1.1. Русь накануне Смуты

На исходе XVI столетия Россия являлась огромным по территории государством, которое продолжало стремительно расширяться в южном и восточном направлениях. Вместе с тем плотность населения страны была крайне низкой, а его численность сильно уступала, например, могучему соседу — Речи Посполитой.

Россия представляла собой конгломерат земель, значительно различавшихся между собой по экономическому, социальному и национальному признакам. Поморье и вятские земли населялись в основном «черносошными» — свободными крестьянами, объединенными в крепкие общины — «миры». Хозяйство их, как и могучих вотчинников — Соловецкого, Кирилло-Белозерского и иных монастырей, было не столько земледельческим, сколько промысловым. Поволжье представляло собой район активной земледельческой колонизации. Характерными отличительными чертами этой области — «Низовой земли» или «Низа» — являлись богатые торговые города (Ярославль, Кострома, Нижний Новгород), расположенные на путях в Персию, а также преобладание в сельской местности так называемых «инородцев»: татар, мордвы, чувашей и т. п. Легендарный поход Ермака за «Камень» (Урал) открыл дорогу к освоению Сибири, и вскоре ее несметные сокровища, прежде всего в виде пушного «ясака» от покоренных племен, хлынули в Москву.

Разительный контраст представляли собой области Центральной и Северо-Западной России. Ливонская война, а еще больше — опричная политика Ивана Грозного нанесли страшный удар по хозяйству дворян и детей боярских — основных помещиков на этих землях. Крестьяне, не в силах нести бремя обеспечения служилого человека, охотно уходили к экономически благополучным крупным вотчинникам — монастырям и боярам. Да и ратные люди, несмотря на все запреты, старались к концу жизни заложить земли «за помин души» в монастырь, а разорившись, поступали в боевые холопы московской знати. В итоге помещичья земля запустела, а благосостояние деревень богатых соседей создало основу для недовольства массы служилых людей «по отечеству».

Активное возведение боевых оборонительных линий вдоль границы с «Полем» (так называемых «засечных черт»), продвижение передовых рубежей все дальше в степь сказалось на структуре населения южной окраины Московского государства — «Украинных», «Польских», «Северских» и иных подобных городов. В первую очередь здесь необходимо было наполнить гарнизоны многочисленных городов-крепостей, из-за чего большую часть населения составили служилые люди «по отечеству» и «по прибору» (стрельцы, казаки и т. д.) со своими семьями. При «верстании» (приеме на службу) власти мало интересовались прошлым переселенцев, почему юг стал надежным прибежищем для беглых холопов, всякого рода «гулящих» людей и даже преступников: «Егда кто от злодействующих осужден будет к смерти, и аще убежит в те городы польскиа и северскиа, то тамо да избудет смерти своея». Причем последнее отчасти происходило по инициативе самого правительства: еще в 1582 г. царь с боярами приговорили «писати в казаки в украинные городы» осужденных за лжесвидетельство и иные «крамолы». Все эти люди уходили из коренных областей России с обидой на существующие порядки, что исподволь создавало почву для будущих мятежей.

Однако Русская земля конца XVI столетия не обрывалась Диким полем. На просторах южных степей, по берегам рек Дона, Волги, Яика и Терека жили вольные казаки — особое сообщество людей, исповедавших православную веру и в силу этого считавших себя подданными русского царя, — хотя никаким законам государства они не подчинялись и, фактически, частью его не являлись. Казаки в это время пополнялись в основном за счет выходцев из России: родственников служилых людей южнорусских городов, свободных людей других областей, а также сбежавших от своих господ или преследуемых по каким-то иным причинам людей; самыми боеспособными из последних были боевые холопы дворян. Живя разбоем и лихими набегами, казаки не теряли окончательно связей с Русью и стали активными участниками ее внутренней Смуты.

Таким образом, разлад экономической жизни страны, недовольство различных слоев населения — и в первую очередь служилого военного люда, слабость и раздоры в правящей элите и враждебное внешнее окружение — все создавало предпосылки для внутреннего взрыва. Наблюдательный англичанин Флетчер, покидая Россию около 1590 г., уже тогда не сомневался, что ее ждет восстание «военных», то есть служилых людей. Однако прогноз опередил события на 15 лет, и связано это с фактором уже не материального, а духовного порядка — а именно с бытующим на Руси комплексом представлений о царской власти. Не за отмену каких-то законов и не за созыв Земских соборов с готовностью шли на смерть русские люди в период Смутного времени: спор шел о личности их самодержавного царя, в которой, как в идеале, концентрировались все их надежды, чаяния и понятия о справедливости.

В сознании русского человека того времени не было в этом мире фигуры важнее, чем царь. Подобно императору Византии, он мыслился государем, вдохновленным и хранимым Богом, Его образом на земле, предстоящим перед Ним за все свое царство. Именно «государевым счастием» одерживались победы, достигалось благоденствие страны, торжество православной веры. Подобные качества человек приобретал в силу своего «помазания на царство», но существовал еще один очень важный признак законности его власти — принадлежность к избранному царскому роду. События начала XVII в. ясно показали, что такое понимание легитимности царской власти не осталось достоянием дипломатических споров или публицистики Ивана Грозного, но глубоко укоренилось и в народном сознании. Добавим, что идеальный образ праведного и благочестивого государя не был единым для всех слоев общества и сильно разнился в зависимости от сословных представлений о том, как царь должен жаловать и судить своих подданных.

Безграничность земной власти самодержца и само поведение его на виду у простого народа, напоминавшее бесконечную чинную церковную службу, вызывало почти мистический благоговейный трепет перед его величием. Большая же часть населения огромной страны знала понаслышке даже об этой чисто внешней стороне государевой жизни и деятельности, и народные представления о них носили легендарный, сказочный характер. Это впоследствии создало благодатную почву для самых разных самозванцев — обычно выходцев из низов общества: ведь им достаточно было вести себя просто в соответствии с народными представлениями о царе. Без осознания всей серьезности этих моментов, которые историки XX столетия порою высокомерно именовали «царистскими иллюзиями», не понять основных идейных мотивов гражданской войны в России начала XVII в.

 

1.2. Царствование Федора Иоанновича (1584–1598)

1584 г., 18 марта -1598 г., 7 января — царствование Федора Иоанновича; правление царицы Ирины и боярина Б. Ф. Годунова (с 1587 г.).

1589 г., 23 января — учреждение патриаршества на Руси и избрание патриарха Иова.

1591 г., 15 мая — гибель царевича Дмитрия Иоанновича в Угличе.

1590–1593 гг. — Русско-шведская война.

1591 г., 4 июля — сражение под Москвой. Отражение набега крымского хана Казы-Гирея.

