Что включает в себя понятие психики? Как и когда психика возникла? Что является ее носителем? Каков диапазон возможностей психики? И, наконец, самый сакраментальный вопрос: как связаны между собой материальная система и психика? Эти проблемы до сегодняшнего дня не дают покоя ученым.

Психология «монополизировала» решение проблемы психики, но десятки интерпретаций этого термина показывают, сколь трудной оказалась задача.

 

11.1. Становление психологии

В дословном переводе «психология» означает «наука о душе». В научной терминологии вместо слова «душа» стали употреблять слово «психика», что, однако, не прибавило определенности этому понятию. Сложность, неопределенность, «неуловимость» фундаментального понятия психики породили глубокие внутренние противоречия, которые стали сопровождать психологию с момента ее возникновения. Умозрительные гипотезы возникали одна за другой, порождая центробежные тенденции. За прошедшие полтора столетия в рамках психологии возникло невиданное количество направлений, школ, течений, часто нетерпимых друг к другу.

Из современных наук ни одна не имеет такую «колоритную» историю, как психология. Эта история описана в многочисленных трудах, учебниках, биографиях ученых, художественной литературе. Мы остановимся только на ее ключевых моментах, принципиальных для понимания природы поведения.

Сложно указать точный «возраст» психологии. Ее вопросы составляли важную часть трудов мыслителей Древнего мира и Средневековья. Сам термин «психология» впервые употребил в 1732 г. немецкий философ Х. фон Вольф (1679–1754), который был сторонником крайнего механицизма. Ему принадлежит выражение: «Мир ведет себя точно так же, как часы». Появление нового термина не означало появления новой науки – до конца XIX в. психологические темы остаются «размытыми» внутри различных философских концепций.

Формальной датой рождения психологии как самостоятельного научного направления можно считать 1879 г., когда в Лейпциге была организована первая лаборатория экспериментальной психологии. Лаборатория была основана выдающимся немецким физиологом В. Вундтом (1832–1920), которого считают «отцом» современной психологии. В 1873–1874 гг. он выпустил в двух частях свое фундаментальное руководство «Основы физиологической психологии», где были освещены перспективы новой науки. Следует отметить, что несомненный вклад в ее становление внесли предшествующие работы других известных немецких физиологов Э. Вебера (1795–1878), Г. Т. Фехнера (1801–1887), Г. фон Гельмгольца (1821–1894). Таким образом, родиной современной психологии с полным правом можно считать Германию.

Опираясь на достижения физиологии, в конце XIX в. психология становится экспериментальной наукой, с выраженной естественнонаучной направленностью. До этого времени психологические вопросы рассматривались философами на основе размышления и обобщения собственных взглядов. Хотя в «новой» психологии метод самонаблюдения (интроспекции) также оставался важным методом исследований.

Непререкаемый авторитет В. Вундта определял развитие психологии в первые годы ее становления. В качестве основной задачи В. Вундт ставил разложение сознания на основополагающие элементы и изучение закономерных связей между ними. Следует отметить, что большинство первых психологов не проводили границы между понятиями «психика» и «сознание».

Однако очень скоро в их рядах возникают разногласия. В США, которые стали второй родиной психологии, В. Джеймс (1842–1910) развивает идеи, отличные от взглядов В. Вундта. На основе этих идей сформировалось направление функционализма, наиболее видными представителями которого были Дж. Дьюи (1859–1952), Дж. Энджелл (1869–1949), Р. Вудвортс (1869–1962). Отличалась от взглядов В. Вундта и концепция структурализма Э. Титченера (1867–1927), хотя он и называл себя продолжателем его дела на американской земле. Опережая свое время, Э. Титченер смог очень точно охарактеризовать парадоксальность человеческой психики в своем знаменитом изречении: «Внутренняя психологическая работа всегда подделывает причины под совершившиеся факты».

И все же, несмотря на взаимную критику друг друга психологами на рубеже XIX и XX вв., можно считать, что психология того времени еще не потеряла внутреннего единства, что случилось с ней позже. Это была совсем молодая наука, и первые психологи чувствовали свою сопричастность к ее становлению. Все они имели фундаментальную естественнонаучную подготовку, для всех был немыслим отрыв психологии от естествознания. Основатель современной психологии В. Вундт говорил: «Между человеком и животным нет разницы более глубокой, нежели какая существует и между различными животными». В. Джеймс, которого также относят к «отцам-основателям», считал, что «основой психологии является биология».

Огромное влияние оказала на всех «первопроходцев» эволюционная теория Ч. Дарвина. Один из основателей американской психологии С. Холл (1846–1924) рассматривал развитие психики ребенка как краткое повторение ее филогенеза в русле теории рекапитуляции. Взгляды функционалистов на адаптивную роль психики перекликаются с современными подходами, развиваемыми в эволюционной психологии. Разногласия структуралистов и функционалистов больше касались акцентов в исследовании, а их работы (при обоюдном желании) вполне могли дополнять друг друга.

Коренной пересмотр основ психологии пришелся на период ее кризиса в начале второго десятилетия XX в. Основную роль в этом пересмотре сыграла доктрина американского психолога Дж. Уотсона (1878–1958) – бихевиоризм. Началом бихевиоризма как научного направления можно считать публикацию его статьи «Психология глазами бихевиориста» в 1913 г. Успех нового направления был необычайным. К 1930 г. бихевиоризм занял господствующее положение в академической науке.

Методологической основой бихевиоризма служили философия позитивизма, разработанная французским философом О. Контом (1798–1857), и концепция условных рефлексов, разработанная в трудах И. П. Павлова. Бихевиоризм стал радикальным преобразованием психологии, которая теперь провозглашалась наукой о поведении. Сознание объявлялось фикцией (наподобие души) и изгонялось из научного рассмотрения.

В последующие годы особое значение в развитии бихевиоризма имели исследования американских психологов К. Халла (1884–1952) и Б. Скиннера (1904–1990). Хотя их теории отличались и от версии Дж. Уотсона, и друг от друга, оба отстаивали «машиноподобный» подход к поведению (даже к поведению человека).

Крайнюю позицию в этом вопросе занял Б. Скиннер, автор метода оперантного научения, о котором говорилось выше. Б. Скиннер был наиболее заметной фигурой в ряду бихевиористов. Именно его яркий талант экспериментатора придал новый импульс развитию бихевиоризма, обеспечив тому на многие годы господствующее положение в психологии. Этот талант проявился и в деле дрессировки животных, которые при демонстрациях просто творили чудеса, что производило неизгладимое впечатление на зрителей.

Когнитивный бихевиоризм американского психолога Э. Толмена (1886–1959) значительно расходился с подходами других бихевиористов и включал в себя многие положения будущей когнитивной психологии. Э. Толмен рассматривал поведение как функцию многих составляющих и пытался выразить его математическим уравнением. Он ввел более 100 новых терминов, многие из которых стали широко известны. Понятие промежуточных переменных применялось Э. Толменом для ненаблюдаемых, предполагаемых факторов детерминации поведения между «стимулом» и «реакцией». Другим его понятием явилась когнитивная карта – одновременное представление пространственного расположения объектов, выученное животными. Понятие когнитивной карты легло в основу современных представлений о пространственной памяти. Образование когнитивной карты, в отличие от ассоциативного научения, происходит в отсутствие подкрепления. Такой когнитивный феномен Э. Толмен назвал латентным (скрытым) научением. Его иногда рассматривают как особый вид научения.

