Литература XIX века
Басня. Баллада. Роман. Поэма. Сатира.
Из истории жанра сатиры
Стихотворная сатира возникла из названия развлекательного сборника «Сатуры» (смесь, всякая всячина), в котором были помещены басни и разного рода стихотворения, а также впервые появились шутливые нападки на конкретных лиц. Это произошло еще до нашей эры в Древнем Риме. Создал этот сборник поэт Энний.
В последующие века сатира становится чрезвычайно популярной. Слово «сатира» стало использоваться для обозначения произведения искусства, в котором осмеиваются порочные явления действительности, содержится резкое обличение. В сатирических произведениях часто используется такой художественный прием, как гротеск – сочетание фантастики с реальными, но сильно преувеличенными бытовыми жизненными явлениями. Сатира так и осталась «всякой всячиной»: она воплощается в самых различных жанрах, и та энергия смеха, которая ей присуща, делает ее грозным оружием.
Вспомним строки Пушкина:
Среди сатириков именно Ювенал (ок. 60 – ок. 127 гг. н. э.) «вспыхнул, – как пишет современный автор, – во времена упадка Рима как грозная комета». Его 16 сатир остались в веках и вызвали отклик в последующей литературе.
Общепризнанный законодатель литературных правил Буало (1636–1711) в своем теоретическом трактате в стихах «Поэтическое искусство» пишет, что жанр сатиры нужнее обществу, чем ода.
Так мы утверждаемся в мысли, что в литературе существует жанр сатиры.
Однако в России XVIII века сатирическая стихия охватила множество жанров – это и собственно стихотворные сатиры, и басни, и эпиграммы, и прозаические произведения, и пародии.
Те, на кого была направлена критика, содержащаяся в сатирическом произведении, обычно реагировали очень активно, а иногда и забавно. Так, В. К. Тредиаковский заканчивает свой стихотворный ответ критику словами:
Но часто сатира вызывала очень жесткую и даже жестокую реакцию. Так, Екатерина II полемизировала с обличителями власти на страницах журналов и в собственных комедиях. Но она же отвечала на строки обличения репрессиями: Н. И. Новиков и А. Н. Радищев были арестованы и сурово наказаны.
Как же оценивали сатиру и ее возможные виды современники Пушкина?
В. А. Жуковский в статье «О сатире и сатирах Кантемира» утверждал: «Насмешка сильнее всех философских убеждений опровергает упорный предрассудок и действует на порок: осмеянное становится в глазах наших низким».
Через несколько лет в «Словаре древней и новой поэзии» указывалось, что «форма сатиры сама по себе не заслуживает большого внимания, – иногда бывает она эпическою, иногда драматическою, иногда имеет название речи, эпистолы и пр.».
Пора расцвета сатиры как жанра – начало XIX века. Затем «сатира ушла в прозу» и получила свое высшее выражение в произведениях М. Е. Салтыкова-Щедрина. Однако она живет и по сей день не столько как жанр, который мало употребляется, сколько как самостоятельное направление в литературе. Есть литературоведы, которые утверждают, что сатира, подобно эпосу, лирике и драме, является равноправным родом литературы.
Вопросы и задания
#i_004.png 1. Как вы определите жанр таких стихотворений Пушкина:
2. Прочитайте стихотворение Н. А. Некрасова «Современная ода». К какому жанру вы его отнесете?
3. Прочитайте фрагмент стихотворения Н. А. Некрасова. Как вы определите его жанр?
4. Можно ли назвать сатирой «Плач о неполучении жалованья» П. С. Политковского? Патрикий Симонович Политковский не был литератором. Это чиновник департамента податей и сборов, друг поэта М. В. Милонова, который сейчас мало известен.
5. Прочитайте начало и конец «Сатиры первой» А. А. Шаховского, драматурга конца XVIII – начала XIX века. Какие признаки сатиры вы видите в этих строках?