1594 г. — поход на Тарки терского воеводы кн. И. Д. Хворостинина.

1595 г., 18 мая — Тявзинский мир со Швецией.

Кризисные явления в социально-экономической жизни России, которые обычно считаются основными причинами Смуты, были в действительности гораздо острее в конце правления Ивана IV. Однако царствование последнего из династии Рюриковичей — царя Федора Иоанновича — прошло под знаком стабилизации внутренней жизни общества и новых внешнеполитических успехов России. Основная заслуга в их проведении принадлежит боярину Борису Федоровичу Годунову, брату царицы Ирины, пришедшему к власти при малоспособном к государственным делам царе.

Царь Федор Иоаннович. Гравюра конца XVI в.

Во второй половине 1580-х гг. Россия твердо укрепилась в Сибири. Развивая успех казаков атамана Ермака Тимофеевича, царские воеводы и головы основали города Тюмень и Тобольск (1587), а также ряд острожков, неприступных для окружающих племен. Остроги стали прибежищем для ратных и вольных людей, которые покоряли «немирные» племена, обеспечивали безопасность «ясачных» — то есть уже присягнувших («шертовавших») царю — и сами занимались «охочим промыслом». Отсюда в столицу ежегодно направлялся «ясак» — меха ценнейших пород, обогащая опустошенную войнами казну государства.

Утверждение патриаршества — успех, достигнутый на этот раз дипломатическими усилиями Годунова, — ликвидировало неполноправное положение Москвы по отношению к древним центрам православия, находившимся в то время под властью Османской империи. Оно укрепило престиж русской церкви — церкви единственного в мире независимого православного государства.

На западе основной задачей оставалась ликвидация последствий поражения в Ливонской войне. Наиболее болезненным было лишение выхода в Балтийское море, и главный вектор дипломатических и военных усилий Годунов направил в сторону Швеции. Дождавшись, когда ее главный союзник — Речь Посполитая — увязнет в войне с Турцией, он нанес военный удар.

В январе 1590 г. в поход выступила рать во главе с самим царем, которого сопровождала его супруга. Талантливый воевода кн. И. Хворостинин с Передовым полком разгромил полевые войска шведов — кстати, в его отряде служил воеводой пленный сибирский царевич Маметкул, присланный к царю Ермаком. После этого началась осада Нарвы, которую лично возглавил сам Б. Годунов. Однако, не имея боевого опыта, боярин просчитался: мощнейшая осадная артиллерия пробила бреши в стене, а башни остались невредимыми. И когда 19 февраля пятитысячная колонна стрельцов, казаков и иных ратных людей пошла на приступ, осажденные расстреляли ее перекрестным огнем из башен и сбили со стены. Погибли воеводы кн. Ю. И. Токмаков и И. И. Сабуров, многие стрелецкие головы и сотники, не говоря уж о рядовых.

Правда, и противник был обескровлен (говорили, что в строю у него осталось всего 80 человек) и запросил мира. По перемирию 25 февраля шведы были вынуждены уступить Ивангород, Копорье, Ям и все морское побережье между реками Нарвой и Невой.

В следующем, 1591 г. противник сделал попытку реванша: сосредоточив крупные силы на русской границе, шведы рассчитывали на то, что набег крымского хана на Москву оттянет основные силы русских из Новгородской земли и облегчит контрудар. Послы от короля Речи Посполитой Сигизмунда III потребовали прекратить войну со Швецией (Сигизмунд был сыном шведского короля Юхана), и перемирие, подписанное с ними сроком на 12 лет, включало обязательство со стороны России не воевать со Швецией один год.

Между тем поход хана Казы-Гирея окончился неудачей. Русские войска укрылись в «гуляй-городе», заранее устроенном возле Даниловского монастыря южнее Москвы, и встретили передовые татарские отряды огнем пушек и пищалей и контратаками — «травлей» — дворянских сотен. Ночью неожиданная канонада из полевых укреплений и со стен Москвы, а также обманные известия о подходе сильных подкреплений из Пскова и Новгорода посеяли панику в крымском стане и вызвали стремительное бегство противника.

Наступление шведских войск в 1591 г., несмотря на татарский набег, было остановлено под стенами Ивангорода и Гдова, а через год русские рати «повоевали» (то есть разорили) Финляндию у Выборга и Або: условия перемирия с Речью Посполитой не позволяли им поступить так же с окрестностями Нарвы.

Кончина шведского короля в ноябре 1592 г. изменила политическую ситуацию. Сигизмунд Ваза, ставший королем и Польши, и Швеции, был вынужден покинуть последнюю из-за недовольства своих протестантских подданных и с тех пор мало интересовался ее делами. Его дядя, герцог Карл Зюдерманландский, оставшись в качестве правителя, занялся подготовкой переворота в свою пользу и не хотел продолжения войны. В деревне Тявзина под Ивангородом был заключен «вечный мир». Согласно его условиям, России возвращались утраченные было земли с городами Ивангород, Ям, Копорье и Корела. Однако морская торговля оставалась под полным шведским контролем, и России запрещалось иметь свои гавани на Балтике. Таким образом, главная цель войны — возобновление «нарвского мореплавания» — не была достигнута. Узнав о серьезных противоречиях между недавними союзниками — Речью Посполитой и Швецией, царь Федор отказался ратифицировать Тявзинский мир: последнее произошло только в 1609 г., уже в совершенно иных условиях.

В Поле на активизацию татарских набегов правительство ответило строительством новых городов. Города шагнули за Передовую засечную черту: были выстроены Воронеж (1585), Ливны (1586), Елец (1592), Белгород, Оскол и Курск (1596). Все они образовали группу так называемых «городов от Поля», главной функцией которых было обеспечение действий полевых войск по отражению татарских набегов и несение сторожевой службы. Население их состояло из служилых людей с семьями, новоизбранных или переведенных из внутренних областей государства; в Воронеже, Белгороде и Осколе основу гарнизона составили принятые на службу станицы вольных казаков во главе со своими атаманами. Вплоть до окончания Смутного времени большинство из польских городов не имело даже уезда в традиционном смысле этого слова: ратные люди жили исключительно в городе и никаких сел и деревень не заводили.

