Сергей Чекмаев

ОЧЕВИДЕЦ

Антон лениво щелкал мышью, морщился, поглядывая на экран монитора. Материалы вчерашнего эфира оставляли желать лучшего. ДТП на Волгоградке с пьяным водилой. Трое пострадавших, жертв нет. ДТП в Капотне: наезд на остановку, пустую, слава Богу. Пожар в заброшенной сторожке старого склада. Здесь без жертв не обошлось — двое бомжей сгорели заживо вместе со своим временным обиталищем. А может, и не бомжей, может, кто-то таким образом спрятал концы своих грязных делишек.

В кадре лениво дымилось нечто деревянное, пожарные, по трое на брандспойт, старательно заливали «возгорание» целыми океанами воды. Недалеко топтались и вездесущие зеваки, — несмотря на ранний час, их набралось порядочно: мальчишки с ближайших домов, собачники, всякие там бегуны-джоггеры, сторонники здорового образа жизни. Вон один такой стоит: высоченный, как каланча; вырядился не по погоде в темный бесформенный плащ. Бэтмен, блин!

Так, что там еще? Бытовуха. Обыденная до зубовного скрежета: познакомились, выпили, закусили, снова выпили… тут выпивка кончилась, а когда решали, кто пойдет за новой порцией — схватились за ножи. Цинизм, иначе не скажешь, а все равно — рутина. Такими материалами рейтинг не поднимешь. А значит, шеф опять будет слюной брызгать и про «о-о-очень серьезных людей» рассказывать, которые не для того деньги на канал давали. Если и сегодня не подвернется материал, из которого спец-репортажик можно раскрутить.

Может, ночная бригада что-нибудь этакое привезла?

Антон поискал глазами трубку. Оде же она?

Наконец, телефон нашелся под пачкой разношерстных бумаг, прижатых от сквозняка переполненной окурками пепельницей. Антон набрал номер, зажал трубку плечом. Глебов мобильник привычно отбарабанил: «Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети». Олух! Опять оставил где-то! Придется в аппаратную звонить… Как же там новенькую эту зовут? Катя, что ли?

— Алло? — вопросительно пропел в трубку мелодичный голосок.

— Катюша? Привет, Антон говорит…

— Здравствуй, те.

Бедная девочка! Два месяца всего на работе — еще не поняла пока, каких начальников можно звать на «ты» и по имени, а каких — только на «вы», даже в самой неформальной обстановке. Ничего, привыкнет.

— Глеб с бригадой приехал уже?

— Полчаса назад.

— Угу. Дай его, пожалуйста…

Шуршание, звонкий перестук каблучков, какая-то невнятная скороговорка. В ответ — «бу-бу-бу» профессорским глебовым басом и в трубку:

— Слушаю.

— Привет, старик! Опять телефон профукал?

— Да не-е… Батарейка села, собака, я его в тачку снес — заряжаться. Ты насчет материала, да?

— Угадал.

— Предупреждаю сразу, ничего оригинального. Обыденка полная. Хоть стой, хоть падай.

— Блин!! Совсем ничего?

— Ну, монтаж мы пока не закончили, возни еще на полчасика, но я тебе и сейчас могу сказать: ничего.

— Ладно. Все же, как смонтируете, поднимись ко мне — о’кей? Подумаем, чего из этого в эфир можно дать. А то, чую я, шеф меня скоро без вазелина пользовать будет. Да так, что мало не покажется.

— Гуд. Договорились.

Минут через сорок в кабинет без стука ввалился Глеб. За это время Антон успел скурить до фильтра уже третью «элэмину». Места в пепельнице не было, и он тушил окурки в кадке с фикусом. Цветку было пофиг. На своем веку ему довелось попробовать кое-что и посильнее никотина.

Глеб грузно опустился на потертый кожаный диван — пружины только скрипнули, — почти не глядя, одним движением воткнул кассету в приемник.

— Смотри, начальник.

Первый сюжет ночной группы не баловал оригинальностью: трое приезжих откуда-то с южных границ попались с фальшивыми баксами. Беспристрастная камера цепко вглядывалась в ошарашенные рожи задержанных (такого поворота они точно не ожидали), деловито сканировала веером расстеленные на столе пачки зеленых купюр.

Все-таки Глеб — классный оператор! Молодец! Даже такой скучный материал ухитрился подать конфеткой. Только зритель этих конфеток за последние годы наелся вдосталь. Сколько уж раз на экране возникали такие же вот неудавшиеся аферисты, да долларовые россыпи. Поначалу цепляло, конечно. Любой человек, смотря на зеленое изобилие, подспудно думает «Вот бы мне! Уж я бы не попался!» На первый раз так думал, и на второй, и на пятый, а на десятый — зевнул и отвернулся. А теперь, завидев привычный пасьянс из долларов на казенных ментовских столах, и вовсе переключит программу. Нет, этот материал первым ставить нельзя.

— Это — в самый конец. И покороче.

— Да ежу понятно! Чего мы, маленькие, что ли?

— Ладно, не обижайся. Это я так — диктаторские замашки проявляю. Редактор я или что? Выпускающий или где? Ладно, крути дальше.

Глеб крутанул верньер. По экрану забегали менты, суетливо просеменили задержанные южане. Ага. А вот и новый сюжет. Тоже не фонтан, прямо скажем. На каком-то там километре МКАД перевернулась огромная фура с мебелью. Наверняка водила пытался увернуться от чрезмерно наглой иномарки, попал колесом на бордюр и — готово. Здоровенный трейлер завалился набок, перегородив сразу три полосы. Ехавшая следом «Волга» успела дать по тормозам, а вот «Шкоде» со второй полосы не так повезло. Телевизионщики подъехали раньше спасателей, почти одновременно с ментами. Глеб опять оказался верен себе — успел заснять, как два гаишника и санитар со скорой матом и парой гнутых монтировок пытались отжать заклинившую дверь «Шкоды». Им на помощь подбежали еще два дальнобойщика и таксист-армянин с пассажиром — высоким мужчиной в темном, изрядно помятом плаще. Из видавшей виды «Победы» вылез сухопарый ветеран с тускло блестящим орденом. Всем вместе на «раз, два, взяли!» им удалось отогнуть дверь едва на ладонь. Поплевали на руки, приготовились еще раз, но тут прибыли спасатели с гидравлическим домкратом.

Антон кивнул на экран:

— Чего там с пострадавшими? Выяснили?

