Энтони Мингелла

Апрель 1998 года

Когда в североафриканской пустыне Энтони Мингелла снимал «Английского пациента», ему еженедельно доставляли свежий номер газеты Portsmouth Football Mail. Обычно новости были плохими. «Быть болельщиком означает иногда признавать, что на твой клуб наложены злые чары. Проклятие может длиться годами», — говорит режиссер. В его случае — всю жизнь.

«Английский пациент» получил девять «Оскаров». А «Портсмут» находится на грани вылета во второй дивизион английского футбола. Все зависит от итога игры с «Ипсвичем». И Мингелла, его отец и сын оправляются на стадион «Фраттон Парк». Так мужская половина семьи поступает десятки лет.

Три загорелых джентльмена стоят среди одутловатых и неряшливых местных жителей. Мингелла вырос на близлежащем островке Уайт. Но его род происходит из Италии — несколько родственников режиссера были интернированы в Великобританию как вражеские союзники. Его отец, мороженщик, энергичный человек, уроженец Шотландии, об этом сожалеет.

С таким смешением кровей члены семьи Мингелла сами могли стать персонажами «Английского пациента», среди которых венгерский граф, сапер-сикх, медсестра — канадская француженка и «английская роза». Но для «Фраттон Парк» все это не имеет значения. Фильм необычайно красив: Тоскана и Сахара, Ральф Файнс и Кристин Скотт Томас. А почти все болельщики «Портсмута» — толстяки, и на улице страшный холод. Но Мингелла чувствует себя как дома: здесь он настоящий фанат, а не фальшивая знаменитость. Он протягивает мне сэндвич с ветчиной и горчицей, расписывая достоинства защитников своей команды. Энтони так счастлив, что напоминает Скотт Томас, лежащую в ванне с любимым, графом Алмаши:

— Когда ты бываешь счастлива? — спрашивает Алмаши.

— Сейчас, — отвечает она.

— А когда тебе бывает грустно?

— Сейчас.

— Что ты любишь?

— Футбольный клуб «Портсмут», — мог бы ответить Мингелла. Но его героиня говорит: «Воду. Твой почерк».

К сожалению, сразу после начала матча становится ясно: «Ипсвич» играет лучше. Через несколько минут защитник «Портсмута» вынужден использовать грязный прием.

«Так тебе и надо!» — кричит оскароносный режиссер.

Я спрашиваю его об Алане Болле, новом тренере «Портсмута», прославившегося тем, что его команды умудряются играть очень жестко и при этом проигрывать.

«Я не хочу обсуждать свое отношение к нему, — говорит Мингелла. Может, он боится, что я притащу Болла на презентацию его нового фильма. — Разочарован ли я? Черт возьми! Я так хочу, чтобы они хорошо играли. Больше всего на свете». Он мечтает, чтобы команда нашла хорошего тренера с континента.

Я прошу рассказать о новом фильме, но тут Дэвид Джонсон из «Ипсвича» забивает гол. Энтони в отчаянии. Как сказал бы Алмаши: «Мои органы отказывают. Я просто кусок тоста».

Фанаты «Портсмута» начинают скандировать «Давай, Помпи!», и Мингелла к ним присоединяется. «Команда несколько десятков лет плохо играет, — говорит он, — но за нее болеют так, будто она — самая великая». Восемнадцать тысяч увлеченных зрителей. Режиссер, который работал драматургом до того, как уйти в кино, говорит, что театру есть чему поучиться у футбола. «Игра подразумевает активное общение со своими приверженцами. Но если ты пишешь пьесу, то никогда не знаешь, для кого».

Старинный гимн 1950-х годов не в силах разбудить ужасную команду «Портсмут». Мингелла передо мной извиняется.

— Я с удовольствием наблюдаю за «Ипсвичем», — отвечаю я.

— Вы говорите ужасные вещи.

Он вспоминает Терри Венейблса, бывшего тренера сборной Англии, также попавшего под влияние злых чар в качестве председателя правления «Портсмута»: «Мы так на него надеялись. Всегда кажется, что за углом стоит какой-то мессия, миллиардер-спаситель».

Его мечтательность кажется странной. Ведь только что он снял фильм, заработавший в прокате больше 200 миллионов фунтов. Неужели клуб никогда не просил у него помощи?

«Я бы хотел быть его директором, — размышляет Мингелла. — Но не думаю, что это что-нибудь изменило. Я не умею обращаться с деньгами».

Первый тайм заканчивается со счетом 1:0. «Ипсвич» проявил милосердие, но будущее кажется мрачным. Человек, сидящий на трибунах перед нами, открывает биографию Джорджа Оруэлла от Бернарда Крика.

Мы съедаем еще несколько сэндвичей. Мингелла рассказывает о новом проекте. Фильм называется «Талантливый мистер Рипли» и повествует об американцах, живущих в Европе в 1950-х годах. В главных ролях Мэтт Деймон и Гвинет Пэлтроу. Препродакшен начинается через несколько дней в Италии. Кажется, подготовка к съемкам, по большей части, заключается в том, чтобы добыть билеты на чемпионат мира, который нынешним летом состоится во Франции.

Работа над «Английским пациентом» тоже проходила в сопровождении футбола. Во время монтажа картины в Калифорнии Мингелла иногда вставал в шесть утра и ехал в Сан-Франциско, чтобы посмотреть по спутниковому телевидению последние матчи Евро-96. Когда играла сборная Англии, он неистовствовал рядом с Майклом Ондатже, автором антитрайбалистского романа, по которому снят фильм.

Не хотелось ли снять фильм о футболе? «Мне нравится, что игра никак не связана с моей работой. Но она — прекрасная парадигма для описания моей деятельности».