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
(1826–1889)
Михаил Евграфович Салтыков родился в Тверской губернии в селе Спас-Угол. Его детство и отрочество прошли среди «повседневного ужаса» крепостного быта и сложных отношений в семье, которые никак не назовешь доброжелательными. Годы учения были удачнее: Салтыков окончил Царскосельский лицей, в котором ранее учился Пушкин, и был избран, согласно царившему там обычаю, «Пушкиным» тринадцатого выпуска, то есть самым литературно одаренным учеником.
Юноша не только писал стихи. М. Е. Салтыков отличался способностью к делам, которые принято называть административными. Он был талантливым организатором. Даже высылка в Вятку за смелые повести «Противоречия» и «Запутанное дело» на целые восемь лет не остановила ни литературной, ни административной деятельности. В Вятке он был чиновником по особым поручениям при губернаторе, а затем и советником губернского правления. Поездки по Вятскому краю обогатили писателя и наполнили его произведения суровыми фактами народной жизни.
Смерть Николая I прервала ссылку. Салтыков возвращается в столицу. В печати появляется новое имя: выходят «Губернские очерки» под псевдонимом Н. Щедрин. В эти же годы он женится на дочке вятского вице-губернатора. Считается, что среди жен русских писателей XIX века были две изумительные красавицы: Наталья Николаевна Гончарова (жена Пушкина) и Елизавета Аполлоновна Болтина (жена Салтыкова-Щедрина). Однако все то, что глубоко презирал писатель, нашло воплощение в его горячо любимой, но абсолютно чуждой по взглядам жене. «У жены моей идеалы не весьма требовательные. Часть дня (большую) в магазине просидеть, потом домой с гостями придти, и чтоб дома в одной комнате много-много изюма, в другой – много-много винных ягод, в третьей – много-много конфект. А в четвертой – чай и кофе. И она ходит по комнатам и всех потчует, а по временам заходит в будуар и переодевается». Таковы горькие, доброжелательные и насмешливые раздумья Щедрина о своей семейной судьбе в самом конце жизни.
Салтыков был вице-губернатором в Рязани, затем в Твери, возглавлял Казенные палаты в Пензе, Туле, Рязани. Везде он пытался поддержать честных чиновников и ограничить взяточников и казнокрадов. Эти действия постоянно вызывали град доносов, и уже в 1868 году писатель получает отставку с запретом заниматься государственной службой.
Отныне вся его жизнь связана с литературой. Через год в журнале «Отечественные записки» появляются первые сказки Салтыкова-Щедрина. После смерти Некрасова он становится редактором журнала вплоть до его закрытия. Создаются бессмертные произведения – «История одного города», «Господа Головлевы» и многие другие. Продолжается создание сказок.
Годы и болезнь брали свое. В 1889 году Салтыков-Щедрин скончался. По завещанию его похоронили рядом с могилой Тургенева на Волковом кладбище в Петербурге.
Сатирик по природе, Щедрин обладал даром комизма. Он владел страшным оружием – смехом; более того, всеми формами смеха. Эти формы многообразны – от мягких и светлых, которые вы встретите на страницах сказки о двух генералах и мужике, до мрачных и жестких. Таков, например, «Разговор Свиньи с Правдой»: само название дает понять, как резко ставит вопросы автор.
Салтыков-Щедрин обращался к фольклорным традициям для создания произведений, обличающих недостатки современной ему жизни. Фантастика и вымысел соседствуют с реальностью, создавая неповторимый мир щедринских «Сказок», одну из которых вы сейчас будете читать.
Творчество Щедрина характеризуется объединением, сцеплением малых произведений в сборник или цикл произведений. Именно стремление быть «летописцем минуты» вызывало такое накопление мелких деталей для создания более общей картины. «Эзопов язык» произведений, который сочетался с яркой эмоциональностью и выразительностью его сатиры, был рассчитан на понимание того, кого он называл «читателем-другом». Картина России в его произведениях получалась впечатляющая. «Невозможно, – утверждал М. Горький, – понять историю России во второй половине XIX века без помощи Щедрина…»
Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил
Жили да были два генерала, и так как оба были легкомысленны, то в скором времени – по щучьему велению, по моему хотению – очутились на необитаемом острове.