Необходимо отметить, что бихевиоризм не оборвал тесную связь психологии с биологией. Наоборот, он представлял собой прямое продолжение исследований поведения животных. Однако именно со стороны биологии бихевиоризму были предъявлены основные претензии. Причиной этому послужило упорное игнорирование бихевиористами генетических факторов, абсолютизация возможностей оперантного научения. Если в начале своей карьеры Дж. Уотсон адекватно оценивал роль инстинктов в поведении, то к 1925 г. он резко меняет свои взгляды, объясняя все аспекты поведения только условными рефлексами. Эту установку стали разделять и остальные бихевиористы. С критикой подобных взглядов первым выступил известный английский психолог В. Мак-Дугал (1871–1938), о котором мы говорили выше.

Особую остроту приобрела конфронтация бихевиоризма с этологией, о чем уже неоднократно говорилось ранее. В пылу полемики бихевиористы не хотели видеть рамки, ограниченные генетическим фактором. В 1972 г. в своей знаменитой программной работе «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества» К. Лоренц писал: «Говоря о бихевиористской доктрине, я полагаю, что на ней, несомненно, лежит изрядная доля вины в угрожающем Соединенным Штатам моральном и культурном разложении… Эпидемии духовных болезней нашего времени, начинаясь в Америке, достигают обычно Европы с некоторым опозданием. И в то время как в Америке бихевиоризм пошел на убыль, это лжеучение свирепствует сейчас среди психологов и социологов Европы» (Лоренц К., 1998). Острота выражений наглядно показывает остроту взаимоотношений двух конфликтующих школ.

Практически одновременно с бихевиоризмом в Германии возникает другое направление – гештальтпсихология. У истоков нового течения стояли немецкие психологи М. Вертхеймер (1880–1943), К. Коффка (1886–1941), В. Кёлер (1887–1967).

Гештальтпсихология ведет свою «родословную» от статьи М. Вертхеймера «Экспериментальные исследования восприятия движения», опубликованной в 1912 г. Суть статьи заключалась в анализе «феномена иллюзии»: восприятие целого принципиально отличается от восприятия компонентов этого целого. Наиболее полно основные положения направления были изложены в книге В. Кёлера «Гештальтпсихология» 1929 г.

Несводимость целого к сумме его частей стала главным положением гештальт-психологии, в которой единицей психики стал рассматриваться гештальт – целостный образ. Этот термин в 1890 г. был предложен австрийским психологом Х. фон Эреснфельсом (1859–1932). Гештальт стал пониматься как структура, которая упорядочивает многообразие отдельных явлений. Целостный характер восприятия «гештальтисты» объясняли не свойствами воспринимаемых объектов, а свойствами психики. Именно поэтому мы видим конкретные предметы, а не совокупность разрозненных стимулов. Предшествующую психологию «гештальтисты» называли «психологией кирпича и раствора», намекая на ее редукционизм. Особенно яростной критики за это удостоился от них бихевиоризм. В отличие от бихевиористов, сторонники гештальтпсихологии признавали роль сознания. Немецкий психолог Ф. Крюгер (1874–1948), ученик В. Вундта и основатель влиятельной Лейпцигской школы в психологии, распространил понятие гештальта на сферу эмоций.

Все основатели гештальтпсихологии имели прекрасную естественнонаучную подготовку, причем иногда в нескольких областях. Так, В. Кёлер был однокурсником выдающегося физика, создателя квантовой механики М. Планка (1858–1947). Неудивительно, что «гештальтисты» внесли заметный вклад в самые разные разделы психологии, особенно в области восприятия и мышления. Несмотря на это, гештальтпсихология не сравнялась по популярности с бихевиоризмом, а к настоящему времени уже стала достоянием истории.

«Притягательная простота» в объяснении поведения бихевиоризмом была исключительно «весомым козырем». Интересно, что бихевиористы в своих многочисленных исследованиях никогда не наблюдали инсайт. Это породило распространенную шутку, что каждый психолог видит только то, что хочет видеть.

Популярность бихевиоризма в США была столь велика, что в 1927 г. там вышла книга «Религия по имени бихевиоризм». Думаю, что сравнение бихевиоризма с религией было преувеличением. Доминирование бихевиоризма было подавляющим только в США, а в Европе он всегда имел многочисленных критиков. Но, главное, несмотря на рекламную шумиху, бихевиоризм всегда оставался в рамках научной методологии. Другое направление, возникшее почти одновременно с бихевиоризмом и гештальтпсихологией, с полным правом могло претендовать на роль новой религии. Это психоанализ.

 

11.2. Психоанализ

Психоанализ возник как метод лечения больных неврозами и сразу предстал как особая область с собственной методологией. Основатель психоанализа – австрийский невропатолог З. Фрейд (1956–1939) начал развивать свои идеи как естественнонаучную систему, но скоро они стали далеки и от естествознания, и от принципов науки вообще (рис. 11.1).

Рис. 11.1. З. Фрейд (1956–1939)

Условной датой рождения психоанализа можно считать 1900 г., когда вышла книга З. Фрейда «Толкование сновидений». Центральным пунктом нового учения провозглашалось бессознательное, составляющее «ядро» психики человека и определяющее его поведение. Движущей силой бессознательного объявлялись инстинкты секса (к которым затем З. Фрейд прибавил инстинкт агрессии), зарепрессированные установками общества, но находящие различные «обходные пути» для своей реализации. Такими путями могли служить сновидения, сублимация (перевод в социально приемлемое русло) или невроз.

З. Фрейд охарактеризовал психику как поле боя между бессознательным и сознанием, что ошеломило психологов того времени, которые практически ставили знак равенства между понятиями психики и сознания. В противоположность им, З. Фрейд сравнивал психику с айсбергом, а сознание – с его надводной (причем ничтожно малой) частью. Согласно его взглядам, бессознательное всегда опосредованно проявляется в поведении человека. Его разгадка и составляет суть мастерства психоаналитика.

С самого начала академические психологи отнеслись к психоанализу с пренебрежением. Представители разных школ, забыв разногласия, дружно принялись возводить «железный занавес» между психоанализом и психологией. Но, несмотря на это, популярность психоанализа в начале XX в. стремительно росла. Большую роль в его популяризации сыграли писатели и художники, найдя в новой теории источник вдохновения. Постепенно, втягивая в свои ряды несметные толпы поклонников, психоанализ все более терял признаки научного направления, приобретая облик новой религии. Одним из первых сравнил психоанализ с религией Р. Вудвордс, а Дж. Уотсон назвал его шаманством.

Литература, посвященная психоанализу, его роли, становлению, методологии, критике, огромна. Трудно найти в истории еще одного такого мыслителя, кому было бы посвящено столько книг, как З. Фрейду. Хотя не Фрейд первым описал «бессознательное». О бессознательном в психике писали еще немецкие философы Г. Лейбниц (1646–1716) и А. Шопенгауэр (1788–1860). Не З. Фрейд первым описал конфликт внутреннего Я человека и общества. Французский социолог Э. Дюркгейм (1858–1917), обобщая литературные данные, отмечал, что «общество быстро относит к ненормальным ниспровергателей устоявшихся взглядов». И роль сексуальности в жизни человека отмечалась ранее. Но именно З. Фрейд создал систему, захватившую широкие массы, а не только группу учеников. Основная причина – психоаналитическая концепция пришла «вовремя», когда ее идеи нашли самый широкий отклик в массах. К тому же… «Обаяние Фрейда-рассказчика заставило многих поверить в его теорию» (Айзенк Г., 2009).

Как же развивались дальнейшие взаимоотношения психоанализа и науки, внес ли психоанализ какой-либо вклад в понимание природы поведения человека?

