На следующий день я встретился с Нортоном и Спиайтом в «Автомате», обстановка в котором уже напрочь лишилась хромированного блеска.

— Опять ты за свое! — воскликнул Нортон и картинным жестом приложил ладонь ко лбу. — Это несчастное выражение, которое так и вопиет: «Я страдаю, я оскорблен и несчастен».

— Только на сей раз все напечатано крупными буквами, — не преминул вставить Спиайт.

— Этот ублюдок играл со мной с самого начала.

Нортон вынул сандвич с тунцом из целлофанового кокона.

— Валяй выкладывай.

Я рассказал друзьям о поисках «Часослова» и о том, что нашел вместо него, — о самоучителе по стенографии, о старинном механизме, с помощью которого можно было прослушивать и просматривать записи, о заметках Джессона в глобусе.

А затем принялся рассказывать о ничем не подтвержденных подозрениях Джессона, связанных со Штольцем, о его двойственном отношении ко мне и тут заметил, как Спиайт одобрительно кивает.

— Этот свиток, что ты нашел, каких он был размеров? Приблизительно вот такой, да? — Он раздвинул пальцы примерно на одну восьмую долю листа. — С таким маленьким крючочком на конце?

— Вообще-то на конце там было колечко, с помощью которого бумагу можно было закрепить в машине. А что?

— В моем Центре появилось нечто такое пару лет тому назад. Часть эротической коллекции начала двадцатых. Если мне не изменяет память, на нем красовался девиз следующего содержания: «Даже большие объемы можно завести ручкой».

Нортон фыркнул и заметил:

— Неудивительно, что Джессону понадобилось это приспособление.

— Да мерзавец он, вот кто! Занимается плагиатом, ворует, он ничуть не лучше тех бандитов, что обчистили музей в Иерусалиме! Этот свиток доказывает, что он просто откусывал от моей жизни куски. Целые абзацы из его так называемого романа составлены на основе записей из моей книжки.

— Ладно, хватит ныть и убиваться, — перебил меня Нортон. — Лично мне любопытен совсем другой факт. То, что он выбирал тебя с особым тщанием.

— Он все выбирает с особым тщанием. Кофе, печенье, книги, часы. Так почему бы было не выбрать и прообраз для бездарного романа, шансы опубликования которого равны нулю?

— Может, он даже по-своему польстил тебе? — высказал предположение Спиайт.

— Давайте попробуем разобраться еще раз. Это роман о жажде получить украденные часы и о библиотекаре, который был нанят, чтобы осуществить эту мечту. Нет, не так. Роман о жажде заполучить украденные часы и история нанятого с этой целью библиотекаря.

Нортон покачал головой:

— Первый вариант был точнее, дружище.

— Не важно. Все, что я знаю, — его суждения не имеют под собой почвы. Почему он так убежден, что именно Штольц украл «Королеву»?

— Может, он тайно хочет убедиться в том, что это не ты? — предположил Спиайт.

— Прочтя всю эту муть, что записана на свитке, я уже и сам начал сомневаться: уж не я ли действительно выкрал брегет?

— Главное теперь — другое, — сказал Нортон. — Главное — вернуть книгу. Если Гроут увидит, что она пропала, поднимет такой скандал, что ты вылетишь с работы прежде, чем он успеет произнести слово «библиоклептомания».

— Думаешь, я этого не понимаю? С чего бы я стал пускаться с вами в такие откровения? Помните цитату из Горация, что украшает выход из читального зала?

— Что-то насчет того, что у каждой книги своя судьба, да?

— Именно. Хочу, чтобы этот «Кофр» Джессона постигла та судьба, которую он заслуживает.

— Надеюсь, теперь ты понимаешь, что с таким типом, как этот Джессон, связываться не стоило? — спросил Спиайт. Я пожал плечами. — Сейчас намекну. Кто лучше французов понимает в мести?

— Да, Ник его всегда подозревала, — сознался я. — Ее предупредили карты таро, она, в свою очередь, предупредила меня. А я не прислушался.

