ПОНЕДЕЛЬНИК. Начать жизнь с чистого листа? Новый дневник новой жизни? Мне не слишком импонировала эта идея. Если честно, то расставание со старой книжкой было болезненным. Я успел свыкнуться, привязаться к ней и до сих пор привязан, пусть даже и убрал ее с глаз долой. Плохо, что старая книжка заканчивалась записями о Ник. Уж лучше б было покончить с ней самой — раз и навсегда. Но я решил не пороть горячки, успокоиться и пока что воспользоваться гостеприимством Джессона. А дальше видно будет.
Настало время радикальных перемен. Теперь записи будут делаться каждый день. И никаких алфавитных заголовков по темам. Никаких искусственных рубрик. С сегодняшнего дня начну записывать наблюдения и проблемы в порядке их поступления.
Возможно, в самом начале я оговорился. Вернее, выразился не слишком удачно. Куда как правильнее было бы заметить: «перевернуть старый лист», особенно с учетом того, насколько отрешенным от нынешнего времени чувствовал я себя в «Фестиналенте». Назойливый мотивчик самбы («Санто-Доминго, Каракас, Майами, развод») остался в мире, отделенном от звуков арфы Джессона двумя с половиной веками. Пишу все это и как раз слышу мелодичные звуки арфы. Пишу в свете масляной лампы и жду, когда корабельный свисток позовет меня вниз, к обеду. Сегодня на обед у нас было фрикасе из крольчатины. На это неординарное блюдо Дж., возможно, вдохновили вычитанные из «Жизни Джонсона» строки о кофе: «Выбор, достойный похвалы». Дж. сказал мне: «Увы, но вынужден исключить из меню зеленые бобы. Говорят, они могут спровоцировать боли в подвздошной кости». Возможно, мне следует делать записи о языке и обычаях «Фестиналенте». Там будут, к примеру, такие главы: «Как подавать кофе», «Как наполнять водой ванну», «Как укладывать поленья в камине». И еще одна: «Образование и обучение гостей». Последняя глава, самая длинная, наряду с прочими полезными вещами во всех деталях и подробностях расскажет о том, как правильно держать нож и вилку, чистя груши из Анжу, объяснит, почему полезно сажать в саду кедры, и высмеет дурацкую и вульгарную привычку пользоваться бумажными носовыми платками.
ВТОРНИК. Сделал полный отчет о визите к Орнштейну. Дж. одобрил все мои действия, затем выразил уверенность в том, что часовщик выведет нас на след «Королевы». Я менее уверен в этом. Истощив данную тему, Дж. берет со стола игральную кость из слонового бивня размером с апельсин, протягивает мне и предлагает тщательно ее осмотреть. На каждой из шести граней свой символ. На одной изображен колокольчик, на другой — кольцо, на третьей — кинжал… Дж. объясняет происхождение этого предмета (начало девятнадцатого века, куплен на распродаже), затем достает изумительной красоты книжечку в переплете телячьей кожи и с золотистым напылением на титульном листе и объясняет, что это свод правил. Начинает листать страницы. Каждый игрок имеет право бросить кость не больше пяти раз и, опираясь на выпавшие образы, должен составить занимательную и достоверную историю. Минут через десять признаю полное свое поражение, ясно, что здесь до Дж. мне далеко. Как сказала бы Ник, Quelle surprise.
Черт! Я ведь решил придерживаться принципа, что в новой книжке не будет ни единого упоминания о Ник, что она должна отражать новую жизнь. Но, увы, выяснилось — это просто невозможно. Мое безмятежное на первый взгляд существование постоянно отравляют мысли о ней.
СРЕДА. Вернулся с работы и застал Эндрю у камина. Он терпеливо выкладывал веточки для растопки в виде конуса — наподобие индейского жилища типи. Дж. запрещает использовать для растопки старые газеты, к тому же разрешает пользоваться только деревом кедра. (Кстати, в путеводитель по «Фестиналенте» не помешало бы добавить главу о всех «нельзя». Помимо сосновых веток и поленьев, к этим предметам можно было бы причислить: булавки для галстуков, скрепки для банкнот, телевидение, флуоресцентное освещение, книги в бумажных обложках, любой сыр в пластиковой упаковке и, как я уже упоминал, бумажные носовые платки.)
