Говоря о том, что живет в полном уединении, Джессон ничуть не кривил душой. Придя к нему в следующую субботу, я обнаружил, что застекленные двери салона выходят в небольшой дворик, декорированный с изысканной простотой и изяществом.

Он был выложен черно-белым неотполированным камнем, и в нем царили почти монастырские тишина и спокойствие. Усевшись на простую каменную скамью, я открыл свою заветную книжку и провел небольшую инвентаризацию: «тент — стекло + железо, 12 коринфских колонн, 4 карликовые пальмы, неск. воркующих голубей, 8 горгулий, 1 мраморн. фонтан».

Джессон вышел из-за колонны и махнул мне рукой.

— Пройдемся? — спросил он. И, не дожидаясь ответа, взял меня под руку. Мы дважды прошли по периметру, вокруг фонтана, и вот наконец он нарушил монастырскую тишину: — А теперь рассказывайте, что удалось выяснить.

Не успел я ответить, как на скамью взлетела голубка и принялась поклевывать оставленные мной там записи.

— Это единственная копия, мистер Джессон, — всполошился я. — Надо бежать спасать.

Он позволил мне забрать конверт, однако не принял его из моих рук.

— Предпочитаю просто послушать. Надеюсь, вы не станете возражать. Были трудности с пленкой?

— О нет, ничего существенного, несколько искаженных слов, вот и все. Проблемы начались, когда я стал сравнивать запись с отрывками из книги. Старомодный французский, вышедшие из употребления глагольные формы, с этим пришлось изрядно повозиться.

— Вы вроде бы говорили, у вас жена француженка?

Я не помнил, чтобы говорил ему о национальности Ник.

— На ее помощь трудно рассчитывать. Она очень занятая молодая дама.

— Жаль. Так есть какие-то соображения по поводу недостающего предмета?

— Прочесал все каталоги и наши амбарные книги. Но не нашел ни единого упоминания о «Хрониках».

— Любопытно.

— Вся проблема в том, что в книге отсутствует титульный лист. Свод правил англо-американской каталожной системы не признает надписей на корешке. Данные, напечатанные там, считаются или неверными, или же неполными. Плюс к тому это ведь перевод на английский.

— А разве нельзя найти книгу по имени и фамилии автора?

— Среди писателей восемнадцатого века не зарегистрировано ни одного под именем Себастьян Плюмо, я по крайней мере такого не нашел. Так что с точки зрения моей библиотеки этой книги не существует в природе.

— Прошу прощения за напрасные хлопоты. А что насчет гравюры?

— В этом плане лучшего источника, чем Французская национальная библиотека, не сыскать. Но только для этого надо ехать в Париж, поскольку хранящиеся у нас несколько ранних томов не могут предоставить полной информации.

— А знаете, я уже посещал эту библиотеку. И если не считать кафе напротив, где подают совершенно потрясающие лимонные торты, сей визит прошел без малейшей пользы. — Мы прошли еще шагов пять или шесть, затем Джессон заметил: — От этих разговоров о десертах слюнки потекли. Не призвать ли нам Эндрю? Кнопка спрятана в когтях этого василиска. — Попросив дворецкого принести печенье, Джессон подвел меня к каменной скамье. — Итак, записи. Могу я теперь их взять? — Я надеялся, что он хотя бы бегло просмотрит мою работу, но на уме у него было нечто совсем другое. — От этой каменной скамьи веет таким холодом! Так и старые кости застудить недолго, — сказал он и сунул конверт за пазуху.

Я с трудом подавил раздражение.

— Хотелось бы все же знать, где вы раздобыли эти «Хроники»?

— Когда был на аукционе, где приобрел уже известный вам шкафчик. А продал мне книгу раскормленный и подозрительный на вид житель Средиземноморья в вестибюле отеля «Дрюо». Там в то время проходила забастовка водителей автобусов, вот он и опоздал на аукцион.

— И что же такого было в нем подозрительного?

