Хозяин встретил нас одетым по-домашнему: вышитые шлепанцы, кашемировый свитер, мешковатые вельветовые брюки.

— Генри Джеймс Джессон-третий, — представился он. — Tres heureux de faire votre connaissance. — Французский, однако, не слишком помог снять напряжение.

— Привет, — ответила Ник, продолжая оглядывать салон, битком набитый антиквариатом.

— Как видите, я не из тех, кто привык отказывать себе в маленьких забавах и удовольствиях, — заметил Джессон и подвел нас к столику на колесиках, на котором были расставлены разнообразные напитки. Рядом он поставил другой столик — из слоновой кости. И на нем красовался шкафчик с сюрпризами.

— Так вот из-за чего весь сыр-бор? Из-за этой коробки для яиц?

— Каждое яичко здесь из чистого золота, — заметил я.

— Искренне рад, что вы думаете именно так, Александр. — Джессон обернулся к Ник: — Вашему мужу удалось выяснить, что находилось в пустующей ячейке. Предмет, висевший вот на этом гвоздике. История совершенно невероятная. Выяснилось, что это старинные часы, изготовленные одним из ваших соотечественников.

— Вообще-то первые брегеты появились в Швейцарии, мистер Джессон.

— Не мешайте мне, Александр. Я пытаюсь обаять вашу жену.

На Ник все эти слова, похоже, не произвели должного впечатления.

— Почему бы не оставить это отделение пустым? Незавершенность, она почти всегда наполнена глубоким смыслом.

— Почему вы так думаете, дорогая?

Ник лишь пожала плечами.

Тут вмешался я в стремлении смягчить все нарастающую напряженность:

— Знаете, что мне однажды сказал куратор, которому я помогал? Что картины вызывают больше интереса, если их невозможно увидеть. Сказал, что по этому поводу у них в музее, в зале, где вывешены работы старых мастеров, даже проводилось исследование на эту тему. И там, где вместо картины красовалась табличка с надписью «Временно отсутствует», собиралось на семьдесят пять процентов больше зрителей, чем перед полотном Рембрандта, висевшим в каких-то десяти футах.

— Ну и к чему это вы? — спросил Джессон.

— Всего лишь хочу сказать, что людей привлекают пустоты.

— А мне кажется, что зрители рассматривали эти таблички с чувством утраты, так, будто их кто-то предал. Тоска, вот что заставляло их задерживаться, — заметил Джессон, обращаясь к Ник. — Ваш супруг свидетель, лично я ненавижу пустоту и незавершенность, ту неуверенность, которую они вызывают. Голые стены и незаполненные отделения претят моему эстетическому мировоззрению. И моим девизом всегда было: «Я собираю — значит, я существую».

— Но если…

Джессон не дал Ник договорить:

— Понимаю, что вы подразумеваете под этим «если». Если я не могу получить того, чего хочу, стало быть, я вроде бы и не существую?.. Знаете, я не склонен задаваться такими вопросами. Не далее как на прошлой неделе я сказал вашему мужу, что за сомнением почти неизбежно следует неудача. Александр был просто уверен, что вы не придете, но вы здесь, у меня в доме, хоть вам, судя по всему, и не слишком весело. Может, выпивка поможет поднять настроение? — Джессон подошел к столику и потянулся к хрустальному кувшину. — Вот видите, попросил Эндрю приготовить нам «Пиммс кап», типично летний напиток. Уверен, после первого же глотка настроение у вас улучшится. — Он помешал в кувшине серебряной ложкой, а потом выудил ею же ломтик огурца. — Ник отказалась, и Джессон наполнил две высокие кружки. Протянул одну мне и уселся в кресло. — Итак, о чем мы говорили?

— Зачем вы меня позвали? — спросила Ник.

Джессон отпил глоток.

— Пригласил вас, чтобы обсудить наше дальнейшее сот… — Тут он умолк и поправился: — Обсудить заказ. — Джессон нашарил кнопку в ручке кресла и достал из потайного отделения потрепанный томик. — Не будете ли столь любезны взглянуть вот на это?

Едва Ник осознала, что держит в руках, как настроение ее резко изменилось.

— Так это же Меггендорфер! — с изумлением и восторгом воскликнула она.

Я перегнулся через ее плечо, желая получше рассмотреть раритет.

— Переплет просто в чудовищном состоянии.

Джессон улыбнулся краешками губ.

После того как первый шок прошел, Ник спросила Джессона:

— Откуда вам известно, что я просто обожаю его заморочки?

— Извините, но я предпочитаю другой термин. Эксцентрика.

— Вам, наверное, Александр сказал? — не унималась Ник.

— Наверное, — кивнул Джессон.

— Разве? — удивился я. Что-то не мог припомнить, чтобы я обсуждал с Джессоном пристрастие своей жены к столь специфическим предметам.

— Но от кого еще я мог узнать? — С этими словами Джессон вынул из потайного отделения в кресле еще три или четыре книжки и начал демонстрировать их Ник.

Демонстрация вызвала смешки. Особенно миниатюрные жалюзи, поднимая и опуская которые можно было видеть «ожившие» сценки совокупления.

Ник всматривалась в глазок еще одной немецкой книжки-игрушки, а Джессон тем временем перешел в атаку:

— Уверен, вам вполне под силу соорудить нечто аналогичное.

— Возможно, — скромно ответила Ник.