Весь вечер мы провели за чтением у камина. Сцена, достойная кисти великих мастеров. Дж. сидит, выпрямив спину, лицо освещено отблесками пламени из камина, а также мягким светом лампы, что высится на стопке книг. А среди них: история замочных скважин (двухтомник, с илл., 1895 г.), труды Парацельса по хирургии (на латыни), каталог предстоящего аукциона французских музыкальных шкатулок, монография под названием «Искусство фехтования», очередной трактат о потайных отделениях, книга о магии под названием «Фокус-покус». И наконец в основании этой горы знаний и учености лежит история цирковых представлений на карнавалах под интригующим названием «Ученые свинки и огнеупорные женщины». Ну а что же значится в моем списке литературы? «Модифицированная клавиатура компьютера для поиска по теме в системе современных библиотек».
Около десяти вечера Дж. оборачивается ко мне и цитирует отрывок из «Искусства фехтования», где, как мне казалось, речь должна идти исключительно о шпагах и разных фехтовальных приемах.
«Похищенные предметы искусства и антиквариат зачастую легализуются через сложную цепочку дилеров и скупщиков краденого. Или же через человека, который одновременно торгует как законным, так и незаконным товаром, маскируя тем самым сбыт краденого».
ЧЕТВЕРГ. Я не совсем уверен, но иногда мне кажется, что кто-то роется в моих вещах. Только что обнаружил этот дневник лежащим поверх старой записной книжки, а ведь с утра было наоборот. Полагаю, Эндрю просто удовлетворяет свое любопытство, когда заходит ко мне застилать койку. Впрочем, меня это не слишком волнует. Не владея приемами скорописи, текст почти невозможно расшифровать.
ПЯТНИЦА. Сегодня, придя домой из библиотеки, я заявил Дж.: «СБСП». Он уставился на меня с таким видом, точно я заговорил с ним на урду. «Сокращение от „Слава Богу, Сегодня Пятница“», — пояснил я. Он был настолько изумлен, что я решил устроить ему маленький экзамен на тему «Современный образ жизни». Спросил, слышал ли он когда-нибудь о Джоне Ленноне, Мике Джаггере или Майкле Джексоне. «Только о Джексоне, — ответил он. — Тот написал совершенно замечательную монографию об африканских кочевых племенах». Дж. читает по-латыни, по-немецки и по-французски, цитирует Валери, Блейка и Босуэлла, но когда речь заходит о массовой культуре, выглядит полным профаном. Думаю, именно поэтому он мне так нравится.
Несколько дней назад мне пришло в голову, что «Фестиналенте» можно сравнить с каким-нибудь иностранным государством, где существуют свои традиции и свой язык. Но и в том, что касается времени, место это тоже по-своему уникально. Время… оно здесь словно расширяется. Кажется, что в каждом часе больше минут, а в каждом дне — больше часов. Я не совсем понимаю почему, но «время по Джессону» предоставляло больше возможностей размышлять, читать, каламбурить и строить самые невероятные планы. Частичной причиной тому были, разумеется, деньги. Богатство сразу ставило Дж. в разряд избранных. Ни разу я не видел, чтобы он оплачивал какой-нибудь счет или ходил в магазин за продуктами. Он не мыл посуды, не застилал кровати, что, кстати сказать, тоже отнимает немало времени. Что касается работы по дому, то она по большей части сводилась у него к нажатию кнопок и звонков. Он почти ни с кем не виделся, предпочитал проводить время за чтением книг и любованием старинными вещами. Возможно, для всего остального мира «время — деньги», но для Дж. — наоборот.
СУББОТА. Ожидание становится просто невыносимым. Почему не звонит Орнштейн? Устав ждать, я воспользовался моментом, когда Дж. принимал ванну, выскочил, поймал такси и помчался в Бриллиантовый центр. Но едва доехал до угла Сорок седьмой, как сообразил, что напрасно потратил время. Все лавки и магазинчики были закрыты, на витринах опущены жалюзи. Пришлось снова взять такси и возвращаться в «Фестиналенте», коря себя на чем свет стоит, поскольку совершенно забыл, что сегодня суббота.
