Предмет нашего сегодняшнего разговора будет в достаточной степени конкретен. Это первые три главы Книги Бытия — то, с чего начинается Библия.
Передо мной был выбор, использовать ли эту неделю для того, чтобы дать вам общий набросок православного богословия? Но я думаю, что это получилось бы слишком эскизно и слишком поверхностно. И поэтому давайте выберем сегодня одну тему, о которой поговорим более подробно, хотя бы для того чтобы увидеть какие‑то возможности, которые свято–отеческое толкование Библии в себе таит.
Итак, начало Библии известно всем: это рассказ о сотворении мира. Это настолько известно, что мы даже не придаём значения такому началу. Дело в том, что я вот сейчас пробую вспомнить, например, священные книги других религий и я нигде не могу вспомнить, чтобы ещё какой‑то священный эпос начинался именно так. Махабхарата так не начинается, Коран так не начинается… О каких‑то других событиях там рассказывается, а вот чтобы именно история мироздания начиналась с этого… Обычно это повествование в других религиях идёт где‑то в середине книги священного эпоса.
Библия с этого — начинает…
Чтобы понять, почему это так важно для библейского миропонимания, вспомним, в каких условиях Моисею даётся шестоднев.
В это время Израиль странствует в пустыне (Пятикнижие пишется в период странствия Израиля). Это бездомный народ–скиталец, который оставил позади Египет и ещё не дошёл до Палестины. Это самый нищий народ Ближнего Востока: у него нет своей земли, у него нет своей истории, у него нет своей письменности — у него вообще ничего своего нет. Когда потом (ещё пройдут века) в Палестине Соломон захочет поставить храм, окажется, что среди евреев нет ремесленников даже, и Соломон будет звать, как описывает Библия, ремесленников из Финикии, из того же Вавилона, из Египта. Да… Израиль — самый нищий народ этого времени.
Что же из этого следует дальше?
Есть такой принцип библейской работы: если ты хочешь понять смысл какого‑то места, посмотри, а не встречается ли эта мысль или этот сюжет в других книгах Библии, потому что при всём том, что это десятки книг, это всё‑таки одна Книга. И давайте сопоставим эти разные места — и, может быть, мы вместе поймём общий библейский контекст.
Так вот… таким «параллельным» местом к первой главе Книги Бытия являются 40–е главы из книги пророка Исайи: в них тоже рассказывается о том, как Бог создал мир. Но пророк Исайя точнее, полнее, может быть, даже, чем Моисей, указывает контекст, в котором творение мира происходит. Исайя обращается к израильскому народу в очень похожей ситуации с Моисеем: у Израиля опять нет своей земли, он опять народ рабов, народ нищих — он пленён Вавилонской империей на этот раз (не Египетской, а Вавилонской) и находится ещё в плену. И вновь те же самые искушения.
Вы помните, что когда Моисей ведёт свой народ через пустыню, евреи всё время бунтуют и говорят: «Давай вернёмся назад в Египет — там нас мясом кормили. Там было хорошо, а здесь мы голодны. Мы лучше откажемся от этого Бога, если Он от нас требует таких мучений, лишений. Признаем египетских богов и снова будем жить в довольстве и счастье».
Проходит четыре столетия. Евреи оказываются в Междуречье — в Нововавилонской империи. И вновь то же самое говорят люди: «Зачем нам нужен этот Бог Палестины — зачем нам нужен наш Бог, если Он нам не помог, если мы потерпели военное поражение, если наши враги оказались сильнее нас, богаче нас, знатнее нас — если мы здесь снова на положении рабов? Может быть, мы должны принять богов наших новых владельцев? Может, мы должны теперь поклониться вавилонским богам?»
И вот здесь пророк Исайя обращает свой голос к Израилю и говорит ему самое важное… Что же это самое важное?