— Обижаешь. Водила фуры отделался сотрясением мозга да парой ушибов, а женщина из «Шкоды»… Там не так просто. Чтоб ее достать, всю тачку пришлось на металлолом распилить. Хорошего мало, в общем. Шесть переломов, из них три — грудной клетки. В Склиф повезли.

— И?

— Через пару часов звонил — состояние тяжелое, говорят. Но — выживет.

— Ладно. Значит, в Склиф ехать не надо. Дай в конце пару секунд больничных коридоров, врачи чтоб в белых халатах посуетились… ну, короче, найдешь что-нибудь такое. И текст — состояние, мол, тяжелое, критическое… кстати, а кто она?

— Кто?

— Блин! Да пострадавшая же! Узнай! Если выяснится, что мать троих детей и счастливая домохозяйка — в самый раз. Добавь чего-нибудь такого слезоточивого. Ну, и общая мысль… Понакупили, мол, красивых тачек, права проплатили, а теперь ездить по городу нет никакой возможности.

— Понял.

— В таком вот разрезе. Сам понимаешь, если ничего посильнее не будет, этот сюжет — в начало, в крайнем случае, вторым. Еще что?

— Дальше совсем отстой, — Глеб ловко орудовал верньером, — обязаловка от наших доблестных брандмейстеров. У них там соревнования какие-то прошли, типа кто быстрее окурок в урне затушит, вот и навязали нам.

На экране трое мускулистых парней с нечеловеческой быстротой разворачивали брезентовый рукав. Несмотря на дикую жару, все они щеголяли в глухих «негорючих» комбезах, касках с воротниками и неудобными коробками дыхательных аппаратов на спине.

Антон поморщился.

— Понятно. Дальше.

— Дальше будет веселее.

Происшествие было действительно из редких. На одной из новомодных реставрационных строек, когда старого дома оставляют лишь стены, выстраивая внутри все заново, рухнул башенный кран. Погиб крановщик, да еще двоих рабочих задавило обвалившимися от удара перекрытиями. Глеб искусно дал общую панораму: ржавый каркас крана утопает в куче щебня, еще недавно бывшей домом. Спасатели нагнали кучу техники для разборки завала. Поначалу еще надеялись, что оказавшиеся под завалом люди живы, — разбирали руками. Камера крутилась рядом, выхватывая то крупный план измазанных в штукатурке рук, то озабоченные лица спасателей. Мобилизовали некоторых зевак и случайных прохожих, люди организовали цепочку. Камера проследила путь одного каменного обломка. Вот он в руках у тщедушного очкарика, вот — у мрачноватого типа в спецовке, теперь…

— Стоп! Стоп! — неожиданно закричал Антон.

Глеб послушно ткнул пальцем в клавишу «Пауза».

— В чем дело?

— Дай-ка крупный план… Нет, не этого! Предыдущего! Вот он!!

Камень оказался в руках у высоченного, под два метра, парня или мужчины — лица не видать — в темном, бесформенном, измятом плаще.

— Что, твой родственник? — спросил Глеб ехидно.

— Знаешь, — тон у Антона был такой, что Глебу сделалось немного не по себе, — я тебе пока ничего говорить не буду. Не хочу потом идиотом выглядеть. Просто отпечатай этот и несколько следующих кадров.

— Ладно, — Глеб пожал плечами, — как скажешь…

Принтер с тихим, почти ласковым шуршанием выплюнул несколько листов. «Плащеносец» вышел не очень отчетливо, но, в общем, неплохо. Антон схватил листки, стал их жадно рассматривать. Потом перебросил парочку через стол.

— Посмотри внимательно.

— Да чего такого? Мужик как мужик…

— Несомненно. А теперь верни, пожалуйста, тот сюжет с фурой. Там, где доброхоты «Шкоду» вскрывали.

Глеб хмыкнул, снова вцепился в верньер. Антон ерзал, как на иголках.

— Вот! Посмотри внимательно, ты никого здесь не узнаешь?

Камера быстро перебирала добровольных спасателей. Менты… санитар со скорой… пожилой дальнобойщик… толстый дальнобойщик… таксист-армянин… высокий мужчина в темном, мятом плаще остервенело подсовывал монтировку под заклинившую дверь.

Глеб присвистнул и снова нажал паузу. Он долго вглядывался в экран, затем перевел взгляд на распечатку, все еще зажатую в руке. Потом как-то неуверенно произнес.

— Я, конечно, всегда могу сослаться на теорию вероятностей — повезло, типа, мужику, два раза за день очевидец, так что его лицо разглядеть толком так и не удалось.

Антон смотрел материал почти неподвижно, разве что изредка перекатывал в пальцах ручку. Глеб взволнованно ходил из угла в угол, всегда первым замечал неизменный темный плащ, вскрикивал, бросался к экрану.

К концу второй кассеты он не выдержал:

— Хватит! Все ясно. Антоха, что думаешь?

Антон достал из пачки новую сигарету, сунул в рот, но прикуривать не стал. Пожевал фильтр, задумчиво потер рукой подбородок.

— Вот материальчик был бы, а?

— В смысле? А, вот что у тебя на уме! — мгновенно ухватился Глеб за замысел редактора, — спецрепортажик из него сделать! Неплохо. И название — непременно чтоб черными буквами на фоне мигалки или пылающего дома: «Профессия — Очевидец».

— Интересно, — задумчиво пробормотал Антон, — кто он такой?

— Да ясно кто! — Глеб рубанул кулаком по ладони. — Энергетический вампир. Стоит, на пострадавших любуется и всякими там отрицательными эмоциями упивается. Или этот… Ну, как его?.. Черный интрасенс.

— Кто-о?

— Интрасенс, причем черный, — продолжал Глеб, игнорируя насмешку в голосе Антона. — Экстрасенсы кто такие, знаешь? Ну вот. А этот — интрасенс, который свои способности наружу проецирует. А черный интрасенс — это такой злой парень с мощной черной аурой, от который народ кругом мрет, как мухи. Говорят, один такой у Чернобыля жил, на Припяти. Тридцать лет жил — представляешь, какая там аура накопилась! Вот и этот наш… ну, в плаще., куда ни посмотрит, все горит, рушится и умирает.

Антон только хмыкнул. В свое время Глеб начинал журналистскую карьеру в одной «желтой» газетенке. Из тех, что пишут про конец света в ближайшую субботу, нашествие инопланетян в Подмосковье, кошек-зомби на Арбате и всякую прочую дребедень. Жаргон с того времени он успел сменить, а вот идеи, похоже, еще не все повыветрились из его головы. Прийти с такого рода материалом к шефу… гм… нет, лучше уж сразу ржавой лопатой себе вены повскрывать.

