В конце ужина мы попрощались, и я отправился к себе в отель.

По дороге я нащупал в кармане смятую бумажку с телефоном Крис. Я знал, что, придя в отель, первым делом наберу ее номер.

Было около десяти. Она сняла трубку. Тот же глуховатый, будто простуженный голос.

Те же слегка ироничные интонации.

– Да, я слушаю тебя, – сказала она тихо.

Мне показалось, что мистер Стаб маячит за ее спиной.

– Я, к сожалению, завтра улетаю в Париж, – волнуясь, произнес я. – В четыре часа. Если хочешь, мы могли бы увидеться за ланчем.

– Где?

– Да где пожелаешь, можно у меня, в баре отеля.

– О'кей, это недалеко от меня. В двенадцать. А ты уверен, что узнаешь меня? – пошутила она.

Всю ночь я провел у телевизора, выключив звук и переключая пультом программы. Но в десять уже сидел за столиком в баре. В это утро работала Сьюзан.

– Что-то ты сегодня рано начал пить.

– Видишь ли, Сьюзан, у меня свидание с женщиной, которую я не видел, наверное, лет пятнадцать. Естественно, что я нервничаю. Так что выпить мне необходимо. Для храбрости.

– А-а, – протянула Сьюзан. – Теперь понимаю. Надеюсь, к тебе придет толстая, сильно постаревшая баба. Не думай, что во мне говорит ревность, просто я не хочу потерять любимого клиента. А то все может быть! Не дай бог снова влюбишься, начнешь семейную жизнь и перестанешь останавливаться у нас. Может, съешь что-нибудь? – добавила она безразличным тоном.

Я отказался.

Крис появилась ровно в двенадцать. Вошла так же внезапно, как когда-то в мою студию на Сен-Сюльпис. На ней был строгий темно-синий пиджак с какими-то золотыми лацканами, напоминающий морскую офицерскую форму. Лицо ее светилось, она была рада встрече. Все слова, которые я приготовил заранее, куда-то запропастились. Я молча смотрел на нее, ловя себя на мысли, что она мало изменилась, может, чуть пополнела.

– Ты совсем не изменилась, – сказал я и поцеловал ее куда-то между ухом и виском.

– Ты врешь, но, тем не менее, мне приятно, – улыбнулась она. – «Мартини оранж», – бросила она Сьюзан, которая, делая отсутствующее лицо, тем не менее таращилась на нее.

Крис, пригубив из бокала, достала вдруг из сумки альбом и принялась перелистывать страницы, словно пытаясь наскоро ввести меня в курс другой своей жизни – жизни без меня.

– Это Адам.

С фотографии смотрел рыжеволосый мальчик.

– А это Магали, когда была маленькой.

На следующей странице на фото был мужчина, но Крис перевернула лист без комментариев. Я отметил этот жест и испытал чувство благодарности.

Альбом был довольно толстый. Он был битком набит снимками своих и приемных детей, родителей и родственников. Между ее пояснениями, кто есть кто, я успел объяснить Крис, что появился не для того, чтобы вновь занять какое-то особое место в ее новой жизни.

– Правда, я часто думал о тебе, – сказал я, и голос выдал мое волнение. Видимо, виски, которое я пил, не успокоило меня, а наоборот, только усилило волнение.

– Ты знаешь, в те далекие времена я был не в состоянии объяснить тебе, что чувствовал. Но сегодня могу уверенно сказать, что я тебя любил, как бы нелепо и пошло это сейчас ни звучало.

– Как ты нашел мой телефон? – спросила она и серьезно посмотрела мне в глаза.

– Ну… Это целая история, позволь мне рассказать тебе об этом позже. Если у нас будет это «позже», – добавил я с грустью.

– Тебе пора ехать в аэропорт, – в самый неподходящий момент голос Сьюзан из-за стойки бара прервал наш разговор.

– Да-да, тебе пора, – участливо спохватилась Крис. – Только проводи меня немного.

Мы вышли на улицу. Крис взяла меня под руку. И вдруг я почувствовал, что она погладила мое запястье, едва касаясь. В ее прикосновении было что-то необыкновенно нежное.

– Дальше я пойду одна, – сказала она, остановившись на углу. – Да и тебе надо возвращаться. Звони иногда.

Она отпустила мою руку.

Я смотрел ей вслед и не мог понять, зачем мне нужна эта встреча? Хотя нет, я все-таки осуществил свою нелепую, на первый взгляд, миссию. Миссию возвращения в прошлое…

В Париж я вернулся в возбужденном состоянии. Несколько раз я звонил ей. Но ощущение от наших телефонных разговоров было по меньшей мере странным. Она часто делала долгие паузы, в голосе чувствовалось какое-то напряжение, будто она испытывала неловкость. Порой фоном я слышал реплики мистера Стаба. Видимо, он часто бывал дома, или я попадал в эти моменты. Сама она мне не звонила. Короче, после нескольких неудачных звонков я решил остановиться.

