Это утро выдалось необычайно холодным, пасмурным, бледное солнце скрывалось за тяжелыми тучами. На дворе стояли первые апрельские деньки, но зима все еще не собиралась уходить. Слабый, липкий снег срывался с неба и, падая на землю, быстро таял, образуя мутные ручейки под ногами.

Ангелина торопилась на репетицию, ругая себя за долгие сборы. Она позволила себе понежиться в постели лишние двадцать минут, из-за чего едва успела на автобус, который ходил четко по расписанию. При входе в театр она почувствовала, что промочила ноги. Взглянув на сапожки, она расстроилась еще сильнее: выглядели они жалко. Но делать было нечего, пришлось идти в таком виде.

К счастью, репетиция немного подняла ей настроение, и на некоторое время сердце ее успокоилось, застучало спокойно и ровно.

Вернувшись в гримерку, она подумала о Германе. «Может, зря я злюсь на него. Возможно, он просто заботится обо мне, не хочет, чтобы я так сильно уставала… Ведь все это время я вставала непривычно рано и ехала к нему в Подмосковье. Как хорошо, что он уже вернулся домой! К тому же, не нужно забывать, что сейчас все его силы и энергия направлены на восстановление, и его желание скорее ходить вполне справедливо. Если взглянуть на это с другой стороны, то не все так плохо, как мне кажется». От такой мысли на сердце сразу потеплело.

Она открыла шкаф, поставила туфли на полку. Пробежалась глазами по нарядам. Черное концертное платье мягко поблескивало в свете ламп. Ангелина вздохнула. Намечалось очередное выступление, и снова Германа не будет рядом. Как же ей не хватает его молчаливой поддержки в зале! Ведь приятно понимать, что кто-то пришел в театр не ради самой постановки, а просто потому, что захотел тебя увидеть…

Ангелина принялась переодеваться, предвкушая встречу с Германом. Он сказал, что приготовил для них интересную программу. Ожидался теплый, насыщенный вечер с кружками ароматного чая и картофельными дерунами. Вера Петровна обещала приготовить их к ее приходу. Ангелина улыбнулась, представив, как засуетится женщина, завидев ее на пороге квартиры. Ей очень нравилась Вера Петровна. Добрая, немногословная женщина, повидавшая в жизни многое, включая смерть мужа и болезнь сына, но при этом не потерявшая силы духа. Ангелине импонировали ее рассуждения о жизни, ее набожность и кротость. Лина не раз слышала от знакомых, что москвичи не любят приезжих, но в поведении Веры Петровны не было и намека на подобное. Ни взглядом, ни словом она не показала своего пренебрежения или высокомерия. Наоборот, она всегда тепло ее встречала, расспрашивала о родителях, передавала им привет. И каждый раз, провожая ее до двери, со слезами на глазах повторяла:

— Спасибо за все, Ангелиночка.

Герман, видимо, унаследовал характер матери. Ему была свойственна доброта и молчаливость, порою даже некоторая замкнутость. И в то же время он в любую минуту готов был прийти на помощь ближнему, выслушать, поддержать. Еще он отличался верностью своим принципам и идеалам. Если сказал — то сделал, если решил что-то — сделал так, как планировал. Иногда Ангелине казалось, что она тоже входит в список его идеалов. Порою взгляд его глаз надолго задерживался на ней, ощупывал, озарялся лучиками солнца, стоило лишь поймать ее смущенную улыбку. Иногда ее рука надолго задерживалась в его сильной ладони. Ангелина ощущала, как сжимает он ее пальцы, словно не хочет отпускать далеко от себя. Бывало, он молча гладил ее по волосам, и от этих прикосновений у нее мурашки бежали по коже, а дыхание перехватывало. Но не было никаких намеков на симпатию, влюбленность, говорили только взгляды. Никто из них не решался переступить ту грань, которая разделяла дружбу и любовь.

«Может быть, и Маше он оказывает знаки внимания? — мелькнула неприятная мысль в голове. — В конце концов, он не обязан ждать меня годами… И с чего я взяла, что он по-прежнему небезразличен ко мне? Может, я сама себе это придумала…»

От таких размышлений настроение у нее испортилось окончательно.

Ангелина набросила на плечи пальто, влезла в сапоги, успевшие к моменту окончания репетиции окончательно высохнуть, и вышла из гримерки. Прямо у входа она встретила Элю.