«Футбол очень драматичен и при этом очень прост, — продолжает он. — Здесь существует единство времени, места и действия. По мнению Аристотеля, необходимые условия для драмы. Возможный исход предсказуем — в ходе матча редко забивают больше четырех-пяти мячей. Но игра почти всегда увлекает. Прекрасная модель для писателя. Я хочу, чтобы каждый фильм был так же увлекателен, как обычный матч».

Мы с Мингеллой и его сыном начинаем обсуждать нашу карьеру футболистов и обнаруживаем, что были правыми полузащитниками. «Английский пациент» лишил своего создателя шансов на футбольную славу — на съемках было повреждено колено. Но он надеется, что в один прекрасный день полностью оправится и вновь начнет играть. Он уверяет, что актер Даниель Дей-Льюис неплохой игрок. А по поводу Мэтта Деймона: «Мне кажется, больше всего в жизни он жалеет, что ему не хватает роста для игры в баскетбол».

Сейчас режиссеру остается только наблюдать за сыном, хотя он немного жалеет, что парень болеет за «Манчестер Юнайтед». Его сын говорит: «Я болею за “Юнайтед”, но мне больше нравится, когда выигрывает “Портсмут”, ведь это бывает так редко». Отцу приятно.

Во втором тайме «Портсмут» под руководством центр-форварда Джона Алоизи, австралийца итальянского происхождения, играет лучше. Позже Болл выпускает на поле Пола Холла, форварда с Ямайки. «Понять не могу, почему он не играл с самого начала», — ворчит Мингелла.

Он часто встречался с игроками? «Пару раз я поздоровался с Энди Оуфордом. А однажды участвовал в презентации вместе с Полом Уолшем».

Вдруг, когда начинает казаться, что «Портсмут» вот-вот сравняет счет, Болл убирает с поля Алоизи. «Удивительное решение», — бормочет режиссер. Конечно, команда тут же сдувается.

Нападающий «Ипсвича» Бобби Петта, голландец, выходец из семьи индонезийских христиан, начинает терзать защиту соперников, и только скука и лень мешают забить еще пару мячей.

Матч заканчивается, «Портсмут» проиграл. Возникает призрак второго дивизиона. Все трое представителей семьи Мингелла виновато улыбаются. Старейшина клана целует сына, потом внука и уходит.

— Дедушка всегда делает вид, что ему все равно, — говорит сын.

— О, ему не все равно, — отвечает отец. — Просто он лучше нас умеет скрывать эмоции.

И объясняет, что «Портсмут» может удержаться в первом дивизионе, если его конкурент «Манчестер Сити» проиграет «Миддлсборо», и тогда… Но на самом деле он в отчаянии, словно арестованный Алмаши, любимая женщина которого умирает в пустыне.

«Холодает», — говорит Мингелла. Или, как сказал бы граф, «ты не можешь меня убить. Я умер много лет назад».

Мингелла умер в марте 2008 года, в пятьдесят восемь лет, после неудачной операции. За всю его жизнь «Портсмут» ни разу не завоевал ни одного титула. Через два месяца после его смерти он выиграл кубок Футбольной ассоциации.

 

Жак Херцог

Май 2005 года

Жак Херцог, худой, с бритой головой швейцарский архитектор, сидит в кожаном кресле и осматривает футбольный стадион Мюнхена, строительство которого только завершил.

В 2001 году он совместно с Пьером де Мюроном, его бизнес-партнером и другом еще по детскому садику в Базеле, получил премию Прицкера, эквивалент Нобелевской премии в архитектуре. Главным образом — за реконструкцию здания лондонской галереи «Тейт Модерн». В будущем году, когда мюнхенский «Альянц Арена» примет гостей чемпионата мира, стадион затмит «Тейт». К открытию площадки, названной именем известной страховой компании, приурочены товарищеские матчи. Но архитектору необходимо присутствовать на открытии выставки работ его компании.

Сегодня он впервые наблюдает свое творение в готовом виде. Херцог в желтой строительной каске, дождевике и кедах только что завершил его инспекцию. Каковы впечатления? Он вздыхает: «К сожалению, всегда замечаешь те мелочи, которые хотел сделать по-другому. Они бросаются в глаза. Но получилось неплохо, я думаю». Что можно было изменить? «Скажем, добавить немного цвета. Но люди и освещение — это тоже обязательные элементы атмосферы». Когда стадион заполнится, серые трибуны будут незаметны.

Немногие знаменитые архитекторы снисходили до стадионов, пока Херцог и де Мюрон не возвели спортивные комплексы в Мюнхене и Базеле для одноименного клуба, за который они болеют. Сейчас они строят Олимпийский стадион в Пекине, где будут проходить Олимпийские игры 2008 года. В 2006 году откроется обновленный «Уэмбли», который спроектировал Норманн Фостер. Это — его первое спортивное сооружение более чем за сорокалетнюю карьеру архитектора. Все перечисленное — признак новой эры: гигантские спортивные комплексы становятся главными зданиями городов. Так же как католические соборы в Средние века и оперные театры в недавнем прошлом.

Несколько месяцев назад, на реконструированной вилле в Базеле, Херцог размышлял о стадионах: «Сегодня они — новая тема, как когда-то музеи. Спорткомплексы долго оставались территорией более технически ориентированных людей. Ими пренебрегали. Скудно финансировали. Часто спортивные сооружения возводились на деньги местных сообществ. Но если разобраться, эти площадки были плохо продуманы».