А Глеб продолжал сыпать версиями:

— Чего скалишься? Не веришь? Ну, хорошо. Я знаю, ты фантастику любишь. Как тебе такая версия он — наблюдатель от недружественной цивилизации. Подстраивает аварии и катастрофы с теми людьми, которые в будущем смогут им сопротивление оказать. Как Шварценеггер в «Терминаторе». Откуда ты знаешь, может, та женщина из «Шкоды» — мать будущего суперборца за независимость?

— Так она же выжила!

— Блин! Промахнулся парень в тот раз, ошибочка вышла…

— Глебушка, — проникновенно сказал Антон, — хватит болтать ерунду! Я знаю: ты в своем «Гласе Универсума» многого понахватался от всяких психов. С тех пор — каша в голове капитальная.

— Ладно, ладно… Каша! А ты-то сам что думаешь?

— А это важно? Есть у меня одна версия, не хуже твоих, только, по-моему, туфта это все. Ничего мы так не узнаем. Надо этого парня проследить и поговорить с ним. Мне кажется, ему есть чего нам рассказать.

— Ага, — Глеб не унимался, — пригласим его в студию, побеседуем, снимем репортажик, да? А потом коллеги из «Дорожного патруля» будут про пожар в седьмой студии рассказывать. Или про то, как в Останкино оборвался лифт и… — он притворно всхлипнул, — в цвете лет погибли два молодых…

— Все! Расслабься. Отставить фантазию. Скажи лучше вот что: ты завтра в ночной бригаде или дневной?

— Завтра я — пас. Заслуженный отдых.

— В баню твой отдых!! Прикроют программу, вот тогда все наотдыхаемся! В ток-шоу пойдем, массовки инструктировать!

— Да ладно, Антох, чего ты завелся? Ну, поработаю, если надо…

— Иди в дневную. Шансов больше. Да-да… пока ты тут по кабинету бегал, я считал. Сколько случаев мы насчитали?

— Сорок семь.

— Угу. Из них ночью — только девять. И больше всего, двадцать один — это ДТП. На втором месте — пожары. Пятнадцать случаев. Расклад ясен?

— Не тупой, однако. Как только объявляют по спецсвязи вызов пожарным или гаишникам, мы туда рвем изо всех сил. И начинаем аккуратненько камерами по сторонам водить. Как только замечаем нашего друга, подходим к нему аккуратненько, берем за пуговицу и ла-а-ас-ково так спрашиваем…

— Ёпрст! Не дай Бог! НЕ, — Антон сделал ударение на этом слове, — «подходим» и НЕ «спрашиваем». Смотрим издалека, стараемся заснять лицо, приметы, если есть тачка — номера. И, ради всего святого, не играй в детектива, ладно? Не пытайся проследить нашего друга. А то и взаправду придется на тебя некролог писать.

Глеб вытянулся в струнку, изображая старательного солдата.

— Есть, сэр! Разрешите идти, сэр?

— Иди, иди с глаз моих…

Глеб прошагал к двери, четко печатая шаг. Но прежде чем до конца прикрыть дверь, всунул голову и спросил:

— А правда, Антох, какая у тебя была версия?

— Бли-иин! За что мне такое наказание?!

— Ну, скажи…

— Вот привязался! Фильм такой есть, «Тысячелетие», не видел? Зря. Там ребята из будущего вывозили из нашего времени людей для колонизации прошлого и сохранения цивилизации. У них там, видишь ли, народу совсем мало осталось, да и с рождаемостью проблемы возникли из-за ядерной войны и каких-то там еще ужасов. Но чтоб со временем чего не случилось, они отсюда тягали только жертв катастроф. Изымали из нашего мира за несколько секунд до смерти.

— И ты думаешь.

— Ничего я не думаю! Просто версия хорошая. А теперь сгинь, Бога ради, пока я в тебя пепельницей не запустил. Казенное имущество жалко.

На следующий день Глеб, столкнувшись с Антоном в коридорах студии, лишь покачал головой. Ночная смена тоже не привезла ничего похожего. В четверг Антон ездил на переговоры с рекламщиками и не успел вовремя вернуться в студию. Утром в пятницу он пришел пораньше и, дожидаясь возвращения ночной бригады, выпил, наверное, литра три омерзительного растворимого кофе, а еще довел до белого каления охрану на воротах:

— Белая «киа» не проезжала? Извините.

Наконец Глеб объявился. Он с порога метнул кассету на диван, хитро улыбнулся и подмигнул.

— Ну?

— Вот тебе и ну! Чего б ты без меня делал…

Антон медленно досчитал до десяти, аккуратно смял пустую пачку «ЭлЭм» в маленький комочек и осторожно положил его на край стола. Глеб изобразил испуг.

— Это я буду, да? Понял, понял. Чего кота за хвост тянуть — нашелся наш парень. Вчера и нарисовался, на третий выезд. Все, как ты говорил, — ДТП на Дмитровке, «мерин» с «девяткой» перекресток не поделили. Два трупа, из «девятки» которые, еще трое — в Склиф с переломами. Ну, и этот там стоял в сторонке. Наблюдал. Я случайно его приметил, камерой панораму брал, смотрю: на остановке — он не он? Народу много, не видно толком. Отснял я его хорошо, минуты две в кадре, на кассете посмотришь. А тачки у него нет, мы с полчаса еще на этом ДТП крутились, так он сел в автобус и укатил. Следить я не стал, как приказано.

— Молодец, Глеб.

— Подожди, это еще цветочки все, ягодки впереди. Я ж его второй раз видел.

— Да ну!!

— Точно так, вечером, у нас уж смена кончалась. Правда, не ДТП, не пожар, банкира одного вместе с тачкой полетать отправили, прямо у собственного подъезда. Мы мчались, как угорелые, ели успели. Приезжаем, смотрю: обугленный каркас «бэхи» дымится, рядом менты суетятся. Пока взрывники приехали да начали там все лентой своей огораживать, наснимать порядком успели. А потом собрались уже уезжать, глядь: у самого дальнего угла оцепления он переминается. Шлангом прикинулся — замаскировался в подъезде и смотрит.

— Просто смотрит?

