Триш вошла в дом как можно тише. У Джорджа накопилось много работы, и, пока он не закончил, Триш не хотела его беспокоить.

— Дорогая, это ты?

Звук его голоса донесся из сада, и Триш почувствовала, как на ее лице появляется улыбка. Джордж никогда не работал в саду, выходит, все дела он уже закончил. Значит, они могут поговорить.

— Я уже начал беспокоиться. Пробки на дорогах?

— Да, пробки и масса непростых вопросов, которые нужно было задать.

Триш плюхнулась на стул рядом с Джорджем и скинула туфли. Ее голые ноги были серыми от выхлопных газов. Поставив ступни на прохладные камни, она расслабила сведенные пальцы и блаженно вздохнула. Триш знала, что грязь на ее ногах Джорджа не смутит.

— По-моему, тебе не мешало бы выпить, — заметил он. — Поговорим после. Как насчет «Пиммза»? Я сделал целый кувшин.

— Честно говоря, я бы лучше вина выпила, — протянула Триш, сморщив нос. — «Пиммз» не самый любимый мой…

— Ну конечно, конечно. Прости. Не знаю, почему я никак не могу это запомнить.

Джордж скрылся на кухне, а Триш осталась в саду недоумевать, почему он извиняется из-за такого пустяка. Она не видела ничего страшного в том, что он забыл о ее нелюбви к какому-то дурацкому напитку. В году выдавалось так мало дней, достаточно жарких, чтобы приготовить «Пиммз». Ну, не запомнил и не надо.

— Держи.

Он протянул ей высокий запотевший бокал белого вина. Судя по вкусу, ее любимый новозеландский «Совиньон». Триш почувствовала на голове руку Джорджа.

— Кто-то опять обидел ребенка? — спросил он. — Одного из детей Деборы Гибберт, да? Хочешь поговорить об этом или предпочитаешь?..

Триш быстро подняла голову. Иногда Джордж мог забывать, какие она предпочитает напитки, но по-настоящему значимые вещи никогда не ускользали из его памяти.

— Нет, сейчас дело в другом. Дело во взрослом человеке, который очень сильно страдает.

Она рассказала, что Адам Гибберт, как и мать Деборы, верит в ее виновность.

— Неудивительно, что и полицейские, и адвокат, и присяжные подумали так же.

— Но ты сама до сих пор уверена, что она не убивала отца?

— Я не уверена. И никогда не была уверена. Просто думаю, что это не исключено. Только не спрашивай, почему я так думаю.

— Ну так почему?

Триш рассмеялась. Он всегда умел поднять ей настроение, прибавить сил и снять эмоциональное напряжение.

— Потому что она тебе нравится? — спросил Джордж.

— Отчасти да. Кроме того…

Триш постаралась сосредоточиться на тех смутных ощущениях, которые камнем лежали на дне темной реки ее мыслей и впечатлений. Она вспомнила лицо Деб, когда та объясняла, почему Кейт нельзя давать иллюзорных надежд. Поначалу Триш приняла ее беспокойство за материнскую заботу. С другой стороны, Деборой могла руководить уверенность, что никто и никогда не сумеет доказать ее невиновность.

— Потому что она прекрасная мать? — спросил Джордж.

Триш сняла с головы его руку и поцеловала ее.

— Ты знаешь меня чересчур хорошо. Да, ты прав, хотя многие говорят, что у Деб кошмарный характер.

Джордж отодвинулся и сел обратно на стул. Подняв свой высокий стакан с жидкостью чайного цвета, он заметил, что туда попала муха, и вынул ее стебельком огуречника.

— Но ты ведь с самого начала знала, какой у нее характер. Вспыльчивая, с острым языком, абсолютно не умеет скрывать свои чувства. Особенно гнев.

Лицо Джорджа смягчила улыбка. Заметив ее, Триш расслабилась и блаженно вытянула пальцы ног.

— В общем, вылитая ты, любовь моя, — добавил Джордж.

— Вот негодяй! — Триш показала ему язык. — Может, именно поэтому она мне так понравилась.

— Ну и что ты собираешься делать дальше?