Служили генералы всю жизнь в какой-то регистратуре, там родились, воспитались и состарились – следовательно, ничего не понимали. Даже слов никаких не знали, кроме: «примите уверение в совершенном моем почтении и преданности».
Упразднили регистратуру за ненадобностью и выпустили генералов на волю. Оставшись за штатом, поселились они в Петербурге, в Подьяческой улице, на разных квартирах; имели каждый свою кухарку и получали пенсию. Только вдруг очутились на необитаемом острове, проснулись и видят: оба под одним одеялом лежат. Разумеется, сначала ничего не поняли и стали разговаривать, как будто ничего с ними и не случилось.
– Странный, ваше превосходительство, мне нынче сон снился, – сказал один генерал, – вижу будто живу я на необитаемом острове…
Сказал это, да вдруг как вскочит! Вскочил и другой генерал.
– Господи! да что ж это такое! где мы! – вскрикнули оба не своим голосом.
И стали друг друга ощупывать, точно ли не во сне, а наяву с ними случилась такая оказия. Однако, как ни старались уверить себя, что все это не больше как сновидение, пришлось убедиться в печальной действительности.
Перед ними с одной стороны расстилалось море, с другой стороны лежал небольшой клочок земли, за которым стлалось все то же безграничное море. Заплакали генералы в первый раз после того, как закрыли регистратуру. Стали они друг друга рассматривать и увидели, что они в ночных рубашках, а на шеях у них висит по ордену.
– Теперь бы кофейку испить хорошо! – молвил один генерал, но вспомнил, какая с ним неслыханная штука приключилась, и во второй раз заплакал.
– Что же мы будем, однако, делать? – продолжал он сквозь слезы, – ежели теперича доклад написать – какая польза из этого выйдет?
– Вот что, – отвечал другой генерал, – подите вы, ваше превосходительство, на восток, а я пойду на запад, а к вечеру опять на этом месте сойдемся; может быть, что-нибудь и найдем.
Стали искать, где восток и где запад. Вспомнили, как начальник однажды говорил: «Если хочешь сыскать восток, то встань глазами на север, – и в правой руке получишь искомое». Начали искать севера, становились так и сяк, перепробовали все стороны света, но так как всю жизнь служили в регистратуре, то ничего не нашли.
– Вот что, ваше превосходительство: вы пойдите направо, а я налево; этак-то лучше будет! – сказал один генерал, который, кроме регистратуры, служил еще в школе военных кантонистов учителем каллиграфии и, следовательно, был поумнее.
Сказано – сделано. Пошел один генерал направо и видит – растут деревья, а на деревьях всякие плоды. Хочет генерал достать хоть одно яблоко, да все так высоко висят, что надобно лезть. Попробовал полезть – ничего не вышло, только рубашку изорвал. Пришел генерал к ручью, видит: рыба там, словно в садке на Фонтанке, так и кишит, и кишит.
«Вот кабы этакой-то рыбки да на Подьяческую!» – подумал генерал и даже в лице изменился от аппетита.
Зашел генерал в лес – а там рябчики свищут, тетерева токуют, зайцы бегают.
– Господи! еды-то! еды-то! – сказал генерал, почувствовав, что его уже начинает тошнить.
Делать нечего, пришлось возвращаться в условленное место с пустыми руками. Приходит, а другой генерал уж дожидается.
– Ну что, ваше превосходительство, промыслил что-нибудь?
– Да вот нашел старый нумер «Московских ведомостей», и больше ничего!
Легли опять спать генералы, да не спится им натощак. То беспокоит их мысль, кто за них будет пенсию получать, то припоминаются виденные днем плоды, рябчики, тетерева, зайцы.
– Кто бы мог думать, ваше превосходительство, что человеческая пища, в первоначальном виде, летает, плавает и на деревьях растет? – сказал один генерал.
– Да, – отвечал другой генерал, – признаться, и я до сих пор думал, что булки в том самом виде родятся, как их утром к кофею подают!
– Стало быть, если, например, кто хочет куропатку съесть, то должен сначала ее изловить, убить, ощипать, изжарить… Только как все это сделать?