За последние сто лет, после множества ошибок, пока американцы все ближе подходили к пониманию идеальной площадки для бейсбола, европейцы определились с критериями совершенного футбольного стадиона. «Альянц Арена» — попытка Херцога создать таковой. Что-то удалось. Что-то нет. Но современные города так быстро меняются. В целом его проект — иллюстрация всей истории стадионов, насчитывающей около трех тысяч лет.

«Первый стадион, “Олимпия”, был возведен в Древней Греции в 776 году до нашей эры и просуществовал 1145 лет. Римский “Колизей” почти вдвое меньше, до VI века нашей эры. Затем люди почти полторы тысячи лет прекрасно обходились без них», — пишет Саймон Инглис, прекрасный знаток истории спортивных сооружений.

В викторианскую эпоху, когда появились современные командные виды спорта, стадионы вновь стали востребованы. В Англии они располагались на самой дешевой земле возле дома того или иного энтузиаста и походили на большие амбары. Почти все легендарные спортивные сооружения — «Олд Траффорд», «Энфилд», «Хайбери», «Айброкс», «Туикнем», «Крейвен Коттедж» — полностью или частично были созданы скромным архитектором из Глазго Арчибальдом Лейтчем. В 1939 году он умер и удостоился, кажется, единственного некролога: краткого упоминания Института инженеров-механиков (Institute of Mechanical Engineers), где не было ни слова о его творениях для спорта.

Следуя новой тенденции, которую американцы называют «возрождением стадионов», Инглис опубликовал книгу-биографию «Инженер Арчи: Арчибальд Лейтч, создатель футбольного поля» (Engineering Archie: Archibald Leitch — Football Ground Designer).

Инженер не утруждал себя тем, чтобы построить спортивные площадки, приятные для глаз. Его клиентов не интересовал внешний вид. Как пишет Инглис: «Их форма отражает то, что мог придумать приятель президента команды из “Ротари-клуба” при таком ограниченном бюджете». Херцог, возможно, никогда не слышавший о предшественнике, говорит: «Мои любимые стадионы — “Энфилд” или “Олд Траффорд»” — производят ужасное впечатление».

Но Лейтч создал то, что позже вдохновило Херцога: традиционный английский стадион. Обычно его окружали ступенчатые улицы. Для экономии места трибуны начинались прямо от края поля. Дорожек для легкоатлетов не было, потому что зрителей не интересовала легкая атлетика. Крыша была простой и дешевой. Великие бейсбольные поля начала XX века, например бостонский «Фенвей Парк» и «Ригли Филд» в Чикаго, выглядели почти так же.

Сравнения между религией и футболом превратились в банальность, но европейские стадионы, несомненно, взяли на себя некоторые функции опустевших соборов. В XX веке граждане стали чаще собираться вместе именно на спортивных площадках: здесь они пели, плакали и чувствовали свою принадлежность к чему-то большему. «Английский стадион, — говорит Херцог, — был “гостиной религиозной общины”». Еще он стал местом гражданской гордости: во многих городах именно спортивные сооружения стали самыми большими и известными зданиями.

Но традиционные стадионы стали исчезать. Сначала в Штатах. К 1950-м годам почти в каждой американской семье была машина. Американцы стали переезжать в пригороды, и спортивные площадки последовали за ними, так как в старых городских районах не хватало места для парковки. У фанатов стало больше денег, им понадобились еда, туалеты и комфорт. Потребовались большие сооружения с паркингами недалеко от основных шоссе.

В 1988 году, как раз тогда, когда все думали, будто «городские стадионы» почти вымерли, американская бейсбольная команда низшей лиги построила в центре приходящего в упадок Буффало как раз такой. Белой кирпичной кладкой и арочными окнами «Пайлот Филд» дополнял окружающие старые здания. Места для зрителей начинались прямо у линии поля. Фанатам понравился «ретро-стадион», и они стали приходить сюда целыми компаниями.

Кстати, «Пайлот Филд» построила компания НОК. Те, кто не связан со спортом, о ней знают мало, но именно ее сотрудники спроектировали почти все современные бейсбольные стадионы, а также «Олимпийский стадион» в Сиднее, «Миллениум» в Кардиффе, будущую базу «Арсенала» и новый центральный корт Уимблдона.

«Пайлот-филд», который теперь называется «Данн-Тайер-парк», вдохновил бейсбольные команды низшей лиги всей страны возводить ретро-стадионы.

В 1992 году клуб «Балтимор Ориолес» из высшей лиги открыл «Камден Ярдс». Так началась новая мода. Сооружение, также спроектированное НОК, находится в центре города. Построено из красного кирпича и имеет ассиметричное поле с настоящей травой. Перед сооружением стоит памятник местному уроженцу, легендарному Бейбу Руту. Его фанаты обожают «Камден Ярдс». С тех пор такие же ретро-площадки построили почти все команды высшей лиги.

В Европе ренессанс стадионов принял другую форму. В центрах европейских городов почти нет больших пустых территорий, где могли бы разместиться сооружения, подобные американским аналогам. В Мюнхене и по всей Европе новые стадионы располагаются за чертой города. Но и здесь архитекторы переняли опыт предшественников и учли в проектах беговые дорожки, из-за которых фанатам приходится сидеть далеко от поля, что нарушает атмосферу. Футбол и легкая атлетика не сочетаются.

Футбольные фанаты ходят на стадионы ради общих переживаний. Сооружения Лейтча этому способствовали. Он строил прекрасные футбольные площадки, главным образом потому, что фанаты сидели близко к полю. Его стиль вдохновил создателей «Альянц Арены».