Позвольте мне сделать небольшой экскурс в историю религий. Дело в том, что те исследования, которые были проведены в XX веке этнографами и историками, показывают, что всё‑таки в мире не было такого народа, который был бы всерьёз многобожником — политеистом. Практически во всех известных нам народах и культурах есть представление о том, что Бог всё‑таки один. Другой вопрос, что многие народы считают, что до этого единого бога ему нет дела: ни народу нет дела до этого единого бога, ни этому высшему богу нет дела до этого народа, до земных дел. И вот та форма религиозности, которая наиболее распространена в мире и в истории, эту форму можно назвать словом «генотеизм»: когда тот или иной народ избирает маленького божка, с которым заключает свой завет. Помните, греки (афиняне) заключают свой завет с Афиной. Например, в Эфесе заключают свой завет с Артемидой Эфесской — у каждого города есть свой ангел–хранитель, есть свой божок, который, считается, покровительствует ему. У каждого народа, даже у каждой семьи…
И при этом языческое сознание считает так: к единому богу обращаться тяжело, стыдно — он далеко, а мы вот с нашим маленьким божком, который у нас есть, договоримся, он будет нас защищать.
Но дальше из этого следует другая вещь: если я почитаю моего бога на моей территории, то когда я приехал в чужую страну, я должен почитать богов этой земли. Поэтому грек, приезжая в Египет, совершенно спокойно идёт в храм Осириса и приносит там надлежащие жертвы. Он считает, что, скажем, Астарта в Вавилоне и Гея в Греции — это одно и то же.
Казалось бы, какая замечательная веротерпимая позиция… Но из неё следуют некоторые очень интересные выводы.
Первое: если произошло столкновение двух народов и один из них победил другого, отсюда языческое сознание делает какой вывод?
«Боги моих противников оказались сильнее моих богов». Помните, в Илиаде: схватка (битва) на земле — это всего лишь отражение битвы, которая происходит на небесах между олимпийцами; и если моя армия проиграла, значит, мои боги не так сильны — так, имеет ли смысл мне кланяться слабым маленьким моим божкам, я лучше поклонюсь богам народа–победителя.
Отсюда в языческом мире в принципе никогда не ставился вопрос о религиозной истине. Религиозный утилитаризм, практика — да, но об истине никогда языческий мир не задумывался… И, пожалуй, впервые свободу совести начали отстаивать христиане: независимо от того, где мы живём, в каком народе, среди каких язычников, мы будет исповедовать свою веру, даже если мы унижены, оскорблены, пленены — от своего Христа мы не отречёмся… Это то настроение, с которым христиане пришли в мир и победили Римскую Империю.
Но ещё одно следствие отсюда вытекало… Если благополучие и военный успех моего города, моего народа зависит от силы моих богов, от того, помогут ли мне мои боги, отсюда следовало, что весь народ должен ублажать государственных богов. Грек мог быть очень веротерпим по отношению к египтянину — в том случае, если он приезжал в Египет. Но если египтянин приезжал в Грецию и не приносил жертв греческим богам, считалось уже, что он делает что‑то непристойное. А если грек не приносит жертв греческим богам, это изменник нации — изгнание наказание ему или смерть. (Вы помните — Сократа ведь за атеизм судили: «Как же? Он не почитает наших местных богов? Он о едином Боге учит — он атеист, атей»).
Так вот, поэтому христиане были преследуемы и ненавидимы в Римской Империи — «Как? Вы живёте среди нас, но вы не молитесь нашим богам?! Нет, пожалуйста, молитесь своему Христу, сколько угодно, но кроме этого извольте молиться и нашему кесарю, и нашему Юпитеру!». И вот здесь христиане были готовы уйти на смерть, на любые лишения, но они не признавали, что боги язычников и Бог Библии — это один и тот же бог. Боги язычников суть бесы, говорит Библия.
Так вот. Пророк Исайя проповедует Израиль, который вновь воспроизводит в себе языческие стереотипы мысли: раз мы проиграли и мы находимся на земле Вавилона, то мы должны кланяться Астарте.