— Что-то ты сегодня неразговорчива, — пробурчала она.

— Рассказывать мне особо нечего, — пожала плечами Ангелина, — каждый день похож на предыдущий.

— Ой, да ладно! — В голосе Эли послышались ехидные нотки. — Знаю я, как проводишь ты свои дни. Поменялись с Германом ролями?

— О чем ты?

— Не делай вид, будто не понимаешь. Сначала Герман приходил к тебе с цветами, а теперь ты ходишь к нему… правда, без цветов.

Ангелина оторопела. Откуда Эля узнала об этом, ведь она ничего не говорила ей? Подруга словно прочитала ее мысли:

— Несколько раз я видела, как ты шла к одному и тому же дому. Мне стало интересно, что за тайну ты скрываешь, к кому ходишь в гости. Я запомнила номер подъезда, в который ты зашла, и позвонила своей однокласснице, она как раз в этом доме живет. Оказывается, твои огненные волосы запомнили все соседи. И моя одноклассница тоже. Я не сразу поняла, кто такая Вера Петровна, но потом, когда прозвучало имя Германа, все встало на свои места.

Она сделала паузу и внимательно взглянула на подругу, ожидая ее реакции. Но Ангелина молчала. Эля вздохнула и спросила прямо:

— Между вами что-то есть?

— Нет, — слишком поспешно ответила она.

— Тогда что вас связывает с Германом?

Ей хотелось спросить: «А тебе какое дело», но сдержалась. Хамить Эле было бесполезно. Любопытная от природы, она любила много поговорить, посплетничать. Не было смысла осаждать ее пыл. Эля уже не изменится. Да и Ангелине не хотелось тратить силы и энергию на упреки, поэтому она просто ответила:

— Нас связывает дружба.

— И только?

Ангелина сделала вид, будто не заметила ее хитрой улыбки.

— Послушай, я многое узнала. Герман какое-то время находился в коме, сейчас приходит в себя. Сложив два и два, я поняла, что ты все это время бегала к нему. И сейчас с ним возишься.

— Какая ты догадливая. — Ангелина уже начала терять терпение.

— Просто так, из дружбы, никто не стал бы вешать на себя такую обузу.

— Герман — не обуза! — отрезала Ангелина.

Эля положила руку ей на плечо.

— Прости, я не хотела тебя обидеть. Но ты же понимаешь, что он сейчас не совсем здоров. Мне кажется, ты испытываешь к нему нечто большее, чем дружбу. Вспомни себя полгода назад. Твое внимание было полностью сосредоточено на Альберте, о Германе ты и не думала. Со смехом ты принимала от него цветы, а вечером охотно делилась со мной подробностями этих встреч. Но теперь Альберт тебе не интересен, а все, что касается твоих отношений с Германом, ты пытаешься тщательно скрыть. Что ж, это твое право. Но факт очевиден: ты влюбилась в него.

На лице Эли появилось торжество. Как будто она радовалась тому, что вышла на правильный след, разгадала тайну подруги, так долго мучившую ее. Ангелина пожала плечами с самым невинным видом.

— Я рада, что ты все правильно поняла. Да, я влюбилась в него, но это ничего не меняет.

— От чего же? — В глазах Эли появился интерес. Ей живо захотелось узнать подробности.

— Потому что мы не собираемся переступать грань дружеских отношений. А теперь мне пора. Я и так потеряла много времени, беседуя с тобой.

«Я сказала это слишком резко», — запоздало подумала Ангелина. Но Эля, похоже, не обратила внимания на ее недовольный тон. В ее глазах все еще горел огонек любопытства. Видимо, отношения Ангелины и Германа сейчас волновали ее больше, чем общение с окружающими людьми.

Ангелина поспешила к выходу, оставив подругу в раздумьях. Только бы Эля не устремилась за ней с новой порцией вопросов! Иначе Ангелина просто не выдержит и выскажет все, что о ней думает. К счастью, Эля так и осталась стоять возле двери гримерки, обдумывая услышанное.

Герман уже ждал Ангелину. Одет он был просто, но аккуратно, волосы были слегка влажными и взъерошенными, видимо не так давно он принимал душ. Ангелина уловила приятный аромат лосьона, исходивший от него.

— Ты не промочила ноги? — заботливо поинтересовался Герман, повесив ее пальто на вешалке.

— Нет, все в порядке.