«В каком-то смысле, это попытка вернуться к корням футбола, — говорит Херцог. — Возродить некоторые из его архаичных элементов. Шекспировский театр, возможно, именно он стал моделью для английского футбольного стадиона, это близость между актерами и толпой. Если вам удастся добиться подобной общности, архитектурой станут сами люди».

Он также замечает, что «“Альянц” слишком хорош для Германии»: «Я бы предпочел построить стадион для «Манчестер Юнайтед» или «Ливерпуля».

Мы сидим на самом верхнем ярусе, и Херцог указывает прямо вниз, на поле. Трибуны расположены настолько вертикально, насколько позволяют нормы строительства, и все 66 000 зрителей могут наблюдать за игрой с очень близкого расстояния. Беговых дорожек нет: они и не нужны, ведь футбол сегодня привлекает больше зрителей, чем любые другие виды спорта. Крыша простая и темная, она открывает всего небольшой просвет неба, и фанатам остается смотреть только на поле. Это традиционный «эмоциональный» футбольный стадион. «Ведьмин котел», как называют их немцы, в своем самом крайнем проявлении.

Это идеальное место для наблюдения за игрой. Но оно выглядит традиционным только для болельщиков. В катакомбах «Арены» кроются рестораны и лаунж-зоны, немыслимые во времена Лейтча. Некоторых болельщиков новшества раздражают, как, впрочем, и самого Херцога. Направляясь в бизнес-клуб, он указывает на потолок: «Он золотой или золотистый, как кредитная карточка Mastercard или что-то в этом роде».

Архитектор считает этот корпоративный глянец неизбежным злом. «Футбольные стадионы старого типа были местом встреч рабочего класса. Но здесь рабочего класса больше нет: публика совершенно иная. Теперь это нечто вроде современного оперного театра. Вы можете спросить, нравится ли мне название “Альянц Арена”. Нет, не нравится. Но что поделаешь. Здесь мы не можем следовать своим моральным принципам».

Но самая большая брешь в традициях, пробитая «Ареной», видна со стороны. Стадион расположен в пустынной местности, рядом с индустриальной зоной. Херцог нашел остроумный выход, позволяющий поддерживать связь с миром: во время матча огни стадиона повернуты вовне. Когда играет мюнхенская «Бавария», они будут красными, когда играет «Мюнхен 1860» — то синими, а когда сборная Германии — белыми. Но, в отличие от того, как это было в Базеле, в дни детства Херцога, крики болельщиков не будут слышны даже водителям, проезжающим мимо «Арены» по ближайшему шоссе.

«Альянц Арене» не хватает еще одного — деталей, благодаря которым, по мнению архитектора, фанаты могли бы чувствовать себя на стадионе как дома. «Стадиону не хватает местного колорита, — признает Херцог. — Отчасти из-за того, что он построен для трех разных команд. А еще потому, что их представители не утруждали себя переговорами с его компанией».

Он говорит: «Сегодня архитектура стала очень важна, но футбол до сих пор остается атрибутом гостиных всего мира, поэтому, чтобы подчеркнуть свою идентичность, футбольным командам не нужна архитектура».

Мы сидим в лаунж-зоне. На поле внизу материализуется знакомая фигура: Михаэль Баллак, величайший современный футболист Германии. Предполагается, что в следующем году он приведет немцев к победе на чемпионате мира. Сегодня он снимается в рекламном ролике. Херцог восклицает: «Здесь Баллак! Просто поразительно, как молодо он выглядит». Однако спортсмен вряд ли узнал пожилого джентльмена. Может, стадионы — это и новые соборы. Но их архитекторы пока не стали настолько известными, как новые футболисты.

Херцогу удалось построить не все задуманные стадионы. В 2008 году, посещая офис компании в Базеле, я познакомился с тремя блестящими молодыми людьми, проектировавшими «потрясающую площадку для “Портсмута” на берегу реки». Питер Стори, тогдашний исполнительный директор клуба, говорил: «Существует только один эпитет для описания этого стадиона. Совершенство».

К сожалению, идеальный стадион еще не построен. В начале 2010 года, когда утонувший в долгах «Портсмут» вызвали в суд по ликвидации компаний, этот клуб стал новым символом расточительности не только английского футбола, но самой Британии.

 

Франц Беккенбауэр

Январь 2006 года

В Лиссабоне, стоя на крыше-террасе, Франц Беккенбауэр произносит тысячную речь в своей жизни. «Я полюбил Лиссабон еще до того, как сюда попал, — признается самый знаменитый немец мира со своим мягким баварским акцентом. — Потому что лет в двадцать прочитал всего Эриха Марию Ремарка. Некоторые книги даже по нескольку раз. И обожал “Ночь в Лиссабоне”».

Даже опытные слушатели Франца удивлены. Немногие из них читали книги Ремарка, кроме разве что «На западном фронте без перемен». А тем более по несколько раз. Тем не менее от Беккенбауэра ожидали хвалебной песни в честь Португалии. Кайзер очаровал еще одну аудиторию.

Каждый год — это год Беккенбауэра. Но 2006 год стал особенным. Человек, несколько раз выигравший чемпионат мира, сначала как футболист, потом как тренер, а затем как участник кампании в поддержку ФРГ, теперь организует этот турнир.

Беккенбауэр — феникс, восставший из пепла нацистской Германии. Он был зачат в самую мрачную немецкую зиму и родился в разбомбленном Мюнхене в сентябре 1945 года, в «час ноль» для страны. Его отец — почтовый служащий. Беккенбауэры жили бедно. И Франц работал страховым агентом, пока не подписал полупрофессиональный контракт с мюнхенской «Баварией», которая была тогда небольшим местным клубом.

