Смутное время вызвало преобразование российской политической системы, утратившей было прочность в связи с династическим кризисом. Власть вновь приобрела легитимность в глазах населения Русского государства. Гражданская война начала XVII в. отразилась в борьбе двух идей: с одной стороны, стихийной народной веры в «истинного Царя», получившего Божье благословение через «рождение от царского корени» или другими более мистическими способами, — с другой же — вполне рационалистического подхода верхушки общества к царскому избранию. Поиск компромисса обеих позиций поначалу выразился в избрании на престол иностранных принцев, однако это резко приблизило угрозу политической и религиозной катастрофы страны. Лишь новое соглашение враждующих лагерей в виде избрания на престол Михаила Федоровича Романова получило благословение Православной церкви и привело, наконец, к замирению сторон. Однако далее последовала ожесточенная борьба с последствиями Смуты — иностранной интервенцией, казачьими разбоями и отдельными рецидивами самозванчества — так что окончание этого периода нашей истории как в политическом, так и в более узком военном смысле следует отнести только ко времени Деулинского премирия 1618 г. И все же успешное завершение вооруженной борьбы было предопределено уже в 1612–1613 гг. сознательным и ответственным выбором «всея земли»; верность этому выбору стала нравственной основой разумной мобилизации сил и экономических средств страны для отпора врагу, а впоследствии создала условия для вполне успешной внешнеполитической «реконкисты» и расширения границ Русского государства в середине XVII — начале XVIII в.

Боевые действия под Смоленском в 1632–1634 гг. Фрагмент гравюры В. Гондиуса, 1636 г.

Смута стала важным этапом в борьбе за первенство в Восточной Европе, которая началась с созданием крупных централизованных государств — России, Речи Посполитой и Швеции. Показательно, что кровавая русская междоусобица проходила на фоне отсутствия у соседних стран сколь-нибудь согласованных и продуманных амбициозных стратегий в отношении России. Так, в 1609 г. королевская пропаганда в Речи Посполитой попыталась объединить общество под лозунгом «колонизации» московских земель по образцу Испанских завоеваний, однако в качестве жизнеспособной долгосрочной программы эти фантастические тезисы явно не годились. Полную поддержку сословий Речи Посполитой получила лишь вооруженная борьба за Смоленск и Северскую землю; попытки короля или его сына занять московский престол натолкнулись на равнодушие и недовольство — в том числе с опасением чрезмерного усиления королевской власти внутри страны. Влиятельной политической силой Речи Посполитой также оказались наемные армии самозванческих гетманов и конфедерации королевского войска, однако заботились они лишь о вознаграждении своих «кровавых заслуг», не беспокоясь об интересах государства. Отсюда — катастрофа московского гарнизона 1612 г. и провал московского похода 1617–1618 гг., при общем превосходстве Речи Посполитой над Россией в людских и финансовых ресурсах и в военном потенциале. Как ни странно, Смута показала слабость Польско-Литовского государства, раздираемого внутренними противоречиями и неспособного к долгосрочной мобилизации своих сил.

Похожая ситуация наблюдается и в Швеции. Выдвинув дерзкий, но достаточно перспективный проект возведения шведского королевича на царский трон, наместник короля в Новгороде Яков Понтус Делагарди оказался в одиночестве в шведской политической элите. Захват приграничных русских крепостей в Прибалтике — вот максимум, дозволенный королевскими инструкциями. Более масштабное участие в чужой гражданской войне, при зыбкости собственного внутреннего и международного положения, вызывало серьезное беспокойство. В итоге шведы вполне удовлетворились отторжением от России Корелы и Ижорской земли, возвратив без боя Новгород с его обширными областями. Былой антипольский союз России и Швеции (1608–1611) вскоре стал базой для возобновления военно-политического сотрудничества уже в эпоху Смоленской войны (1632–1634).

Четвертая влиятельная сила в Восточной Европе — Крымское ханство — оказалась вообще не заинтересована в ослаблении России за счет Польско-Литовского государства и большую часть времени придерживалась нейтралитета, выступая иногда даже в качестве военного союзника московских властей из-за перманентной собственной смуты в Бахчисарае, а также из-за разницы интересов Крыма и Османской империи. Крымско-татарская элита не стала возрождать прежние агрессивные планы по отторжению от России Казани и Астрахани — при том, что в условиях Смуты эти области долгое время были ослаблены в военном отношении и даже находились в конфронтации с центральными властями. Ввиду разногласий между соседями международное положение Русского государства в эпоху Смутного времени оказалось несравненно более выгодным по сравнению с периодом окончания Ливонской войны (1578–1584), что помогло ему избежать национальной катастрофы и свести потери от иностранной интервенции пусть к значительным, но локальным территориальным уступкам.