В настоящее время имя Фрейда прочно обосновалось в учебниках по психологии, особенно по психологии личности. Более того, с него обычно начинается изложение, ему же, чаще всего, посвящен самый большой раздел. Однако в академической среде психоанализу всегда отказывали в праве называться наукой, отмечая его методологическую слабость. Попробуйте найти хотя бы одно четкое определение в море психоаналитической литературы. Даже такие фундаментальные понятия психоанализа, как «бессознательное», «инстинкт», «либидо», «эго», «комплекс», не имеют строгих определений, а являются не более чем метафорами. Понятие инстинкта в психоанализе резко отличается от аналогичного понятия в этологии, ничего не говорится о его детерминации.

Как и положено «пророку», З. Фрейд игнорировал критику со стороны других исследователей, даже «не снисходил» до ответа на нее (Шульц С. Э., Шульц Д. П., 1998). Эту же «методику» унаследовали и последующие поколения психоаналитиков. Хотя острая критика психоанализа содержалась в работах таких крупных ученых, как немецкий психиатр и философ К. Ясперс (1883–1969) и английский психолог Г. Айзенк (1916–1997), его популярность продолжала возрастать.

Интересная параллель в этой области просматривается между психоанализом и парапсихологией – разоблачительные статьи специалистов не сказываются на их популярности в широких массах. Четкое и колоритное объяснение этому феномену дано в книге Г. Айзенка «Парадоксы психологии», изданной в 1972 г. в Англии: «Большинство людей не стремятся к пониманию человеческой природы. Им милее великий выдумщик З. Фрейд или сказочник К. Юнг. Эдипов комплекс или зависть к пенису – гораздо более интересные темы для послеобеденной беседы, чем ретикулярная формация» (Айзенк Г., 2009).

Первый серьезный удар по психоанализу был нанесен изнутри психоаналитического движения. Отсутствие научной общетеоретической базы неизбежно привело к центробежным тенденциям, которые проявились сразу после возникновения психоанализа. В настоящее время его раздробленность и различия между представителями разных школ столь велики, что между ними потеряно внутреннее единство. Это и не удивительно, поскольку главный «методологический принцип» всех систем базировался на особенностях личной жизни авторов, их пациентов, их любимых литературных героев.

Уже в 1911 г. с З. Фрейдом разрывает венский психоаналитик А. Адлер (1880–1937), а в 1913 г. – швейцарский психиатр К. Г. Юнг (1875–1961). Оба были ближайшими сподвижниками З. Фрейда, стоявшими у истоков психоаналитического движения. Оба создают собственные влиятельные школы, в которых роль сексуальности уже не рассматривалась как определяющая. Однако у В. Штекеля (1868–1940), другого отступника из «первопроходцев», эта роль была подчеркнута еще в большей степени, чем у З. Фрейда.

В 1930-е гг. большинство известных психоаналитиков, спасаясь от фашизма и антисемитизма, эмигрировали в США, где сформировалось социально-психологическое крыло психоанализа. Наиболее известными его представителями стали К. Хорни (1885–1952), Г. Салливан (1892–1949), Э. Эриксон (1902–1994).

В Англии М. Кляйн (1882–1960) и дочь З. Фрейда А. Фрейд (1895–1982) заложили начало детскому психоанализу. А. Фрейд принадлежит заслуга в детальной разработке понятия психологической защиты, которое приобрело существенное значение во всех направлениях психологии и психотерапии. Психологическая защита предохраняет сознание от болезненных воспоминаний. Ее действие можно рассматривать как эволюционную адаптацию на психическом уровне.

Особняком стоит направление трансактного анализа американского психотерапевта Э. Бёрна (1902–1970), который первоначально был ортодоксальным психоаналитиком. Центральным пунктом этого направления является «жизненный сценарий», обычно закладываемый родителями, которым его закладывают их родители и т. д. Однако Э. Бёрн не рассматривал сценарий как фатальность, допуская «перепрограммирование». В структуре личности Э. Бёрн выделял три состояния (Родитель, Взрослый, Ребенок), которые активируются в разных ситуациях межличностного общения. При этом мы можем наблюдать большое разнообразие трансакций со скрытой мотивацией. Таким трансакциям посвящена книга Э. Бёрна «Игры, в которые играют люди…», изданная в 1964 г. (Бёрн Э., 1998). Она долгие годы возглавляла список бестселлеров по психологии.

В эклектичных системах современных авторов связь их концепций с ортодоксальным психоанализом иногда почти не просматривается.

В русле психоанализа рождались концепции, по своей фантастичности не уступающие парапсихологическим. К ним относятся теории «Талассы» Ш. Ференци (1873–1933), травмы рождения О. Ранка (1884–1939), теория оргона В. Райха (1897–1957). Последнему автору принадлежит термин «сексуальная революция», ставший знаменем молодежных движений 1960-х гг. Так назывался сборник его работ, изданный в США в 1945 г.

Четко просматриваются «психоаналитические корни» в полумистическом направлении трансперсональной психологии чешско-американского психолога С. Грофа (р. 1931). Это направление получило неожиданную поддержку некоторых ученых. Метод голотропной терапии, разработанный С. Грофом, основан на работе с измененными состояниями сознания. Метод получил довольно большую популярность в массах, в том числе и в России. В концепции С. Грофа понятие психического расширяется и включает в себя перинатальную и трансперсональную области, где находят свое объяснение оккультные и религиозные феномены (Гроф С., 1993). Из всех психоаналитических течений наиболее близка взглядам С. Грофа концепция К. Г. Юнга.

Аналитическая психология К. Г. Юнга – единственная из всех школ, отпочковавшихся от фрейдизма, сопоставимая по своей популярности с теорией З. Фрейда. В аналитической психологии рассматриваются данные культурной антропологии, структурного анализа, мифологии. Наиболее широко известны такие понятия психологии К. Г. Юнга, как коллективное бессознательное (древний архаичный слой психики) и архетипы (структуры коллективного бессознательного). Архетипы через символы могут выражаться в сказках, мифах, сновидениях, что составляет ядро аналитической психологии.

Идеи К. Г. Юнга оказали большое влияние на гуманитариев. Его понимание бессознательного как источника мудрости, его позитивная оценка религиозного, духовного и мистического опыта всегда находили (и будут находить) живой отклик у определенной прослойки. Однако для научной психологии его мистические концепции оказались еще менее приемлемы, чем психоанализ З. Фрейда. Широкое распространение получило только выделение типов экстравертов и интровертов.

Сам К. Г. Юнг скептически относился к научному подходу для анализа своих идей. Он искал их подтверждение только в мифах, легендах, фольклоре, сновидениях (Хьелл Л., Зиглер Д., 1997). Хотя, если отбросить мистическую терминологию, то версия архетипов также не лишена интереса. Впервые термин «архетип» он употребил в 1919 г. в статье «Инстинкт и бессознательное». В архетипах К. Г. Юнга можно уловить идею генетической детерминации стимулов у человека. К. Г. Юнг считал, что архетипы являются коррелятами инстинкта, формируя вместе с ним сферу бессознательного человека (Юнг К. Г., 1997). Инстинктом он называл внутреннее побуждение действовать определенным образом при возникновении определенного состояния. Такой взгляд весьма близок современным представлениям, развиваемым В. Вилюнисом.

Следует отметить, что К. Г. Юнг весьма почтительно относился к биологии. Ему принадлежит крылатое изречение: «Придет день, когда биолог протянет руку психологу и встретится с ним в туннеле, который они взялись копать с разных сторон горы неизвестного». Однако как у З. Фрейда, так и у К. Г. Юнга нередко блестящие описания их уникальных наблюдений, к сожалению, не прибавляют научности теоретическим построениям.