Новый всплеск борьбы на Кавказе был связан прежде всего с религиозными мотивами в политике. Послы кахетинского царя Александра в 1586 г. били челом царю Федору со всем народом, чтобы православный царь спас их жизнь и душу, приняв в свое подданство: Грузия в это время стала ареной жестокой борьбы между Османской империей и Персией. Русский царь оказал ей некоторую богослужебную и военную помощь, но велел не ссориться с могущественными турками. Получив известие о присяге Кахетии, он с 1588 г. принимает титул «государя Иверской земли и грузинских царей». Принятие им же титула «государя Кабардинской земли, черкесских и горских князей» связано с возобновлением в том же году русской крепости на реке Терек (Терского городка) и подчинением ряда горских народов. Однако поход на шамхала Тарковского, правителя Дагестана и главной угрозы для Кахетии, окончился неудачей. Воевода Хворостинин должен был способствовать захвату этого города зятем царя Александра, Крым-Шевкалом, и утверждению последнего на местном престоле. Выступив из Терского городка, воевода основал острог на реке Койсу, обеспечив себе связь с тылом, и взял штурмом Тарки. Однако кахетинские подкрепления с Крым-Шевкалом так и не подошли, а горцы осадили в городе русский отряд, что вынудило его отступить и с большими потерями прорываться к Тереку.

Тем не менее в целом, с точки зрения внешней политики, царствование Федора Иоанновича оказалось успешным для России. Пределы государства расширились в восточном и южном направлениях; на западе удалось вернуть захваченные шведами во время Ливонской войны земли. Однако тогда же создались условия для нового кризиса — на этот раз династического. Болезненный сын Иоанна Васильевича не имел детей, а наследник престола — царевич Дмитрий Иоаннович — погиб при загадочных обстоятельствах, вызвавших толки о причастности к трагедии Бориса Годунова. Пресечение рода, ведшего себя от Августа кесаря и правившего Русью более 700 лет, стало настоящей трагедией, психологическим рубежом, пожалуй, для всех русских людей. Недаром описатели Смуты с неизменной теплотой отзывались о царствовании последнего Рюриковича: «И той убо, не радя о земном царствии мимоходящем, но всегда ища непременяемого. Его же видя, Око, зрящее от превышних небес, дает по того изволению немятежно земли Рустей пребывание и всех благих преизобилование». Государи, сменявшие один другого в последующие годы, вряд ли могли удостоиться подобной похвалы.

Экскурс 1

«Гуляй-город», или «обоз», в русском военном деле конца начала XVII в.

«Гуляй-город» как укрепление, призванное прикрывать огнестрельный «наряд» русского войска — пищальников, пушкарей, позже — стрельцов со своими орудиями, известен с 1530 г. По всей видимости, он был привнесен в русскую военную практику европейскими артиллеристами и инженерами, трудившимися над усовершенствованием осадного парка во времена великих князей Ивана III и Василия III. Само же слово «гуляй-город» представляется остроумным переводом немецкого «Wagenburg» — подвижного укрепления из повозок, гарнизон которого составляли стрелки из огнестрельного оружия. Впрочем, в отечественной практике понятие города «гуляя» могло охватывать не только собственно вагенбург, но и осадные башни, а позже и подвижные заграждения из «испанских рогаток».

Гуляй-город — западноевропейский вагенбург. Немецкая гравюра конца XV в.

Долгое время московские «гуляй-города» использовались только как прикрытие осадной артиллерии при взятии крепостей. Новую жизнь им придал боярин кн. М. И. Воротынский, когда готовился в 1572 г. отразить грандиозный поход крымского хана. В мае 1571 г. неожиданный прорыв основных татарских сил через Оку вызвал беспорядочное отступление царских «береговых полков» под прикрытие московских стен и бегство Ивана Грозного к Ярославлю. Не надеясь уже остановить кочевников на берегу Оки, кн. Воротынский устроил подвижное укрепление, способное и двигаться в нужном направлении, и укрывать за своими стенами всю «береговую рать». Маневр полностью удался: в чистом поле у погоста Молоди все царское войско нашло надежное укрытие в лице своего «гуляй-города», отразило отчаянные татарские приступы и вышло победителем в смертельно опасной для всего Русского государства схватке. Командование сделало выводы из столь удачного боевого опыта, и к 1591 г. мы находим, что сборные части «гуляя» — в первую очередь деревянные щиты с амбразурами — хранятся не только в береговых городах (как в 1571 г.), но и под самой Москвой; в случае сооружения этой крепости назначался особый «гулёвый воевода», который отвечал за перевозку и установку укрепления и имел даже собственный отряд конницы для разведки.

Заблаговременное устройство «обоза, а по древнему названию- «гуляя»» под Москвой в 1591 г. было вызвано напряженной военно-стратегической ситуацией. Значительная часть детей боярских еще не съехалась из поместий или находилась в Новгороде против шведов, и недостаток конницы приходилось компенсировать за счет более эффективного применения пехоты и мощной столичной артиллерии.

Согласно описанию очевидца событий — дьяка Ивана Тимофеева, «обоз» представлял собой стену из щитов в сажень высотой и 3 локтя шириной (2,16 на 1,5 м), с амбразурами, сколоченную из тонких досок, — то есть предусматривалась защита только от легких татарских стрел, а не от огнестрельного оружия. Между собой щиты скреплялись железными цепями и были поставлены на колеса. Изнутри к ним припрягались лошади (по Тимофееву — «ослы»), с помощью которых все сооружение могло медленно передвигаться по полю. Протяженность «гуляй-города» по фронту достигала 2, а в глубину — 1 км, так что внутри укрывалась вся конная рать. При необходимости щиты могли расцепляться в определенном месте и пропускать отряд конницы, что позволяло наносить неожиданные удары и снова укрываться за стеной. Несомненно, что вся конструкция предполагала противодействие легким татарским отрядам, не имевшим ни пехоты, ни пушек.

Однако русские ратники надеялись не только на эти стены, пищали и иные «многие бранные хитрости»: внутри «гуляй-города» была установлена полотняная церковь во имя преподобного Сергия Радонежского. Благочестивый царь повелел поставить в ней чудотворную Донскую икону Богородицы, с которой накануне патриарх Иов обошел с крестным ходом стены Москвы. Все это должно было еще и напомнить об избавлении древней столицы «от агарян» в прошлом — от полчищ Мамая и Тамерлана. Пожалуй, перед нами уникальный случай превращения привычного полевого укрепления в своеобразный город-защитник Москвы от нашествия. После успешного отражения татарского набега на месте «обоза» (и, видимо, походной церкви) был построен Донской монастырь, имевший каменные уже стены.

