Иерусалимские материалы, и в особенности откровения и искренняя скорбь хранителя, заинтриговали Джессона.

— Человек, сравнивающий часы с родным ребенком, заслуживает того, чтобы с ним познакомиться.

— Можно ему позвонить. Номер у меня есть.

Джессон скроил гримасу.

— Вас это не устраивает?

— Нет. Только тет-а-тет, — ответил он. — Возможен даже частный визит на место преступления.

— Но вы же сами говорили, что не переносите самолетов.

— Есть и другие способы преодолевать расстояния, Александр, вполне спокойные и приятные. А может, назначу вас своим эмиссаром. Тем более что частности этого дела известны вам лучше, чем мне.

— Польщен, мистер Джонсон. Но ехать в Иерусалим никак не могу. Потому как если уеду, то босс или жена точно убьет меня… Почему вы улыбаетесь?

— Вы только что назвали меня Джонсоном.

— Правда?

— Интересно, как бы прокомментировал это ваш Креветка? А вообще в этой оговорке нет ничего удивительного. Она объясняется существенной разницей в возрасте между вами и мной.

— Означает ли это упрек в адрес Босуэлла, поскольку его справочник цитат не оправдал ожиданий?

— Надо проверить. Так, с налета, трудно сказать. Что-то не припоминаю, чтобы я читал об этом в «Лайф».

— Кажется, жена Босуэлла обвинила его в слишком тесной дружбе с мужчинами?

— А вот это определенно. У него была связь. — Тут Джессон осекся. — Кстати, наверное, именно так оценивает ваша жена наши взаимоотношения?

— Ну, не знаю. Ник, конечно, немножко ревнует из-за того, что мы так много времени проводим вместе. Одно могу сказать наверняка: она пришла бы в ярость, узнав, что я украл для вас книгу.

— Об этом можете не беспокоиться. Беспокоит другое. У нее может сложиться искаженное представление о нашем сотрудничестве.

— Если встретитесь с ней, об этом вообще лучше не говорить. Слово «сотрудничество» вызовет у Ник прямую ассоциацию с информаторами режима Виши.

Джессон покраснел.

— Но это просто абсурд! Ступайте домой и поговорите с ней. И убедите присоединиться к нам, ну, скажем, в субботу.

— Сами знаете, что произошло, когда я пытался уговорить ее. Повесила трубку, вот и весь разговор.

— Попробуйте снова. Нерешительность всегда ведет к провалу, к проигрышу, а я ненавижу проигрывать. И вы, подозреваю, тоже. Стоит только вспомнить, чего вам уже удалось достичь. Разве в самом начале вы ожидали, что удастся определить отсутствующий в шкафчике предмет?

— Нет.

— И однако, вам удалось! А когда этот предмет был не более чем изображением на анонимной гравюре, разве вы предполагали, что удастся установить его принадлежность к королевскому дому?

— Разумеется, нет.

— Но ведь удалось.

— Да, но…

— Учитывая все ваши достижения, не кажется ли вам, что это будет довольно просто — убедить упрямую жену прийти и разделить с нами скромную трапезу?

— Хотите честно? Лично мне кажется, что нет.

Всю эту неделю Ник была практически недоступна, поскольку разлад на семейном фронте вызвал у нее приступ творческой лихорадки. И прорыв произошел лишь в субботу, в тот самый день, когда мы были приглашены в «Фестиналенте». Ник ворвалась ко мне в клетушку, умоляя о помощи. Ей необходимо было доставить последнюю деталь своего проекта, картонную куклу-рекламу в человеческий рост, в агентство в Мидтауне.

Мы уже вышли из квартиры, включили сигнализацию и, стараясь не обращать внимания на злобные смешки соседей, двинулись по коридору, как вдруг Ник вспомнила, что забыла сумочку из бисера. Она никогда не выходила из дома без нее.

Я стоял и ждал ее на углу, наблюдая за тем, как мистер Лопес выкрикивал угрозы в адрес своего поставщика, а сынок мистера Лопеса, засев в пустом корпусе от телевизора, целился из игрушечного автомата в женщину, владелицу туристического агентства из дома по соседству. Та вывешивала в витрине объявление следующего содержания:

САНТО-ДОМИНГО 149 дол.

КАРАКАС 139 дол.

МАЙАМИ 129 дол.

РАЗВОД 250 дол.

Я закрыл глаза и попытался найти прибежище в «Фестиналенте», этом благословенном райском уголке с глобусом посреди салона, тихо журчащим фонтаном, воркующими голубками и покоем. Но ко времени, когда из дома вышла Ник, сжимая в руках сумочку, в голове у меня звучало на мотив самбы: «Санто-Доминго, Каракас, Майами, развод… Санто-Доминго, Каракас, Майами, развод».

Я попытался избавиться от этой навязчивой мелодии, заговорил с Ник о ее дне рождения, до которого оставалось две недели.

— Что, если сразу после того, как отвезем эту штуковину, пойдем в магазин выбирать тебе подарок?

— А я думала, мы разорены, — ответила она.

— Ничего подобного. Особенно с тех пор, как я начал работать на Джессона.

— Не желаю, чтоб ты покупал мне подарок на его деньги!

— За что это ты так его невзлюбила? Вы же с ним ни разу даже не виделись!

— И не собираюсь. Просто вижу, что он сделал с тобой.

— Но, возможно, при личной встрече мнение у тебя изменится? Встретимся, посидим, поболтаем, и я просто уверен, он тебе понравится.

— Ты что, бросаешь мне вызов?!

Я посмотрел Ник прямо в глаза и тихо ответил:

— Oui.