— Попробую переговорить с доктором, который лечил родителей Деб. Надо выяснить, не было ли у него личных причин желать, чтобы Дебору признали виновной. Затем поговорю с супружеской парой, которая живет рядом с Гиббертами. Выясню, не знают ли они чего полезного. Повидаюсь с Корделией. Может, теперь она отзовется о сестре по-другому. Как-никак, у нее было достаточно времени, чтобы остыть.

— А у тебя будет шанс узнать побольше о том, какая Деб на самом деле. Не исключено, что под маской, которая тебе так понравилась, скрывается кто-то совсем другой.

— Может, и так. Думаю, на свете нет человека, который знал бы Деб лучше, чем ее сестра, — сказала Триш, у которой сестер не было.

— Вот тут я бы с тобой не согласился, — заметил Джордж, у которого их было две, и расхохотался.

Триш поинтересовалась, в чем причина столь бурного веселья, и он рассказал несколько ужасных историй о своих сестрах. Если верить Джорджу, в дни своей юности они только и делали, что влюблялись в одних и тех же парней и жестоко из-за них соперничали, занимали друг у друга одежду и случайно ее портили, ругались так отчаянно, что иногда их усобицы грозили охватить всю семью, однако перед лицом внешней угрозы стояли друг за друга насмерть, отчего все прежние раздоры казались сущим пустяком.

Триш любила, когда Джордж рассказывал о своей юности. К сожалению, он нечасто углублялся в воспоминания, а Триш всегда жалела, что не знала того упрямого толстого мальчишку, который то и дело ввязывался в драки со школьными хулиганами. Они постоянно дразнили маленького Джорджа из-за его упитанности, очков, привычки зубрить уроки и сдавать все экзамены на «отлично».

— Ты сегодня собираешься к отцу в больницу? — спросил он, когда солнце скрылось за соседним домом и свет из золотистого превратился в бледно-серый.

— Да, обязательно. Я уже два дня к нему не ходила. — Триш взглянула на наручные часы. — Думаю, пора идти, а то часы посещения скоро заканчиваются. Спасибо, Джордж, что бы я без тебя делала.

Она допила вино и одним резким движением поднялась из низкого шезлонга.

— Я пойду, — сказала она и поцеловала Джорджа. — Увидимся завтра?

— Конечно, если ты не будешь чересчур занята. Мне приехать в тебе в Саутуорк?

— Давай. Я что-нибудь приготовлю к ужину.

Джордж приподнял брови. Триш погрозила ему кулаком и заявила, что теперь она собирается готовить с огромным удовольствием и к тому времени, как он приедет домой, ужин будет на столе.

— Буду с нетерпением ждать.

Джордж изобразил на лице полуобморочный экстаз, и Триш со смехом скрылась в доме.

До больницы она доехала быстро. На стоянке между бетонными столбами оказалось много свободных мест. Триш надеялась купить немного винограда в больничном магазинчике, но тот был уже закрыт, поэтому она поднялась наверх с пустыми руками. В палате еще сидели несколько посетителей, и Триш пробралась мимо их стульев в угол, к кровати отца, огороженной ширмами. С ногами, будто налитыми свинцом, она приблизилась к просвету между переборками. Затем остановилась — ладони взмокли, дыхание перехватило.

Кровать за ширмами оказалась пустой, аккуратно заправленной и пахнущей дезинфекционным средством.

«Но он ведь шел на поправку», — сказала себе Триш, недоумевая, как она могла бросить отца на двое суток, не навестила и не удосужилась хотя бы позвонить и узнать, не надо ли ему чего-нибудь.

Она оглянулась, посмотрела сначала на тех пациентов, которых узнала, затем на остальных. Наверняка кто-нибудь из них знал, когда это случилось. Никто из пациентов не проронил ни слова. Триш смотрела им в глаза одному за другим, но все они только отворачивались.

Триш постояла еще мгновение, глядя на пустой матрас и представляя полное, небритое лицо Пэдди и его черные, блестящие глаза. Затем резко отвернулась и направилась к выходу. Подошвы ее сандалий звонко стучали по гладкому виниловому полу.