Первый шаг на пути примирения психоанализа с естествознанием был сделан немецким психиатром Ф. Александером (1891–1964), который подчеркивал роль физиологических исследований в теоретических разработках.

Попытка сделать психоанализ предметом университетской программы была предпринята американским психологом Г. Мюрреем (1893–1988), который решил перевести на физиологический язык инсайты З. Фрейда. Г. Мюррей имел фундаментальную биологическую подготовку и докторскую степень по биохимии. Он внес несомненный вклад в разработку теории мотивации. Его система, названная персонологией, была разработана к 1938 г., но она не получилась достаточно убедительной. В своей схеме Г. Мюррей представил поведение в виде широкого спектра векторов физической и психической активности. Однако мы знаем, что природа не всегда «согласовывает» свои вариации со слишком подробными авторскими моделями. В последних своих работах Г. Мюррей особо подчеркивал роль генетических факторов в развитии личности. Отдавая должное этому автору, можно отметить, что он был одним из первых сторонников междисциплинарного подхода в психологии.

Критика психоанализа в первой половине XX в. исходила в основном с позиции естествознания. Так, Г. Айзенк, один из наиболее активных критиков, всегда был последовательным сторонником биологических исследований психики, во всех своих работах отмечал роль генетики. Он писал: «Невозможно строить теорию личности без опоры на данные физиологии, анатомии, генетики, биохимии» (Айзенк Г., 2009). Именно незнание эволюционных закономерностей живой природы особенно наглядно высвечивало мифические конструкции психоанализа.

Но в 1960-х гг. на психоанализ и бихевиоризм обрушилась критика и «с другого конца», обвиняющая эти направления в «биологизаторских» тенденциях. На волне этой критики рождается новое направление – гуманистическая психология.

 

11.3. Гуманистическая психология

Основателями гуманистической психологии считаются американские психологи А. Маслоу (1908–1968) и К. Роджерс (1902–1987). Хотя их подходы различаются, но в гуманистической психологии нельзя найти двух авторов с одинаковыми взглядами. По своей раздробленности и эклектичности она превосходит все ранее рассмотренные направления. Несмотря на критику психоаналитической методологии, в подходах представителей гуманистической психологии наблюдается много общего с идеями социально-психологического крыла психоанализа. Более того, в этом течении можно видеть корни гуманистической психологии. Такие психологи, как Г. Олпорт (1897–1967) или Э. Фромм (1900–1980), в разных книгах «приписаны» то к одному, то к другому направлению.

Идеологической основой нового направления послужила философия экзистенциализма, в которой трудно разделить психологию и философию. У истоков этого течения стоял датский философ С. Кьеркегор (1813–1855), но пика своей популярности экзистенциализм достиг как раз в 1960-е гг. в разгар молодежных движений, протестующих против западной культуры. Этот протест активно поддерживали экзистенциалисты.

Гуманистическая психология, прикрываясь демагогическим лозунгом «человек – не лабораторная крыса», абсолютизировала абстрактное понятие свободы. Она окончательно разорвала связь психологии и естествознания. Акцент на свободе воли и вере в возможность совершенствования человека был сделан без анализа его природы. Так, одно из центральных понятий гуманистической психологии – самоактуализация, представляет собой крайне идеализированную систему творческой реализации человека. Другим популярным идеализированным понятием стала эмпатия – способность воспринимать внутренний мир другого со всеми его оттенками. Как говорит в своем фундаментальном руководстве по психологическим системам американский психолог Н. Смит: «…гуманистическая психология заменила душу понятием Я» (Смит Н., 2003).

Еще более крайнюю позицию заняли представители экзистенциальной психологии. Наиболее известными из них являются швейцарский психиатр Л. Бинсвангер (1881–1966) и американский психолог Р. Мэй (1909–1994). В экзистенциальной психологии не только отвергались такие понятия, как инстинкт, драйв, электрические процессы мозга, архетипы, но и само явление причинности и причинно-следственных отношений. Открыто отвергался экспериментальный подход. Целью психологии провозглашалось максимально точное описание феноменов, а не их объяснение.

Р. Мэй приобрел большую популярность в 1960-е гг. среди молодежи, выступая с резкой критикой «общества потребления». В своем бестселлере 1969 г. «Любовь и воля» он называл «нормального» человека современного индустриального общества «шизоидным» человеком (May R., 1969).

Направления гуманистической и экзистенциальной психологии можно рассматривать как рецидив давней болезни антропоцентризма в западной культуре. Человек при этом рассматривается как нечто уникальное, принципиально отличное от животного мира, как совершенно особый вид живых существ.

На пике своей популярности представители гуманистической психологии называли себя «третьей силой», что было, конечно, явным преувеличением. В своих работах «гуманисты» принимали гипотетическое за искомое, путали теории и спекуляции, исследования заменяли риторикой (Холл K., Линдсей Г., 1997). С критикой этих работ выступил такой глубокий психолог, как Г. Айзенк. В настоящее время можно наблюдать сближение «гуманистов» с идеями мистицизма. В связи с этим некоторые критики окрестили это направление «гуманно-мистической психологией». Многие психологи и специалисты по методологии науки склонны видеть скорый конец гуманистического направления (Смит Н., 2003).

 

11.4. Когнитивная психология

Другое направление с полным правом получило название «третьей силы», а затем стало ведущим направлением психологии. Это когнитивная психология. Ее становление и развитие обусловили революционные открытия в нейрофизиологии, развитие компьютерных технологий, разработки системного подхода и теории информации. «Рождение» когнитивной психологии обычно связывают с выходом книги американского психолога У. Найссера «Когнитивная психология» в 1967 г. (Neisser U., 1967). Книга стала теоретическим фундаментом нового направления.

Одним из предшественников когнитивной психологии можно считать выдающегося швейцарского психолога Ж. Пиаже (1896–1980). В своих фундаментальных исследованиях по детской психологии он впервые рассмотрел стадии когнитивного развития ребенка (Пиаже Ж., 2003). Ж. Пиаже был убежденным сторонником биологического подхода к изучению психики. Он писал: «Я убежден, что никакой границы между биологическим и психологическим не существует». Интересно, что Ж. Пиаже и Г. Айзенк были самыми цитируемыми из здравствующих психологов в конце XX в. Оба имели естественнонаучное образование, оба рассматривали естественные науки как фундамент психологии.

Когнитивная психология быстро заняла лидирующие позиции в психологии. В ней психика вновь оказалась в центре исследований, а в изучении психических процессов (восприятия, внимания, памяти, воображения, речи, мышления) стал активно применяться информационный подход. Организм начали рассматривать как систему по переработке и хранению информации, где работа мозга аналогична работе компьютера. Такой подход получил название «компьютерной метафоры». Варианты «компьютерной метафоры» выдвигались параллельно с развитием компьютерных технологий.

Характерной особенностью когнитивной психологии, отличающей ее от других подходов, является использование понятия репрезентаций – мысленных образов. По-новому, в виде цепочки репрезентаций, стал представляться процесс мышления.

Неоспоримы заслуги когнитивной психологии в разработке проблемы памяти. Было показано, что информация, хранящаяся в памяти, влияет на процесс переработки информации. Бессознательное в когнитивной психологии стало рассматриваться как интегральная составляющая процессов обработки информации, позволяющая проводить эту обработку быстрее и эффективнее (Шульц Д. П., Шульц С. Э., 1998).