Он стал либеро, свободным защитником, и уникальным игроком. Футбол страны, все еще следовавший нацистcкой этике, порождал спортсменов вроде Кампфера или бойцов, из которых состояла сборная Германии, выигравшая Кубок мира на грязном поле Берна в 1954 году. Но Беккенбауэр бегал с прямой спиной, подняв голову, и настолько элегантно, что у него редко отбирали мяч: это казалось чем-то вроде оскорбления королевской персоны.

Вне поля он был воплощением Федеративной Республики Германии, страны молодой, амбициозной, ориентированной на деньги. Беккенбауэр никогда не был ни хиппи, ни левым. Буржуа от природы. В очень юном возрасте женился на элегантной блондинке, купил в кредит половину особняка и стал брать уроки ораторского искусства. Он всегда старался быть поближе к власти: к правому христианско-социальному союзу Баварии, ко всем ведущим компаниям и телеканалам Германии и к главному таблоиду страны — Bild-Zeitung.

При этом всегда отличался обаянием: приятная внешность, легкость в общении. Я спросил одного из его товарищей по немецкой сборной, в 1974 году выигравшей чемпионат мира, был ли Кайзер сложным человеком. И он ответил: «Нет! Очень приятный парень. Если вы хоть раз с ним пообщаетесь, то при следующей встрече он вспомнит все, что вы ему сказали, дружески обнимет и спросит, как дела».

Когда футбол стал коммерциализироваться, Беккенбауэр участвовал в процессе с самого начала: уже в середине 1960-х рекламировал суп по телевидению. Затем последовало четыре десятилетия рекламных постеров для различных немецких компаний. Он представлял почти каждую корпорацию и теперь стал лицом практически всей немецкой промышленности. Бывший товарищ по команде забавно пародирует Франца: компании бросают ему банкноты, а он клюет их, как утка: «О! Миллион! Еще миллион!»

Первый апофеоз карьеры произошел в 1974 году, когда ФРГ в последний раз принимала чемпионат мира. Его команда стартовала неудачно, проиграв важный матч Восточной Германии. Тренер Хельмут Шён ударился в панику и вместо себя отправил на пресс-конференцию капитана команды. Тот сказал журналистам, что начиная с этого момента сборная будет играть в более реалистичный футбол. Нескольких игроков убрали, возможно, тут не обошлось без его советов — и скоро Беккенбауэр держал над головой кубок мира в родном городе. Его победная улыбка стала одним из самых славных образов страны.

Во время того чемпионата он стал родоначальником одной из традиций немецкой сборной: перед каждым матчем в раздевалке давать клятву верности отечеству. Он не думал, что это мотивирует игроков-мультимиллионеров. И не боялся раздувать немецкий патриотизм: кажется, Беккенбауэр не утруждает себя размышлениями о нацистском прошлом страны. Оно его просто не интересует. Собственная дата рождения освободила его от грехов государства. И нет смысла оглядываться назад. В 1998 году, призывая провести чемпионат мира 2006 года в Германии, он сказал: «По всему миру люди до сих пор смотрят старые фильмы о том, что случилось сорок, пятьдесят лет назад. Они искажают образ страны… Кубок мира позволит нам на целых пять недель открыть миру настоящую Германию».

После 1974 года его карьера игрока шла весьма гладко, всего с одним исключением: в 1977 году выяснилось, что он заплатил не все налоги. Разбитый, после очередного неудачного брака, он улетел в Нью-Йорк и подписал контракт с «Космосом». Здесь научился пристойно говорить по-английски, что способствовало последующей международной карьере.

В 1982 году Франц закончил карьеру футболиста. Два года спустя был назначен тренером сборной Германии. Ему предстояло спасти угасающий немецкий футбол. В 1986 году в Мексике он вывел команду в финал чемпионата мира. Она демонстрировала незамысловатую «боевую» игру, и во время матчей глаз притягивала в основном элегантная фигура Беккенбауэра, стоявшего рядом со своей скамейкой с таким самообладанием, что можно было не заметить даже его удивительных клетчатых брюк.

Всегда — и тогда, и сейчас — он старался дистанцироваться от недостатков немецкого футбола. За несколько дней до того финала в разговоре с друзьями произнес вслух имена некоторых игроков своей команды и грубо рассмеялся. «Что здесь смешного?» — спросили его. «Только подумайте, — ответил Кайзер, — через несколько дней эти ребята могут стать чемпионами мира!» Однако сборная Германии проиграла аргентинцам. «И это хорошо. Наша победа стала бы поражением для всего мирового футбола», — позже написал Беккенбауэр.

В 1990 году его сборная все же завоевала кубок мира, хотя особой красоты в игре снова не было. Как тренер Беккенбауэр всегда создавал «реалистичный футбол», а не ту красивую игру, в которую играл сам. В тот вечер в Риме, пока его игроки праздновали победу, Беккенбауэр в одиночестве бродил по футбольному полю с золотой медалью на шее и озирался, словно человек, выгуливающий собаку. Позже он сказал, что прощался с футболом.

Это было не просто Auf Wiedersehen: до свидания. Скоро произошла его третья реинкарнация в виде политика игры. Среди бывших великих людей футбола он один рожден для этой роли. Беккенбауэр — не забияка, как Йохан Кройф. Не тупица, как Бобби Чарльтон. Не алкоголик, как Джордж Бест. Не бывший наркоман, как Диего Марадона. Не слабак, как Мишель Платини. И не говорящая игрушка, как Пеле. Его полюбили во всем мире, несмотря на то что он немец.