— Ну да. Стоит, не шелохнется. А потом чего-то не понравилось ему — нырк в подъезд! Я обрадовался: вдруг, думаю, живет он там. Мальца этого, стажера послал проверить, а подъезд проходной оказался.

— А он тебя не вычислил?..

— Черт его знает! Да нет, наверное. Я же не пялился, как баран на новые ворота, на него одного. Давай лучше материал посмотрим, — может, чего углядим в спокой-ной-то обстановке.

Пиликнула трубка Антон раздраженно буркнул в микрофон.

— Да?

— Антон Вадимыч, это Ливитин говорит. Охрана. Тут человек пришел без пропуска, к вам вроде…

Ливитин — из вохровцев старой закалки: без ксивы и президента не пропустит, костьми ляжет.

— Что за человек?

— Говорит, со вчерашнего ДТП, свидетель.

— Свидетель?

— А-а… — быстро-быстро закивал головой Глеб, — я на том ДТП с «мерином» кое-кого из очевидцев, тех, что на остановке стояли, попросил прийти в студию, наобещал с три короба в ток-шоу, мол, будете участвовать. Подумал: вреда не будет, а пользы… Польза может быть. Мало ли чего. Может, нашего парня знает кто, каждый день на автобусе с ним на работу ездит или в одном подъезде живет.

Антон показал Глебу большой палец. Голос Ливитина в трубке все еще что-то объяснял.

— Пропустите. Да-да, под мою ответственность. Выпишите пропуск на час. Пусть поднимется на этаж, студия семь, дверь с надписью «редактор». Спасибо. Глеб! Распечатай-ка мне пару фоток нашего друга. Где лицо видно получше. Похоже, все-таки придется поиграть в детективов.

В дверь осторожно постучали.

— Входите. — Антон развернулся вместе со стулом к посетителю… да так и застыл на месте. Попытался сказать нечто приветственное но не смог, лишь открывал и закрывал рот, словно пойманная рыба.

На пороге кабинета стоял высокий, нескладный человек в измятом плаще. Мрачноватое лицо, высокий лоб с залысинами, немного запавшие глаза… Просто усталый, забитый жизнью мужчина, вероятно, холостяк. Ничего неземного или сверхъестественного.

И все же Антон молчал. Глеб, занятый пультом, обернулся, вскочил, попятился назад, вжался спиной в стеллаж.

— Так, — сказал посетитель. Голос у него оказался глухой, невыразительный. — Похоже, я пришел правильно. Разрешите присесть?

Антон смог только кивнуть.

— Спасибо. Итак, господа, скажите мне: на чем я прокололся?

— Прежде всего, — Антону, наконец, удалось взять себя в руки — кто вы такой?

— В смысле? — переспросил посетитель несколько агрессивно. — Мое имя? Фамилия? Род занятий? Краткую биографию рассказывать?

— Для начала хватит и имени.

— Станислав, коротко — Стас.

— Гм… Я — Антон, выпускающий редактор программы «Тревожный вызов», это вот — Глеб, оператор программы.

Стас кивнул.

— Это я знаю, два раза сегодня видел вашу машину. По ней и определил, куда идти. Программу вашу мне часто ПРИХОДИТСЯ, — он произнес это слово с некоторым нажимом, — смотреть. Только это не объясняет, зачем ваш… э-э… оператор со своей камерой вчера весь день охотился за мной.

— Да ничего я не охотился! Скажи ему, Антоха! Он на всех происшествиях тут как тут, а я, значит, охочусь…

— Подожди, Глеб. Расслабься. — Антон нервно покрутил в пальцах ручку. — Стас, давайте не будем юлить. Тем более что своей первой фразой, помните: «на чем я прокололся?» вы выдали себя с головой. Стоп, стоп, стоп… — заметив, что Стас хочет все яростно отрицать, Антон жестом остановил его. — Подождите. Сначала я скажу вам кое-что. Вы, Стас, умудрились с конца осени сорок семь раз попасть в кадр на съемках наших сюжетов. Согласитесь, это выходит за рамки любых вероятностей. Даже самых, — он усмехнулся, — невероятных. Мы не собираемся раздувать из этого скандал или уголовное дело, например. Ничего противозаконного вы вроде не совершаете…

— Вроде… — эхом отозвался Стас и как-то поник головой.

— Но мы — тележурналисты, охотники за горячими фактами. Пускай в контексте нашей программы они и окрашены в мрачные тона. Неважно. Однако, сорок семь раз, Стас — это тенденция. Мы готовы вас выслушать.

— Хорошо, — сказал Стас медленно, — я расскажу. Пока он говорил, Антону и Глебу стало жалко своих красивых фантазий. Инопланетяне, люди из будущего, черная аура и энергетические вампиры горели синим пламенем.

— …я почти всегда точно вижу место и время. Иногда, если место знакомое — просто кусок улицы или дом, где должно произойти несчастье, иногда как бы с высоты. Чаще всего аварии, пожары, редко теракт; крупные катастрофы — пару раз. В аэропорту, например. Что еще сказать? За сколько времени? За пять-десять часов, обычно ночью, во сне, но иногда накатывает прямо посреди улицы хоть волком вой! Простите, у вас нет воды?

Глеб вытащил из сумки бутылку «спрайта», протянул Стасу. Тот дрожащей рукой отвинтил пробку, тоник вспенился, едва не пролился на пол.

— Спасибо… Территориально мой дар почему-то ограничивается областью, точнее — ближним Подмосковьем: Домодедово, Мытищи, Химки, Зеленоград… Вы мне верите? — вдруг как-то настороженно спросил он.

— Когда у вас это началось? — вопросом на вопрос ответил Антон.

— Наверное, в детстве. Только я тогда не понимал, что это, просто картинки какие-то снились. Уразумел, что к чему, только недавно, года четыре назад, когда появились программы вроде вашей. Сначала не верил, все пытался совпадениями объяснить, но потом…

Антон скептически протянул:

— Да-а-а…

— Вы мне не верите? Впрочем, можно не спрашивать. Я бы точно не поверил. Ну, у меня есть чем разрушить ваш скептицизм.

— Нет-нет, что вы, Стас, мы вам верим, но…

— Вот именно — «но». У вас есть машина? — неожиданно спросил он.

Глеб с Антоном переглянулись.

— Зачем?

— Вот зачем. — Стас посмотрел на часы. — Через два часа сорок семь минут на тридцать пятом километре Минского шоссе «КамАЗ»-бетономешалка столкнется с рейсовой пригородной маршруткой. Если машина у вас есть, то мы еще можем успеть.