Перемены в военном деле

Бедствия Смутного времени: городские восстания, казачьи грабежи и разбои, нападения интервентов, татарские набеги и карательные действия правительственных войск — нанесли огромный урон мирному населению и опустошили ряды служилых людей Русского государства. Колоссальные потери понесла и верхушка служилого сословия — думные и московские чины и выборное дворянство. Эта ситуация, как и обстановка гражданской войны в целом, привела к определенному упрощению «разрядной» структуры московской рати. От обычного в годы правления Бориса Годунова «разряда на пять полков» (Большой, Передовой, Сторожевой, Правой и Левой руки), постоянно вызывавшего местнические споры между воеводами, правительство царя Василия Шуйского отказалось уже в 1606–1608 гг. Последним (и единственным за всю Смуту) Государевым походом, с разрядом на 7–8 полков, стал поход Василия Шуйского на Тулу против Болотникова и Лжепетра в 1607 г. После этого даже главные силы русской армии, в походах на Волхов (1608) или Смоленск (1610), стали расписываться не более чем на три полка — Большой, Передовой и Сторожевой. А с восстанием городов против правительства Семибоярщины и сбором Подмосковного ополчения и эта структура естественным образом отмерла — полки в Подмосковных таборах подчинялись своим уездным воеводам и головам, выбор которых был одобрен советами земских людей на местах.

Правительство царя Михаила Федоровича, хоть и возродило обычай разбора местнических споров, ограничило область традиционного деления рати на три полка «украинным разрядом» против татар — группировкой, которая в 1613–1618 гг. имела ничтожное стратегическое значение. В остальных случаях во главе войска назначались по два воеводы и дьяк, которым подчинялись сотенные и стрелецкие головы и казачьи атаманы. Эта практика военного времени уничтожала целую область возможных местнических споров, до крайности осложненных последствиями Смуты: возвышением родственников нового царя, приближением ко двору лидеров уездных корпораций и их сородичей и угасанием многих древних знатных родов. Впоследствии, с созданием полков «нового строя», разряд армии на «титульные» полки потерял всякое практическое значение и появлялся лишь иногда как дань традиции — преимущественно в торжественных Государевых походах.

Наивысшее напряжение усилий ратных людей и всего общества, имевшее место в Смутное время, не могло не оказать влияния на тактику и вооружение русской армии. До совершенства доводились привычные приемы боя, перенимались и перерабатывались тактические формы иноземных армий. Неравная борьба с профессиональной конницей вынудила наибольшее внимание уделять средствам обороны — от полевых укреплений до построений пикинеров. На широкую ногу ставится производство огнестрельного оружия. Уровень вооруженности войска зависел от степени его поддержки крупными городами — ремесленными и торговыми центрами. О разбитых Федором Шереметевым черемисах писали, что «огненного де бою у них нет — всё лучной» (конец 1608 г.). В противоположность им у ратных людей Русского Севера, как правило, был «зелью расход велик: с пищальми людей много…», и из городов в это войско постоянно шли обозы с новым оружием, порохом и свинцом. Зато жители Путивля и Рыльска в 1605 г. смогли быстро восполнить нехватку гусарских копий («древок»), утраченных конницей Лжедмитрия I после разгрома при Добрыничах.

«Дети боярские» долгое время сохраняли тактику «лучного боя», опираясь в боях с польской конницей на поддержку «обозов» с пехотой, эскадронов служилых немцев и, в 1609–1610 гг., на взаимодействие со шведскими союзниками. Всадники стремились избегать прямого контакта с польскими копейщиками, отступая перед ними и подводя под огонь пехоты или фланговые удары других сотен.

Роты наемной шляхты в армиях самозванцев, как и в польско-литовском войске, строились в несколько линий (от 2 до 5–6), которые вводились в бой поочередно, причем начинали бой казаки или легковооружённые пятигорцы, а копейщики наносили главный удар. При Добрыничах часть гусар была распределена по пятигорским ротам, а одна гусарская рота оставалась в резерве. Похоже, «дети боярские» северорусских уездов, бывшие в стане Лжедмитрия II в 1608–1609 гг., начали вооружаться по примеру поляков длинными копьями. Впрочем, без навыка обращения с таким оружием они годились лишь на роль поддержки гусар и пятигорцев, и с возвращением на сторону Москвы вновь отказались от него.

«Гуляй-город», хранившийся под Москвой, активно применялся в боях 1606–1609 гг., а коломенский (или серпуховской) был взят ратниками Ляпунова к столице в 1611 г. — после чего упоминания об обоих исчезают из источников. В полевых боях использовались обозы или «таборы» из сцепленных между собой телег (зимой — саней), оснащенных дощатыми щитами с бойницами или просто наполненных сеном. Так, при Добрыничах перелом в ход битвы внесла внезапная массированная пальба стрельцов и пушек, укрытых за возами с сеном, по польской коннице — тот же прием, что был применен против татар при Молодях (1572). Донцы и черкасы умели прорываться с такими обозами сквозь вражеские боевые порядки. По польскому описанию, в 1611 г. ратники Просовецкого шли «гуляй-городом, то есть подвижною оградою из огромных саней, на которых стояли ворота с несколькими отверстиями для стреляния из самопалов. При каждых санях находилось по 10 стрельцов: они и сани двигали, и, останавливаясь, стреляли из них, как из-за каменной стены. Окружая город со всех сторон: спереди, с тыла, с боков, эта ограда препятствовала нашим копейщикам добраться до русских…».