Со временем, к периоду Смуты, полевой «обоз» русского войска претерпел некоторые изменения. С одной стороны, зачастую уже не было времени и средств для изготовления особых сооружений; с другой — приходилось иметь дело с армиями, располагавшими артиллерией и пехотой. Уже в конце Ливонской войны на западном направлении царскую рать стал сопровождать обоз, хорошо снаряженный разного рода инженерными и артиллерийскими припасами, способный противостоять войскам Стефана Батория. В Смуту «обозы» нередко составляли наспех из подручных средств: так, например, поступили стрельцы при Добрыни-чах (20 января 1605 г.), когда «сложили шанцы из саней, набитых сеном, и залегли за ними». В то же время учащается применение его в маневренном полевом бою — даже для прорыва сквозь ряды противника. Так, по описанию Маскевича, весной 1611 г. казачий отряд Просовецкого из Первого ополчения шел «гуляй-городом, то есть подвижною оградою из огромных саней, на которых стояли ворота с несколькими отверстиями для стреляния из самопалов. При каждых санях находилось по 10 стрельцов: они и сани двигали, и, останавливаясь, стреляли из них, как из-за каменной стены. Окружая город со всех сторон: спереди, с тыла, с боков, эта ограда препятствовала нашим копейщикам добраться до русских…». В это время в обиход вошло еще одно обозначение для обоза — «таборы», пришедшее из Польши. Там эти подвижные полевые укрепления, подобные знаменитым таборам чешских гуситов, с успехом применялись в боях с татарами и турками.

Заранее укрыв свою конницу в гуляй-городе, воеводы получали ряд тактических преимуществ, совершая вылазки в неожиданных местах и свежими силами. Это позволяло непрерывно тревожить, «травить» неприятеля, а при случае и нанести решительный удар. Кроме того, уже в первом эпизоде его применения царские воеводы во главе с кн. М. И. Воротынским удачно использовали такую воинскую хитрость, как огненная засада: когда обманным бегством противник наводился на «гуляй-город» с пушками и стрельцами. 27 июня 1572 г. ратники Передового полка ударили с тылу на сторожевой полк татарского войска, спешившего к Москве, и «домчали» его до крымского «царева полку». Девлет-Гирей выдвинул 12 тыс. крымских и ногайских татар, которые, в свою очередь, «Передовой государев полк мчали до Большово полку до гуляя города, а как пробежали гуляй город вправо, и в те поры князь Михайло Иванович Воротынской с товарыщи велели стрелять по татарским полком изо всего наряду. И на том бою многих татар побили». Не менее удачным оказался подобный маневр и в бою с польскими гусарами и казаками первого Самозванца при Добрыничах (1605): обратившийся в бегство полк Правой руки навел их на обоз, где за возами укрылось несколько тысяч стрельцов с пушками. Внезапный залп из всех орудий и ружей смешал противника и в конечном итоге переломил ход битвы. Не исключено, что московские ратники сами научились этому приему у ливонских немцев во время сражений 1501–1502 гг. и у поляков в битве под Оршей (1514); первые опыты его использования против татар встречаются при описании Казанского взятия (1552).

 

1.3. Царствование Бориса Федоровича Годунова (1598–1605)

1598 г., 17 февраля — 1605 г., 13 апреля — царствование Бориса Федоровича Годунова.

1598 г., май-июнь — Серпуховский поход царя против крымского хана.

1600 г. — строительство г. Царев-Борисов. Ужесточение отношения к донским казакам («заповедь» Годунова). Дело Вельского.

1601 г., август — перемирие с Речью Посполитой на 20 лет.

1603 г. — восстание Хлопка.

1604 г. — Шевкальский поход. Гибель окольничего и воеводы И. М. Бутурлина с казанской и астраханской ратью на отходе от Тарков.

Еще в начале царствования Феодора Иоанновича фактическим правителем государства стал боярин Борис Федорович Годунов. Проявляя чудеса изворотливости, Годуновы, поднятые к вершинам власти во время опричнины, смогли удержаться при дворе и в последующий период. Более того, они успешно сосватали за царевича Федора свою племянницу Ирину Годунову — сестру Бориса. Жестоко расправляясь со своими врагами, Годунов снискал репутацию хитрого и лукавого царедворца, хотя инициированные им государственные мероприятия поднимали его авторитет как правителя. Записки очевидцев изобилуют подробностями, отчасти вымышленными, о хитрых уловках бывшего опричника по утверждению своего влияния и устранению неугодных. Так, уже вскоре после гибели царевича Дмитрия на юге России распространился слух о том, что Борис нарочно навел на Москву крымских татар, «боясь народа из-за убийства царевича Дмитрия» — соответственно, и виновником гибели последнего уже тогда считался Годунов.

Восшествие его на престол сопровождалось рядом различных интриг, политических комбинаций, а также событий, символичных для общественного мнения. Прежде всего, это история с посохом Федора Иоанновича. По легенде, глубоко укоренившейся в народном сознании и известной современникам — иностранцам, умирающий царь вручил знак своей державной власти — скипетр, или «посох», — ближайшему родственнику, двоюродному брату Федору Никитичу Романову, но Годунов, вопреки этому, завладел престолом. Это образно, по-народному передает обстановку, сложившуюся перед избранием нового царя. Федор и Александр Романовы, а также князь Федор Иванович Мстиславский являлись более родовитыми боярами, чем Годунов, и знать не могла добровольно пойти на признание царем последнего. Для преодоления ее сопротивления было недостаточно ни Земского собора, наспех собранного сторонниками правителя, ни поддержки служилого люда и низов московского посада: в ответ выдвигались альтернативные проекты боярского правления или избрания на престол князя Симеона Бекбулатовича, бывшего при Грозном в течение года номинальным царем России.

В этих условиях было объявлено об угрозе нового татарского вторжения, хотя в действительности хан в это время готовил поход в Венгрию, против австрийского императора. Годунов объявил о своем государевом походе и общем сборе войск под Серпуховом. Разрядная роспись, составлявшаяся в подобных случаях, должна была включать всех бояр и иных думных чинов. Выступив в поход и обращаясь за разрешением возникавших местнических споров к Годунову, они неминуемо признавали его царский авторитет. Ратные люди, собравшиеся в огромном лагере на берегах Оки, были щедро обласканы знаками царского внимания: от государева имени их «спросили о здоровьи», потчевали за царским столом и наградили денежным жалованьем. Серпуховский поход стал и новым успехом российской дипломатии: крымские послы, грозно встреченные огромным войском, явились к Борису с предложением мира и признали за ним царский титул. Многоходовая «предвыборная кампания» триумфально завершилась 3 сентября 1598 г. венчанием Бориса на царство в Успенском соборе Кремля.

Современники ставили в вину новому государю, что «аще и разумен бысть Борис в царских правлениих, но писаниа Божественаго не навык и того ради в братолюбии блазнен бываша». Иностранцы понимали подобные суждения как указание на безграмотность бывшего боярина, однако это неверно. Дело в том, что царь в своей внутренней политике так и не смог повести себя действительно по-царски, поднявшись над боярскими склоками и оставив дешевый популизм по отношению к народу, — и в этом, несомненно, сказалась недооценка им церковной, сакральной составляющей царской власти в России.

