Близилось тридцать первое декабря. Дни были холодными и снежными. Ветер гудел в вышине, а на землю опускалась белоснежная крупа, согревая ее, украшая пушистым ковром. Деревья молчаливо стояли в белых нарядах, в искрящихся снежных кружевах, напоминая невест. Повсюду лежали глубокие сугробы. Веяло каким-то волшебством, красотой, великолепием. Можно было покружиться, подставить лицо под снег, почувствовать, как хрупкие снежинки падают и тают на коже.

Веселый смех, праздничное настроение, приятная суета — все это как будто проносилось мимо нее, не задевая ни души, ни тела. Ангелина не торопилась приступать к новогодним приготовлениям и покупать подарки друзьям и родным, более того, каждый день казался ей похожим на предыдущий, а следующий не сулил новых впечатлений. Она успела огорчить близких, сказав, что не приедет на праздник. И режиссера-постановщика, потому что все делала машинально и без особых стараний. Все заметили в ней резкую перемену настроения и искренне недоумевали, почему она так грустна и несчастна, ведь впереди праздники и долгожданные выходные.

Кто-то связывал ее печаль с расставанием с Альбертом. Никто не мог заглянуть в ее душу и увидеть, что это отнюдь не трогало ее, даже наоборот. Репетиции проходили без особых потрясений и ненужных разговоров, и она чувствовала от этого некоторое облегчение, если можно так выразиться в ее ситуации. Ведь на сердце было неспокойно: жизнь человека, к которому она испытывала симпатию, висела на волоске. После репетиции Ангелина, как и прежде, торопилась домой, даже не остановившись на несколько минут, чтобы поговорить с коллегами. Только при выходе из театра она больше не озиралась по сторонам в поисках Германа. Опустив голову и глядя перед собой, она шла привычным путем к остановке. И лишь изредка меняла свой маршрут: шла по парку, затем поворачивала направо, переходила дорогу и направлялась в знакомый многоэтажный дом.

Там ее уже ждала мама Германа, как всегда измученная и заплаканная. Чем можно было утешить эту бедную женщину, если состояние ее единственного сына оставалось прежним? Вера Петровна находила утешение лишь в чтении духовных книг. Часто она читала вслух отрывки из Библии, а Ангелина, подперев щеку рукой, внимала ее словам с большим интересом, хотя несколько смущалась, боялась показаться невеждой. Ведь в последний раз она читала Библию много лет назад.

— Утешайтесь надеждою; в скорби будьте терпеливы, в молитве постоянны, — читала Вера Петровна, и при слове «надежда» в ее бесцветных глазах загорался огонек.

Духовное чтение во многом повлияло и на саму Ангелину. Сердце ее смягчилось, отпустив обиду на Альберта, ум просветлел, появился небывалый прилив сил.

В один из дней, столкнувшись в супермаркете с Кирой, Ангелина вдруг почувствовала, что совсем не держит на нее зла, хотя соседка продолжала распускать о ней различные сплетни и настраивать против нее коллег.

Кира стояла в кондитерском отделе. Чуть помешкав, Ангелина уверенным шагом направилась к ней.

— Я уже давно заприметила эти пирожные, — с улыбкой произнесла она, кивнув на коробочку, которую только что вручил Кире продавец. — На них еще есть акция?

— Д-да, — запинаясь, ответила ее коллега. Вид у нее был растерянный.

— Тогда я тоже их возьму. Подождешь?

Так они вместе добрались домой, разговаривая, как хорошие знакомые. Кира смущалась, но всячески пыталась это скрыть. Ангелина время от времени ловила на себе ее недоуменные взгляды, но неприятной темы не затрагивала. На этот раз Кира, хоть и неохотно, но все же приняла предложение выпить по чашечке чая. Они мило побеседовали о незначительных вещах, об искусстве, работе, и тепло расстались.

Окружающие, а в особенности Эля, не могли скрыть своего удивления, и то и дело восклицали:

— Она про тебя такие гадости говорит, а ты ее на чай приглашаешь!

Но Ангелина лишь пожимала плечами и не поддерживала разговоров на эту тему.