Дома ему уже не приходится «дружить» с властью. Это она добивается общения с ним. К Кайзеру пытается примазаться каждый политик. Когда Беккенбауэр зачастил в канцелярию к своему бывшему фанату Герхарду Шрёдеру, где они откупоривали очередную бутылочку красного вина, всем было ясно, кому встреча нужна больше. Тогда федеральный канцлер пытался продавить обширную налоговую реформу, и немецкий комик Харальд Шмидт пошутил: «А вот и главный сюрприз: без помощи Франца Беккенбауэра!»

Кажется, ничто не может повредить имиджу Беккенбауэра в Германии: ни его постоянные противоречивые заявления, ни разрыв с очередной блондинкой. Его бывший товарищ по команде сказал: «Что до Франца, его самый главный талант — это…» И показал на свою ширинку. «Но он делает счастливыми всех своих женщин! Они уходят от него с деньгами».

Беккенбауэр со своей обезоруживающей способностью посмеяться над собой легко признает ошибки, и публика всегда его прощает. В стране, утомленной нестабильностью, он является воплощением обнадеживающего постоянства. ФРГ не может похвастаться особыми успехами ни в футболе, ни в чем-то другом, но улыбающийся Кайзер остается символом Германии, которая побеждает.

Его улыбка исчезает, когда его критикуют. Тогда ее сменяет вспышка гнева. На прошлой неделе он вышел из себя после заявления немецкой группы по защите прав потребителей, будто некоторые стадионы, где пройдет чемпионат мира, угрожают жизни и здоровью болельщиков. Конечно, Беккенбауэр моментально дал интервью газете Bild, представляющей его на этой земле. И, находясь в Кейптауне, заявил, что «защитникам» следует ограничиться «кремами для лица, оливковым маслом и пылесосами».

Обычно его критикуют левые интеллектуалы, каких в Германии много. Франц читает книги, но презирает интеллектуалов. Они его тоже. По их мнению, он слишком богат, алчен, придерживается правых взглядов, никогда не оправдывается и «торгует лицом». К тому же он баварец.

Недавно злопыхатели взялись за него всерьез. Данни Кон-Бендит, Красный Данни, идейный вдохновитель студенческих революций 1968 года, основал Allianz gegen Franz, «Альянс против Франца». Его задача — помешать Беккенбауэру стать президентом Объединенной европейской футбольной ассоциации, УЕФА. Его аргументы заключаются в том, что Кайзер, занимающий пост главы мюнхенской «Баварии», сделает все, чтобы облегчить жизнь «большим клубам».

Возможно, он так и поступил бы. Возможно, так и поступит. Если в следующем году выдвинет свою кандидатуру на этот пост, то наверняка выиграет. Он всегда выигрывает. Он единственный официальный представитель футбола, которого любит европейская публика, и обладает почти беспрецедентным влиянием в этой игре. Если будет продолжать в том же духе, давнее прозвище Кайзер может обрести новый смысл.

 

Майк Форд

Ноябрь 2009 года

Для этого потребовалось слишком много времени, но английские футбольные клубы наконец начинают учиться у американцев. Майк Форд, директор по эффективности «Челси», часто бывает в Штатах. «Когда я впервые посетил “Ред Сокс” [он говорит о бейсбольной команде из Бостона], то просидел восемь часов в комнате, где вместо окон были флип-чарты. Я вышел и сказал: “Ого! Это один из самых лучших разговоров о спорте в моей жизни. Причем парни даже не подозревают, кто такие Бекхэм или Роналду”. При этом они не сказали: “Что вы здесь делаете? Вы ничего не знаете о нашем виде спорта”. Ничего подобного. Они интересовались: “Как выбираете игроков? Какую информацию используете? Как решаете аналогичные нашим проблемы?”»

Форд в возбуждении наклоняется вперед, сидя в удобном кресле клуба здоровья «Челси». Он говорит о статистической революции, происходящей сейчас в американском спорте. Ее манифестом стала книга Майкла Льюиса «Деньгобол»[53]Guterson David, Moneyball, (Champion International Corp., 1995)
(Moneyball). Незадолго до выхода монографии Льюис заявил: «Вирус, поразивший профессиональный бейсбол в 1990-х годах, — а именно, применение статистики для поиска новых и более совершенных методов оценки игроков и стратегий, — просочился во все ведущие виды спорта». В футболе его переносчиком стал Форд.

До «Челси» он работал в «Болтон Вандерерс». Выглядит как настоящий человек футбола: элегантный, седеющий джентльмен с региональным акцентом. Этот имидж помогает ему общаться с узколобыми тренерами, не доверяющими воображаемым цифрам, которыми оперируют плохо одетые статистики. «Если даже самого лучшего специалиста оставить в компании традиционного футбольного наставника, ничего хорошего не получится».

Он изучал психологию в Сан-Диего. И этот ранний американский опыт оказался определяющим. Форд часто навещает Билли Бина, главного героя «Деньгобола», старшего тренера бейсбольной команды «Окленд Эс» и фаната футбола. Тот жадно интересуется последними событиями английского футбола. «Баскетбол нас опережает», — признает Форд. Но, по его словам, в самых больших британских клубах есть люди, которые занимаются тем же, чем и он. «Возможно, как нация, мы больше открыты американскому опыту, чем, скажем, французы или итальянцы. Поэтому быстрее перенимаем идеи “Деньгобола”».

Клубы начали перенимать эти мысли лет десять назад, когда стали покупать данные о количестве пасов, отборе мяча и о том, сколько километров пробежал за матч каждый игрок. Форд помнит ранний период охоты за цифрами. «Существует ли корреляция между общим количеством километров и победой? Всегда оказывалось, что нет».