Дневная бригада уже уехала в рейд, поэтому пришлось заводить непослушную антонову «шестерку». Глеб усадил Стаса на заднее сидение, сам плюхнулся рядом с Антоном. Машина ощутимо просела. «Шаха» взревела разболтанным глушителем, рванулась вниз по улице Королева.

— Вот было бы здорово, если он не врет! — прошептал Глеб. — Взяли б его в команду. Житуха бы началась! На сюжеты за полчаса до ментов приезжали бы. А то и вообще, глядишь, какую катастрофу вживую удалось бы снять. А Антоха? Шеф бы кипятком писал от радости!

Антон, занятый дорогой, лишь молча кивал. Идея, конечно, неплохая. Только кадры «вживую» в эфир лучше не давать — потом вопросов не оберешься. Еще в умысле каком обвинят.

Он мазнул взглядом по зеркалу заднего вида и столкнулся с потухшим, загнанным взглядом Стаса. Тот, похоже, все слышал.

На Кутузовском чадила бензиновым перегаром огромная пробка. Машины двигались еле-еле, от жары плавился асфальт, лакированные борта и хромированные бамперы слепили глаза. Несколько тачек не первой свежести стояли, окутанные паром, с поднятым капотом.

— Влипли, — Глеб посмотрел на Антона. — Может, в объезд, дворами?

— Поздно. Глянь назад — подперли уже.

В пробке они проторчали почти час Машина дергалась, проезжала метров пять и снова утыкалась в бампер идущей впереди «восьмерки». Все это время они молчали, Стас то и дело посматривал на часы.

Ближе к Кольцевой пробка стала рассасываться. Озверевший от духоты и бесцельно потерянного времени Антон остервенело давил на газ. В приоткрытое окно со свистом врывался встречный ветер.

На выезде из города «шаху» тормознул патруль. Молоденький лейтенант вяло, словно бы с отвращением, козырнул, невнятно представился:

— …нант…аев. Документы, пожалуйста.

Машина у Антона была отцовская, он водил по доверенности. Гаишник долго и придирчиво изучал права, вчитывался в текст доверенности, проверил техосмотр. Ему хотелось денег. Но внешне придраться было не к чему, и тогда он приказал открыть багажник.

- Слушай, лейтенант, — Антон начал заводиться. — Чего тебе еще показать? Огнетушитель? Аптечку? Аспирин и презервативы? Может, хватит, а? — Он достал из верхнего кармана красный бейдж с надписью «Пресса ПраймТВ» и прилепил на лацкан. — Видишь? Мы с телевидения, программа «Тревожный вызов», знаешь? Выехали на сюжет. И если ты не хочешь чтобы завтра я вернулся и начал снимать материал о коррупции в низовых подразделениях этого вашего гаи-гибэдэдэ, ты перестанешь нас мурыжить и найдешь себе «мерина» какого-нибудь. Я понятно объясняю?

Лейтенант покраснел от гнева, но, видно, рыльце у него было в пуху, и осторожность взяла вверх над мстительностью.

— Ладно, проезжайте.

Антон кивнул, почти вырвал из руки гаишника документы, яростно хлопнул дверью. «Шестерка» рванула с места, как заправский гоночный болид. Еще километра с два Антон никак не мог успокоиться.

— Вот же, гад! Проходу нет от них… Оператор машинного доения! Ему самое место — на Таймыре перекресток регулировать, а он — тут. Рожу отъел, собака.

— Покажите мне такого водилу, который не ругал бы гаишников, — хмыкнул Глеб. — Ладно, успокойся. Его уже не видно, а ты все кипишь, как чайник.

Антон бросил машину в левый ряд, утопил педаль газа. «Шаха» понеслась, как выпущенная из лука стрела. После того, как спидометр переполз отметку «120», Глеб решил больше на него не смотреть, старательно отворачивался. Изредка он косился через плечо на Стаса, но тот будто окаменел — сидел без движения, как манекен. «Шестерка» дребезжала, подпрыгивая на трещинах и выбоинах асфальта, время от времени утыкалась в бампер какой-нибудь зализанной иномарки, и тогда Антон начинал нетерпеливо мигать фарами. Обалдевшие от такой наглости крутые «Саабы» и «Ауди» пропускали потрепанные «Жигули» беспрекословно.

Приглушенный хлопок был почти не слышен за шумом мотора, но машину неожиданно резко повело вправо. Взвизгнули тормоза. Антон, матерясь, судорожно выворачивал руль, а сзади возмущенно орал клаксон только что обойденного «Паджеро». Наконец «шаха», ткнувшись колесами в бордюр остановилась.

Антон, весь в холодном поту, сидел не двигаясь, вцепившись руками в баранку.

— Что… что это было? — дрожащим голосом спросил Глеб.

— Колесо…

Стас с заднего сидения что-то пробормотал, по тону похоже — выругался. Глеб повернулся к нему.

— Стас, вы в порядке?

Вместо ответа Стас показал на часы.

— Еще сорок две минуты осталось. Успеем.

Антон помотал головой. Хрипло, старательно сглатывая слюну, произнес:

— Даже если запаску быстро поставим… все равно. Водитель из меня сейчас, того… хреновый. Вот что. Я здесь останусь, в себя приду маленько, а то что-то ноги дрожат. А вы — ловите тачку и дуйте к тридцать пятому километру. Я потихоньку отойду, колесо поменяю и за вами следом двинусь. Там и встретимся.

И уже вдогонку вылезающему из машины Глебу крикнул:

— Камеру в багажнике не забудь!

Водила попался пожилой и несговорчивый.

— А денег-то сколько заплатите? — все допытывался он.

— Отец, — проникновенно сказал Глеб, доставая свой пропуск в Останкино — смотри: видишь, написано «Пресса»? Мы сюжет едем снимать, опаздываем. Тебе ж все равно прямо, вот и подбрось до тридцать пятого, а там — договоримся, время поджимает! Давай на месте поторгуемся!

Всю дорогу водитель жаловался на нелегкую свою долю. Был он инженером на каком-то военном заводе, зарплату там теперь платят — полрубля в год. Только дачный огород и спасает. Зимой приходится выезжать на промысел — бомбить. Иначе не проживешь.