Вначале царь расправился со своими знатными противниками. Первой его жертвой пал старый опричник, боярин Богдан Яковлевич Вельский. Летом 1599 г. Борис послал его во главе трехтысячного отряда возводить один из важнейших форпостов на степной «украине» — крепость Царев-Борисов. «Богдан же, человек богатый, пошел на строительство города с великим богатством и всякого запаса взял с собой много, и пришел на то городище, и град начал делать сперва своим двором, и сделал своими людьми башню и стены и укрепил великой крепостью. Потом же по тому образцу повелел и всей рати делать, и вскоре сделали весь град и укрепили его всякой крепостью. Ратных же людей поил и кормил каждый день, и бедным давал деньги, и платья и запасы». Все это сделало его популярным на Москве, и, забыв об осторожности, боярин без всякого уважения стал отзываться о царе: «Пусть Борис Федорович царствует на Москве, а я теперь царь в Цареве-Борисове». Впрочем, не только это стало вскоре причиной опалы боярина: как глава Аптекарского приказа, он был заподозрен по доносу иноземца-аптекаря в попытке «извести» своим лечением царя Бориса. Вельского предали позорной казни, лишили думного чина и отправили в ссылку в нижегородское имение.

Уже при восшествии на престол Бориса постиг тяжелый недуг, и все последующие шесть лет он провел «не царствуя, но всегда болезнуя». Возможно, что слухи о близкой кончине ненавистного выскочки и заставили повести себя столь дерзко и Вельского, и Романовых, которые осенью 1600 г. собрали в Москве большое количество своих слуг и сторонников. Однако Борис опередил возможно готовящийся удар: в ночь на 26 октября несколько сот стрельцов с горящими факелами выступили из Кремля и, открыв пальбу, атаковали подворье Романовых. Никитичи и их родственники были арестованы по обвинению «извести» царскую семью колдовством. Как и в случае с Вельским, остальные бояре лишь способствовали судилищу, радуясь падению соперников. Ложное обвинение было сфабриковано с помощью холопских доносов, которые поощрялись сторонниками Бориса. «И от тех наветов в царстве была великая смута, друг на друга доносили, и попы, и чернецы, и пономари, и просвирницы. Да не только эти люди, но и жены на мужей доносили, а дети на отцов, от такого ужаса мужья от жен своих таились. И в тех окаянных доносах много крови пролилось неповинной: многие от пыток померли, иных казнили, иных по темницам рассылали, дома разоряли; ни при каком государе таких бед никто не видел».

Федора Романова насильно постригли в монахи и заточили в монастырь, лишив таким образом возможности стать царем даже в будущем, а его младшие братья и многие племянники погибли в ссылке (за исключением Ивана Никитича, вскоре возвращенного в Москву). Все это немедленно породило слухи об их убийстве по приказу царя.

Понимая всю непрочность своего положения, Борис сделал несколько попыток породниться с «природным государем» иной земли. В 1599 г. он пригласил в Москву скитавшегося по Европе и достигшего Риги принца Густава, сына свергнутого шведского короля Эрика XIV, надеясь выдать за него свою дочь Ксению. Однако тот отказался принять православие, и брак не состоялся. В 1602 г. царь сосватал ее за герцога Ганса Датского — но накануне свадьбы, уже в Москве, жених внезапно скончался от неизвестной врачам болезни. Итак, обе попытки окончились неудачей, а слишком радушное отношение к «немцам», которых Борис всячески жаловал, только повредило его авторитету среди подданных.

Во внешних делах начало нового царствования было ознаменовано победами за Уралом. Воеводы Тарского городка разгромили в степи становища хана Кучума, захватив в плен его семью и слуг (1598). Остатки Сибирского ханства были уничтожены, и русские люди стремительно продвинулись с берегов Иртыша и Оби к устью Енисея. Уже в 1600 г. в Москву был прислан первый ясак с Мангазейской земли.

На западе Борис продолжил усилия по возвращению России на Балтику. Для этой цели применялись самые разные средства. Так, уже упоминавшегося принца Густава, прибывшего в Москву в 1599 г., планировалось использовать в борьбе за Прибалтику — возможно, вспомнился опыт с королем Магнусом в период Ливонской войны. Однако принц отказался воевать за престол против соотечественников, после чего был отправлен в почетную ссылку в Углич, где и кончил свои дни уже в 1607 г.

В это время возле северо-западных границ России разразилась война между Речью Посполитой и Швецией. После бегства Сигизмунда шведский сейм пригласил на престол его сына, малолетнего королевича Владислава, в то время как герцог Карл с войском восстановил шведский контроль над Кальмаром, смутившейся Финляндией и Эстляндией. В ответ поляки вторглись в Прибалтику, что положило начало долгой изнурительной войне 1600–1611 гг., с осадами многочисленных замков и полевыми сражениями. В 1604 г. сейм в Норчепинге объявил герцога королем Карлом IX (коронован в 1607 г.), а Сигизмунд был лишен наследственных прав на престол.

Годунов постарался извлечь максимальную выгоду из сложившейся ситуации. В начале конфликта он предоставил шведским войскам свободный проход в Эстляндию через Ижорскую землю, помог им продовольствием. В 1601 г. Карл, надеясь вовлечь Россию в борьбу на своей стороне (как раз истекало 12-летнее перемирие с Речью Посполитой 1590 г.), прислал посольство в Москву. Тогда же в столицу прибыл и польский посол — канцлер Великого княжества Литовского Лев Сапега. Стратегической целью правящих кругов его страны было «вечное соединение» (военно-политический союз) двух государств. Годунов попытался в обмен на помощь добиться от шведов уступок в Эстляндии (и прежде всего Нарвы), но, ничего не получив, торжественно продлил перемирие с Речью Посполитой на 20 лет.

Итак, дипломатические интриги Годунова, несмотря на ряд благоприятных обстоятельств, не привели к сколь-нибудь заметным результатам: зная о непрочном положении его династии, соседи России не спешили ни идти на уступки, ни отказываться от своих притязаний. Но если на западе в целом им была продолжена прежняя политическая линия, на юге она сильно изменилась — и с серьезными негативными последствиями для России.