Но люди из сборной Англии по регби сказали Форду, что выигрывает та команда, у которой чаще находится мяч. Однако для футбола правило действует не всегда. «Если вы держите мяч 55% времени, то шансы на победу меньше, чем если он принадлежит вам в течение 35%».

Такие данные помогают оценивать игроков. «Как бы там ни было, — утверждает Форд, — почти все элитные клубы тратят около 70% доходов на 2,5% сотрудников. На самом деле все, что у нас есть, — это таланты».

Клубы постоянно покупают не тех игроков. И задача Форда — «управлять рисками», уменьшить неопределенность. Например, он изучает информацию о всей карьере игрока, чтобы не попасть в стандартную ловушку: подписать контракт с футболистом, находящимся на пике формы. «Идеальное состояние, — объясняет Форд, — длится минимальное время. Спортсмен думает, что для него оно обычно. Что неверно. Моя задача — увидеть, какова его обычная “норма”».

Для оценки требуются данные не о лучших достижениях. Если форвард перерос французскую или голландскую лиги, следует спрогнозировать, какими будут результаты в английской Премьер-лиге, где более жесткие требования. Форд говорит: «Мы создали собственный алгоритм. Во Франции парень забивает пятнадцать голов, значит, в Англии он забьет десять». Труднее найти критерии для защитников. «Как он отбирает мяч? Например, Паоло Мальдини проводит один эпизод отбора мяча в каждой второй игре».

Священный Грааль — это ключ к победе. «Я не думаю, что нам удалось его найти, — признает Форд. Но добавляет: — Если проанализировать игры Премьер-лиги за последние десять лет, то окажется, что существует более выраженная корреляция между непропущенными мячами и тем, на каком месте команда заканчивает сезон, чем между числом забитых мячей и положением команды в конце сезона». Билли Бин мог бы им гордиться.

Осенью 2010 года друзья Форда из «Бостон Ред Сокс» купили футбольный клуб «Ливерпуль». «Деньгобол» начинает захватывать английский футбол, отчасти благодаря самому Бину, который часто общается с новыми владельцами команды. Но в Англии экспансию все еще возглавляет Форд.

 

Игнасио Паласиос-Хуэрта

Июнь 2010 года

Если в пятницу в матче против Ганы Диего Форлану из сборной Уругвая придется бить пенальти, мы предвидим, куда полетит мяч: в противоположный угол по сравнению с его предыдущим одиннадцатиметровым. У Форлана есть паттерн: один раз он бьет прямо на вратаря, второй — влево, потом — вправо и так далее. Он пытается отправлять мяч в ворота в случайной последовательности, но у него не получается. И есть человек, который заметил это первым.

Игнасио Паласиос-Хуэрта, профессор Лондонской школы экономики, смотрит чемпионат мира у себя дома, в Стране Басков, в перерывах меняя памперсы ребенку. Когда-то он был профессиональным футболистом и играл в третьем дивизионе испанской лиги. Затем стал изучать пенальти как практические примеры теории игр. С 1995 года он проанализировал более девяти тысяч пенальти. И знает об игроках, бьющих одиннадцатиметровые, больше, чем все команды, участвующие в чемпионате. Их невежество его поражает: «Мне-то нечего терять. А для них на карту поставлена честь целой страны».

Тренеры и футболисты больше не считают, что обмен пенальти — «лотерея». Но методы планирования остаются допотопными. Немцы, например, с почтением относятся к табличке, которую засунул в свой носок их вратарь Йенс Леманн во время победного обмена пенальти со сборной Аргентины на последнем чемпионате мира. Текст, нацарапанный на листке из гостиничного блокнота, прост. Это перечень семерых игроков сборной Аргентины, которые обычно бьют штрафные, и угол ворот, куда они чаще направляют мячи. Например, «Месси — влево».

Паласиос-Хуэрта замечает, что ни у одного из мастеров пенальти нет устойчивого пристрастия к тому или иному углу удара. «Лионель Месси, — говорит он, — бьет в случайном порядке, почти идеальном. Он может передумать в самый последний момент и ударить в другой угол». Иногда аргентинец ждет, пока вратарь немного перенесет вес на ту или другую ногу, а потом отправляет мяч в противоположную сторону.

Может, через четыре года некоторые команды будут применять более изощренные методы, чем табличка Леманна. Одна сборная, дошедшая до четвертьфинала текущего чемпионата, смонтировала часовой фильм, запечатлевший пенальти соперников, и создала из них целую базу данных. Поэтому тренер сборной Англии Фабио Капелло поступил весьма опрометчиво, до игры с Германией объявив имена игроков, которые будут бить штрафные. Противники воспользовались заявлением, чтобы подготовиться.

Но Паласиос-Хуэрта считает, что сегодня, возможно, даже самые умные команды только пытаются вычислить, кто в какой угол чаще всего бьет: «Я был бы очень, очень удивлен, если бы проводились какие-то статистические оценки». Он сам проводит два статистических теста. Первый: является ли стратегия того или иного игрока действительно случайной? Если да, то направление его следующего удара — вправо от вратаря, в центр или влево — невозможно предугадать на основании предыдущих ударов. Игрок, бьющий в случайном порядке, это человек, играющий в «орлянку»: на основании ранее полученных результатов нельзя предугадать, какой стороной выпадет монета.

Но в реальной жизни сложно придерживаться случайной стратегии. Чаще всего люди следуют тем или иным паттернам, и Паласиос-Хуэрта приходит в восторг, если удается выявить, каким именно. Например, Гонсало Игуаин из сборной Аргентины слишком часто бьет вправо. А вратарь, перед которым может оказаться Игуаин в субботу, немец Мануэль Нойер, тоже следует определенному порядку. Чаще всего он ныряет в угол, противоположный предыдущему удару: сначала вправо, потом влево, снова вправо и так далее.