— Не хотели бы вы порадовать меня эксцентричной игрушкой в том же духе?

— Я думала, вы ищете часы.

— Да, разумеется. Но меня также интересует техника их возвращения.

— Вы ведь уже наняли себе бумагомарателя.

— Александр, несомненно, сумеет справиться с содержанием. Но я подумал, только вы сможете придать глубину нашему скромному проекту. — Джессон взял из рук Ник книгу и добавил: — Идемте со мной. Оба. Хочу показать вам кое-что любопытное.

Мы прошли за Джессоном к шкафу с застекленными ящичками в стиле барокко, стоявшему в дальнем конце салона. Он указал на зеркальную вставку размером с коробку для сигар. Нишу обрамляли две миниатюрные деревянные колонны. Джессон обратился к Ник:

— Попробуйте сдвинуть вот эту колонну вправо. — Она подчинилась. — Отлично. А теперь просуньте руку в отверстие и попробуйте нащупать там размыкающий механизм. Весь фокус в том, дорогая, что человек должен чувствовать, насколько сильно можно давить, и не применять при этой излишней грубой силы. — И Джессон заговорщицки подмигнул мне. Послышался щелчок. — Так, прекрасно. А теперь надавите на потайную кнопку, которая позволит вам продвинуться еще на несколько дюймов. — Должно быть, рука у Ник была легкая, потому что еще через секунду колонна выскочила из отверстия и под ней открылось глубокое вертикальное углубление. — Ну а теперь можно ознакомиться с содержимым.

Ник извлекла из потайного отделения старинный картонный календарь, где каждую дату закрывало окошечко с цифрой. С чисто дизайнерской точки зрения календарь показался не слишком впечатляющим, особенно в сравнении с книжками, извлеченными из потайного отделения в кресле. Украшала его вполне банальная картинка: Санта-Клаус на санях, запряженных оленем, едет к виднеющейся вдалеке альпийской деревушке.

— Мой интерес к этому календарю носит прагматический характер, — сказал Джессон. — Будьте добры, откройте день под номером один.

Ник подцепила края картонки ногтем, и окошко открылось. Изображение за ним оказалось столь же тривиальным: под полоской слюды виднелся барашек, спящий в стоге сена.

— Моя идея проста, — произнес хозяин дома. — Хотелось бы, чтобы письменный отчет о наших изысканиях был представлен в такой же наглядной форме. В виде картонной модели с окошечками. С вашей помощью, дорогая, мы скроем содержимое каждого из отделений. Десять глав, десять окошечек…

— Десять предметов за стеклом, — подхватил я.

— Именно.

Я обернулся к Ник.

— Подумай, как лучше сделать это. Образы твои, слова мои.

— Мне понадобится особый нож, чтобы вырезать такие же отверстия, — сказала Ник.

— А почему бы не поместить окошки в начале каждой главы? — предложил я. — Вместо большой заглавной буквы, как в старинных манускриптах?

— Прекрасная идея, — заметил Джессон. — И у нас получится собственный Tres Riches Heures.

— Мне надо знать, как выглядят эти часы, — сказала Ник.

— Естественно. Сейчас покажу вам книгу, которую ваш муж изъял из библиотеки.

Ник насторожилась.

— Что вы имеете в виду? Хотите сказать, он взял эту книгу без разрешения?

Откровенность Джессона вынудила меня сознаться в краже. Ник была далеко не в восторге. Закрыла окошечко старинного календаря, как бы давая тем самым понять, что все дальнейшие переговоры о сотрудничестве бессмысленны.

— Я ухожу, — сказала она. — Не желаю впутываться в ваши сомнительные делишки.

— Возможно, вам обоим стоит уйти, — заметил Джессон, спокойно выуживая ломтик огурца из своей кружки. — Потому как мне надо немного передохнуть перед небольшим путешествием.

Этого я не ожидал.

— И куда же вы собрались?

— Поговорим об этом позже. А теперь, думаю, вам самое время проводить жену домой.

— Как ты мог украсть ради него? — спросила уже в автобусе Ник.

— Я не украл. Позаимствовал книгу на время.

— Позаимствовал, украл. Не вижу разницы. Ты потеряешь работу.

— Так ты из-за этого рассердилась?

— Прекрати на него работать.

— Но почему? Потому, что так велят твои карты таро?

— Для того чтобы это понять, карт не нужно. И прекрати говорить с ним обо мне.

— Я и не говорю.

— Тогда откуда он узнал, что мне нравятся книжки с сюрпризом?

— Возможно, тем же самым способом, как пронюхал о моем пристрастии к замкнутым пространствам. Он очень проницателен.

Ник принялась перечислять имена:

— Маккаркл, Дьюи, Щаранский, Креветка… теперь Джессон. И так всегда! Так всегда получается со всеми этими твоими старикашками! — Она сердито сжала руку в кулак. — Черт! Dans les dents!

Всю оставшуюся часть пути мы проделали в полном молчании, и я, как чуть раньше тем же днем, пытался избавиться от неприятных мыслей и переключиться на что-нибудь красивое и утешительное, ну, к примеру, вспомнить прелестные и занимательные вещицы в «Фестиналенте». Но не получалось. Вернулась навязчивая мелодия самбы: «Санто-Доминго, Каракас, Майами, развод… Санто-Доминго, Каракас, Майами, развод».