— Сдается мне, где-то рядом, за углом, есть телефон-автомат, — сказал Нортон.

— Пытался дозвониться ей раз пятнадцать с тех пор, как сбежал от Джессона. Всю мелочь потратил.

Спиайт вытащил из кармана четвертак и пододвинул мне.

Напускное спокойствие мигом слетело с меня, как только я услышал на другом конце провода ее «алло».

— Ник? Ник, это я, Зандер.

— Qui?

— Я… я…

— Чего тебе надо? У меня через двадцать минут занятия в дизайнерской фирме.

— Скажи, могу я вернуться домой, Ник? Знаешь, ты была права насчет Джессона. Может, посидим, подумаем вместе, что теперь делать?

В трубке повисло молчание.

— Pas ce soir.

— А как насчет завтра? Признаю, я — полный дурак и тупица. И нам очень надо поговорить.

— D’accord. On fera le point demain, — нехотя выдавила она.

И не успел я спросить о значении этой последней фразы, как Ник повесила трубку.

* * *

И Нортон, и Спиайт вызвались приютить меня, но я отклонил это предложение, поскольку хотел побыть один и попробовать разобраться, что происходит. Но так уж получилось, что большую часть дня я провел, обзванивая отели. На праздники со свободными номерами в Нью-Йорке целая проблема, и куда я только не обращался, везде получал отказ.

— Мрачная вырисовывается картина, — заметил мистер Парадайс, когда я в очередной раз раздраженно бросил телефонную трубку на рычаг. Я поведал ему о проблемах с Ник. — Мой брат ушел от жены. Бедняга скитался по мотелям и гостиницам года два. Так что я не советую.

— Да мне всего-то и нужно найти номер на одну ночь.

— На одну, говоришь? — Уборщик заговорщицки подмигнул мне. — Тогда пошли. — И он покатил свою тележку к двери.

— Куда?

— В хранилище.

— Зачем?

— Вопросы будем задавать или тебе нужно место, где можно выспаться?

— Когда-нибудь спускался на такую глубину? — спросил меня мистер Парадайс, когда мы по винтовой лестнице попали в подвальное помещение библиотеки, где не было ни полок, ни книг.

— Никогда.

Он провел меня через полдюжины пожарных выходов и остановился перед массивным генератором, приводившим в движение воздух в трубах для отправки и приема требований. Генератор был окружен стальной изгородью, на которой красовалось вполне нешуточное предупреждение:

Не подходить!

Опасно для жизни!

Напряжение 50 000 вольт!

— А вы уверены, что сюда можно, мистер П.? — Изображение молнии, перечеркивающей последнюю букву в последнем слове, внушало опасения.

— Самая опасная здесь штука — электрокипятильник, с помощью которого я готовлю себе какао. Так что не советую пользоваться без крайней необходимости.

— Но здесь написано, что…

— Да не волнуйся ты. Эту вывеску я снял со старой электростанции неподалеку от Бангора. Прекрасно отпугивает лоботрясов, которые любят тут ошиваться. Мы же не хотим, чтобы они обнаружили мою маленькую уютную норку, верно? — С этими словами мистер Парадайс открыл воротца изгороди и подвел меня к дверце чулана. — Добро пожаловать. Давай полезай. Вдвоем мы там не поместимся.

Я заглянул в чулан.

— Просто невероятно! Теперь понимаю, почему вы постоянно торчите в библиотеке. У вас есть здесь временное пристанище.

Убежище уборщика размером примерно с мою клетушку было обставлено скромно. Узенький поролоновый матрас, вместо ножек — старые каталожные ящики; на стене — две самодельные книжные полки. Помимо частной библиотеки уборщика, на полках нашли приют стаканчик с карандашами, банка какао-порошка и кружка. Напротив висели фирменный календарь от какого-то дистрибьютора уборочных машин для учреждений, вышеупомянутый электрокипятильник, провод от которого уборщик перекинул через гвоздик.