Несмотря на все успехи, разработки когнитивной психологии не нашли всеобщей поддержки в научном мире. В фокусе теоретических диспутов оказалось понятие репрезентаций, которые исходно представлялись как образы отражения внешнего мира. Такой взгляд породил проблему «двух миров». Получалось, что внутренний мир репрезентаций представляет собой не более чем иллюзию, а внешний реальный мир нам неизвестен. Ни одна из бесчисленных моделей репрезентаций, разработанных в когнитивной психологии, не выглядит убедительно. Эти модели встретили столь многочисленных противников, что от гипотезы репрезентаций начали отказываться даже некоторые когнитивисты.

Нет прогресса в разработке моделей мышления. «Компьютерная метафора» не смогла преодолеть давнюю проблему «гомункулуса» – наблюдателя репрезентаций. При анализе составляющих психического мы сталкиваемся с другой важнейшей проблемой: являются ли все компоненты психики (восприятие, научение, память, особенно сознание) частью единого целого, или некоторые из них являются независимыми феноменами?

Неудивительно, что разноголосица мнений явилась причиной центробежных тенденций внутри самой когнитивной психологии: среди ее последователей нет единства в трактовке фундаментальных понятий, основных терминов и определений.

* * *

Кроме рассмотренных направлений известно множество других психологических систем, влияние которых значительно меньше, а число приверженцев незначительно. Но не исключено, что именно в «маргинальных» системах спрятаны зерна истины будущей психологии. К сожалению, для всех направлений не стали определяющими предначертания Ж. Пиаже: в них практически отсутствуют сравнительно-филогенетические исследования. Только в самом конце XX в. рождается новое направление – эволюционная психология, в котором психика анализируется в русле эволюционных процессов.

 

11.5. Эволюционная психология

Эволюционная психология – это единственное направление в психологии, в котором адекватно отражены достижения генетики и эволюционной биологии. Сильной ее стороной является междисциплинарный подход. Анализ взаимодействия биологического и культурного факторов в поведении человека позволил по-новому посмотреть на природу человека, на его историю и социальную организацию.

Основателями эволюционной психологии являются американские ученые Д. Туби и Л. Космидес. Они внесли важный вклад в понимание эволюционных механизмов возникновения культуры и показали, что культура имеет филогенетические истоки (Barkow J. [et al.], 1992). Наши инстинкты влияют на развитие культуры и общества значительно больше, чем культура влияет на формирование нашего поведения. Возникновение и эволюция культуры во многом определялись нашими генами. Именно генетические факторы определяют диапазон и направленность научения, лежащего в основе культурной преемственности. Человека и обезьян легче научить бояться змей, чем бабочек. В этом распространенном примере мы опять касаемся загадочной темы предрасположенности стимулов.

Эволюционная психология оперирует многочисленными примерами филогенетических корней человеческого поведения, расширив наши представления, полученные в исследованиях по этологии человека.

Люди, подобно другим приматам, в своей социальной организации всегда формируют иерархии. Они пронизывают все человеческое общество, причем часто в нем сосуществуют как официальные, так и неофициальные иерархии. Модель иерархических отношений социальной организации обезьян во многих аспектах демонстрирует сходство с наблюдаемыми отношениями у человека, что служит весомым аргументом в пользу ее биологической детерминации (Гудолл Дж., 1992).

«Всеобщая» любовь к лидеру-диктатору соединяет в себе филогенетические и культурные истоки. Она происходит от постоянного страха перед ним, но поскольку длительный страх – это психологически труднопереносимое состояние, оно преобразуется в любовь. Даже такое понятие, как «харизма», помимо культурных факторов, обусловлено биологическими составляющими в русле невербальной коммуникации. Ее ключевые сигналы универсальны для людей и высших приматов.

Обоснованность врожденности эмоций у человека наглядно подтверждается кросс-культурным анализом или сопоставлением одинаковых представлений в разных культурах. У всех людей эмоциональные выражения оказались весьма схожи.

Одно из центральных мест в эволюционной психологии занимает исследование полового поведения человека и роли полового отбора.

Еще Ч. Дарвин писал: «Что касается меня, то я считаю, что из всех причин, которые привели к различиям во внешних признаках между расами человека и между человеком и животными, половой отбор был наиболее эффективным».

Согласно теории родительского вклада Р. Триверса, половой отбор у человека проходил по стратегии выбора самками полового партнера (Trivers R., 1985). Английский генетик Р. Фишер (1890–1962) назвал такой половой отбор неконтролируемым. При этом образуется положительная обратная связь между предпочтением самками определенных черт у самцов и развитием у них этих черт (Fisher R., 1930).

Американский психолог Дж. Миллер (р. 1920) считает, что неконтролируемый половой отбор – основа невероятной скорости развития мозга человека в процессе эволюции (Miller G., 1998). Он объясняет ее результатом выбора самкой полового партнера по критерию умственной «одаренности». Уникальность такого отбора у человека заключалась в необходимости когнитивного развития обоих полов, почему не наблюдается одностороннего превосходства мужского пола в уровне интеллекта.

Обширный материал, касающийся полового поведения человека, проанализировал Д. Басс – другой американский ученый, стоящий у истоков эволюционной психологии (Buss D., 1998). Помимо отбора по критерию когнитивных способностей, он отметил отбор по предрасположенности к долговременным связям (Buss D., 1994). Этот отбор столкнулся в эволюции человека с традиционной стратегией самцов на кратковременные связи, но необходимость длительной заботы о потомстве способствовала сильному селективному давлению в пользу долговременности. Хотя стратегия долговременных связей в значительно большей степени выражена у женщин, чем у мужчин, оба пола в той или иной мере могут использовать обе стратегии.

Находит поддержку в эволюционной психологии и рассмотренная выше версия о взаимосвязи полового отбора и агрессивности человека. Агрессивность становилась все более ценным адаптивным качеством, поскольку межгрупповой конфликт все чаще входил в жизнь наших предков. Более того, он становился важным фактором энцефализации (увеличения размеров головного мозга), так как способствовал многим навыкам (речь, творческое планирование, скорость принятия решений, кооперация, сотрудничество), необходимым для выживания группы (Палмер Дж., Палмер Л., 2003).

Косвенно вклад полового отбора в рост агрессивности наших предков подтверждает теория американского эволюциониста Дж. Даймонда (р. 1937), разработанная в конце 1980-х гг. Она являлась, по сути дела, приложением «принципа гандикапа» (т. е. предпочтение самками броских нефункциональных черт у самцов) к человеку. Теория Даймонда показывает неслучайность многих наших действий, их глубинную биологическую причину (Diamond J., 1992). Так, она довольно убедительно объясняет случаи «нелогичного» выбора, например, частое предпочтение девушками «плохих парней», подсознательно символизирующих образ сильного и агрессивного защитника. «Нелогичность» выбора, с точки зрения сегодняшнего дня, определяется действием древней филогенетической программы, сформированной еще в доисторические времена.

В эволюционной психологии рассматриваются биологические составляющие других проявлений полового поведения человека – табу инцеста, роль отца и отчима в развитии девочки, истоки гомосексуализма. Не все гипотезы выглядят одинаково убедительными, некоторые из них противоречивы, но все они являются векторами на пути к дальнейшему познанию природы и поведения человека.

Весьма различаются взгляды разных авторов на эволюцию брака в антропогенезе. Возможно, в ходе этой эволюции сменилось несколько разновидностей группового и парного брака. В связи с постоянным удлинением периода детства у человека в брачных отношениях должна была быть направленность, стимулирующая заботу самцов о самках и потомстве. Строго моногамный брак возникает у человека, вероятно, начиная с эпохи земледелия. В условиях селекции приверженцев кратковременных связей отбор мог быть направлен против «недостаточно ревнивых» представителей (Halliday T., 1980), что также укрепляло парный брак.

