Несколько раз Ангелина пыталась попросить Германа больше не приходить. Но стоило ему показаться в поле ее зрения с большим букетом цветов и широкой улыбкой, как вся решимость Ангелины разом исчезала. Его искренность и доброта подкупали, к тому же Герман не позволял себе никаких вольностей. Это было похоже на теплую дружбу. После каждого выступления он непременно ожидал ее у театра, вручал букет цветов и провожал до остановки. Герман умел слушать, — а это качество для Ангелины было бесценным, учитывая, что Альберт, в отличие от неприметного почитателя, слушал и слышал только себя. В компании Германа Ангелина не чувствовала себя скованной. Она без опаски делилась с ним своими мыслями и впечатлениями.

Поневоле она стала ждать этих встреч. Дни проходили напряженно: каждое выступление отнимало у нее много сил, а бесконечные ссоры с Альбертом доводили до слез. И только встречи с Германом вносили в ее жизнь лучик тепла и света. Она не могла понять, что особенного было в этих встречах? Герман не вызывал в ее сердце жаркого огня, его случайные прикосновения не опаляли кожу пламенем, и все же она отчаянно искала его глаза в полумраке оперного зала, будто взгляд этих глаз был ярким огоньком в пугающей темноте.

Как она могла сказать ему: «Больше не приходи!» Слова эти обрывались всякий раз, когда она видела его фигуру у выхода из театра. Но сегодня она снова дала себе обещание прогнать его. К тому же Альберт после выступления был особенно агрессивным, и позволил себе кричать на нее на людях. Обстановка накалялась.

«Медлить нельзя, иначе я потеряю Альберта», — с горечью подумала Ангелина, спускаясь по ступенькам в холл. Истерика возлюбленного до того расстроила ее, что она не успела даже как следует привести себя в порядок. Украдкой пролитые слезы наверняка оставили темные дорожки от туши на щеках, а прическа растрепалась. Ангелина так торопилась уйти, что даже не попрощалась с коллегами. И сейчас, пересекая холл, она не поднимала головы, боясь увидеть в зеркальной стене театра свое жалкое отражение.

— Постой!

Голос Альберта, возникший из ниоткуда, словно парализовал ее. Она застыла на месте, невольно сжав кулачки. Уйти или остаться? Они наговорили друг другу столько колкостей, столько обидных слов, что переживать все это заново у Ангелины уже не было сил.

Его шаги становились все отчетливей. Наконец, тяжелая рука легла на ее плечо. Через секунду Альберт грубо развернул ее к себе.

— Я не закончил!

Его взгляд еще сильнее пригвоздил ее к месту. Сердце испуганно затрепетало в груди, как птичка в клетке.

— Так не может больше продолжаться! — воскликнул он, сжав пальцами ее плечи. — Я не привык быть на втором плане.

— Между мной и Германом ничего нет, как ты не понимаешь! Я же говорила тебе.

— А еще ты говорила, что больше не будешь с ним видеться! — сердито напомнил Альберт. Ангелине было нечего на это ответить.

— Цветы, улыбки, встречи… Это, по-твоему, ничего не значит?

— Это лишь знак дружеского внимания.

— «Знак дружеского внимания»!

Он в ярости тряхнул ее, и Ангелина, потеряв равновесие, упала на холодную плитку. Удар отозвался глухой болью в области спины. Она с ужасом взглянула на Альберта: он был невменяем. Лина боялась представить, на что еще он способен в гневе. Каждое его неосторожное слово, каждое резкое движение, каждый пылающий взгляд, брошенный в ее сторону, вызывали невольную дрожь.

Альберт как будто уловил ее страх.

— Я буду изводить тебя до тех пор, пока ты не скажешь ему уйти! — заявил он, даже не подав ей руку. Ангелина отчаянно схватилась за перила и попыталась подняться. Силы ее иссякли. Боль в спине становилась все сильнее.

— Моя совесть чиста перед тобой, — с трудом сказала она. — Я не сделала ничего плохого. Быть может, я не права, допуская по отношению к себе такое внимание со стороны Германа. Но не задумывался ли ты, что таким образом я лишь стараюсь заполнить ту пустоту, которая появляется в моей душе после каждой нашей ссоры? Почти всегда ты уходишь из театра, не попрощавшись, не проводив меня до дома…

— Так вот в чем дело! — бесцеремонно оборвал он ее. — Вот как ты все повернула! Это я виноват!