Около этого времени донские казаки основали в устье Северского Донца свою столицу — Раздоры. Уже упоминавшееся возведение мощной крепости Царев-Борисов в сотнях верст от старых рубежей государства стало настоящим вызовом нового государя всему вольному казачеству, шагом в направлении контроля над его исконной территорией. Была прекращена отправка государева жалованья казакам, а также запрещена любая торговля с Тихим Доном. Нарушившие «заповедь» подвергались жестоким преследованиям, а всех появлявшихся в царских городах казаков было велено хватать и сажать в тюрьмы. Таким образом, Борис повел себя не как православный государь по отношению к своим подданным, а как боярин-крепостник — к бежавшим холопам, отождествляя казаков-воинов с обычными разбойниками. Понятно, что крамола находила благодатную почву именно в их лихих сообществах, однако подобные меры восстановили против нового царя не только казачество, но и значительную часть связанного с ним населения России, особенно на юге страны.

 

1.3.1. Шевкальский поход 1604 г

Настоящим символом бесплодности и обреченности внешнеполитических усилий годуновской России и предвестником грядущих катастроф стал бедственный Шевкальский поход 1604 г.

Посольство из Кахетии, прибывшее поздравить Бориса с восшествием на престол, было встречено упреками за неблаговидную роль царя Александра в неудачном походе Хворостинина 1594 г. Послы И. Нащокин и И. Леонтьев, в 1602 г. отправленные в Кахетию, своим мздоимством и лживыми отписками чуть было окончательно не поссорили царя с грузинами. Лишь усилия местного архимандрита Кирилла, разоблачившего их злоупотребления перед Борисом, исправили положение. Тем временем посольство в Персию, требовавшее у шаха покорства шамхала Тарковского, вернулось ни с чем: шах, не получив от России помощи против Турции, отказался признавать Кахетию в подданстве России. И хотя на помощь от грузин надежды было мало, поход на Тарки был решен. Но прежде произошел эпизод, ярко характеризующий авторитет России за Кавказским хребтом.

В августе 1604 г. посольство думного дворянина Михаила Татищева и дьяка Андрея Иванова прибыло в Кахетию, чтобы условиться о военных действиях. Две сотни стрельцов составляли его охрану. В это время царь Александр с лучшей частью своих войск находился в походе в составе армии шаха, а на Грузию надвинулись союзники турок — кумыки и отряд из Шемахи во главе с Султан-Мутом — сыном шамхала Тарковского. Их целью был Затем — стратегически важная грузинская крепость. По просьбе царевича Юрия Татищев дал ему всего сорок стрельцов с сотником Михаилом Семовским. 7 октября в одном переходе от Загема стрельцы встретили отряд шамхала огнем из пищалей, «и турские люди, узнав русских людей, побежали». Преследуемые местным ополчением, они бросили захваченный полон и потеряли четыре знамени. На следующий день стрельцы уже противостояли кумыкам, однако те, узнав о появлении русского отряда, отступили без боя. «И стало то в Грузинской земле в великую славу и государеву имени в честь».

Между тем начался грандиозный для тех мест Шевкальский поход: только на его осуществление казна отпустила 100 тыс. рублей. Весной 1604 г. прославленный воевода окольничий И. Н. Бутурлин с детьми боярскими и стрельцами из Свияжска, Казани и Астрахани двинулся в Терской городок. Там войско было усилено местным гарнизоном и вольными казаками. Напрасно прождав некоторое время кахетинскую рать, Бутурлин начал действовать. Поначалу легкие отряды овладели Кумыкским плоскогорьем и основали еще один острожек — в Акташе. Вслед за этим войско подступило к Таркам и решительным штурмом овладело крепостью. Это был его последний успех.

Предстоящая голодная зимовка вынудила воеводу отпустить часть своих сил в Астрахань. Правда, уходящий отряд с трудом пробился сквозь ополчения всего Дагестана во главе с Султан-Мутом, сменившим престарелого отца на шамхальском престоле. Вслед за этим горцы обрушились на острожки в Койсу и Акташе. Немногочисленным ратным людям пришлось их оставить, и войско Бутурлина оказалось отрезанным от Терского городка. После этого дагестанцы осадили Тарки, подкопом взорвали одну из башен, однако потерпели неудачу во время штурма.

Обескровленные стороны заключили перемирие, согласно которому шамхал предоставил русскому войску свободный путь к отступлению. В подтверждение этого Султан-Мут согласился отдать в «аманаты» (заложники) своего сына. Однако на следующую ночь после выхода отряда из города горцы вероломно напали на русских ратников на привале. Таким образом, превосходство «огненного боя» стрельцов было сведено на нет, и бой превратился в резню. Бутурлин лично изрубил аманата, однако тот оказался вовсе не сыном шамхала, а неким осужденным на смерть преступником. В страшном бою погибли воеводы Бутурлин и Плещеев со своими сыновьями, разделив участь большей части воинов: спастись смогли только доброконные дети боярские и казаки. Князь Кольцов-Масальский, собрав остатки ратников, пробился в Терской городок. Вследствие возмущения в связи с походом Лжедмитрия, докатившегося и до Астрахани, воеводы уже не могли ничего предпринять, а вскоре гражданская война сделала непримиримыми врагами недавних соратников… Связь судеб православной Грузии и России проявилась и в несчастье: царевич Константин принял ислам и 12 марта 1605 г. предательски убил своего отца Александра и брата Юрия, совершив переворот в пользу персидского шаха. А посол Татищев повез весть о потере Кахетии уже новому царю…

Вооруженная и дипломатическая борьба, которую вела Россия на Кавказе в конце XVI — начале XVII в., не имела даже минимального экономического или иного материального смысла, обычного для других направлений (сибирского, западного и т. д.). Это была часть обязанностей государства, принявшего на себя миссию Третьего Рима — последнего православного царства, а значит, в определенной мере и защитника единоверцев в окружающем мире. Несмотря на все трудности, Россия несла этот крест, пока сама не рухнула от внутренней смуты.

Экскурс 2

Вооруженные силы России на рубеже XVI–XVII вв.

Вооруженные силы Российского государства в конце XVI — начале XVII в. составляли следующие группы ратных людей:

— служилые люди «по отечеству» (дворяне, дети боярские, служилые иноземцы, мурзы и татары);

— служилые люди «по прибору» (стрельцы, казаки, «пушкарский чин»);

— собиравшиеся на время войны даточные («посошная рать», слуги крупных помещиков и монастырей).

По оценкам С. М. Середонина и А. В. Чернова, общая численность ратных людей могла достигать 100 тыс. человек, не считая даточных. Представляется, что цифра эта сильно завышена; кроме того, самая крупная по численности рать эпохи Смутного времени — армия кн. Мстиславского зимой 1604/1605 г. — насчитывала чуть более 20 тыс. бойцов, включая и конных даточных людей; прочие армии в более поздние кампании Смуты не могли достичь и этой численности.

Общее руководство операциями, а также контроль за передвижением служилых людей «по отечеству» по службам и чинам осуществлял Разрядный приказ. Дворянское землевладение ведалось самым крупным по числу служащих учреждением — Поместным приказом.