Согласно теоретическим установкам эволюционной психологии, психика – это специализированный механизм мозга, возникший в филогенезе для регуляции генетически детерминированного поведения с целью лучшей адаптации. Поскольку «психическое» в эволюции формировалось постепенно, мы не сможем четко назвать исходную систематическую группу, «владеющую психикой». В результате эволюционных преобразований у некоторых животных видоспецифические поведенческие программы способны подвергаться весьма незначительной коррекции, а у других они служат лишь «каркасом» для строительства новых моделей поведения. С этих позиций наличие психики надо признать у всех организмов, способных к коррекции поведения путем научения.

Когнитивные функции, с точки зрения эволюционной психологии, явились закономерным этапом развития психики как регуляторной системы поведения. Они возникли в процессе эволюции после образования адекватных нервных структур, требующих, в свою очередь, специфических генов, сформированных естественным отбором.

Представители эволюционной психологии постулируют наличие в психике человека большого количества врожденных стандартных схем, специализированных на выполнении конкретных задач. Эти схемы определяют направление процессов мышления, научения, памяти. Такой взгляд находит поддержку у многих когнитивистов, поэтому между двумя направлениями нет антагонизма (Смит Н., 2003).

Но эволюционная психология не раскрывает загадочных механизмов психики, которая в ней сливается с понятием научения. Не объясняется в ней и природа когнитивных процессов.

 

11.6. В дебрях когнитивных процессов

Таким образом, мы можем видеть, что на протяжении всей истории психологии ее раздробленность не позволяла создать единый научный язык, без которого нельзя говорить о целостной науке. Внутри каждого направления и у каждого автора создавалась своя терминология либо вкладывался разный смысл в одинаковые термины. Интересно вспомнить, что психологические термины принципиально не использовались в лабораториях И. П. Павлова, который всегда любил четкость и конкретность.

И сейчас, в начале XXI в. психология не сформировалась как наука, а остается конгломератом концепций разных авторов. Как говорится в одном из самых популярных учебников по истории психологии: «…в психологии не было ни одного подхода или определения, в отношении которых все представители этой науки высказывали бы полное единодушие. Современная психология включает в себя множество дисциплин, которые объединяет лишь интерес к поведению и природе человека, а также стремление выработать хоть сколько-нибудь единый научный подход» (Шульц Д. П., Шульц С. Э., 1998).

Автор глубоких трудов по проблеме сознания, профессор СПбГУ В. М. Аллахвердов пишет: «К сожалению, основания психологии выглядят уж слишком шаткими и противоречивыми. Не потому ли психология до сих пор чувствует себя Золушкой на Королевском балу Науки». Отметив, что число головоломок в психологии столь велико, что даже перечислить их невозможно, он продолжает: «Самое удивительное, что многие, казалось бы, бросающиеся в глаза загадки и вопиющие нелепости в их объяснении зачастую даже не замечались исследователями, спешившими как можно быстрее окунуться в бесконечную эмпирическую трясину» (Аллахвердов В. М., 2003).

Другой психолог СПбГУ В. В. Никандров, подводя итоги развитию психологии к началу XXI в., говорит по этому поводу: «…психология как научная дисциплина до сих пор не оформилась в целостную конструкцию» (Никандров В. В., 2008). Еще более резко пишет российский психолог В. М. Розин: «…психологическая наука и практика переживают перманентный кризис… Говоря о кризисе в психологии, мы имеем в виду резкое падение интереса к фундаментальным психологическим теориям, усиливающуюся критику ее основ и методологии». Автор считает, что неопределенность фундаментального понятия «психика» не позволяет психологии объяснить ряд принципиальных фактов: переживания произведений искусства, психические заболевания, сновидения, измененные состояния сознания, наблюдения эзотерической практики (Розин В. М., 1997).

Проблемы кризиса в психологии заполнили страницы научных и научно-популярных работ. Подробно причины и следствия этого кризиса были рассмотрены мною ранее (Курчанов Н. А., 2008).

Сейчас мне бы хотелось кратко остановиться на вопросе специальной терминологии, являющейся «родным» языком любой науки. В этом вопросе также следует обратить внимание на работы В. М. Аллахвердова, который особо подчеркивает терминологическую путаницу в психологии: «Привычной стала ситуация, когда сосуществуют сотни противоречащих друг другу определений одного и того же понятия» (Аллахвердов В. М., 2003).

С ним солидарен американский психолог (а до 1987 г. – также профессор Ленинградского университета) Л. М. Веккер (1918–2001), который особо подчеркивал, что за 150 лет существования научной психологии никто не смог дать однозначного определения психики (Веккер Л. М, 1998).

Долгие споры вокруг понятия психики невольно порождают вопрос – а нужен ли этот термин вообще? Где проходит граница между психикой и научением? Или одно входит в состав другого? Как разделить животный мир на «обладающих» и «не обладающих» психикой? Можно ли говорить о психике улитки, червя, медузы? Версия отдельного «ментального мира» открывает перспективы рассуждений о психике растений, бактерий и даже камней. Является ли мышление и сознание самостоятельными феноменами, или это искусственно вырванные характеристики единой психики? Как встроена в структуру психики память? Или она и есть сама психика?

В западной литературе психику часто понимают как синоним разума (mind), подразумевая под разумом сознание. Примерно так рассматривает психику и В. М. Аллахвердов, который предлагает отказаться от этого термина (Аллахвердов В. М., 1993). Автор указывает, что это типично для современной психологии: «Ключевые понятия „психика“ и „сознание“ разделены очень плохо. У многих авторов мы видим их явное или неявное отождествление» (Аллахвердов В. М., 2003).

В своих работах В. М. Аллахвердов активно и последовательно критикует традиционное выделение в психике самостоятельных процессов: ощущений, восприятий, мышления, воли, памяти, воображения и т. п. Поставив вопрос, «…осознают ли животные результат своих мыслительных операций», автор констатировал, что на него нельзя дать вразумительный ответ, при этом резонно отвергнув термин «допонятийное мышление» (Аллахвердов В. М., 2003). Значит, нельзя провести четкую границу между явлениями мышления и сознания. То же можно сказать и о памяти, которая принимает участие в работе всех когнитивных структур.

Действительно, принятая классификация психических процессов является примером эмпирической, а не естественной. Размытость границ отмеченных явлений показывает, что не стоит надеяться найти в их основе принципиально разные механизмы. Некоторые процессы (например, воля) представляют собой мифическую фикцию. Академик П. В. Симонов считал, что атрибуты воли полностью выражаются через понятия мотивации (Симонов П. В., 1987). Но можем ли мы быть уверены в том, что психика представляет собой единый процесс? Не подлежит сомнению, что именно раскрытие механизмов памяти позволит понять ее сущность.

Термин «психика» столь прочно вошел в лексикон, что от него нет необходимости отказываться, но понимать его в настоящий момент следует как метафору. Можно сказать, что этот термин дублирует понятие когнитивных процессов, которое хоть и «более научное», но не более определенное.

В. Вилюнас анализирует эту проблему, рассматривая когнитивные процессы как эволюционное развитие ориентировочных процессов. Однако автор справедливо отмечает, что поиск «инстанции», накапливающей прошлый опыт для реализации новых путей «…уводит в область спекулятивных построений». Рассматривая психику как аппарат ситуативной регуляции целенаправленного поведения, В. Вилюнас отмечает «…несостоятельность всех попыток объяснить ее онтологическую природу», но выражает уверенность в несводимости психики к физиологическим процессам (Вилюнас В., 2006).