— Ты даже не выслушал меня…

— Да что тут слушать!

Ангелина, наконец, поднялась и испуганно вжалась в перила лестницы. Вид Альберта был устрашающим. Лицо покрылось багровыми пятнами, глаза широко открылись, волосы стали всклокоченными.

— Ты ведешь себя неправильно, — начал отчитывать ее Альберт как маленькую девочку. — Постоянно ходишь с этим хлюпиком. Я этого не потерплю, слышишь? Я не позволю водить себя за нос!

По всему холлу эхом разносилось это «я». «Я не позволю», «я не потерплю», «я не стану»… Ангелине казалось, что она лишь фантом, и Альберт говорит сам с собою, потому что ее чувства, видимо, совсем его не интересовали. Его волновала только собственная персона, и не было ничего важнее в мире кроме него самого, — так он, судя по всему, считал.

— Я сейчас сам скажу ему! — Альберт двинулся было в сторону выхода, но остановился на полпути. — Нет. Слишком много чести. Я оперный певец, перспективный артист, поэтому не стану опускаться до такой низости. Ты должна сама прогнать его! Мне он неприятен! Ты слышишь меня, Геля?

Она же стояла, не шевелясь, и все еще крепко держалась за перила. Бурный поток речи Альберта не позволял ей вставить ни единого слова. Только громогласное «я», эхом раздающееся по всем углам, стучало в ее ушах, словно молот. Она даже не обратила внимания на то, что он назвал ее Гелей, хотя это всегда выводило ее из себя.

Глаза Альберта яростно блеснули. В два шага он подскочил к ней и схватил за руку, тем самым лишив ее последней опоры. Затем с силой потянул к выходу. Ангелина едва поспевала за ним, ноги совсем ее не слушались. Где-то вдалеке послышались чьи-то шаги и голоса, но у нее не было сил поднять голову и взглянуть на пришедших. Она почувствовала сильный удар по щеке, и не сразу поняла, в чем дело. Только потом, когда Альберт грубо толкнул ее к двери, она осознала, что получила пощечину. Это было так странно, так неожиданно. Альберт никогда не поднимал на нее руку.

Сквозь пелену слез она видела его размытую фигуру, смотрела ему вслед до тех пор, пока Альберт не исчез совсем. Чьи-то неясные силуэты проносились мимо, как призраки, — она с трудом различала лица, — но все почему-то шли за Альбертом и никто не пытался ей помочь.

Она помнила лишь, как выскочила на улицу, едва не споткнувшись о высокий порог. След от удара как крапива обжигал нежную кожу щеки, хотелось скорее подставить пылающее лицо навстречу ветру, чтобы он снял эту боль, высушил слезы, которые обжигали не меньше.

Наконец, чьи-то руки подхватили ее, не дав упасть на холодный асфальт. Она почувствовала жаркие ладони, отчаянно согревавшие ее ледяные пальцы, и глоток свежего воздуха, который моментально привел ее в чувство.

— Ангелина!

Ее имя прозвучало как музыка. Открыв глаза, она увидела перед собой Германа, его лицо было взволнованным, но во взгляде читалась нежность. Она невольно отметила эти глаза: такие задумчиво-печальные, голубые, с серебристым отливом. Она молча разглядывала его, пытаясь понять, действительно ли он сейчас рядом с нею или же это всего лишь плод ее фантазии.

Его теплые ладони ласково погладили ее по голове, кончики пальцев осторожно коснулись шеи.

— Это ты, Герман? — удивленно спросила она.

— Да, это я.

Она коснулась пальцами уголков его губ, будто не веря, и ее робкое прикосновение нарисовало улыбку на его устах. Сейчас Ангелина обрадовалась его присутствию больше, чем ожидала, и не могла объяснить, откуда взялось это чувство.

— Где мы?

— У выхода из театра.

Она обернулась и натолкнулась взглядом на коричневую дверь. Затем побрела в сторону пустой лавочки.

— Ты выбежала испуганная и заплаканная, — принялся рассказывать Герман. — Споткнулась и едва не упала. Я вовремя подхватил тебя.

«Какой стыд, — пронеслось у нее в уме. Она присела на лавку и принялась искать в сумочке пудреницу. — Никогда в жизни я не чувствовала себя такой униженной».

— Спасибо.

— Что случилось?