— Слушай, отец, — в конце концов, не выдержал Глеб, — а кому сейчас легко? Ты б лучше на дорогу смотрел…

Водитель обиженно засопел, хотел, видно, тоже сказать что-то язвительное, но в этот момент шедший справа «МАЗ» неожиданно пошел на обгон, перекрыв дорогу старому «Москвичу». Противно завизжали тормоза, древняя колымага метров двадцать пролетела юзом, потом судорожно дернулась несколько раз, подпрыгнула и замерла.

— …твою мать! — в сердцах выругался Глеб. — Да что за невезение!

Он выглянул в окно, посмотрел назад.

— Черт! Еще и в колею попали! Вот хрень собачья! Давай, отец, рули, а мы подтолкнем.

Они со Стасом дружно уперлись ладонями в багажник, шелушащийся отслаивающейся краской.

— Раз, два… еще раз! Ну!

Несчастный «Москвич» чадил, кашлял форсируемым мотором, но все же минут через десять отчаянных усилий выполз таки на дорогу.

Глеб хотел уже сесть в машину, но Стас неожиданно остановил его. Показал на часы:

— Все, не успели.

Оператор вопросительно поднял бровь, потом понял, чертыхнулся.

— Екараный бабай! Да мне Антон теперь голову скрутит!

Он выудил из верхнего кармана джинсовой жилетки телефон, набрал номер.

— Антоха! — заорал в трубку, — Тут такое случилось! Короче, мы опоздали. Что делать? Где? Километрах в пяти. Угу. Угу. Понял. Едем.

Глеб спрятал мобильник, пожал плечами:

— Говорит, все равно надо ехать.

Место аварии не заметить было трудно. «Камаз» почти разорвал микроавтобус пополам. Куски «Газели», искореженные, скрученные, словно жеваная бумага, валялись в радиусе метров двадцати. По асфальту растеклась огромная кровавая лужа, резко пахло пролитым бензином. Около останков маршрутки суетились врачи, рядом лежало несколько бесформенных тел, накрытых белыми простынями. На ткани алыми кляксами проступали пятна крови. Водила «КамАЗа», всклокоченный, небритый тип в драных кроссовках, в шоке привалился спиной к колесу, обхватил голову руками. Он был невменяем. Капитан с побелевшим лицом пытался чего-то от него добиться.

Глеб вылез из машины, потянул за собой камеру. Тут же подлетел седоусый старшина:

— Проезжайте! Проезжайте!

— Спокойно, шеф, — Глеб ткнул ему в лицо пропуском «Пресса». — Мне можно.

Гаишник яростно смерил оператора взглядом:

— Прилетели, стервятники… Как узнали-то, а, как узнали? Еще и двадцати минут не прошло…

Он плюнул себе под ноги.

Тихий голос Стаса Глеб, наверное, не услышал бы. Но он так старался не упустить ни слова из того, что бормотал про себя удаляющийся гаишник, так напрягал слух, что не расслышать сказанного Стасом было невозможно.

— Опять…

Глеб резко обернулся:

— В смысле?

— Опять не успел. Как всегда. Я много раз пытался. Выезжал заранее, за много часов, даже за сутки. Но все время что-то мешало. То люди, то поломки и неудачи. Один раз, когда я решил всю ночь просидеть в кустах — метров за полтораста от места будущей аварии, чтобы успеть заранее тормознуть одну из машин, — меня повязали доблестные оперативники МУРа. Потом уж выяснилось, что меня приняли за давно и безуспешно разыскиваемого маньяка-убийцу. Кто-то разглядел меня в кустах, сообщил в милицию, там сработали быстро, да только взяли не того. Пока выясняли личность, пока допрашивали… В общем, сам понимаешь. Извинились, конечно, отпустили. Да поздно уж было.

Глеб изумленно смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова. Стас продолжал.

— Каждый раз так. И я ничего не могу поделать, ничего… Все уже перепробовал. Пытался предупредить по телефону. В милицию, ФСБ звонил, в МЧС даже… либо не соединяет телефон, либо мне не верят, либо вдруг звонят с телефонной станции и сообщают об отключении телефона за неуплату.

— Но вы все равно каждый раз приезжаете?!

— Да, конечно. Бывает, что спасателям требуются добровольные помощники… А если нет, — тогда я просто стою, смотрю и заставляю себя не отворачиваться.

В его голосе и глазах сквозила неподдельная тоска от собственной исключительности и беспомощности.

— Господи, но зачем?! — воскликнул Глеб. На них уже начали оборачиваться, но ему было наплевать.

— Должен же я делать хоть что-то! — выкрикнул Стас. — А вы бы на моем месте как поступили? Заперлись бы в четырех стенах, не включали телевизор и не выписывали газет? Так?

Еще какое-то время Стас в упор смотрел на оцепеневшего Глеба, потом вдруг взгляд его угас, и он глухо произнес:

— Мне пора, простите, — и, отвечая на немой вопрос, пояснил: — Да. Пожар на Солянке. Еще есть три часа. Вдруг успею…

 

Сергей Чекмаев

ДОТЛА

— Девушка, ну сколько можно!.. — устало воскликнула стоящая передо мной пожилая дама с огромной, туго набитой сумкой.

Молоденькая медсестра, острой мордашкой чем-то неуловимо похожая на колли, не обращая внимания, звонко процокала каблучками вдоль по коридору Очередь проводила ее осуждающим взглядом.

Был бы я нормальным больным, самое время начинать возмущаться: действительно, сколько можно! Получить медкарту в регистратуре — целый подвиг. Пока регистратор, неторопливая старушка — божий одуванчик, отыщет хотя бы одну, уже полдня пройдет. А приставленная к ней помощница то и дело бегает курить и крутить задом в рентгеновский кабинет. А очередь, конечно, знает все. Удивительно, с какой скоростью распространяется бесполезная информация! Кто, когда и зачем сказал вот этой спортивного вида молодой мамаше с низким грудным голосом, что в рентгене устанавливают новый аппарат для флюорографии, что понаехало аж пятеро молодых мастеров-наладчиков, а коллектив в поликлинике сплошь женский, даже хирург и гинеколог, так что сами понимаете..

Только я не простой пациент.

Впрочем, пусть хоть весь персонал соберется вокруг флюорографистов, пусть пьют там чай с тортом и домашней выпечкой — предметом негласного соревнования тех медичек, которые могут похвастать и черными чулочками, и высокими каблуками, и максимально короткими полами форменного белого халатика, только не перед кем. А тут выпал шанс.

— Как, вы сказали, ваша фамилия?.. — дребезжит старческий голос из-за перегородки.

