались безостановочно, как по волшебству. Внутри, в вестибюле, стояла Констанция Гарнер-Ги и приветствовала гостей. На ней было новое синее платье, невероятно элегантное. Оно придавало ей вид слегка поникшего василька.

– Выглядит изумительно для своего возраста, – повторяли взрослые.

Сколько же ей все-таки лет? Трудно сказать. Но открытия и закрытия ей были явно не в новинку.

Кто решится спросить почтенную даму, сколько ей лет? Это же невежливо. Сама Констанция своих тайн не раскрывала, да и пчелы помалкивали. Старушка улыбалась чудесной улыбкой – такой же, как у девочки на портрете, – и приглашала посетителей осматривать залы музея в любом порядке.

Возле нее на маленьком столе стояли серебряные часы в форме лодочки, а рядом – специально ради торжества – сидел на жердочке сыч. Разумеется, чучело, но детям разрешали его потрогать – только осторожно. В этот день всем хотелось его погладить, и притом осторожно, покуда они не замечали чудесный новенький магазинчик в соседнем зале, том самом, где когда-то хранилась коллекция птичьих яиц.

Нельзя не упомянуть, что молодой сержант был совершенно прав: мамин музейный магазинчик пользовался невероятным успехом. Там хватало места для всего, чем она особенно любила торговать. Полки были заставлены интересными книжками, прилавки ломились от альбомов, карандашей и наборов цветной бумаги. Были здесь и свечки из пчелиного воска, и сборные картонные модели разных часов из коллекции музея. Хватало и всего остального, что обычно продается в музейных магазинах, – открыток, карандашей с наконечниками в виде пластмассовых лягушек, резинок в форме ящериц, ручек из павлиньих перьев и разноцветных жуков-магнитиков. Детям особенно нравились мягкие игрушки – плюшевые хамелеоны и маленькие полосатые пчелки-напальчники. Бену больше всего пришлись по душе плитки шоколада с нарисованным белой глазурью гиппопотамом. Мама продавала множество таких шоколадок и клялась, что их продается так много только благодаря чучелу землеройки – а та сразу же утвердилась на прилавке прямо рядом с кассой. Мама утверждала, что землеройка так сурово смотрит на посетителей, что они не решаются выйти из магазинчика, не купив хотя бы шоколадку.

Но в тот вечер посетители не задерживались в магазинчике надолго – их ждало слишком много чудес. А главное, во внутреннем дворике было приготовлено угощение – разнообразные сласти и напитки из кафе «Медовая коврижка». Туда-то все и устремлялись, хотя некоторые по дороге заглядывали в зал с насекомыми поглядеть на отмытый до блеска стеклянный улей, в котором беспрестанно жужжали пчелы. А вот до комнаты с коллекцией бутылок никому и дела не было, и там, надежно спрятанная в застекленной витрине, лежала серебряная бутылочка. В этом зальчике было темновато и мрачновато. Может быть, придет пора, и у Констанции дойдут руки и до этой комнаты – тогда они откроют крепко запертую витрину. Но не сейчас.

Сейчас все хорошо, думал Бен, уплетая кусок шоколадного торта, украшенный вишенками. Он так объелся, что пришлось перейти к медовой коврижке. А гиппопотам на своем постаменте продолжал улыбаться неизменной улыбкой. О чем он думает? Непонятно. Как тут догадаешься, ведь его стеклянные глаза по-прежнему широко открыты.

А гиппопотам просто крепко спал – он так долго охранял музей, что теперь, когда все наладилось, имел полное право отдохнуть.