Третий день без театра. Четвертый день без Германа. Ангелина с отвращением отбросила лист календаря в мусорную корзину и раскашлялась. Несколько минут ей понадобилось, чтобы прийти в себя и привести в порядок дыхание. До чего же неприятно болеть! Голова была тяжелой, а ноги казались ватными. Все эти дни она бесцельно бродила по квартире, мучаясь кашлем, пытаясь занять себя хоть чем-то, только бы избавиться от безрадостных мыслей и тягостных воспоминаний. Ей звонили коллеги, справлялись о здоровье, один раз навестила Эля, но ничто не могло заглушить ее грусть и тоску по общению с Германом, оттого и болезнь проходила тяжелее, чем ожидалось.
Сложней всего ей было пережить болезнь психологически. Она умудрилась заболеть накануне премьеры, и это оказалось сильным ударом и по самолюбию, и по самооценке. Каких трудов ей стоило молча снести торжествующую ухмылку Ланы, которая с радостью ее заменила! Придя на премьеру, Ангелина думала, что сойдет с ума от отчаяния и обиды. Рядом с нею сидел заместитель директора театра и все поглаживал ее по плечу, утешая: «Не расстраивайся. Это же не конец. Еще споешь. А как еще успеет надоесть!» Но его слова не помогали. Ангелина с грустью смотрела на сцену, а взгляд нет-нет да и устремлялся на кресло во втором ряду. На месте Германа сидел другой человек. К отчаянию и обиде прибавилась еще и тоска. Беспредельная, мучительная тоска.
Иногда ее рука непроизвольно тянулась к трубке, но разум тут же пресекал попытку позвонить. Она нашла пристанище у окна в кухне, откуда хорошо просматривался двор, но Герман не приходил. Только с веток деревьев время от времени осыпа̀лись оставшиеся лепестки весенних цветов — как напоминание об их последней встрече.
Давно ей не было так тяжело на душе. Вдруг вспомнилось беззаботное детство, пахнувшее бабушкиными пирожками с яблоками, которые она пекла на праздники. Захотелось снова оказаться в ее заботливых руках, поделиться переживаниями и получить мудрый совет. Но бабушка умерла три года назад, оставив о себе лишь светлые воспоминания. И все же та теплота и уют, которыми она всегда окружала своих внуков, до сих пор согревала сердце, не позволяя унывать.
Ангелина залила кипяток в чашку, добавила чайную заварку и опустилась на стул, наблюдая, как поднимаются вверх язычки ароматного пара. В этот момент в дверь позвонили. На пороге стоял курьер и широко улыбался.
— Ангелина Сергеевна Белоконская?
— Да, это я.
— Вам посылка и букет. Подпишите.
— От кого? — растерянно спросила она, сжимая в руке белоснежные ландыши, похожие на хрупкие жемчужины.
Как она и предполагала, посылка была от Германа. Оригинально. Он, конечно же, знал, как нравится ей процесс разбора подарков. А в посылке было много коробочек, завернутых в яркую подарочную упаковку и украшенных праздничным бантом.
На дне коробки лежал брусок разноцветного мыла, того самого, которое они варили вместе. Тонкий аромат корицы, исходивший от него, на миг вернул ее в тот чудесный вечер. Она вдруг отчетливо ощутила легкое прикосновение руки Германа, его горячее дыхание на своей шее, его изучающий взгляд. Жаркой волной обдало ее всю, с головы до ног. Удивительно, но некоторые вещи могут хранить в себе чувства и воспоминания человека. Стоит лишь взглянуть на определенный предмет, как в памяти сразу всплывают моменты, связанные с ним. Обычный с виду брусок мыла удивительным образом приближал ее к человеку, который был ей необычайно дорог.
Рядом с пестрым бруском лежала упаковка ее любимого чая — молочного улуна, коробочка дорогих конфет, которые она все забывала купить, и напоследок, серый джемпер с короткими рукавами, который, видимо, вязала сама Вера Петровна — в переплетении нитей угадывались затейливые узоры. На самом дне коробки обнаружилась записка, сложенная вдвое. Ангелина с громко бьющимся сердцем развернула ее.
«Лина, прими эту посылку в знак нашего с тобой примирения. Я был резок с тобой в прошлую встречу и прошу за это прощения. Делай, как считаешь нужным — это твоя жизнь, я не смею тебе запрещать. Но, знай, что если ты уедешь, я буду ждать тебя, ибо только в разлуке познается истинная любовь.