Ноги и вправду были сухими. Она с удовольствием избавилась от надоевших сапог и надела мягкие тапочки.

Как же ей нравился этот маленький уголок в самом сердце столицы! Здесь всегда царил уют и покой. Стоило лишь переступить порог, как вошедшего сразу окутывала та особенная атмосфера, которая была присуща только этой квартире.

Вам обязательно будет предложен душистый чай с мятой, предполагающий душевную беседу в дождливый осенний вечер. Нежное домашнее печенье, испеченное заботливыми и трудолюбивыми руками. Вам не позволят замерзнуть в холодный зимний день. Вам просто дадут мягкий шарф из толстой пряжи, каждая петелька которого была сделана с любовью. Милая скатерть в красный цветочек, пушистые тапочки у входной двери, голубые ирисы в горшках на подоконнике, — все это делало их квартиру удивительно уютной и прекрасной. Отсюда не хотелось уходить. Здесь хотелось остаться навсегда.

Совсем другие чувства испытывала Ангелина, когда приходила в свою съемную квартиру. Если здесь все было на своих местах, и каждая вещь хранила семейную историю, то там все оставалось чужим, — обои, мебель, даже занавески. Везде ощущалась чужая рука. Ангелина старалась проводить там как можно меньше времени и, как правило, приходила только ночевать. Иногда, оставаясь наедине со своими мыслями, она признавала, что хочет создать собственный уютный очаг, свою особенную домашнюю атмосферу, чтобы приходить домой и ощущать покой и умиротворение. Но пока это оставалось лишь мечтой.

Войдя на кухню, Ангелина сразу почувствовала умопомрачительный запах дерунов. На плите уже кипел чайник. Желудок требовательно заурчал, напоминая, что пришло время ужинать. Она устроилась за столом, и уже через несколько минут наслаждалась горячим чаем и дерунами с румяной хрустящей корочкой, слушая неторопливый рассказ Германа о проделанных им успехах на пути к выздоровлению.

— А где Вера Петровна?

Только сейчас Ангелина заметила, что в квартире они с Германом вдвоем.

— Уехала к сестре. Прости, что не предупредил, все получилось спонтанно. Только она уехала, сразу пришла ты.

Впервые им представилась возможность провести весь вечер вдвоем. И хоть Вера Петровна редко беспокоила их, все же Ангелина чувствовала себя немного неуютно и почему-то ужасно смущалась.

Молчание затянулось. Ангелина, немного подумав, все же решила задать волнующий вопрос:

— Герман, я… Я хотела спросить насчет Маши.

— Да? — Он улыбнулся.

— Как давно вы знакомы?

— Совсем недавно. В первый раз я увидел ее в реабилитационном центре. Потом она стала появляться чаще, уже с Дениской. С ним, кстати, я тоже познакомился там же.

— Не кажется ли тебе эта Маша слишком навязчивой? — спросила Ангелина и тут же прикусила язык. Боже, неужели она сказала это вслух? Что он теперь о ней подумает? Ангелина почувствовала, как краска стыда прихлынула к щекам.

— Просто она приходит к тебе слишком часто… — добавила она, и снова пожалела о сказанном.

— Возможно, ты и права. Но не могу же я указать ей на дверь. В конце концов, она не сделала мне ничего плохого, — пояснил Герман. — Да и мальчишка не заслужил такого обращения. Если хотят — пусть приходят.

В этом была логика. Ангелина вздохнула и решила перевести разговор на другую тему.

Так тепло и легко текла их беседа. Как-то сама по себе речь зашла о семейных традициях. Ангелина ностальгически сказала:

— В нашей семье принято ужинать всем вместе. Конечно, бывали случаи, когда кто-то не успевал приехать в положенное время, но такое случалось крайне редко. За ужином мы обычно обсуждали прошедший день, делились новостями, шутили. Но после моего отъезда в Москву эта традиция сошла на нет… Мама до сих пор иногда вздыхает по телефону, говоря: «Вот сегодня опять ужинаем без тебя».

Ангелина опустила глаза и принялась рассматривать яркие цветы на шелковой скатерти. Она чувствовала себя одиноко вдали от родного дома. Герман, казалось, разгадал ее грусть. Лина почувствовала его горячую ладонь на своей руке.