Так дни сменяли друг друга. Она постоянно навещала Германа в больнице, и каждый раз ловила на себе сочувственные взгляды врачей и медсестер. Иногда ей казалось, будто она слышит их мысли, и все они как один твердят: пора его отпустить.

Но не могла она отпустить Германа. Не могла и не хотела. Хотя бы потому, что он был на редкость хорошим человеком, а хороших людей всегда тяжело отпустить в мир иной.

«Ты еще нужен здесь. Пожалуйста, останься», — шептала она всякий раз, выходя из палаты.

Но Герман не приходил в себя. Он лежал неподвижно, лицо его оставалось спокойным и даже каким-то безмятежным. Глаза были плотно закрыты. Казалось, он крепко спит и вот-вот проснется. Некоторое время Ангелина просто заходила в палату, садилась рядом с кроватью и задумчиво молчала. Но с каждым днем было все сложнее сдержать эмоции, чувства в душе бушевали самые разнообразные: жалость переходила в сострадание, а сострадание в духовную привязанность и обратно.

Порою она и сама не понимала, почему решила все свободное время посвятить этому человеку. У нее была прекрасная возможность спеть в мюзикле, но тогда она не смогла бы навещать Германа. И неожиданно для себя Ангелина отказалась от предложения, которого долго ждала. Сердечная привязанность к другу вдруг перевесила стремление к карьерным высотам. Она глядела на его безучастное лицо и понимала: главное — не деньги и не работа, а сама жизнь. Человеку, находящемуся в тяжелом состоянии, уже ничего не нужно, кроме надежды на жизнь и поддержку близких.

Ангелина вдруг подумала, что, окажись она на месте Германа, не нашлось бы ни одного человека, который пришел бы ее навестить… Разве что только родители, которые любят ее такой, какая она есть. Все, что сейчас связывало ее с окружающими людьми, была работа и творческие устремления. Она не смогла бы выделить время, окажись кто-нибудь из коллег в тяжелом состоянии; не смогла бы морально поддержать человека, потому что не считала нужным ни с кем откровенничать, а люди, видя ее позицию, тоже не спешили открывать перед ней свою душу.

Что-то шло не так. Ангелина поняла это только тогда, когда Герман перестал к ней приходить. Узнав, что он оказался в беде, она внезапно изменила свой привычный ритм жизни, в одночасье поменяла свое отношение к жизни. Почему так получилось? Что на нее повлияло?

Прислушавшись к самой себе, Ангелина поняла, что постепенно стала чувствовать к Герману нечто большее, чем дружеское участие. Чем лучше она узнавала этого человека, тем сильнее ее душа тянулась к нему.

Ей не хватало интересных бесед, которые они вели, душевного тепла, исходившего от доброго друга. Было невыносимо видеть, как неподвижно он лежит в палате, как где-то там, наверху, решается его судьба. Воспоминания нахлынули еще сильнее, когда она, наконец, решилась войти в его комнату.

Это случилось накануне праздника. Вера Петровна, мать Германа, позвала ее в гости, ибо одиночество женщины стало совсем невыносимым, ведь многие знакомые отвернулись от нее после случившегося.

— Ты сможешь приехать ко мне, деточка? — спрашивала она по телефону. — Немного посидим, а потом я снова поеду к Герману.

Врачи не видели смысла в таких частых поездках, но женщина хотела быть ближе к сыну, и ничто не могло ее остановить. Хотя доктор прямо говорил ей: «Что вы тут сидите? Все, вашего сына больше нет. Идите домой». Но она верила в чудо, приезжала каждый день, сидела и ждала, украдкой вытирая слезы.

Ангелина не смогла отказать женщине в просьбе:

— Конечно, Вера Петровна, я приеду.

И после репетиции она поспешила к знакомому дому. Мать Германа как раз заварила мятный чай и достала к ее приходу большой запашистый пирог с яблоками. Они немного поговорили, затем полистали фотоальбом. Теплая беседа и вкусный ужин немного успокоили Ангелину после насыщенного дня.