Жаль, что не могу увидеть тебя лично и передать эти слова, глядя в твои глаза. Поэтому отправляю то, что хотел бы передать из рук в руки. Выздоравливай и ни о чем не переживай.
Навеки твой друг Герман».
Ангелина сложила записку пополам и вдохнула приятный сливочно-карамельный аромат бумаги. Это был запах чая, который впитала записка, находясь рядом с коробочкой улуна. На душе сразу стало как-то тепло и уютно, как будто Герман сейчас был рядом и держал ее за руку. Ей хотелось тотчас же броситься к двери и поехать к нему, но кашель дал о себе знать. Было бы безумием отправиться куда-либо в таком состоянии. Со вздохом она отправилась в постель, прихватив с собой посылку и кружечку остывшего чая. Букет ландышей стоял теперь в вазе на подоконнике и благоухал на всю комнату. Весна заглянула в ее квартиру, привела в порядок мысли, вдохнула в Ангелину новые силы и цветами распустилась в душе. Поездка теперь не казалась преградой и барьером, скорее, наоборот. Там, за границей, вдали от Германа, она примет окончательное решение. И бояться было нечего, ибо только в разлуке познается истинная любовь…
***
Незадолго до отъезда, полностью восстановив силы, Ангелина решила заглянуть к Кире. Несколько недель соседки не было в театре, и ходили слухи, что у нее затяжная депрессия.
На звонок ответили не сразу. Наконец, послышались шаги, щелкнул замок и дверь отворилась. На пороге стояла Кира — неестественно бледная и очень грустная. Под глазами отчетливо выделялись темные круги, волосы были тусклыми и небрежно падали на плечи.
— Привет. Можно войти? — робко поинтересовалась Ангелина, отчего-то ощутив странное смущение.
Кира кивнула и сделала шаг в сторону, пропуская ее. Ангелина сняла обувь и последовала за хозяйкой на кухню. По дороге она успела оглядеться. Кира жила в простой, скромно обставленной однокомнатной квартире. Здесь не было идеального порядка: кое-где стояли картонные коробки, пустые банки, кипы газет. Создавалось впечатление, что Кире просто наплевать на окружающую обстановку. Возможно, что-то у нее случилось, поэтому она не стала наводить в квартире порядок. Уж очень озабоченный вид у нее был.
— Хочешь чаю? — тихо спросила Кира.
— Да, спасибо.
Кира зажгла огонь, поставила чайник, и так и осталась стоять у плиты, спиной к Ангелине. Худенькие плечи время от времени подрагивали, как от беззвучных рыданий. Ангелина не знала, как продолжить разговор, а Кира, по всей видимости, не стремилась его поддержать. Так пробежала минута или две. Наконец, Кира повернулась и, пристально взглянув в глаза Ангелине, произнесла:
— Прости меня. Я вела себя отвратительно, распуская о тебе всякие сплетни. Я не знала, какой ты человек, и судила о тебе, имея лишь поверхностные представления. Пожалуйста, не держи на меня зла.
Ангелина улыбнулась:
— Все в порядке.
— Давай останемся добрыми приятелями, если ты не против.
— Не возражаю.
На лице Киры мелькнула слабая улыбка. Она наконец устроилась за столом, рядом с Ангелиной, и нервно скрестила пальцы рук на скатерти.
— Мне так хочется поделиться с кем-то… — Кира запнулась. — Рассказать, что случилось…
Она бросила неуверенный взгляд на свою собеседницу. Ангелина молчала, приготовившись слушать. Но Кира все не решалась продолжить тему. Она заварила чай, пододвинула поближе вазочку с печеньем и снова опустилась на стул.
— У моей мамы случился инсульт… — вдруг сказала она, глядя в одну точку. — Она не может говорить, не может двигаться… Так получилось, что мы с ней давно не поддерживаем общения друг с другом. Она не желала меня видеть, как, впрочем, и я ее.
Она умолкла на секунду, пододвинув к себе горячую чашку и обхватив ее руками.
— Она с детства не любила меня. Все повторяла, что я стала для нее обузой, родившись на свет. Отец на ней не женился, а меня не признавал, — это все, что мне удалось узнать от матери. Она растила меня сама, стиснув зубы, рыдая по ночам от одиночества и усталости. В приступе гнева постоянно повторяла, что я похожа на отца, что у меня, как и у него, нет ни внешности, ни способностей. А потом снова плакала и просила прощения. В конце концов, я и сама начала думать, что ни на что в этой жизни не гожусь. Так и выросла с этим ощущением…
Кира снова замолчала, отставила чашку и повернула руки ладонями вверх. Ангелина увидела красные пятна на ее коже — чашка с чаем была еще слишком горячей, и Кира, видимо, обожгла пальцы.