— Это было — и это главное. У тебя остались чудесные воспоминания о доме, именно они еще сильнее связывают нас с родными, — философски заметил он. — Как хорошо, когда вся семья собирается вместе на ужин. К сожалению, мы с мамой всегда приходим в разное время.

Теплая улыбка тронула его уста, и Ангелине стало легче на сердце.

— А какие традиции есть в вашей семье?

Герман задумался.

— Не одно поколение нашей семьи занимается мыловарением. Так что это тоже можно считать своего рода традицией. Иногда я тоже нахожу время для этого занятия.

— Ты никогда не говорил мне, что увлекаешься мыловарением.

— Честно говоря, я как-то забросил это занятие. В последний раз изготавливал мыло год или полтора назад. Кстати…

Герман хитро ей подмигнул и вышел в коридор. Ангелина с любопытством следила за его действиями. Он извлек из шкафа несколько небольших картонных коробок и поставил их на кухонный стол. Ангелина в нетерпении открыла одну из них.

Ее глазам предстало несколько рядов мыла ручной работы самых разнообразных форм и оттенков. Каждое из них было завернуто в пищевую пленку. Она засмотрелась на мыло из голубой глины. Кусочек был гладким на ощупь, серо-голубого цвета с красивым узором сверху.

— Ты сам это делал?

— Сам.

Вероятно, глаза ее блестели от восторга, потому что Герман зарделся.

— Это все, что осталось. Ведь натуральное мыло, сделанное на мыльной основе, хранится недолго.

— Да, я слышала об этом, — кивнула Ангелина, крутя в руках другой брусок. Это было соляное мыло. Твердое, гладкое, как отполированный камень. Маленькие кусочки соли блестели как снежинки на снежной корке.

— Мыло, которое лежит в этих коробках, создано «с нуля» из таких компонентов, которые позволяют ему храниться довольно долго, не меняя своих свойств, — пояснил Герман. — Со временем такое мыло становится только лучше. Жаль, что ты увидела только то, что осталось.

— Я уверена, что у меня еще будет возможность увидеть и другие твои работы, — улыбнулась она. — Какая красота!

Она взяла в руки оливковое мыло бело-кремового цвета с красивым плавным растительным узором. Запах был тонким, едва уловимым, с характерной оливковой горчинкой.

— Если нравится — бери.

— Правда? Спасибо.

— Только подожди минутку.

Он вышел из кухни и вернулся через несколько минут. В его руках было то самое оливковое мыло, только обернутое в пергаментную бумагу и перевязанное бечевкой.

— Кстати, лучше всего хранить его в открытой мыльнице с дырочками на дне.

— Почему?

— Потому что оливковое мыло нужно просушивать. Когда оно обдувается со всех сторон, оно не успевает раскиснуть.

— Хорошо, буду знать.

Эта тема оказалась для нее увлекательной. Она слушала Германа с большим интересом и время от времени ловила себя на мысли, что ей нравится, как горят его глаза, как озаряются улыбкой губы. Рассказывая о любимом хобби, Герман вдруг преобразился, невероятно похорошел. Он создавал какой-то особый мир вокруг себя, невероятно притягательный. Его внутренняя красота во многом превосходила внешнюю и удивительным образом привлекала к себе. С каждым днем Ангелину тянуло к нему все сильнее и сильнее. Она чувствовала, что эмоциональная связь между ними становится еще крепче, еще прочней.

— Скажи, тебе хотелось бы сварить мыло своими руками? — вдруг спросил Герман.

Ангелина удивленно подняла брови, пытаясь понять, шутит он или же спрашивает всерьез. Лицо Германа по-прежнему излучало доброту и участие.

— Хотела бы, — кивнула она, — но, к сожалению, не умею.

— Может, попробуем сделать мыло вместе?

В его глазах заплясали веселые искорки. Ангелина растерялась от такого неожиданного предложения.

— Даже не знаю… Наверное, для этого нужна специальная подготовка…

— Пустяки! Я тебе помогу.

— А материалы, принадлежности?

— Я все приготовил.

— Что ж… Давай ты начнешь, а я посмотрю. Может быть, позже я все-таки решусь и поучаствую в процессе, — предложила она.

Он кивнул и принялся за дело.