Среди объяснений возникновения психики в эволюции не потеряла своей актуальности версия И. М. Сеченова (1829–1905) о решающем значении способности к торможению, «освободившей» организм от однозначности реакции на раздражитель.

Огромное значение имеет решение проблемы места мышления и сознания в структуре психики. Даже те авторы, которые допускают наличие мышления у животных, обычно оставляют сознание исключительно человеку. К этому вопросу мы еще вернемся в следующей главе.

 

11.7. Психодиагностика

Не найдя ответа на вопросы относительно природы когнитивных процессов, психологи, тем не менее, активно принялись их измерять. Для этого в психологии изобрели такое понятие, как интеллект, и такой «инструмент», как тесты интеллекта. Но если мы не знаем, что измеряем, то получим как в сказке: найди то, не знаю что.

Известный психолог, ведущий российский специалист в области когнитивной психологии В. Н. Дружинин (1956–2001) так определил взаимосвязь понятий мышления и интеллекта: «Интеллект – это способность к мышлению» (Дружинин В. Н., 2002). Это определение можно принять за рабочую гипотезу, связывающую два понятия. Однако само понятие интеллекта настолько неоднозначное, что только осложняет проблему когнитивных функций. Многие вопросы (сколько атрибутов у интеллекта, сколько видов интеллекта и т. д.) являются темами дискуссий уже десятки лет.

Подавляющее большинство работ по исследованию интеллекта, проводимых почти на всем протяжении XX в., опирались на результаты тестов интеллекта. Первый такой тест был предложен в 1890 г. американским психологом Дж. Кеттелом (1860–1944), которого можно считать основателем тестологии. Методические и методологические подходы тестирования были сформулированы в 1900 г. немецким психологом В. Штерном (1871–1938) в книге «О психологии индивидуальных различий». Именно В. Штерн впервые ввел термины «дифференциальная психология» и «коэффициент интеллекта».

Широкое распространение тесты интеллекта получили благодаря деятельности французского психолога А. Бине (1857–1911). Особую популярность они приобрели в США. В 1920-е гг. США охватила настоящая эпидемия тестирования. Однако нескончаемый поток острых дискуссий снизил массовый интерес. Каких вопросов касались дискуссии? Множество работ посвящено анализу достоверности исследований, роли среды, образования, условий жизни и схожести этих условий при выявлении генетической составляющей. Суммируя эти работы, роль генетической составляющей интеллекта можно оценить примерно в 50 %, хотя у разных авторов диапазон оценки колеблется от 40 до 80 %. Но каждый раз в подобных исследованиях вставал вопрос: «А что же измеряют тесты? ». Какова связь тестов интеллекта с самим интеллектом?

В последнее время все чаще высказываются сомнения в связи результатов тестов IQ и интеллекта как критерия умственных способностей. Обращает на себя внимание отсутствие корреляции между показателями IQ и учебной успеваемостью. Значения IQ представляют собой стандартизированную оценку способности решения конкретного теста. Есть ли вообще взаимосвязь между показателями IQ и интеллектом? Большую популярность приобрело давнее ироничное изречение американского психолога Э. Боринга (1886–1968): «Интеллект – это то, что измеряется тестами интеллекта». Примем это положение также за рабочую гипотезу. Подробнее проблема тестов интеллекта рассматривалась мною ранее (Курчанов Н. А., 2006; 2009).

Тестирование не ограничивается тестами интеллекта. С начала XX в. стремительно росло число тестов, расширялась сфера их приложения. Тестирование становится основным инструментарием психологии. На волне этого потока рождается психодиагностика, которая ставила своей целью создать единые методологические принципы тестирования. Термин «психодиагностика» ввел в 1921 г. швейцарский психиатр Г. Роршах (1884–1922), который ограничивал ее применение рамками психиатрии. Однако и среди психиатров отношение к тестам сложилось скорее негативное. Крупный специалист в исследованиях шизофрении, немецкий психиатр К. Леонгард (1904–1988) писал: «…в первую очередь надо наблюдать за человеком, а не опрашивать его» (Леонгард К., 2001).

Г. Роршах стал автором знаменитого теста «чернильных пятен», названного его именем (рис. 11.2). При тестировании испытуемый описывает ассоциации, которые вызвало в нем каждое «пятно». Разработаны многочисленные системы интерпретации теста, однако до сих пор не ясно, что он выявляет. Хотя нельзя отрицать, что в тесте Роршаха есть какая-то скрытая притягательность.

Рис. 11.2. Тест «чернильных пятен» Роршаха

Этот тест заложил начало проективным методикам, которые приобрели особую популярность в конце 1930-х гг. Другим популярным проективным тестом стал тест ТАТ (тематический апперцептивный тест), разработанный К. Морган и основателем персонологии Г. Мюрреем. В нем испытуемые описывают картинку неопределенного содержания, на которую (как считается) они проецируют свои проблемы.

Сложно говорить о «научности» проективных тестов. В них непонятное измеряется неизвестным. Даже приверженцы тестологии отмечали сложность и неоднозначность интерпретации проективных тестов. Но так ли уж отличаются от них другие тесты? Важнейший критерий, характеризующий тесты, – валидность. Это показатель отражения в результатах теста именно того свойства, для диагностики которого он предназначен. Часто ли декларируемая валидность соответствует действительности?

В 1950–1960-е гг. наступает период расцвета личностных опросников, преподносимых как максимально объективные виды тестирования. Наиболее известными опросниками являются MMPI и 16-факторный опросник английского психолога Р. Кеттелла (1905–1998). Р. Кеттелл является создателем оригинальной теории личности, построенной на принципах факторного анализа. Важную роль в детерминации поведения он отводил генетическому фактору, отмечая его недооценку другими психологами (Холл К., Линдсей Г., 1997). Что касается валидности опросников, то я не думаю, что по этому критерию они отличаются от проективных тестов. В частности, в различных исследованиях давно замечена тенденция ответов в сторону «надо хорошо выглядеть».

В целом, следует признать, что тестомания, охватившая вначале США, а затем и остальной мир, – печальное явление. Можно порадоваться, что популярность тестов в настоящее время резко упала. Более чем вековая история тестирования ничего не прибавила в нашем понимании психики. Ведущий российский специалист в области психодиагностики М. А. Холодная смело характеризует это направление: «Психодиагностики как области знаний не существует, поскольку уровень развития психологии не позволяет на основе результатов теста прийти к психологическому диагнозу и, тем более, к прогнозу поведения» (Холодная М. А., 2004).

* * *

Психология не случайно заблудилась в поисках психики. Человек – основной объект ее исследований, обильно снабжал психологию загадками и парадоксами.

 

11.8. Парадоксы психики человека

Быстрое развитие когнитивных способностей в ходе антропогенеза имело не только позитивный эффект, но и сопровождалось целым рядом негативных последствий. Эта взаимосвязь породила многочисленные парадоксы человеческой психики.

Большой интерес издавна вызывала тенденция иррационального в психике, которая наблюдается на протяжении всей истории человечества. Иррациональное привлекало представителей самых разных наук: культурологии, психологии, психиатрии, философии. Подробно рассмотрены явления магии, колдовства, мифа, необычных состояний сознания.

Основоположник отечественной нейрогенетики С. Н. Давиденков (1880–1961) подошел к этим явлениям с эволюционной точки зрения. Он выдвинул концепцию парадокса нервно-психической эволюции: чем выше пластичность мозга у организма, тем больше его подверженность патологическим состояниям. Иррациональное в психике С. Н. Давиденков рассматривал как сбои в работе мозга.