Высшая знать составляла Государев двор, включавший в себя думных чинов (бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки) и московских чинов. Верхушка московских чинов — это стольники, стряпчие и дворяне московские. Самые родовитые помещики из уездов служили особым списком «выборных дворян», а преимущественно из их детей набирался отряд жильцов — «живших» в царских покоях при особе государя. Всех московских чинов в 1604 г. насчитывалось около 1,5 тыс., но к 1613 г. их численность сократилась до 600 человек. В войске они служили в основном на командных должностях — воевод и разного рода «голов», а если выходили в отставку или несли административную службу, то выставляли вместо себя вооруженных даточных людей. В случае, если в поход шел сам царь (Государев поход), создавался особый Государев полк для охраны царя, в который все оставшиеся без назначений московские чины поступали рядовыми. Иногда они дополнительно выставляли сотни «боярских людей» из своих боевых холопов: конных в случае полевой кампании или пеших с огнестрельным оружием, если предстояла осада.

Основную массу служилых людей конной службы составляли городовые дворяне и дети боярские. Они различались по принадлежности к уездам, где были записаны в служилые списки — десятой — и по преимуществу имели поместья. Большая часть бойцов поместной конницы состояла из самих детей боярских, поскольку средств для вооружения холопов у них не было. Те помещики, что не могли выступить с двумя боевыми конями и обозным слугой в дальний поход, переводились в разряд «пищальников»: то есть служили с ружьем на одном коне, а в бою усиливали огнестрельную пехоту. Таких бедняков было много в южных уездах за Окой и в Северской земле.

В уездных корпорациях служилых людей «по отечеству» («городах») существовала своя довольно сложная иерархия. Помещики делились на выборных дворян, дворовых и городовых детей боярских, а также невёрстанных и «новиков». Внутри первых трех названных «списков» служилые люди различались величиной поместного (в «четвертях — четях») и денежного (в рублях) окладов, имевших не только буквальное, но и иерархическое значение. Продвижение по службе проводилось «по родству и за службы» и выражалось в «пожаловании» в иной список (из городового — в дворовые, из выборного — в жилецкий и т. п.) и/или в прибавке к окладу внутри списка.

Но, даже формально находясь на одной ступени этой лестницы, служилые люди различались между собой в силу принадлежности к разным по «честности» родам: «только по породе своей одни за другими неровны». Это «место» рода зависело от давности его службы московскому великому князю и положения его представителей в официальных документах — «разрядах» на эту службу, фиксировавших назначение воевод и иных чинов из года в год. Списки с них имелись во всех знатных семьях и пускались в дело в местнических спорах: дворянин был просто обязан перед своими сородичами бить челом государю при малейшей угрозе «порухи» его «чести» при новом назначении.

Служилые люди «по прибору» служили большей частью в рядах пехоты — «пеших людей с вогненным боем» — или в составе «пушкарского» чина. Они набирались из нетяглых и гулящих людей по особым боярским приговорам и государеву указу, устанавливавшему численность и вид того или иного чина в каждом городе. В мирное время поддержание оговоренного числа, к примеру, стрельцов (100, 300 и более человек в городе) шло преимущественно за счет «верстания» их детей и племянников, что постепенно делало службу наследственной. Однако при формировании нового гарнизона или срочном восполнении потерь вновь «кликали биричем по торгам» людей со стороны.

Наиболее боеспособную, отборную пехоту со времен царя Ивана Грозного представляли стрельцы — московские и городовые. Они делились на единообразные отряды — приказы по 500 человек во главе с головами из дворян и сотни по 100 человек во главе с сотниками. Стрельцы жили при крепостях особыми слободами, получали денежное и хлебное жалованье, казенные ружья, цветное сукно на кафтаны, регулярно участвуя в учениях. Городовые стрельцы несли большей частью гарнизонную службу; к дальним походам призывались в основном московские, а также приказы из Новгорода, Смоленска, Астрахани. В Низовых (поволжских) городах в случае опасности мог проводиться срочный сбор временных, сводных стрелецких приказов из определенной доли гарнизона многочисленных острогов (таких, как Царицын, Санчурск, Царево-Кокшайск и т. д.). Иногда стрельцы могли выступать в поход в конном строю или на стругах — речных судах.

В XVI в. среди русских людей, особенно с окраин, получил распространение особый промысел — казацкий, который состоял в походах «за зипуном» — грабительских набегах на богатые иноземные области и купеческие караваны. Правительство поначалу принимало станицы этих вольных людей, во главе с их выборными атаманами и есаулами, для несения сторожевой службы и вообще сбора разведывательных данных о кочевниках, а во времена Ивана Грозного стало селить их слободами или наделять поместьями в южнорусских городах. Так возник разряд городовых казаков, призванных либо к несению сторожевой службы (сторожевые казаки), либо к полковой службе на правах «пищальников», ездящей пехоты (полковые казаки). Последние с точки зрения организации испытали на себе влияние стрельцов, подразделяясь на сотни и десятки, а иногда и целые «приказы» или «приборы» по 5 сотен; как и стрельцы, они делились на конных и пеших. Английский путешественник конца XVI в. Христофор Бэрроу хорошо уловил отличие городовых казаков от стрельцов: «Астраханский воевода содержит своих солдат в полном порядке и готовности; их всего 2000 стрельцов и казаков, из них 1000 стрельцов, которые считаются настоящими солдатами; как солдат, всегда охраняющих крепость, их не употребляют ни на какие иные работы, кроме упражнений во владении своим оружием, караулов и т. п. Казаки также учатся владеть своим оружием; они сторожат город, и обычно им поручают всякого рода работы».

Ведались эти ратные люди в Стрелецком и территориальных приказах (Казанского дворца, Новгородской чети и т. д.). Службу они несли либо с денежного жалованья, либо с корму, либо с земли, которую выделяли на весь отряд, как на общину. Последний вид обеспечения службы был повсеместно распространен на южных окраинах, причем наряду со своей землей ратник должен был обрабатывать здесь и «государеву десятинную пашню». Вообще, на юге грань между стрельцами и казаками, с одной стороны, и украинными детьми боярскими, с другой, была довольно зыбкой: последние могли верстаться и из служилых казаков, и из бывших холопов.

Перед походом набирались т. н. даточные люди. С северных уездов, где не было служилого землевладения, а также с иных земель выставлялась «посошная рать» — определенное число крестьян с каждой «сохи» (единицы налогового обложения). Выступая в поход с подводами или на лошадях, они использовались для вспомогательных целей: перевозки артиллерии, боеприпасов, продовольствия, для инженерных и осадных работ. С монастырских, церковных и боярских вотчин брали даточных другого рода: конных, вооруженных саблями, «саадаками» и пищалями, способных к боевой службе.