Солидный дядя с багровой шеей вымученно вытирает платком потную лысину, сипит:

— Короткопалое.

Старушка снова подслеповато щурится на монитор, неумело тыкает сухоньким пальчиком в клавиши.

Мне-то все равно, даже скорее на руку, а людей жалко. Жара страшная, врагу не пожелаешь париться в очередях. Конечно, так проще работать, всего три-четыре ключевых объекта: окошечко регистратуры, набитые взвинченными от духоты и бесполезного ожидания людьми гулкие холлы перед кабинетами участковых врачей, ряды одинаковых стульев у кардиологии, заполненных такими же одинаковыми, похожими, как родные сестры, старушками. И разговоры у них одинаковые:

— А я вот вчера проснулась, пошла в булошную, и на обратном пути у меня в пояснице ка-ак вступило-о…

— Что вы говорите!

— Да-а. Вот, к Татьяне Аркадьевне за рецептом пришла. Но сосед мой новую какую-то мазь рекомендовал, говорит.

Просто сегодня моя смена. До семи. Потом проверюсь на резерв — и спать, провалиться в сон и ни о чем не думать. Ведь завтра мой выходной, а всё те же холлы, кабинеты и стулья будет обхаживать Рик. А послезавтра — снова я… Потом опять Рик… Я… Рик… Работа такая, и ни он, ни я не можем отказаться, плюнуть, разорвать контракт. Мы не произносим высоких слов о совести, о чувстве долга. Любой из наших вам скажет просто: куда же я уйду? А люди? Нет, наше место здесь. Пока не иссякнет резерв, и не снимут с Проекта. Тогда уж всё: солнце, море, теплый прибрежный песок и пожизненная пенсия от государства. Санаторий, или как его чаще называют у нас, — Отстойник для хилеров.

Странное слово — хилер, да? Когда-то в среде нашей вечно мятущейся интеллигенции модно было блеснуть эрудицией: есть, мол, такие филиппинские врачи, так они делают полостные операции без скальпеля и разрезов, а аппендицит — вообще мизинцем выковыривают. Сейчас смешно слушать, конечно, а тогда многие верили. Некоторые всерьез, даже других пытались обратить в свою веру с пеной у рта. Другие отвечали уклончиво: ну, да, да, слышали, конечно, филиппинские хилеры то, филиппинские хилеры сё, но нам все-таки кажется, что они шарлатаны.

Однако в глубине души верили и они.

А слово запомнилось.

Поэтому когда запустили Проект, имечко к нам привязалось само — хилеры. Как-то приросло. Поначалу много вариантов было, помню, знахарями называли, волхвами и даже ведунами. Потом перестали.

Насчет физиологии всего этого дела вы лучше с науч-никами переговорите. Они такими терминами засыплют, что в глазах темно станет! Паранормальная гипербиоэнергетическая активность — самый простой из них…

Но суть-то не в названии.

Факт остается, мы лечим. Вроде, ничего не делаем — не заряжаем воду, не водим руками и не вещаем угрожающим голосом с телеэкрана. Просто — стоим рядом и лечим. Всех. Радиус действия разнится, у меня вот, например, семь метров, у Рика — пять. В Питере, говорят, есть девчонка, из новеньких, так она аж на пятнадцать работает.

— Девушка! — возмущенно пытается осадить возвращающуюся курильщицу кто-то из хвоста очереди. — Мы уже сорок минут здесь стоим!!

Голос мужской, но бесцветный. Хлюпик. Наверное, какой-нибудь младший менеджер в захудалой фирмочке, да и дома, точно, сидит у своей половины под каблуком… Сейчас он получит…

— Кто же виноват, что вам всем после пяти приспичило? Мы же не можем разорваться, врачи — тоже люди! Утром бы приходили — народу почти нет!

— Утром я на работе!

— Я тоже! И не мешайте мне ее делать!

Протиснулась за перегородку, демонстративно клацнула задвижкой. Впрочем, чего я на нее взъелся? Тоже, небось, жизнь не сахар. Переться после работы через всю Москву в душной подземке, полчаса ждать автобуса, а потом еще час трястись в нем, полном полупьяных приставучих хамов. Зато дома она наверняка преображается. Любит какого-нибудь беспородного лопоухого щенка, всегда помогает подругам, если что. Да еще весь подъезд ходит к ней померить давление, укольчик сделать — что, я не знаю, как это бывает? И судачат старушки на скамеечке у подъезда:

— А наша-то Танечка — человек добрый, душевный… Вчера делала мне укол, так я даже и не почувствовала, не то что этот коновал из районной!

Интересно, что бы они про нас сказали?

Мы, конечно, не делаем из диабетиков и гипертоников тотальных здоровяков, больше всего похожих на космонавтов перед последним медосмотром. Не умеем потому что. Да и не надо это, а то бы обязательно нашелся какой-нибудь умник, заглянул в статистику, сложил бы два и два, умножил на гонорар, и… Не успеешь глазом моргнуть — разворот в «Мегаполис-Экспрессе», заголовок аршинными буквищами: «Эпидемия выздоровлений! Врачи не верят фактам», снизу меленько: «Наш спецкор в зоне абсолютного здоровья».

Такая реклама нам не нужна. Проект еще только-только вышел из пеленок, пока всего двадцать шесть хилеров зарегистрировано, и семеро из них уже исчерпали резерв, так что… А если тайна вскроется? На всех — нас просто не хватит. Не всесильные же, не боги. А как людям объяснишь?

Вот и дежурим по поликлиникам. Полегонечку подлечиваем кому-то сердце, кому почки, печень, ноги, спину… Сегодня в Братеево, завтра на Дмитровке, через неделю — вообще где-нибудь в Капотне.

Почему в поликлинике, спросите? Да более подходящее место для нашей работы даже и искать бесполезно! Все так идеально складывается. Никаких тайн, никаких аномальных явлений. А если и случилось чудесное выздоровление, есть на что списать. Смотрите. Походил пациент в поликлинику, поторчал в очередях, вырвал с боем карту, пробился к врачу, выскреб зубами рецепт — и, пожалуйста! Лучше чувствовать себя стал, боли прошли, не кашляет. За счет чего, спрашивается? Правильно, помогло лечение, процедуры, наконец, хорошие лекарства, купленные за бешеные деньги.

— Какая разница, найду я вам карту или нет?! Без пяти семь уже! На часы посмотрите! Ни один врач вас не примет. Всё!! Мы закрываемся.