— Ну, это общее впечатление. И потом он сказал, что избегает демонстрировать «Хроники» на людях.

— Вероятно, именно этим объясняется отсутствие титульного листа: он специально его вырезал, потому что там имелась печать, штамп или чей-то экслибрис, по которым можно было установить владельца.

— Возможно, — сказал Джессон.

— Вы удивитесь, узнав, сколько книг портят и уродуют люди в попытке скрыть их истинных владельцев.

В животе у Джессона забурчало.

— Так где же печенье? Может, снова вызвать Эндрю?

Я опять направился к потайной кнопке звонка и на сей раз разглядел василиска получше.

— Да это вылитый вы! — воскликнул я. — Прямо портрет, даже нос в точности такой, как у вас.

— К сожалению, мои черты лица высечены не из мрамора.

Я вспомнил слова Финистера Дэпплза:

— Мне говорили, будто его не боится только ласка.

— Не совсем так. Василиск по-своему тоже уязвим, несмотря на грозный вид. Защищается одним — жутким запахом, исходящим из пасти.

— Весьма распространенное в наши дни оружие. Уж поверьте, кому, как не мне, проработавшему много лет в справочной, знать это.

Джессон улыбнулся:

— Эта скульптура сделана по модели сатира, украшавшего в шестнадцатом веке ниши зданий.

Эндрю принес тарелку с печеньем и поставил на скамью между нами. Джессон принялся утолять голод.

— Что вы такое пишете? — с набитым ртом спросил он.

— Так, просто прикидываю, какие дальше следует предпринять шаги.

Испачканный в сахарной пудре палец потянулся к моей книжке.

— Могу я взглянуть?

— Боюсь, вы мало что здесь поймете. Видите ли, я при записях использую стенографию.

Но Джессон настойчиво тянул руку, теперь уже ладонью вверх.

— Ведь это, если я не ошибаюсь, методика Питмана? — заметил он, бегло просматривая страницы.

— Да, только несколько измененная, — сказал я, удивленный его осведомленностью.

— Значки, обозначающие согласные, разобрать трудно, а таких соединений гласных я вообще прежде никогда не видел. Нет, у меня вряд ли получилось бы расшифровать этот текст, за исключением, пожалуй, пары заголовков. Ну вот, к примеру, этот. «Нечетные кресла», верно?

— «Почетные», — поправил его я. — Речь идет о распределении ученых и исследователей по рангам.

— Очаровательно. — Джессон продолжал листать мою книжку. — А это что такое? Вы сделали честь мне, обозначив буквой «Джей»?

Я кивнул.

— И, как видите, здесь полно свободного места. Много чего можно написать.

Он проигнорировал свободное место, перелистал еще несколько страниц и сказал:

— А что это за наблюдения под заголовком «Отгороженное место»?

— Не важно.

— Вы что-то скрываете. Понял это по вашему тону.

— Под этим заголовком я записываю сугубо личные вещи.

Джессон всмотрелся в страницу.

— Кажется, пару фраз я все же могу расшифровать. «Неотерм 2300…» «гроб-гроб»… Не возражаете, если я продолжу?

— Лучше не надо.

— А вы осмотрительны. И скрытны.

— Я всего лишь скромный летописец.

— Ерунда. Уверен, в этих ваших записях немало оригинальных наблюдений и мыслей. И знаете что еще? Поскольку сидеть на холодной скамье просто невыносимо, каждая косточка так и ноет от холода, к тому же это чертовски вредно для спины, давайте войдем в дом. И уж там займемся всем этим.

— Чем именно?

— Ну разве непонятно? Поскольку вы, вне всяких сомнений, интересуетесь мной, а я, в свою очередь, вами, предлагаю следующее. Вы расскажете мне о своей жизни, я вам — о своей. Мои шестьдесят с хвостиком против ваших тридцати, идет?

— Ну а как же наше дело?

— Всему свой черед. Дело подождет, Александр.