Перед уходом в больницу Вера Петровна сказала:

— Ты не представляешь, как меня поддерживает то, что ты приходишь к Герману. Почему-то сейчас, когда случилась такая беда, все от него отвернулись, многие уже поставили на нем крест. Только я не хочу хоронить своего сына. Вся надежда только на милосердие Господа. Каждый день и каждую ночь я слезно молю Его о выздоровлении сына.

Ангелина ничего не ответила, только положила руку ей на плечо. Никакие слова не могли утешить эту несчастную женщину.

— Если хочешь, оставайся здесь. Время позднее, на улице гололед и суматоха, мне не хочется отпускать тебя в такую метель.

Ангелина кивнула.

— Я постелила новое белье в комнате Германа. Можешь переночевать там, — великодушно предложила она, но тут же спохватилась, заметив волнение на лице Ангелины. — Но если не хочешь, оставайся в моей комнате.

— Пожалуй, я переночую в его спальне, — чуть подумав, ответила Ангелина.

— Хорошо.

И вот щелкнула входная дверь, и Ангелина осталась одна в квартире. Ноги сами понесли ее в комнату, хотя все ее существо противилось. Ведь, как известно, вещи хранят энергетику хозяина, и в сердце Ангелины почему-то закрался суеверный страх. Но она тут же одернула себя:

— Глупости какие! Герман еще жив. Он будет жить!

Звонкий голосок разрушил угнетающую тишину. Она потянула на себя дверь и та, поддавшись, тихонько, жалобно скрипнула. Несколько неуверенных шагов, и атмосфера комнаты окутала ее с головы до пят. В углу сиротливо стояла кровать, заботливо застеленная свежим бельем. На окне были плотно задернуты занавески, и комната казалась отгороженной от внешнего мира. В другом уголке притаился небольшой платяной шкаф, а недалеко от него стояла тумбочка. Говорят, чтобы узнать человека по-настоящему, нужно побывать у него дома, увидеть обстановку, книги, которые он читает. Тогда можно понять его стиль жизни. Ангелина с любопытством глядела по сторонам. Везде чувствовалось присутствие Германа. На спинке стула висел его серый шерстяной свитер. На тумбочке лежали забытые наушники. Чуть дальше стояла пустая чашка. Ангелина представила, как Герман просыпается от звона будильника, того самого, который стоял здесь же, на тумбочке. Затем идет готовить черный кофе или зеленый чай. Ничего не успевая, он впопыхах собирается, надевает этот серый свитер, хватает наушники, сумку и несется по своим делам…

Ангелина с грустью прикоснулась ладонью к корешкам книг.

На одной из полок лежал томик стихов Сергея Есенина. Ангелина взяла его в руки, открыла первую страницу. Да, это была та самая книга, которую он показал ей в их последнюю встречу. Между страницами была вложена закладка, и Ангелина открыла на нужном месте. Ее глазам предстало красивое стихотворение:

Казалось, эти строки посвящались ей, ибо некоторые слова и предложения были жирно подчеркнуты карандашом. «Волосы цветом в осень», «Глаз злато-карий омут», — эти выражения как будто описывали ее, а не другую женщину.

Она вернула книгу на место и осторожно открыла один из ящиков стола. Здесь покоились какие-то бумаги, видимо, по работе. Ангелина не стала продолжать свое занятие дальше, все-таки нехорошо копаться в чужих вещах.

Она подошла к окну, отдернула занавеску, приоткрыла окошко. В комнату ворвался свежий морозный воздух, замысловатые узоры на стекле заблестели в свете лампы. Как хорошо было бы сейчас прогуляться вместе с Германом, сегодня ведь на редкость теплый зимний вечер. Но он сейчас лежал в палате, находясь на волосок от смерти, одинокий и неподвижный, и от осознания этого все волшебство за окном мгновенно исчезло.

Ангелина не понимала, почему близкие и друзья Германа отвернулись от него в такую минуту. Видимо, так бывает: иногда только беды открывают человеку глаза. Показывают, кто друг, а кто враг. К сожалению, людям свойственно остерегаться тех, с которыми случилась беда. Им кажется, что, отстранившись от больного или несчастного, они таким образом бегут от горя и боли. Так уж повелось, что людей притягивает друг к другу только успех и радость. И только настоящие друзья и искренне любящие родственники останутся с несчастным до конца, готовые разделить эту боль пополам…

Нужно было срочно перестать размышлять на эту тему. На сердце и так было тревожно, не хотелось еще сильнее погружаться в уныние.