Растущий энтузиазм Германа был так заразителен, что она не смогла удержаться и все-таки присоединилась к нему. Надела его старую футболку и подвязала пестрый фартук, чтобы не испачкаться. Волосы убрала в толстую, массивную «гульку». С не меньшим воодушевлением они принялись за работу. И процесс мыловарения увлек их настолько, что они позабыли о времени. Совместная работа и хлопоты невероятно сблизили их. Каждый смог проявить фантазию, поделиться идеями, открыть в себе творческий потенциал. В процессе мыловарения они даже успевали шутить и дурачиться. Герман выглядел забавно в защитных очках и резиновых перчатках. Наверное, она тоже. Но нужно было соблюдать технику безопасности, ведь они работали со щелочью. Сначала приготовили раствор, потом остудили, перемешали его вместе с маслами. Их они выбрали несколько: кокосовое, пальмовое, оливковое и масло авокадо. Это был удивительно интересный процесс приготовления. Никогда еще Ангелина не чувствовала себя такой счастливой. Рядом с Германом ей было легко и уютно, словно они знали друг друга тысячу лет.

— Ну что, как ощущения? — поинтересовался Герман, добавляя в мыльную массу эфирное масло корицы. Затем принялся разливать мыло по стаканчикам. Ангелина так увлеклась процессом, что ответила не сразу. Когда мыльная масса в каждом стаканчике была окрашена, она, наконец, сказала:

— Мне очень нравится! Хочу поскорее увидеть, что у нас получится!

Она принялась с воодушевлением наполнять форму мыльной массой с каждого стаканчика: сначала белым цветом, затем розовым, голубым, желтым… Получались яркие разноцветные круги. Когда форма была наполнена до краев, Ангелина начала крутить ее, наблюдая, как мыло интересным образом преображается. Герман подошел сзади и принялся ей помогать. Его присутствие, такое близкое и ощутимое, заставляло сердце Ангелины биться быстрее. Пальцы их соприкоснулись, когда они начали водить кисточкой по разноцветной массе, рисуя причудливые узоры. Было в этих прикосновениях что-то глубоко личное, сокровенное, которое остается в памяти на всю жизнь.

— Потрясающе! — восторженно воскликнула Ангелина. У них получались интересные завихрения разных цветов, которые Герман называл свирлами.

Они отправили залитое мыло в духовку, а после порезали его. Оставалось подождать вызревания — примерно три-четыре недели. Ангелина была довольна результатом. От усердия у нее даже разрумянились щеки — она почувствовала это, прижав ладони к лицу.

Пора было собираться. Ангелина набросила верхнюю одежду и влезла в сапоги. Несколько непослушных прядей упало ей на лоб. Герман осторожно заправил их ей за уши и неожиданно прикоснулся кончиками пальцев к ее пылающей щеке. Его взгляд нырнул прямо в душу, глубоко и до дна, заставив сердце сделать волнующий, мучительно долгий толчок.

И почему раньше она не замечала, что его глаза как тысячи чистейших голубых озер? Как удивительно они сочетаются с его волосами, черными как смоль. И как сильно в нем выражено мужское обаяние, от красоты не зависящее. Он привлекал ее какой-то внутренней силой, спокойствием, надежностью.

Внезапно Ангелина ощутила близость Германа, силу его рук, обхвативших ее за талию, запах его лосьона после бритья, и по ее телу пробежала дрожь. А потом вдруг его губы оказались в опасной близости от ее губ, и Ангелина не стала сопротивляться. На миг ей показалось, что она взлетела, что все предметы — изящная вешалка, маленький пуфик, миниатюрная тумбочка, — все это осталось внизу. А наверху — только они двое, подхваченные вихрем нежности.

— Ты пахнешь корицей, — прошептала Ангелина, и они засмеялись. Девушка спрятала лицо на его груди.

— Ангелина, я хотел сказать тебе кое-что…

Его руки легли на ее плечи и слегка сжали их.

— Я хочу, чтобы ты знала. Все, что тогда удержало меня от последнего шага в вечность, — это ты. И твоя молитва, которая заканчивалась всегда одним-единственным словом: «Останься…»

Ангелина горячо обняла его. Ей было тяжело вспоминать те беспросветные дни, проведенные в больнице.

Сейчас они чувствовали себя бесконечно счастливыми. Счастье буквально переполняло их, захлестывало с головой. И весь мир в одно мгновение сузился до размеров этой комнаты, ставшей для них прибежищем от невзгод, где каждый уголок был знакомым и родным. Вот такое тихое счастье, которое они так долго искали…