В ординаторской возле лифтов никого не оказалось. Триш остановилась, не зная, что делать дальше. Похоже, все врачи и медсестры разошлись кто куда. Она с трудом сдерживалась, чтобы не сорваться и не закричать от ярости. Триш останавливало только то, что она бросила отца одного на сорок восемь часов, и все произошло в ее отсутствие. Отчасти она сама была виновата в том, что в ее жизни появилась эта страшная пустота. Когда отец умирал, ее не было рядом. Она так и не сказала Пэдди все те вещи, которые успела понять о нем и о себе.

Триш стиснула зубы отболи и острого чувства вины.

В коридоре появилась медсестра, и Триш выпалила:

— Почему никто не сообщил мне об отце?

— Как его зовут?

— Пэдди Магуайр, — сказала Триш и внезапно расслышала в собственном голосе нотку гордости.

Медсестра потянулась через заваленный бумагами стол и взяла одну из папок. Ноги у сестры были полные и коротенькие, поэтому, чтобы достать нужную папку, ей пришлось встать на цыпочки.

— Ага, вот. Патрик Магуайр.

Она подняла глаза и с удивлением посмотрела на разгневанную посетительницу, у которой горели глаза и тряслись губы.

— Когда это случилось? — спросила Триш.

— Вчера утром, в десять тридцать, — сухо ответила медсестра, опять сверяясь с записями. — Он вызвал мини-такси и спустя полчаса уехал.

— Что?

Триш почувствовала, как жар отхлынул от глаз, где уже скапливались слезы, и переместился куда-то в мозг, а горечь и чувство вины превратились в лавинообразную ярость.

— Вы хотите сказать, что человеку, у которого недавно случился тяжелый сердечный приступ, позволили уехать домой одному? На мини-такси?

— Ну, приступ был не такой уж тяжелый, — с обидой заметила медсестра. — Ваш отец очень быстро поправлялся.

— Но почему мне ничего не сказали?

— А вы кто?

— Я же сказала — его дочь. Меня зовут Триш Магуайр. Я оставила вашим коллегам номера всех своих телефонов и просила позвонить мне, если будут какие-то изменения. Почему никто не удосужился этого сделать?

— Ну, я-то откуда могу знать? Я только что на смену заступила. С вашим отцом все было в полном порядке. В противном случае его бы не выписали.

Триш показалось, что с трудом подавляемые чувства сейчас разорвут ее череп и хлынут наружу раскаленными потоками, поглощая все и вся на своем пути. Медсестра, похоже, поняла ее без слов. Отступив назад, она протянула руку к телефону.

— Хотите, я позвоню доктору?

— Сделайте одолжение.

Триш направилась к ряду оранжевых стульев, обхватив себя руками так сильно, что край часов сквозь футболку врезался в кожу. Присев на стул, она постаралась взять себя в руки.

Минут через двадцать в коридоре появился измотанный молодой человек в просторном белом халате. Он посмотрел на пухленькую медсестру, а та рукой показала на Триш.

— Мисс Магуайр? Вы хотели что-то узнать о своем отце?

— Да, хотела. Вы позволили ему уйти из больницы одному, не сказав мне ни слова.

— Верно, — ответил молодой человек и потер глаза кулаками, как ребенок.

Голубая пластиковая карточка на его груди утверждала, что он дежурный врач. Вероятно, доктор дежурил уже целую неделю. Триш стало немного стыдно за свою злость.

— Мы получили результаты ангиограммы, — продолжал доктор. — С вашим отцом все в порядке. Мы больше не могли ему чем-то помочь, поэтому и отпустили домой. Как правило, у нас предпочитают выписывать пациентов в выходные. Так удобнее.

— Нисколько не сомневаюсь. — В голосе Триш звучало столько презрения, что удивился не только доктор, но и она сама. — И с чем же вы отправили его домой? С упаковкой аспирина?

— Нет. Он сказал, что дома у него достаточно аспирина.

— Я пошутила, — мрачно сказала Триш.

— Пошутили? — Доктор выглядел озадаченным. — Аспирин используют, чтобы разжижать кровь у тех пациентов, которым не требуется варфарин.