Ангелина переоделась в халат, который заботливо оставила ей Вера Петровна, и легла в постель, предварительно включив ночник. Спать совершенно не хотелось. Она пробежалась взглядом по книжным полкам, нашла книгу одного из писателей-классиков и потянулась, чтобы взять ее. Что ж, может быть, чтение хоть немного отвлечет ее от мрачной действительности. Она вернулась в постель; страницы шуршали под ее пальцами. Вдруг из книги выпала какая-то фотография. Перевернув ее, Ангелина удивилась: на фото была изображена она. Точнее, она находилась на переднем плане, у сцены, а позади нее стояли коллеги. Судя по всему, снимок был сделан сразу после оперы «Иоанна», потому что Ангелина была не в парике. Рыжевато-золотистые волосы роскошными, тяжелыми волнами лежали на плечах, тонкую талию облекало длинное светлое платье. В руках Ангелина держала несколько букетов цветов.

«Он любил меня, — с грустью подумала она и тут же добавила: — И сейчас любит».

Она вложила фотографию в середину книги и принялась читать. За окном крутила метель, белым роем летели снежинки, поблескивая в свете уличного фонаря. Тепло и уютно ей было под мягким пледом. Сон медленно, но верно подкрадывался к ней, как осторожный кот, и уже почти настиг ее, как вдруг в сумочке зазвонил мобильный.

— Да, — сонно сказала она.

— Привет, Лина, ты уже, наверное, спишь? — донесся из трубки бодрый голос Эли. — Прости, что разбудила.

— Ничего.

— Как проходит твоя подработка?

Периодически Ангелину приглашали исполнять за кадром песни для фильмов. Но когда пришлось выбирать между подработкой и посещением Германа в больнице, она отказалась от последнего приглашения. Однако вдаваться в подробности ей не хотелось, поэтому Ангелина просто сказала:

— Нормально.

— Я вот по какому поводу звоню… Понимаю, это не мое дело, и все же… Не могу спокойно смотреть на такую несправедливость!

— Что случилось?

— Альберт…

Когда кто-то говорил ей об Альберте, Ангелина уже знала наперед, что это не сулит ничего хорошего. И сейчас, когда Эля произнесла это имя, она уже знала, что что-то пошло не так.

— Альберт строит козни против тебя. Ты, наверное, слышала, что он вернулся к Лане? — Не дождавшись ответа, Эля продолжила: — Теперь он настраивает коллектив против тебя и пытается добиться приглашения для себя и для Ланы через агентство, с которым ты стала сотрудничать. Понимаешь, что это значит?

— Понимаю, — устало ответила Ангелина.

— И ты ничего не сделаешь?

— А что я могу сделать? Ты же знаешь, что я не люблю конфликтов и ссор. Я думаю, в агентстве работают умные люди и им виднее, кого приглашать, а кого нет.

— То есть ты будешь просто сидеть сложа руки и спокойно наблюдать за тем, как ломают твою карьеру? — в голосе Эли послышалось возмущение. — Я не узнаю тебя, Лина! Все, к чему ты так упорно стремилась — это мировая слава. Ты делала карьеру и вот, наконец, тебе выпала возможность добиться успеха. Неужели тебе не жаль собственных усилий, и ты позволишь какому-то напыщенному индюку все тебе испортить?!

Если уж Эля, обожавшая Альберта, назвала его «напыщенным индюком», то это означало только одно: она окончательно вышла из себя. Ангелина удивилась, услышав от подруги такую речь. До этой минуты она не допускала мысли, что Эля может беспокоиться о ней. Это стало приятной неожиданностью. Ангелина смягчилась:

— Спасибо тебе за заботу. Я подумаю, что можно сделать. Конечно, такие интриги мне неприятны.

— Надеюсь, ты поставишь этих наглецов на место. И да. Я ничего тебе не говорила!

— Конечно, — засмеялась Ангелина и нажала на кнопку отбоя.