И вот тогда пророк Исайя напоминает: «Послушай, Израиль, ты забыл одну маленькую деталь — твой Бог это не бог Палестины, который существует где‑то в одном ряду с богом Египта и богом Вавилона — твой Бог это тот самый единый Бог, чьё имя велико и чудно, это тот Бог, который один создал весь космос, твой Бог–Творец. И поэтому неважно, где ты находишься — в Палестине или Вавилоне, — Богу можно поклоняться везде, и здесь надо исполнять закон, и здесь нельзя забывать заповеди Моисея…» (-35:54)
И вот тогда Исайя говорит своему народу: «Послушай, Израиль, твой Бог, Он из небытия создал этот мир. Бог, который может из низин создать горы, Бог, который может из гор вновь создать пустыни, рассеять их по ветру — твой Бог, Израиль, это такой Бог… Бог, создавший мир, — это господин истории, и Он силен слабый народ привести к власти, и тиранов Он силен низложить. И поэтому… не отрекайся, Израиль… Ты сейчас — ничто, ты историческое ничто. Но твой Бог может из тебя создать Гору Феонскую, на которую возложат своё упование все народы…» Я, простите, своими словами пересказываю…
Так вот, то же самое проповедует Моисей своему народу во время исхода из Египта.
На самом деле, рассказ о создании мира — это рассказ миссионерский. История церкви начинается с создания мира. Вы понимаете, дело в том, что в любой языческой концепции история церкви, история народа — это часть истории космоса. Но в Библии — наоборот: история космоса — это часть истории народа, потому что весь мир создан ради народа Божия, весь мир создан ради церкви — мир создан ради Христа.
Таким образом, мы видим, что первая глава Книги Бытия носит полемический, миссионерский характер. Проповедь о едином Боге противостоит пантеону, множеству языческих богов — это миссионерская проповедь.
И вот теперь посмотрим сам текст…
Я вас не буду спрашивать, потому что я достаточно проводил таких экспериментов уже. Я боюсь, что если современного кандидата наук (любых) и даже доктора (я не говорю о студентах уже) спросить, с чего начинается Библия, то он ответит: «Вначале было слово».
Дорогие мои, это неправда. Библия начинается со слов: «В начале сотворил Бог небо и землю». Вот давайте… первый стих… Философы меня поймут. Задача философа заключается в чём? Философ берёт простую вещь и делает её непонятной — это работа философа во все века. Вот я сейчас попробую сделать то же самое. Казалось бы, чего проще -
«В начале сотворил Бог небо и землю»
Давайте попробую этот простой стих сделать для вас непонятным.
«В начале». Скажите, пожалуйста, — вопрос уже к филологам, простите: это про что? Дело в том, что словосочетание «в начале» — это может быть обстоятельство времени — да? — и обстоятельство места. Я могу сказать: «Вначале я пошёл в кино». А я могу сказать: «В начале улицы стоит кинотеатр». Так вот: «В начале создал Бог небо и землю». Под «началом» что имеется в виду: пространство или время?
В принципе, конечно, всё вместе. Как писал Блаженный Августин… у Августина есть просто поразительная мысль, он приводит шесть разных смыслов этого первого слова Библии, а затем говорит: «Если бы я был на месте Моисея и мне было бы поручено писать книгу высшей достоверности для всех времён и народов, я бы попытался её написать так, чтобы все возможные смыслы здесь были вместе». Вот, конечно, здесь и время, но и место.
Дело в том, что параллельное‑то место какое в Библии к этому стиху?
«В начале сотворил Бог небо и землю»
и -
«В начале было слово. И слово было у Бога. И слово было Бог. И всё, что начало быть, начало быть через Него».
Значит… «в начале» — в логосе. В Божественном слове, в Божественном разуме, логосе создаёт Бог мир — в своей мысли, в замысле…
Следующее. По–еврейски начало — это «берешит». Вот, значит, первая строка Библии:
«Берешит бара Эллогин…».