Сухим щелчком хлопнули створки жалюзи на окошке регистратуры. Распаленная очередь еще продолжала воевать, однако люди из хвоста уже обреченно потянулись к выходу.

Ну, вот и все — можно домой. Только заскочу резерв проверить. Да и цветы Ирке надо купить — три года знакомства завтра, попышнее бы обставить, а то опять обидится.

Резерв — штука такая, с ней лучше не шутить, а то сам в одночасье ноги протянешь. За подробностями — опять же к паучникам, а я постараюсь по-простому объяснить. Возможности хилера не безграничны. Даже наоборот, очень даже и конечны, вон уже семеро наших в Отстойнике навсегда замариновались. Хилер… как бы человек с очень большим запасом здоровья. Хилера почти невозможно убить — разве что расчленить на куски и раскидать в разные стороны. Или взорвать, например. Одного нашего, говорят, у пожарных нашли, он весь медалями обвешан был — человек тридцать на пожаре спас. И все удивлялись — как это так: парень в огне минут по пять пропадает, а возвращается — ни следа ожогов?

Мы никогда не болеем, почти не устаем, в нашей крови дохнет вся болезнетворная пакость, любая рана заживает в секунды. Ирка, помнится, до смерти перепугалась, когда я руку на пикнике порезал. Собралась меня чуть ли не в реанимацию везти, еле отговорил. Зато после того, как на ее глазах затянулась рана, многое объяснять пришлось. Главного только я ей не сказал. Правильно, думаю. Ну, были проблемы с печенью, ну, прошли сами собой — с кем не бывает! Молодой, здоровый организм справился с болезнью. Пусть так и дальше думает…

Ведь хилер не просто сам здоров как бык. Он еще всем этим и с другими поделиться может, если обучен, конечно. И главное тут — не переборщить. Не отдать слишком много, а то и самому не останется, и, как спидозник, скопытишься в момент от первого же сквозняка или пореза. Телеграф слухов доносит, что были уже такие случаи, вроде как во Владике и еще на Севере где-то, в Мурманске, что ли… Там аппаратура похуже, чем в столице, вот и не уследили ребята — вокруг столько больных людей, они просто помочь хотели, всем…

Так что за резервом следить надо, неровен час — исчерпаешь, тогда всё, прямая дорога на пенсию.

Стеклянная крестовина вынесла меня на улицу. Сразу навалилась безысходная жара, придавила к земле. Душный, наполненный пылью воздух, казалось, стоял неподвижно люди с безумными глазами рассекали его, будто осязаемую преграду. Ладно, метро здесь недалеко. Площадь пересеку — и в переход.

Внизу стоял гулкий неумолчный шум. Десяток веселых студентов шумно покупали пиво. Продавец пиратских видеокассет, пряча глаза, втолковывал какому-то лоху, что «вот это самый последний хит». Стайка девчонок с роликами через плечо, над чем-то громко смеясь, не преминули смерить меня оценивающим взглядом. Крепкий парень в металлистическом прикиде обиженно гудел в трубку: «Я тебя уже полчаса жду!». Рядом с ним лихорадочно рылся в потрепанной телефонной книжке щупловатый подросток, пытаясь одновременно воткнуть в приемное гнездо карточку. Получалось плохо. С другой стороны тянулся ряд аляповатых палаток. В них продавали всё, в основном — плохое, дешевое и китайское. Ага. Вот и цветочный…

Я начал проталкиваться к заставленному жестяными вазочками прилавку. Одуревшая от жары продавщица пшикала из пульверизатора на букеты и на себя.

— О-о! Пардон…

Неудачно получилось: на витрину отвлекся — Ирка хризантемы любит, а их здесь я чего-то не вижу. Извини, парень.

Чернявый кавказский красавец сверкнул белоснежными зубами из курчавой бородищи.

— Ничего.

Забавный у парня пакет, огромный, весь белый, лишь в верхнем углу, почти у ручек, изображение двух скалящихся шахматных коней. Веселые такие лошадки, черные, с огненно-красными глазами…

Когда из перехода гуськом потянулись перемазанные в саже спасатели с носилками журналисты, растолкав немногочисленный омоновский заслон, рванулись к ним с микрофонами.

— Сколько жертв?

— Убитые есть? Сколько раненых в критическом? Довезете?..

Эмчаэсовцы в грязно-оранжевых робах хмуро и устало смотрели из-под потных челок и почерневших от копоти касок, молчали. Журналисты настаивали, напирали, тыкали объективами камер прямо в носилки, крупным планом выдавая в эфир перепуганные лица жертв. Кто-то из известных телекомментаторов уже нудно бубнил в микрофон о разгуле террора и призывал президента выполнить, наконец, свою обещанную угрозу.

Вдруг журналистская братия хищно метнулась в сторону появился пресс-секретарь мэрии. Этот уж молчать не будет. И точно, мягким баритоном зарокотал хорошо поставленный голос уверенного в себе и в «озвучиваемых» текстах человека:

— …семнадцать легкораненых, трое от госпитализации отказались, двое с ожогами средней тяжести и один в тяжелом, почти критическом состоянии. Жертв нет. Террористы рассчитывали запугать население нашего города.

Никто и не замечал, как с величайшими предосторожностями по залитым углекислотной пеной ступенькам осторожно передают с рук на руки страшный предмет. Спасателям пришлось взрезать оплывший восковыми каплями пластик прилавка. Бесформенный кусок когда-то красивой цветочной палатки, отдаленно напоминающий контуры человеческого тела, спешно грузили в реанимацию, когда кто-то из медиков расслышал сдавленный шепот.

— Тихо! — крикнул он. — Тихо. Он хочет что-то сказать.

Запекшиеся, почерневшие губы бессильно кривились, но из горла наружу рвался все тот же вопрос:

— Сколько погибших?

Пожилой медик потемнел лицом, едва не уронил носилки от неожиданности.

— Успокойтесь. Всё в порядке. Все живы. И вас сейчас в Ожоговый привезем. Там вас починят, не волнуйтесь…

— Хоро… шо, — неслышно шептал раненый, — что… хватило… на всех… у меня… всего… семь метров… Жал… ко… только… резерв… ис… черпан… в Отстойник… теперь.

— Да какой Отстойник! — спасатель подал носилки в нутро машины, на секунду наклонился к раненому, кивнул ему. — Бросьте вы эти мысли. Подлечим — будете как новенький! И не таких вытаскивали… Поехали, ребята!