Ангелина поежилась: холодный ветер забрался за воротник. Герман, словно почувствовав, что она замерзла, тут же снял с себя шарф и заботливо обернул его вокруг ее шеи. Затем застегнул пуговицы ее пальто. Ангелина и не думала сопротивляться. Как хотелось ей в эти минуты чьей-то заботы, и внимание Германа пришлось очень кстати.

— Небольшая ссора — и только, — неохотно призналась она.

— Ссора с тем самым молодым человеком?

Ангелина бросила на него суровый взгляд. Эта тема была ей неприятна, и она не хотела развивать ее. Перед глазами все еще стояло искаженное яростью лицо Альберта, в ушах стучал его голос, полный злости, и Ангелина с досадой прикусила губу.

Она взглянула на себя в зеркальце и ахнула: тушь растеклась, помада была смазана. Несколько прядей выбилось из прически. До чего же ужасный вид! Лина устало сняла остатки макияжа ватным шариком. Пригладила непослушные пряди. Затем поднялась и сделала несколько шагов в сторону парка, прилегавшего к театру. Герман последовал за ней.

— Прости, мне не стоило затрагивать эту тему, — сказал он спустя несколько минут. — Если мое внимание тебе неприятно, я готов уйти.

«Нам больше не стоит встречаться, Герман. Я не принимаю твоего предложения. Более того, наша дружба вызывает ревность у моего молодого человека. Поэтому, пожалуйста, оставь меня в покое».

Именно эти слова, которые Ангелина приготовила заранее, пыталась она сказать все это время, но что-то постоянно останавливало ее. И сегодня они крутились в ее голове, когда она спускалась по лестнице в холл театра.

Но сейчас Ангелине не хотелось этого говорить. Более того, его внимание и участие было ей приятно. И она ответила:

— Наши беседы мне очень нравятся. Буду рада, если наше общение продолжится.

Она взглянула в его глаза. Оттуда, из глубины зрачков, из глубины души лился тихий и добрый свет, и от этого стало вдруг удивительно легко на сердце. Словно пытаясь продлить приятные мгновения, Герман вручил ей букет ярких, сочных гербер, которые она до сих пор не замечала. Тонкий аромат карамели, исходящий от цветов, идеально переплетался с октябрьской свежестью. Осенний день уже не казался Ангелине таким серым и унылым, как прежде. Срывался мелкий прохладный дождь, и Герман раскрыл большой зонт. Теперь они шли не спеша, наслаждаясь красотой природы. Ангелина перепрыгивала лужи, как ребенок, а Герман шел прямо по ним, чтобы ни на шаг не отступать от нее и не лишать ее укрытия. Идя вдвоем под зонтом, они ощущали особенную близость, да и сам мир вдруг стал каким-то другим — ярким, гармоничным, он словно проживал эту осень тихим счастьем.

Некоторое время они шли молча, слушая шум дождя, шелест листьев и мелкое дрожание ветвей. Эта музыка легко касалась их душ, принося долгожданный покой и умиротворение. Ангелине казалось, что вместе с каплями, стекавшими с крыш, уходит все плохое и неприятное. Ее завораживал город, отражавшийся в лужах, и яркие листья, плавающие в дождевой воде. Особенно выделялись кленовые — оранжевые, желтые, красные, с красивой формой в виде пяти продолговатых уголков. Она улыбнулась и взглянула на букет. В нем снова была записка со стихами. Ангелина читала, затаив дыхание:

Ангелина представила себе, как Герман сидит за столом и задумчиво вертит в руках карандаш, пытаясь облечь мысли в слова. Интересно было бы взглянуть на него в тот момент, когда он пишет стихи. Наверняка в эти часы он думает о ней…

— Как давно ты пишешь стихи? — полюбопытствовала она.

Герман задумался.

— Около двух месяцев, кажется.

— Для такого небольшого срока у тебя хорошо получается, — честно призналась Ангелина, тем самым заставив Германа слегка покраснеть.

— Спасибо.

Они снова замолчали. Внезапно Герман извлек из сумки толстую книгу и протянул ее Ангелине. «Сергей Есенин. Стихотворения», — прочитала она заглавие.

— С некоторых пор увлекся творчеством этого поэта, — сказал Герман и внезапно остановился. Ангелина тоже замерла. Он глядел на нее серьезно и спокойно. — Знаешь, до встречи с тобой я был обычным учителем математики. Каждое утро я просыпался с большим нежеланием идти на работу, а вечером с таким же нежеланием ложился спать. Но что-то произошло со мной с тех пор, как я впервые увидел тебя на сцене.