Когда я вернулся, Дж. все еще отмокал в ванне. Позвал меня, сказал, что хочет обсудить одно дельце. Я вошел. Лежа в пене, он, близоруко щурясь, всматривался в старинный термометр, прикованный цепочкой к металлической мыльнице. Дж. настаивал на том, что температура воды должна быть выше температуры человеческого тела ровно на пятнадцать градусов. (См. «Как наполнять водой в ванну».) Повозившись с кранами, он добавил в воду какого-то бесцветного масла, закрыл глаза и погрузился на дно. Теперь из воды торчали только два колена — серые морщинистые островки. Я рассказал ему о неудачной поездке к Орнштейну, он выразил мне сочувствие и заметил, что разделяет мое нетерпение. Потом попросил помочь ему выбраться из ванны. Потерял равновесие, пошатнулся и ухватился за первый оказавшийся под рукой объект, а именно — за мое причинное место. Я поморщился, однако умудрился удержать Дж., не дал упасть. Через какую-то долю секунды он ухватился за вешалку для полотенец. Пробормотал слова извинения, кои я нервно принял, прежде чем выйти из ванной комнаты в сопровождении бульканья спускаемой воды.
ВОСКРЕСЕНЬЕ. Мы с Дж. провели часа два за планированием предстоящей «сделки». И решили следующее: Дж. войдет в лавку первым, представится заинтересованным покупателем и уговорит Орнштейна, если вообще понадобится уговаривать, показать ему шкатулку. Потом поторгуется и уйдет. А затем войду я и спрошу, что удалось узнать Орнштейну. Такие проведенные по отдельности расспросы помогут понять, насколько честен наш посредник. И лишь после того, как Орнштейн назовет мне имена всех заинтересованных сторон, я разрешу ему продать шкатулку.
ПОНЕДЕЛЬНИК. Спрятавшись за пирамидальным рекламным щитом, позволявшим видеть, что происходит в лавке, но скрывавшим меня самого, я наблюдал за тем, как Дж. вошел в лавку Орнштейна. Естественно, я не мог слышать, о чем они там говорили, но, судя по жестам и мимике торговца, тот был возбужден и взволнован. И я забеспокоился сам. Если никто не клюнул на нашу приманку, списка подозреваемых нам не видать как своих ушей.
Минуты через три я увидел, как Орнштейн открывает сейф, достает шкатулку и ставит ее на прилавок. Дж. исполняет свою роль просто безупречно — пробует поднять шкатулку за медную ручку, делает вид, что никак не может открыть защелку в виде вопросительного знака, хотя прекрасно знает, как она открывается, делал это не меньше дюжины раз. Наконец Дж. открывает шкатулку и строит из себя потрясенного коллекционера, наткнувшегося на нечто чрезвычайно редкое.
Что же касается Орнштейна, то все его вымученные улыбки, нервные кивки и жестикулирование напоминали скорее не Феджина, а совсем другой персонаж. А именно — Урию Хипа. Вот он сфокусировал лупу на калькуляторе, защелкал кнопками, затем обменялся с Дж. несколькими фразами, после чего они, судя по всему, сошлись в цене. Дж. вышел из магазина и шмыгнул ко мне за щит. «Других покупателей нет, — сказал он мне. — Торгаш явно желает избавиться от кожаной шкатулки, никаких вопросов не задавал. Мы сговорились о цене, но он сказал, что ему прежде надобно получить согласие „партнера“».
Но не успели мы выйти из-за укрытия, как произошла совершенно удивительная вещь. В лавку зашел мужчина с какой-то неестественно белой кожей. И Орнштейн тут же начал демонстрировать ему шкатулку. «Подозреваемый! — ахнул Дж. — Наконец-то! Как думаете, он коллекционер или вор?» Я присмотрелся повнимательнее. «Лично я сомневаюсь, что поклонники брегетов станут заходить сюда, предварительно сделав татуировку». Дж. не понял. «Взгляните, что на шее у этого парня, мистер Джессон. Дракон вылезает прямо из воротника».