«В конце концов, что тебе надо? – сказал я себе. – Ты хотел просто увидеть ее. Встретился с ней. А теперь ты что хочешь? Возобновить отношения? Остановись. Лучше займись ремонтом мастерской с такой же одержимостью». И я решил завязать с Крис, как с навязчивой идеей.

Мишель предложил мне бригаду из пяти-шести человек с каждодневной оплатой. И я по глупости согласился. Работала бригада медленно. Мишель, как и обещал, продавал холсты, приносил наличные, которые бригада с необыкновенной быстротой растаскивала.

Однажды утром я застал работяг в раздумье перед вмонтированным в стену зеркалом. Надо сказать, что хозяин, у которого я приобрел мастерскую, любил зеркала. Они были повсюду – и в гостиной, и в спальне, и в санузлах. Первое, что я хотел сделать, это избавиться от них.

– Не знаем, как его вынуть, не отклеивается… – растерянно протянул Жан, который был кем-то вроде бригадира.

Понаблюдав минут десять за безуспешными попытками извлечь зеркало, я решил уйти в кафе, чтобы не стоять у них над душой. Вид этой компании выводил меня из себя. Вернулся я где-то в полдень и застал их перед зеркалом в тех же позах.

– И долго вы собираетесь разглядывать себя в зеркале? Я вернусь к шести и, если найду вас за тем же занятием… – И, не закончив фразу, теряя терпение, спросил: – У вас молоток найдется?

– Найдется, – удивился Жан и протянул мне молоток.

– Можете отойти от зеркала? – попросил я.

Рабочие послушно отступили на несколько шагов.

С силой размахнувшись, я швырнул молоток в стекло. Осколки брызнули по комнате. Рабочие испуганно шарахнулись от меня.

– Ты же разбил его! – наконец вымолвил обалдевший Жан. – Я думал продать, – Жан был явно огорчен.

– Серьезно? Ну и за сколько? – Теперь уже я не скрывал своего раздражения.

– Ну, тысячи за две, – не очень уверенно промычал бригадир.

– Ты болен, Жан. Посчитай, сколько мне стоит ваш рабочий день. Со мной согласится любой здравомыслящий человек, не говоря уж о докторе. – С этими словами я покинул место разрухи, бросив в дверях: – То же самое проделайте и с остальными зеркалами!

* * *

Прошел месяц, может, чуть больше, после моего последнего звонка Крис. Если честно, потребность в этих звонках у меня почти исчезла. Не выглядит ли мое молчание демонстрацией обиды, иногда думал я, надо позвонить хотя бы из приличия. Вдруг совершенно неожиданно она позвонила сама.

– Как дела? – спросила Крис как ни в чем не бывало. – Ты пропал, совсем перестал звонить.

Я постарался, как мог, объяснить причину.

– Я понимаю, ты прав, он постоянно торчит у меня за спиной. Теперь я не дома, а в Вермонте. Подыскиваю дом, который мы собираемся купить.

Она замолчала. Я тоже молчал. Возникла пауза.

– Сейчас я одна.

И снова пауза. В этих паузах читалась какая-то неловкость.

– Почему ты молчишь? – спросил я.

– Не знаю… Мне просто грустно, – сказала она и снова замолчала.

– Ты хочешь, чтобы я прилетел? – неожиданно для самого себя произнес я, как будто был уверен, что она ждала именно эти слова.

И снова долгая томительная пауза. Я уже подумал, что нас разъединили.

– Да, – прошептала, словно выдохнула, она.

– Сколько ты еще пробудешь в Вермонте?

– Еще дня два, в пятницу я должна вернуться в Нью-Йорк.

У меня был всего один день.

– Ты знаешь, Крис, – сказал я, с уверенностью, которую от себя не ожидал, – если бы это было лет пятнадцать назад, клянусь, я бы полетел не задумываясь, но теперь это абсурд. Нью-Йорк, затем Вермонт, я доберусь только к завтрашнему дню. Прошу тебя, придумай что-нибудь пореальнее, и я прилечу.

После короткой паузы она уже твердо произнесла:

– Коламбус Дэй. Четвертое июля. Мои уедут в Майами к его матери.

Она так и сказала: «к его», не назвала даже имени, а потом тихонько добавила:

– Я буду одна.

Я нередко представляю себе пейзаж, в котором нет ни кустов, ни деревьев, практически ничего, за что мог бы зацепиться глаз. Есть только уходящее в бесконечность пространство, подернутое легким туманом. Оно тянет к себе волнующей таинственностью, хочется пойти туда, в мягкую глубину пустого пространства, но в то же время липкий страх сковывает движения, как это бывает во сне. Так было на протяжении всей моей жизни. Если надо принять решение, я не даю себе возможности продумать до конца последствия моего выбора. Другими словами, логика прячется от меня где-то глубоко, и добраться до нее довольно трудно…