Капли дождя, отскакивая от зонта, ударялись о его спину и плечи. Но он совсем не обращал на это внимания. Это была минута доверия, когда весь мир вдруг теряет свой смысл, и остается только человек, которому открываешь свою душу. Ангелина понимала это, поэтому слушала молча, не перебивая, крепко прижимая книгу к груди.

— Я понял, что хочу от этой жизни чего-то большего, — продолжал Герман. — Начал задумываться, кто я, зачем живу, чего хочу. Я осознал, что оброс множеством ненужных привычек, комплексов и повседневных забот. И решил, что пора что-то менять. Что не надо ждать, пока настанет «тот самый момент» и откладывать то, к чему тянется душа.

— И ты понял, чего на самом деле хочешь?

— Да, — серьезно ответил он. — Есть у меня одно хобби, которым я давно не занимался. Но дело даже не в этом…

— А в чем же?

— В том, что ты приобщила меня к большому искусству, — подмигнул ей Герман.

— Вот как? — Она озорно подняла одну бровь — Что ж, я рада.

Они медленно побрели по дорожке. Дождь заметно уменьшился, на улице стало совсем свежо и хорошо.

— Я увлекся изучением оперы, литературы и поэзии, открыл для себя много талантливых творческих личностей. Мир вдруг стал для меня другим, более насыщенным, ярким, интересным. И это все, повторяю, только благодаря тебе. — Герман дотронулся до ее руки. Их взгляды встретились. Наверное, он заметил, как изменилось ее лицо, и крепко сжал ее маленькую руку. — Иногда жизнь подбрасывает нам встречи с определенными людьми, которые так или иначе могут изменить нашу жизнь к лучшему. Мне кажется, наша встреча — одна из них.

Ангелина улыбнулась, но ничего не сказала.

Так они гуляли, увлеченные приятной и теплой беседой. Оказывается, Герман жил неподалеку от театра, и Ангелина с интересом взглянула на один из домов, на которые он указал ладонью. Сама Ангелина жила в другом районе на съемной квартире, так что Герман вызвался ее проводить.

— Раз уж ты отказываешься от чашки кофе в том милом кафе, я осмелюсь предложить проводить тебя домой.

— Не возражаю, — произнесла она, снова пряча улыбку.

Вдали уже виднелась автобусная остановка. Не один раз Ангелине приходилось добираться домой на общественном транспорте, так как Альберт обычно уезжал домой один, на собственном автомобиле. Вот и сейчас она по привычке направилась к остановке. Но Герман удержал ее за руку.

— Мы гуляли довольно долго. Я не хочу, чтобы ты простудилась. Разреши немного поухаживать за тобой.

Его прикосновение вызвало в Ангелине теплое чувство. Ей было приятно, что он заботится о ней. Надеясь, что Герман не заметил ее реакции на этот жест, она торопливо произнесла:

— Я не против.

Через несколько минут она уже сидела в теплом салоне такси. Томная джазовая музыка отгоняла остатки печали. Герман сидел на переднем сидении, и лишь изредка, поворачиваясь к ней, одаривал ее светлой улыбкой.

У подъезда Ангелина спросила:

— Ты придешь на мое следующее выступление?

— Если ты хочешь.

— Хочу, — не раздумывая, ответила она.

— Тогда приду.

Ангелина улыбнулась и вернула ему книгу.

— Мне тоже нравится творчество Есенина. А еще мне приятно, что я стала причиной твоего увлечения литературой и музыкой. Не останавливайся на достигнутом. Если ты понимаешь, что тебе нравится то, чем занимаешься, — иди дальше.

— Как бы мне хотелось идти по этому пути вместе с тобой… — тихо сказал он.

Ангелина вдруг подумала, что не такой уж он и невзрачный, как ей казалось сначала. Ей уже нравилось сочетание его темных волос и голубых глаз. Теперь, приглядевшись к нему внимательней, она неожиданно для себяпопала под власть его очарования. Она увидела перед собой интересного человека, способного заглянуть в самую душу и по-настоящему понять.

«Иногда жизнь подбрасывает нам встречи с определенными людьми, которые так или иначе могут изменить нашу жизнь к лучшему», — вспомнились ей его слова. Что ж, может быть, их знакомство действительно не случайно.

Ангелина весело помахала ему рукой и исчезла за дверью подъезда. Герман подождал некоторое время, прежде чем в окне ее квартиры зажегся свет, и, наконец, скрылся в ранних сумерках.