Следующий тест. Паласио-Хуэрта выявляет, насколько успешна каждая стратегия игрока, бьющего пенальти. У него могут быть одинаково высокие результаты, когда он направляет мяч вправо, в центр или влево. Но аргентинец Серхио Агуэро и немец Мирослав Клозе, например, чаще попадают в ворота, если бьют вправо от вратаря. Конечно, в субботу это может заставить их обоих снова ударить вправо.

Паласиосу-Хуэрта редко удается найти игрока с асимметричной стратегией. Именно таков Фрэнк Лэмпард из английской сборной. Уже много лет ему удавалось придерживаться почти идеальной случайной стратегии. Но в этом сезоне, отмечает профессор, «он тринадцать раз из пятнадцати ударил вправо от вратаря, а два других удара произошли в одной и той же игре, когда ему пришлось три раза повторять попытку пенальти».

Так что неудивительно, что в последнее время у Лэмпарда появилась привычка к неудачным пенальти. Вратари его вычисляют. Например, Дэвид Джеймс из «Портсмута» правильно выбрал угол, когда тот выполнял одиннадцатиметровый в финале Кубка Футбольной ассоциации. Возможно, не без помощи Паласиоса-Хуэрта, который перед игрой отправил «Портсмуту» короткий отчет. Да, Кевин-Принс Боатенг неудачно пробил пенальти, но при этом он проигнорировал совет испанца бить влево от вратаря Петра Чеха.

Но паттерны игроков не самый важный вопрос. Ключевой момент в любой «перестрелке» возникает еще до ее начала. Арбитр подбрасывает монетку, и капитан, который угадывает, какой стороной она выпала, решает, будет ли его команда бить первой. «Всегда бейте первыми, — советует профессор. — Такая команда выигрывает в 60% случаев». Например, в четверг команда Японии потерпела поражение в тот момент, когда капитан сборной Парагвая Хусто Виллар угадал, какой стороной выпала монета, и решил, что его команда будет бить первой. Как и следовало ожидать, южноамериканцы победили.

«Мало кто знает о начальном преимуществе, — продолжает Паласиос-Хуэрта. — Телекомментаторы редко даже упоминают о выборе очередности. Букмекеры не меняют ставки после того, как он сделан, — ошибка, которой могли бы воспользоваться любители тотализатора». На Евро-2008 исход чемпионата, возможно, определил капитан сборной Италии Джанлуиджи Буффон, угадавший сторону монетки в матче с Испанией, но отдавший право первого удара соперникам. Те, конечно, выиграли по пенальти — что не слишком обрадовало профессора — и стали чемпионами Европы.

Невежество в сфере штрафных может определить исход и нынешнего чемпионата. Паласиос-Хуэрта вздыхает: «Я думаю, сейчас в футболе никто не проводит серьезный анализ данных, но скоро ситуация изменится. Возможно, лет через десять все будет совсем по-другому».

Небольшая самореклама: недавно я участвовал в создании компании Soccernomics, которая занимается консалтингом в сфере футбола. Игнасио стал нашим экспертом по пенальти. Первый свой заказ (бесплатный) он получил на нынешнем чемпионате мира. Сначала мы предложили сборной Англии анализ одиннадцатиметровых от игроков сборной Германии. Как ни странно, в матче этих двух команд до пенальти не дошло.

Когда сборная Голландии добралась до финала, я написал электронное письмо официальному представителю команды, с которым был едва знаком. И объяснил, чем мы можем быть полезны.

Его заинтересовало предложение. Игнасио приступил к ночным бдениям и закончил отчет в субботу утром, накануне финала. Мы отправили его голландцам. В воскресенье — день матча — получили ответ: «Это прекрасный отчет, мы знаем, как его использовать».

На «Соккер Сити», когда в дополнительное время счет оставался равным, я перечитывал наше предложение на своем ноутбуке в перерыве между желтыми карточками, которые то и дело получали голландцы. Оказалось, что к концу матча у испанцев остался только один игрок, имеющий опыт пенальти: Фернандо Торрес. Двух главных мастеров, Давида Вилью и Хаби Алонсо, заменили. Должно быть, испанцы с тревогой ждали возможной «перестрелки».

Я внимательно изучил данные на Торреса. У него есть некоторая тенденция бить влево от вратаря, но, что важно, 76% ударов — «низкие». Иногда он бьет «на средней высоте», но никогда высоко. Очевидно, в поединке с ним вратарю голландцев нужно быстро «нырять» вниз.

Единственный испанский игрок, который пробил целых пять пенальти, — Сеск Фабрегас. О нем говорится: «Демонстрирует выраженную тенденцию бить влево [от вратаря]. Просматривая видеозаписи, мы пришли к выводу, что ему сложно бить вправо».

Ни один другой испанец, находящийся на поле, не имел особого опыта в пенальти. Но сам этот факт тоже можно использовать. По данным Игнасио, игроки, которые редко бьют штрафные, 70% ударов совершают в «естественную» для себя сторону: правши — вправо от вратаря, а левши — влево.

Что до вратаря сборной Испании Икера Касильяса, из пятьдесят девяти его пенальти, которые мы проанализировали, ему лучше удавалось брать мячи в одном углу, чем в другом. В поединке с ним игроки гораздо чаще забивали, когда использовали «неестественный» для себя угол.

Сидя на трибунах, я постепенно увлекся игрой. Возможно, мне удастся помочь сборной Голландии выиграть чемпионат мира. Или проиграть… А потом, за пять минут до возможного обмена пенальти, Иньеста забил гол.