– Как все это сделать? – словно эхо, повторил другой генерал.
Замолчали и стали стараться заснуть; но голод решительно отгонял сон. Рябчики, индейки, поросята так и мелькали перед глазами, сочные, слегка подрумяненные, с огурцами, пикулями и другим салатом.
– Теперь я бы, кажется, свой собственный сапог съел! – сказал один генерал.
– Хороши тоже перчатки бывают, когда долго ношены! – вздохнул другой генерал.
Вдруг оба генерала взглянули друг на друга: в глазах их светился зловещий огонь, зубы стучали, из груди вылетало глухое рычание. Они медленно начали подползать друг к другу и в одно мгновение ока остервенились. Полетели клочья, раздался визг, оханье; генерал, который был учителем каллиграфии, откусил у своего товарища орден и немедленно проглотил. Но вид текущей крови как будто образумил их.
– С нами крестная сила! – сказали оба они разом, – ведь этак мы друг друга съедим!
– И как мы попали сюда! Кто тот злодей, который над нами такую шутку сыграл!
– Надо, ваше превосходительство, каким-нибудь разговором развлечься, а то у нас тут убийство будет! – проговорил один генерал.
– Начинайте! – отвечал другой генерал.
– Как, например, думаете вы, отчего солнце прежде восходит, а потом заходит, а не наоборот?
– Странный вы человек, ваше превосходительство; но ведь и вы прежде встаете, идете в департамент, там пишете, а потом ложитесь спать?
– Но отчего же не допустить такую перестановку: сперва ложусь спать, вижу различные сновидения, а потом встаю?
– Гм… да… А я, признаться, как служил в департаменте, всегда так думал: «Вот теперь утро, а потом будет день, а потом подадут ужинать – и спать пора!»
Но упоминание об ужине обоих повергло в уныние и пресекло разговор в самом начале.
– Слышал я от одного доктора, что человек может долгое время своими собственными соками питаться, – начал опять один генерал.
– Как так?
– Да так-с. Собственные свои соки будто бы производят другие соки, эти, в свою очередь, еще производят соки, и так далее, покуда, наконец, соки совсем не прекратятся…
– Тогда что ж?
– Тогда надобно пищу какую-нибудь принять…
– Тьфу!
Одним словом, о чем бы ни начинали генералы разговор, он постепенно сводился на воспоминания об еде, и это еще более раздражало аппетит. Положили: разговоры прекратить и, вспомнив о найденном нумере «Московских ведомостей», жадно принялись читать его.
«Вчера, – читал взволнованным голосом один генерал, – у почтенного начальника нашей древней столицы был парадный обед. Стол сервирован был на сто персон с роскошью изумительною. Дары всех стран назначили себе как бы рандеву на этом волшебном празднике. Тут была и „шекснинска стерлядь золотая“, и питомец лесов кавказских – фазан, и, столь редкая в нашем севере в феврале месяце, земляника…»
– Тьфу ты, Господи! да неужто ж, ваше превосходительство, не можете найти другого предмета? – воскликнул в отчаянии другой генерал и, взяв у товарища газету, прочел следующее:
«Из Тулы пишут: вчерашнего числа, по случаю поимки в реке Упе осетра (происшествие, которого не запомнят даже старожилы, тем более что в осетре был опознан частный пристав, Б.), был в здешнем клубе фестиваль. Виновника торжества внесли на громадном деревянном блюде, обложенного огурчиками и держащего в пасти кусок зелени. Доктор П., бывший в тот же день дежурным старшиною, заботливо наблюдал, дабы все гости получили по куску. Подливка была самая разнообразная и даже почти прихотливая…»
– Позвольте, ваше превосходительство, и вы, кажется, не слишком осторожны в выборе чтения! – прервал первый генерал и, взяв, в свою очередь, газету, прочел:
«Из Вятки пишут: один из здешних старожилов изобрел следующий оригинальный способ приготовления ухи: взяв живого налима, предварительно его высечь; когда же от огорчения печень его увеличится…»
Генералы поникли головами. Все, на что бы они ни обратили взоры, – все свидетельствовало об еде. Собственные их мысли злоумышляли против них, ибо, как они ни старались отгонять представления о бифштексах, но представления эти пробивали себе путь насильственным образом.