— Варфарин? Которым крыс травят?

Триш уже ничего не удивляло ни в этом заведении в частности, ни в медицинских работниках в целом.

— Это антикоагулянт.

Доктор говорил так раздраженно, как будто она обязана была знать, какие препараты обычно назначают после сердечного приступа. Однако ни у самой Триш, ни у кого-то из ее знакомых еще не возникало серьезных проблем с сердцем.

— Его прописывают тем больным, которым угрожает тромбоз, то есть образование внутрисосудистых сгустков.

— Когда я приходила сюда первый раз, ваши коллеги сказали, что, если отец поправится, ему надо будет тщательно следить за здоровьем. Они сказали, что у него вполне может случиться еще один инфаркт.

— Конечно, такая возможность не исключена, но в случае с вашим отцом она минимальна. По крайней мере сейчас.

— И что же вы сделали, чтобы приступ не повторился?

— Посоветовали принимать аспирин, — без малейшего смущения сказал доктор и взглянул на часы с таким видом, словно ему не терпится поскорее уйти. — Антикоагулянты и дигоксин ему принимать не обязательно.

— А как насчет диеты?

Триш вспомнила горы яиц, бекона и жареного хлеба, реки сливок и пирамиды сыра, которые Пэдди поедал до того, как попал в больницу.

Молодой врач пожал плечами и промычал что-то о терапевте, у которого Пэдди наблюдался. В ответ Триш заявила ему, что персонал больницы ведет себя крайне безответственно, если не сказать — халатно. Затем резко развернулась и, не дожидаясь ответа, стремительно направилась к выходу. До дома Пэдди Триш ехала сломя голову.

Пару месяцев назад он предложил ей набор своих ключей, но Триш отказалась их взять. Теперь она горько жалела, что вела себя так чопорно. Что, если сейчас он лежит на полу, умирая от очередного сердечного приступа? Подъехав к дому, Триш взбежала по лестнице и позвонила в дверь. Внутри раздались тяжелые шаги, и она почувствовала, как у нее подгибаются колени.

— Триш! Дорогая! Как мило, что ты приехала. Проходи. Вот уж не думал, что ты можешь приехать в воскресенье вечером.

Триш смотрела на отца, не в силах поверить, что он стоит перед ней, аккуратно одетый, улыбается и выглядит совершенно здоровым. Она прислонилась к дверному косяку и облизнула губы, стараясь успокоиться и унять бешено стучащее сердце.

— Что с тобой такое? — спросил Пэдди и протянул дочери руки.

Триш, к собственному удивлению, бросилась к отцу в объятия.

— Я думала, ты умер, — промычала она, уткнувшись ему в плечо.

— Ну, как видишь, пока нет. Давай зайдем и выпьем по этому поводу немного виски. Хватит кукситься. Ты ведь не сильно огорчилась, застав меня в живых?

Шмыгнув носом, Триш рассмеялась и сказала: он отлично знает, что она имеет в виду. Она не очень любила виски и к тому же успела выпить стакан вина у Джорджа дома, но отказывать отцу ей не хотелось. Она не чувствовала себя так глупо с самого раннего детства и со смущением вспоминала сцену, устроенную в больнице. Триш подумала, что стоило бы написать тому усталому молодому доктору, на которого она накричала, и официально перед ним извиниться.

Пэдди постоянно твердил ей, что она должна научиться доверять людям. Он давно — и без особой пользы — убеждал дочь, что никогда не надо терять голову. Он был совершенно прав. Вспыльчивость не приносила Триш никакой пользы. У нее до сих пор болела голова и крутило в желудке.

Пэдди суетился вокруг дочери, предлагая ей диванную подушку и чипсы — закусить после выпивки. Всякий раз, когда Триш просила его сесть, он заявлял, что еще не превратился в инвалида и чувствует себя превосходно, поскольку пьет виски, чтобы не засорились артерии, и не налегает на бекон и сливочное масло. Триш выпила за компанию немного виски и мало-помалу начала верить в то, что она действительно не потеряла Пэдди.