Мы обсудили ситуацию и решили, что Дж. должен немедленно вернуться. Втроем они переговаривались о чем-то несколько минут, затем Дж. снова подошел ко мне. Лицо у него было красное, как наша шкатулка. «Неужто все так плохо?» — спросил его я. «А что хорошего? — огрызнулся он. — Четыре тысячи долларов за вещь, которая принадлежала мне с самого начала. Вам не кажется, что это дороговато?» В ответ я возразил, что теперь у нас есть имя подозреваемого. «Как же, как же, — усмехнулся Дж. — Попробуйте пойти туда сами и установить личность этого жулика».
Когда я вошел в лавку, нашего подозреваемого там уже не оказалось. «Шкатулка продана, — объявил Орнштейн. — Огромное вам спасибо». Я спросил, кому продана и за сколько, и приготовился закатить скандал, но тут Орнштейн выпалил имя Дж. и назвал точную сумму сделки. Так что все сравнения с персонажами Диккенса не оправдались. Орнштейн не был ни Феджином, ни Урией Хипом. Нет, скорее он напоминал честного и надежного Нодди Боффина. И комиссионные он принял от меня, лишь выписав соответствующую квитанцию. Но когда я начал расспрашивать о других претендентах на шкатулку, Орнштейн вдруг вскипел: «Послушайте, мистер Любопытный, я продал для вас вещь, так или нет? Чего вы еще от меня хотите?» «Всего ничего, — ответил я. — Одно имя. Имя человека, который едва не купил шкатулку». «Но ведь она продана. Чем вы недовольны?» — «Буду доволен, когда узнаю имя второго покупателя». Орнштейн поиграл карманными часами, висевшими на поясе. «Он не называл своего имени. Просто оставил карточку человека, на которого работает». Торговец запустил пальцы под ермолку и извлек карточку. Потом спустил лупу со лба и начал разбирать надпись. «Так, посмотрим, и что же здесь у нас сказано, мистер Который Не Признает Ответа „нет“? Этот мужчина работает на… „Ш“, как в слове „Ша“, „Т“, как в слове „Тикают“, „О“, как в цифре „Один“, „Л“, как в слове „Любовь“, мягкий знак, „Ц“, как в слове…»
Я выскочил из лавки, так и не услышав, как Орнштейн произнесет слово «Циркон» или что-то в этом роде. Подбежал к Дж. и сказал: «Этот татуированный тип, вы не поверите, работает на Фредерика Штольца!» Похоже, это имя ему ничего не говорило. Потом он заметил: «Единственный Штольц, который приходит на ум, так это персонаж из „Обломова“». «Помните, как я ездил в библиотеку, когда пытался идентифицировать „Королеву“? Так вот, библиотека принадлежит Штольцу!» «Вроде бы он коллекционирует не только книги», — задумчиво протянул Дж. «О, далеко не только, мистер Джессон». И я подхватил Дж. под руку и протащил его в закусочную-автомат, еще одно из приобретений Штольца. А по пути напомнил Дж. о Пассаже, где должны быть собраны технические раритеты.
Мое возбуждение передалось Дж.: «Сначала частная библиотека, теперь он интересуется шкатулкой. Что бы сказала на это ваша жена? Jamais deux sans trois. Возможно, третьим звеном в этой цепи будет сама „Королева“?»
Добравшись до закусочной, мы увидели, что все ее хромированное и никелированное добро уже, по всей видимости, перевезли в музей Штольца. «Я бы не назвал это автоматом», — презрительно поморщился Дж. Наверное, он ожидал увидеть нечто совсем иное, напоминающее игрушки в его галерее механических чудес.
Но на этом сюрпризы не закончились. По пути к «Фестиналенте» мы обсуждали, как лучше подобраться к Штольцу, и Дж. вдруг назвал меня Клодом. Когда я спросил его, почему именно Клодом, он на секунду растерялся, а потом ответил: «Просто оговорился». Я продолжал настаивать, но Дж. упорствовал. «Поверьте, Клод вовсе не из числа известных вам персонажей. Лучше с ним вообще не знакомиться. Он наводит уныние». «Вы и о рае то же самое говорили», — напомнил я. «Давайте сменим тему, идет? Предпочитаю сконцентрироваться на этом Фредерике Штольце и его Пассаже технических раритетов».