И вдруг генерала, который был учителем каллиграфии, озарило вдохновение…
– А что, ваше превосходительство, – сказал он радостно, – если бы нам найти мужика?
– То есть как же… мужика?
– Ну да, простого мужика… какие обыкновенно бывают мужики! Он бы нам сейчас и булок бы подал, и рябчиков бы наловил, и рыбы!
– Гм… мужика… но где же его взять, этого мужика, когда его нет?
– Как нет мужика – мужик везде есть, стоит только поискать его! Наверное, он где-нибудь спрятался, от работы отлынивает!
Мысль эта до того ободрила генералов, что они вскочили как встрепанные и пустились отыскивать мужика.
Долго они бродили по острову без всякого успеха, но наконец острый запах мякинного хлеба и кислой овчины навел их на след. Под деревом, брюхом кверху и подложив под голову кулак, спал громаднейший мужичина и самым нахальным образом уклонялся от работы. Негодованию генералов предела не было.
– Спишь, лежебок! – накинулись они на него, – небось и ухом не ведешь, что тут два генерала вторые сутки с голода умирают! сейчас марш работать!
Встал мужичина: видит, что генералы строгие. Хотел было дать от них стречка, но они так и закоченели, вцепившись в него.
И зачал он перед ними действовать.
Полез сперва-наперво на дерево и нарвал генералам по десятку самых спелых яблоков, а себе взял одно, кислое. Потом покопался в земле – и добыл оттуда картофелю; потом взял два куска дерева, потер их друг об дружку – и извлек огонь. Потом из собственных волос сделал силок и поймал рябчика. Наконец, развел огонь и напек столько разной провизии, что генералам пришло даже на мысль: «Не дать ли и тунеядцу частичку?»
Смотрели генералы на эти мужицкие старания, и сердца у них весело играли. Они уже забыли, что вчера чуть не умерли с голоду, а думали: «Вот как оно хорошо быть генералами – нигде не пропадешь!»
– Довольны ли вы, господа генералы? – спрашивал между тем мужичина-лежебок.
– Довольны, любезный друг, видим твое усердие! – отвечали генералы.
– Не позволите ли теперь отдохнуть?
– Отдохни, дружок, только свей прежде веревочку.
Набрал сейчас мужичина конопли, размочил в воде, поколотил, помял – и к вечеру веревка была готова. Этою веревкою генералы привязали мужичину к дереву, чтоб не убег, а сами легли спать.
Прошел день, прошел другой; мужичина до того изловчился, что стал даже в пригоршне суп варить. Сделались наши генералы веселые, рыхлые, сытые, белые. Стали говорить, что вот здесь они на всем готовом живут, а в Петербурге между тем пенсии ихние всё накапливаются да накапливаются.
– А как вы думаете, ваше превосходительство, в самом ли деле было Вавилонское столпотворение или это только так, одно иносказание? – говорит, бывало, один генерал другому, позавтракавши.
– Думаю, ваше превосходительство, что было в самом деле, потому что иначе как же объяснить, что на свете существуют разные языки?
– Стало быть, и потоп был?
– И потоп был, потому что в противном случае как же было бы объяснить существование допотопных зверей? Тем более что в «Московских ведомостях» повествуют…
– А не почитать ли нам «Московских ведомостей»?
Сыщут нумер, усядутся под тенью, прочтут от доски до доски, как ели в Москве, ели в Туле, ели в Пензе, ели в Рязани, – и ничего, не тошнит!
Долго ли, коротко ли, однако генералы соскучились. Чаще и чаще стали они припоминать об оставленных ими в Петербурге кухарках и втихомолку даже поплакивали.
– Что-то теперь делается в Подьяческой, ваше превосходительство? – спрашивал один генерал другого.
– И не говорите, ваше превосходительство! Все сердце изныло! – отвечал другой генерал.
– Хорошо-то оно хорошо здесь – слова нет! А все, знаете, как-то неловко барашку без ярочки! Да и мундира тоже жалко!