Во время боев 1609 г. стрельцы Фёдора Шереметева применили прием, давно испытанный на Волге в борьбе с татарами: передвигаясь на стругах, они внезапными налетами при содействии конных сотен громили отряды «тушинцев» на переправе. Однако в открытых боях, особенно в безлесной местности Суздальского ополья, сторонники самозванца сохраняли перевес над земскими ратями. Также и посошные северорусских городов в нескольких боях были «посечены как трава» считаными ротами шляхты. Наступление поляков было остановлено ими сначала упорной обороной в крепостях и на засеках. Затем, осторожно продвигаясь к Ярославлю, ратники обязательным образом действовали под прикрытием острогов и засек. Постепенно русская пехота выработала способность везде находить укрытия: в бою с Ходкевичем (август 1612 г.) сбитые со стен Замоскворечья стрельцы и казаки кн. Пожарского засели «по ямам и кропивам», в погребах сгоревших домов, откуда по сигналу перешли в наступление. Отметим еще, что в зимнюю пору русские и финские пешие ратники широко применяли лыжи («рты»), что не только ускоряло передвижение, но и легко позволяло уйти от вражеской конницы по лесу или глубокому снегу.

Опыт, добытый кровью земских ратей, был закреплен и переработан в систему князем Михаилом Скопиным-Шуйским. Воевода добросовестно перенял из нидерландской военной школы метод «блокгаузов», хорошо знакомый ветеранам Делагарди. Постройкой цепи этих небольших укреплений («острожков») с мобильными отрядами внутри можно было надежно блокировать лагерь противника или обезопасить собственное войско на марше. В обозе кн. Скопин-Шуйский стал возить до 2 тыс. готовых острых кольев для частокола. В воеводские наказы русской армии надолго вошло описание разработанного им похода «с большим бережением». Сначала из расположения рати вперед отправлялись надежные дворяне с отрядом, которые тщательно выбирали выгодное место для следующего стана и укрепляли его рогатками. Только после этого остальные ратники выходили в путь под обязательным прикрытием разъездов, с тем чтобы как можно скорее добраться до подготовленного к обороне места и оборудовать там полноценный «острожек». Такая тактика применялась в походах к Москве и Смоленску в 1609–1610 гг., обоими ополчениями в 1611–1612 гг., царским войском под Смоленском, Можайском и в Новгородской земле в 1613–1618 гг. и далее вплоть до 1650-х гг.

Гарнизоны полевых «острожков» нередко состояли из «детей боярских», что послужило важной причиной их перевооружения огнестрельным оружием в 1610-х гг. Впрочем, сыграл роль и материальный фактор: с разорением основных торгово-ремесленных центров страны и общим их упадком обновлять доспехи, закупать качественные саадаки и каленые стрелы стало невозможно для основной массы служилых людей, тогда как огнестрельное оружие и боеприпасы исправно поставлялись всем земским ратникам. Оснащение всадников ручницами перестало считаться чем-то недостойным, и определение «пищальник», как признак ущербного служебного положения, исчез из списков городовых «детей боярских». К 1621 г. подавляющая часть дворянской конницы уже имела на вооружении «езжие пищали», годные и для конного боя, и для обороны укреплений.

Не меньшее значение имел первый опыт освоения западноевропейской — нидерландской пехотной тактики. В августе 1609 г. бойцы посошных ратей кн. Скопина-Шуйского были отданы в обучение ротмистру Христиеру Зомме и его ветеранам, которые усиленно занимались с ними по методике принца Морица Оранского: «Московитских воинов, имевших хорошее вооружение, но пока необученных и неопытных, он в лагерной обстановке заставлял делать упражнения по нидерландскому способу: учил в походе и в строю соблюдать ряды на установленных равных расстояниях, направлять, как должно, копья, действовать мечом, стрелять и беречься выстрелов». Русская пехота с пикинерами упоминается при Клушине в 1610 г. и в Первом ополчении в 1611 г., но затем временно исчезает вместе с практикой боевого использования посошных людей (до 1630-х гг.).

Опыт непрерывных пятнадцатилетних боев и походов Смутного времени не только изменил вооружение и образ действий русского войска — он стал питательной основой большинства военных реформ эпохи первых Романовых, царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича.

Михаил Федорович, первый русский царь новой династии (1613–1645). Гравюра из книги А. Олеария, 1647 г.