— Как-то мне сказали, что у меня красивый голос. И эта фраза сильно повлияла на мою жизнь. Я решила во что бы то ни стало доказать, что мама была не права, считая меня никчемной, что я могу в этой жизни чего-то добиться. Так судьба привела меня в консерваторию. Но и тогда мать не изменила своего мнения. Все время твердила, что я, как и отец, недостаточно умна, недостаточно целеустремленна и чересчур легкомысленна. Все свои силы я бросила на учебу, стремясь доказать матери, и, прежде всего, самой себе, что способна на большее.
Кира вздохнула. Ангелина робко откусила печенье, не зная, куда деть глаза. Пристальный взгляд мог еще сильнее смутить и без того ранимую Киру, поэтому Ангелина все время смотрела по сторонам.
— Как видишь, в этой жизни я ничего не добилась. Напряженная учеба и бесконечная работа не позволили мне устроить личную жизнь, — грустно констатировала Кира. — Ходил однажды за мной один парень. Долго ходил. Но мать и слышать о нем не хотела. Стоило Борису появиться на пороге, как она начинала жутко ворчать и говорить обо мне всякие гадости. В итоге у меня случился нервный срыв, неуверенность в себе обострилась сильнее, и нам с ним пришлось расстаться… На этом мои любовные приключения закончились. Я переехала в общежитие, и с матерью больше не общалась… И вот, спустя столько лет, мне позвонили и сообщили, что у нее случился инсульт.
Кира пристально взглянула на Ангелину. Чего же она ждала? Совета? Лине стало совсем неловко.
— И что ты решила? Поедешь к ней? — осторожно спросила она.
Кира задумалась.
— Не знаю. Ты бы поехала?
— Поехала.
— Почему?
— Хотя бы потому, что она мать. Какой бы она ни была.
Кира умолкла. Несколько минут пробежали в тягостном молчании. Слышен был лишь шум проезжающих машин за окном.
— У меня, кроме нее, больше никого нет, — вдруг сказала Кира.
— Тем более надо ехать. Не важно, как отнесется к этому твоя мама. Главное не судить ее поступки, быть к ней терпеливой, заботиться до самой смерти. Забота и терпение — это святой долг детей перед родителями, перед Богом и перед самим собой.
Эмоции переполняли Ангелину, и она не стала сдерживаться — высказала все, что лежало на сердце. Кира внимательно слушала, не перебивала. Черты ее лица чуть смягчились, из глаз исчезла тоска. Слова Ангелины как будто окрылили ее. Кира осторожно дотронулась до ее локтя костяшками пальцев.
— Спасибо тебе за поддержку. Мне очень редко попадаются хорошие люди. Я рада, что мы с тобой смогли подружиться. Я непременно последую твоему совету и начну собираться прямо сейчас!
Глаза ее радостно заблестели. Ангелина поняла, что пора уходить.
— Если что-то будет нужно, звони, — сказала она. — Я всегда на связи.
Кира кивнула.
— Да, кстати, — спохватилась она, — я слышала, что ты уезжаешь в Лондон на прослушивание…
— Уезжаю, — подтвердила Ангелина.
— Планируешь остаться заграницей? Или еще вернешься?
Она задумалась. Это был сложный вопрос.
— Пока не знаю, — честно призналась Лина.
— Что ж, если хочешь, можешь оставить свои вещи у меня. Все равно квартира будет пустовать.
Ангелина не стала возражать. Вещей и вправду было много, поэтому в любом случае надо было что-то оставлять.
Она вернулась домой с легким сердцем. День прошел не зря. Как удивительно приятно помогать ближнему! Просто так, ничего не требуя взамен. От добрых дел душа преображается. Ангелина почувствовала резкую перемену настроения. Затаенная в душе печаль отступила, на смену ей пришла светлая радость и уверенность в том, что все будет хорошо.
Вечером она заварила травяной чай и приготовила постель. Нужно было как следует выспаться перед отъездом. Завтрашний день обещал хлопоты и суету. Утром самолет унесет ее вдаль, в другие края, как птицу, ищущую свое место в жизни… Где ее место? Где она обретет настоящее счастье? Ангелина надеялась найти ответы в ближайшее время.