Буква «б» на иврите пишется как вот такого рода скобка — скобка, повёрнутая справа налево. (Вы знаете, что на иврите читается не так, как мы читаем по строчке, а наоборот.) Таким образом, вот с этой скобки начинается Библия. И вот очень интересно, что раввинестическая традиции очень мудро указывает на смысл — это скобка, открытая в одну сторону: то, что было после этого, мы знаем; то, что было до этого, это тайна Божья. Поэтому задавать вопрос, что делал Бог до того, как Он создал наш мир, бессмысленно — это тайна. Это тайна хотя бы потому, что до этого времени не существовало. Спрашивать о том, что делал Бог до того, как Он создал время, это всё равно, что спрашивать, сколько килограммов в вашей совести. Это несоизмеримые просто вещи: совесть не меряется килограммами — и вечность не измеряется в категориях «до» и «после»…
Итак, в начале (в этом логосе) — «Берешит бара».
Глагол «бара» — один из пяти глаголов в еврейском языке, который означает творчество (работу). Но этот глагол имеет в виду всегда смыслом своим «творение из ничего». Никогда этот глагол в качестве своего подлежащего не имеет «человек» — только Бог может «бара», только Бог может творить из пустоты. Человек может творить, пересозидая существующий материал (психический, своей мысли, душевный, творить себя в покаянии, перетворять себя в материальном мире, историческом…), но Бог может творить из того, чего раньше в принципе не было. И поэтому «бара» мы встречаем крайне редко. По–моему, раз 7 мы встречаем это в шестодневе. И ещё (что очень важно) «бара» стоит в 50–ом псалме: «Сердце чистое созижде во мне, Боже…» — вот именно «создай», «заново создай», по сути дела «я своё сердце в пустоту превратил» своими грехами, и вот из этой пустоты — «бара»: создай меня заново, Господи. Значит, это не «сделать», не «смастерить» из прежней существовавшей материи…
(Вы помните — концепция Платона: есть бог Демиург, есть мир идей (некоторая концепция, которой должен соответствовать мир) и есть просто материя — мёртвая, бесформенная, которую надо оформить, преодолев её инертность, оформить по этим идеям. Василий Великий гениальную совершенно, по–моему, убийственную даёт характеристику Платоновской концепции: он говорит — «Бог не нуждается в складчине». Не вскладчину библейский Бог творит мир: Он сам создаёт идеи, Он сам создаёт материю, из которой Он создаёт мир.)
Значит, «бара»…
Дальше идёт ещё одно загадочное слово, которое в русском переводе переводится как «Бог»: «Эллогин».
Вообще буквально это — «Боги» или даже, ещё точнее, «Господа». Во–первых, это множественное число — «Эллогин». Единственное — «Эллоах» («Господь»). С другой стороны, можно «Эллоах» сказать, обращаясь к некоторому уважаемому человеку, властителю. Поэтому «Эллогин» на языке Библии, можно сказать, скажем, «судьи Израиля» — тоже называются «Эллогин»; князья могут так называться, патриархи. Но здесь, конечно, речь идёт не о людях. Но, тем не менее, смотрите, какая интересная вещь: почему во множественном числе? Ведь получается странная вещь: «В начале» — «Боги» — «сотворил», потому что «бара» — то стоит в единственном числе. «Боги сотворил». Если бы «Боги сотворили», перед нами была бы типичная языческая концепция. И, тем не менее — «Боги сотворил»…
Иудейская традиция считает, что в данном случае множественное число — это вежливая форма обращения — как мы обращаемся на Вы: некоторый избыток, именно преизбыток Божества тем самым выражается. Но христианская традиция это понимает несколько иначе… Это первый намёк на Троицу…
Что такое «небо и земля»?
Дело в том, что в еврейском языке отсутствует слово, которое аналогично русскому слову «бытие» или греческому слову «космос» — бытие как таковое. Поэтому, когда еврей хочет сказать «всё, что есть» (мы бы это словом «бытие» сказали — «сущее»), еврей говорит «небо и земля»: такой двуединый мир, две его половинки, небо и земля.
То есть, первый стих: В начале Бог создал всё…
В некотором смысле мы можем сказать, что первый стих — это краткий конспект последующей всей главы, это краткий конспект последующего шестоднева. А вот дальше начинается уже собственно первый день…
© дьякон Андрей Кураев
© записано