Признавая отрицательное влияние «выключения» естественного отбора на развитие нервной системы, способствующее сохранению в популяции разнообразных отклоняющихся вариантов, С. Н. Давиденков также обратил внимание на роль культа невротических реакций в традициях магии и шаманизма первобытного общества: «…истерия первобытных народов начала принимать стабильную и узаконенную форму» (Давиденков С. Н., 1947). Вполне возможно, что невротизация психики человека и явилась следствием направленности эволюции мозга на когнитивные способности. Интересно отметить, что селекция лабораторных животных на когнитивные способности часто сопровождается параллельной невротизацией, что создает селекционный барьер. Остроумно звучит шутка русского поэта-символиста Вячеслава Иванова (1866–1949): «Обезьяна сошла с ума и стала человеком».

Эту версию подтверждают наблюдения взаимосвязи психопатологии и творческих способностей. В свое время огромной популярностью пользовалась книга «Гениальность и помешательство» итальянского ученого Чезаре Ломброзо (1835–1909). Автор считал, что он «нашел ключ к пониманию таинственной сущности гения» (Ломброзо Ч., 1995).

Немецкий невропатолог П. Мёбиус (1853–1907) основал целое научное направление – патографию. Оно посвящалось анализу развития творческих способностей личности с точки зрения психопатологии. Основываясь на принципах патографии, П. Мёбиус написал интересные биографии Ж.-Ж. Руссо, А. Шопенгауэра, В. Гёте.

О связи между депрессией и творческими способностями рассуждает в своей книге Д. А. Жуков, отталкиваясь от картины А. Дюрера «Меланхолия» (Жуков Д. А., 2007). Еще Аристотель заметил, что «все выдающиеся философы, ученые, поэты, художники были меланхолики. Меланхолия опасна для здоровья, но обостряет ум». Именно меланхолики значительно чаще других впадают в депрессию. Но депрессивный склад души располагает к размышлениям, что способствует успеху в творчестве.

Английский невролог О. Сакс также считает, что в избыточном потенциале скрываются «монстры болезни», когда «Я» человека вначале становится сообщником недуга, а потом превращается в его слугу (Сакс О., 2010).

Не являются ли наши психические проблемы эволюционной платой за «слишком» высокий уровень когнитивных способностей? Не это ли главная причина «трагизма человеческого существования», отмеченного еще древними философами, а затем многократно воспетого писателями и поэтами? Не это ли причина ожесточенной агрессии человека против своего разума? Алкоголизм, наркомания, психоразрушающая музыка сопровождают цивилизацию с первых дней ее появления, с каждым годом усиливая давление. Как образно заметил американский психолог Р. Мэй: «По иронии природы человеку всегда свойственно ускорять шаг, когда он сбился с пути» (May R., 1969).

Катастрофические последствия имело открытие неконтролируемого «доступа» к поощрительной системе мозга, совершенного уже на самых ранних этапах развития цивилизации. Известно, что в природе эта система находится под строгим контролем. «Психофармакологическое будущее» человека – излюбленная тема писателей-фантастов. Когда наступит предел прочности нашей психики?

В поисках ответа на этот вопрос был использован кибернетический подход. Так, нерациональность и неадекватность человеческого поведения можно рассматривать как свойство, возникшее в связи с избыточной сложностью нашего мозга и функциональной несогласованностью различных его областей (Клименко Р. Е., 1994). Про избыточную сложность мозга говорил еще основатель кибернетики Н. Винер: «…человеческий мозг, вероятно, уже слишком велик, чтобы он мог эффективно использовать свои возможности… Быть может, мы стоим перед одним из тех природных ограничений, когда высококвалифицированные органы достигают уровня нисходящей эффективности и, в конце концов, приводят к угасанию вида» (Винер Н., 1983). Другой теоретик кибернетики У. Эшби подчеркивал, что нереализованный потенциал системы всегда приобретает деструктивную направленность (Ashby R., 1956).

Эти взгляды согласуются с постулатами теории эволюции. С эволюционной точки зрения, чрезмерно высокий уровень организации, не соответствующий условиям данной среды, уменьшает приспособленность организмов к существованию в ней.

Давно известно явление прогрессивного укрупнения организмов или их органов в ходе эволюции. Яркими примерами могут служить гигантские динозавры, третичные млекопитающие, палеозойские амфибии и насекомые, клыки саблезубых кошек, рога ирландского оленя. Такое направление, подробно проанализированное нашим выдающимся эволюционистом И. И. Шмальгаузеном, обычно заканчивается вымиранием группы (Шмальгаузен И. И., 1969). Гигантизм – это резкое сужение адаптивной зоны. Развитие мозга человека многими эволюционистами также рассматривается как пример гипертрофии органа (Бердников В. А., 1991). Именно здесь следует искать ответы на вопросы, поставленные психоанализом (рис. 11.3). Не надо конструировать мифические «либидо-мортидо» в психике человека – гуманитариям и политикам можно посоветовать кратко ознакомиться с законами генетики и эволюции.

Рис. 11.3. Не слишком ли велик мозг человека?

Таким образом, в эволюции психики человека, вероятно, сфокусировались несколько самостоятельных негативных явлений: неадаптивность филогенетического наследия человека в условиях цивилизации, «выключение» естественного отбора, гипертрофия функции, прогрессирующая невротизация, агрессия против разума, манипулирование психикой. Добавим сюда рассмотренный выше биологический пресс регуляции численности популяций, обусловленной перенаселенностью.

Неудивительно, что весьма популярным стало выражение английского философа и писателя А. Кестлера (1905–1983) «человек – ошибка эволюции». В русле этого изречения сформировался гигантский поток литературы (научной, научно-популярной, художественной), демонстрирующей нерациональность поведения человека и предсказывающей трагический финал его эволюции.

Конечно, А. Кестлер был не первый, кто обратил свое внимание на парадоксальность «прогрессивности» человека. В литературе, посвященной развенчанию «венца творения», авторы любят приводить длинный список цитат мыслителей древности, ниспровергающих человека с верхней ступеньки мироздания.

В Новое время Ж. Б. Ламарк писал: «Человек, ослепленный эгоизмом, сам способствует уничтожению средств к самосохранению и тем самым – истреблению своего вида. Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания». Эти слова сказаны задолго до индустриальной эры, с которой связывают глобальные экологические проблемы.

Немецкий философ И. фон Гердер (1744–1803) называл человека «существом, полным недостатков». Один из основателей философской антропологии Г. Плесснер (1892–1985) гипертрофированное развитие мозга сравнивал с развитием паразита.

Не будем упрекать этих авторов в преувеличении. Шведский ученый Ян Линдблад, иронизируя по поводу видового наименования человека «sapiens», пишет: «…позволительно усомниться в верности эпитета „разумный“, когда видишь, что „развитие“ и „прогресс“ повлекли за собой» (Линдблад Я., 1991). Наглядным подтверждением сказанному служит тенденция к росту суицидов, характерная для всего мира. Этот факт будет очень трудно игнорировать гуманитариям-антропоцентристам, которые продолжают выдумывать оптимистические прогнозы выхода цивилизации из кризиса.

Неужели психика возникла в процессе эволюции только для того, чтобы себя уничтожить? На этот вопрос мы не сможем ответить, пока не поймем ее природу. Одним из важнейших «ключей» к пониманию природы психики является раскрытие механизмов памяти – самой интригующей области современной нейробиологии.