— Да, конечно, не «Гранд-отель», — сказал он. — Но выспаться и отдохнуть можно.

— А где же вы тогда будете отдыхать?

— Обо мне не беспокойся. Есть еще одно местечко, у ротонды. — И он собрался уходить.

— Скажите, мистер П., есть ли предметный указатель для поиска благодарственных слов?

Мистер Парадайс призадумался.

— Единственное, что приходит в голову, так это «Благодарность» под номером 248.3. Но под тем же номером значится и «Умиротворение». А это, по-моему, прежде всего необходимо тебе. И еще — выспаться. Раковина и отхожее место недалеко, прямо за углом.

— А что делать, если кто-то меня здесь застукает?

— Да ты уже успеешь убраться отсюда, прежде чем кто-то сунется.

— Могу проспать все на свете. Последнее время почти не отдыхал.

Уборщик усмехнулся, потом похлопал рукой по трубам, через которые поступали требования, и заметил:

— Уверен, ровно в шесть утра поднимешься как штык.

В библиотеке мистера Парадайса имелись инструкции по ремонту труб, электронного табло справочной, установленного в читальном зале, разных гидравлических устройств и прочего оборудования. Были здесь и книги, посвященные классификации. Сам не пойму, каким именно образом, но беглое знакомство с этими трудами по иерархии и субординации в мире библиотечных книг и указателей навело меня на мысли о Ник.

Со времени нашей ссоры и бегства из дома я изо всех сил пытался отрицать тот факт, что меня практически выгнали. И делал это, исключив Ник из своих записей. Подспудная логика тут была довольно проста: я думал, что умолчание о жене поможет смягчить боль расставания и избавиться от зависимости от Ник. С глаз долой — из сердца вон.

Но, увы, метод этот не сработал. Всякий раз, когда мимо стола справочной проходила дама в гаремных шароварах, я вспоминал о Ник. Всякий раз, когда кто-либо из читателей заказывал книгу, которой могла бы заинтересоваться Ник, на меня снова накатывали воспоминания о жене. Она вставала перед глазами как живая. Игриво улыбалась, подмигивала, пожимала плечиком. И теперь мне представлялось совершенно невероятным и неоправданным мое поведение и, в частности, то, что я оставил ее ради Генри Джеймса Джессона-третьего.

Я повернулся лицом к стенке и начал рассеянно рассматривать календарь мистера П.

На полях календаря уборщик отметил дату на следующей неделе. И вывел рядом карандашом «Инвентаризация» и «Гроут» — очевидно, чтобы не забыть о предстоящем соревновании на профпригодность. О том великом в его жизни дне, когда он получит шанс блеснуть знанием классификационной системы Дьюи.

Инвентаризация!

Я вздрогнул. Я совершенно забыл о том, что все книги, находящиеся в лаборатории Гроута, раз в год проходят инвентаризацию. А это означало, что я должен вернуть «Часослов» на место немедленно, иначе встреча с палачом неминуема.

Ровно в шесть утра я проснулся — заработали и заурчали трубы. Мистер П. оказался прав — этот шум мог разбудить и мертвеца. Они гудели и вибрировали так сильно, что карандаши в стаканчике тарахтели.

Я поднялся с койки и тут услышал выдох пневматической трубы, а затем характерное «шлеп». Огляделся и увидел: в корзине для бумаг, что находилась неподалеку от таблички с грозной надписью, лежал маленький алюминиевый цилиндр. Я отвинтил крышку и вынул записку, ею было обернуто слегка помятое печенье с кремовой начинкой. «Слопай это и ступай домой. Твоя девочка тебя ждет».

Перед тем как уйти из библиотеки, я ненадолго задержался у стола справочной. Хотел уточнить, что означает фраза Ник, произнесенная ею перед тем, как бросить трубку. «On fera le poindemain» — «Расставим все точки завтра». Что ж, она вполне подходила и для выяснения отношений с Джессоном.