Необходимо отметить наличие сильных «инородческих» контингентов, набиравшихся и по обычным нормам, «с сохи» или «с дыму» (черемисы, буртасы, мордва и др.), и в виде отдельных отрядов. Кроме того, в крупных войнах обязательно участвовали вольные казаки, которых приглашали через Посольский приказ. Они составляли станицы (по нескольку десятков человек) во главе с атаманами и есаулами. По месту проживания казаки объединялись в Донское, Яицкое и Терское войска, а по образу действий представляли собой пехоту с огнестрельным оружием, способную передвигаться в судах или верхом на лошадях.

Артиллерия, или наряд. В ведении Пушкарского приказа состояли пушечные дворы (мануфактуры) в Москве, Новгороде, Устюжне и других городах, а также орудия и пушечные запасы на всей территории страны. Приказ ведал и людьми «пушкарского чина»: пушкарями, затинщиками (стрелками из крепостных ружей), воротниками (сторожами городских ворот) и разного рода артиллерийскими мастеровыми. Все они так же, как и стрельцы, делились на московских (элитных) и городовых. В Пушкарском, а частично в Иноземском приказах ведались иноземные специалисты — инженеры («розмыслы»), подкопщики, петардщики и пр. При подготовке осады тяжелая артиллерия выступала под началом особых воевод «у Большого Наряду», в подчинение которым, помимо пушек, пушкарей, иноземцев и рабочих («посошных людей»), поступал отряд детей боярских в качестве охраны. Пушки сводились в своеобразные батареи во главе с «головами» из выборных дворян. Полевая артиллерия называлась «нарядом у Разрядного шатра» и подчинялась воеводе Большого полка и выборному дворянину, выполнявшему должность «головы у наряду».

Осадные орудия по общеевропейской моде отливались каждый раз со своим декором и носили разные звонкие названия: «Барс», «Волк», «Инрог» и др. Кроме того, уже в 1550-х гг. началось производство мортир различного размера и калибра, для стрельбы начиненными порохом бомбами. Средние медные пищали, годные к использованию и в осадах, и в полевых боях, назывались «полковыми полуторными» и с 1562 по 1648 г. отливались в Москве по единому образцу, 6-фунтового калибра. В городах производились железные фальконеты («волокнейки», «волконейки») и полуторные пищали, с разлетом калибров от доли фунта до 8 фунтов. Они годились в основном для обороны крепостей, а в поход брались редко. В целом мощности Московского литейного двора хватало, чтобы снабдить главную армию единообразными полевыми и мощными осадными орудиями.

Полковая организация царского войска. На сборном пункте войско получало полковую, боевую организацию. Во времена Годунова и Шуйского еще сохранялась традиция делить каждое крупное войско либо «по большому разряду» (полки Большой, Передовой, Сторожевой, Правой и Левой руки), либо «по малому» (три первых полка). Во главе таких «титульных» полков стояло по два воеводы («первый» и «второй») и дьяку, причем каждый из «товарищей» — воевод имел в подчинении свою часть ратных людей (свой воеводский полк). Для руководства артиллерией, посохой, «гуляй-городом», обозными делами, сторожевой и дозорной службой назначались отдельные головы («по наряду», «у кошей», «сторожи ставить» и т. д.) из знатных дворян, а из «добрых» детей боярских — «завоеводчики» (адъютанты), «ясаулы» (вестовые) и «головы у Государева знамени».

Большую часть конницы составляли дворяне и дети боярские, которых при мобилизации усиливали даточные и боярские люди, монастырские слуги (чиновники монастырской администрации), а также служилые татары. Все они подразделялись на однотипные конные «сотни» по 50-100 бойцов, во главе с «сотенными» или «письменными головами» из знатных дворян.

Особую роль играли роты служилых «иноземцев» — иностранцев, которые перешли на царскую службу, но сохранили привычный для себя способ боя. Большей частью это были литовцы, но существовал и отряд «немцев» — выходцев из Западной Европы и Ливонии, которые сражались как рейтары (в линейном строю с пистолетами и аркебузами). Вообще, все иноземцы делились на роты, сходные по типу снаряжения и тактики (отдельно немецкие, литовские и «греческая» (выходцы с Балкан)).

Стрельцы, пешие «пищальники» из наиболее бедных украинных детей боярских, а также конные и пешие казаки приходили на сборный пункт уже в составе сформированных подразделений — «приказов» или «приборов» (от 300 до 500 человек) и «сотен» (100 человек). В головы и сотники этих отрядов шли захудалые дети боярские, поскольку подобная служба не считалась «честной». Особые головы, скорее посредники и представители командования, чем реальные начальники, назначались при ротах служилых иноземцев, во главе с ротмистрами, при станицах вольных казаков, во главе с атаманами, а также при улусах юртовских, едисанских и других татар, во главе с их князьями и мурзами.

Если не принимать во внимание иноземцев, ни конница, ни пехота не делились, как на Западе, по виду вооружения (на легкую и тяжелую, кирасиров или пикинеров). Сын боярский, татарин или конный даточный в равной степени были вооружены саблями, иногда копьями, «саадаком» (луком и стрелами) или огнестрельным оружием (т. н. «завесной пищалью»). Наиболее состоятельные имели доспехи восточного, в основном персидского типа — шлем и кольчатый панцырь. Впрочем, к концу Смутного времени лук все чаще стали заменять ружьем, а доспехи почти вышли из употребления.

Стрельцы, казаки и пищальники «бились вогненным боем» — то есть, были поголовно вооружены пищалями (по западноевропейской терминологии, являлись «аркебузирами»). Рогатины и бердыши дополняли их арсенал. Пехота и пушки в бою располагались под прикрытием полевого укрепления — «обоза» или засеки, откуда огнем поддерживали свою конницу. Посошные до 1609–1610 гг. не проходили военного обучения и не обязаны были иметь оружие.

В целом в начале Смуты «титульный» полк царской рати мог насчитывать от 2–3 до 8-10 тыс. человек — в зависимости от ранга или от значимости похода. Так, средний по численности (из пяти полков) Передовой полк боярина кн. В. В. Голицына (армия кн. Мстиславского, осень 1604 г.) включал в себя: 1511 человек дворян и детей боярских и 513 человек конных даточных у первого воеводы; 1010 человек «по отечеству» и 187 человек даточных — у его товарища, боярина Н. Г. Салтыкова, а также 324 татарина, 190 конных казаков и 250 стрельцов в обозе (всего -4005 человек).