– Еще как жалко-то! особливо как четвертого класса, так на одно шитье посмотреть, голова закружится!
И начали они нудить мужика: представь да представь их в Подьяческую! И что ж! оказалось, что мужик знает даже Подьяческую, что он там был, мед-пиво пил, по усам текло, в рот не попало!
– А ведь мы с Подьяческой генералы! – обрадовались генералы.
– А я, коли видели: висит человек снаружи дома, в ящике на веревке, и стену краской мажет, или по крыше, словно муха, ходит – это он самый я и есть! – отвечал мужик.
И начал мужик на бобах разводить, как бы ему своих генералов порадовать за то, что они его, тунеядца, жаловали и мужицким его трудом не гнушалися! И выстроил он корабль не корабль, а такую посудину, чтоб можно было океан-море переплыть вплоть до самой Подьяческой.
– Ты смотри, однако, каналья, не утопи нас! – сказали генералы, увидев покачивавшуюся на волнах ладью.
– Будьте покойны, господа генералы, не впервой! – отвечал мужик и стал готовиться к отъезду.
Набрал мужик пуху лебяжьего мягкого и устлал им дно лодочки. Устлавши, уложил на дно генералов и, перекрестившись, поплыл. Сколько набрались страху генералы во время пути от бурь да от ветров разных, сколько они ругали мужичину за его тунеядство – этого ни пером описать, ни в сказке сказать. А мужик все гребет да гребет да кормит генералов селедками.
Вот наконец и Нева-матушка, вот и Екатерининский славный канал, вот и Большая Подьяческая! Всплеснули кухарки руками, увидевши, какие у них генералы стали сытые, белые да веселые! Напились генералы кофею, наелись сдобных булок и надели мундиры. Поехали они в казначейство, и сколько денег тут загребли – того ни в сказке сказать, ни пером описать!
Однако и об мужике не забыли: выслали ему рюмку водки да пятак серебра – веселись, мужичина!
Вопросы и задания
#i_006.png 1. Почему сказка о двух генералах названа автором «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил»? Что в этом произведении от жанра сказки? Почему в сборнике сказок оказалась повесть?
2. Определите важнейшие элементы композиции сказки. Есть ли в ней экспозиция? Какой эпизод вы считаете завязкой? Какой – кульминацией? Какой – развязкой?
3. Есть ли в сказке эпилог или сюжет обрывается на развязке?
#i_007.png 1. Какие слова в этом произведении пришли из языка народных сказок, а какие из словаря канцелярий, в которых служили генералы? Попробуйте создать «Краткий словарь генералов из сказки».
2. Можно ли создать словарик тех слов, которые произнес мужик?
3. Какие художественные приемы более всего важны в этой сказке?
4. В каких произведениях вы встречали гротеск как ведущий прием изображения героев?
#i_004.png 1. Создайте устные портреты генералов из сказки. Почему так трудно уловить их различие? Как вы объясните такой прием изображения героев?
2. Подготовьте рассказ о мужике, которому удалось двух генералов прокормить.
3. Подготовьте исполнение в лицах одного из диалогов этой сказки, предварительно оговорив характер исполнения каждой роли.
Марк Твен
(1835–1910)
Марк Твен (Сэмюэл Ленгхорн Клеменс) создал замечательные повести «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна», которые познакомили вас с атмосферой его детства. Конечно, автобиографические произведения не воспроизводят в точности фактов жизни автора, но общее представление о судьбе ребенка и подростка дают прекрасное.
Смерть отца, ранняя самостоятельность, десятки профессий и несгибаемый характер сформировали блестящего писателя. Широкую известность ему принес забавный рассказ на фольклорной основе: «Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса». Путешествие в Европу и Палестину стало основой юмористических репортажей, из которых потом была создана книга «Простаки за границей». Успех книги обеспечил автору вступление в большую литературу.
Интерес к современной Твену Америке и к далеким временам Средневековья («Янки при дворе короля Артура») показал нам писателя с широкими и отчетливо выраженными интересами. Он был активным человеком своего времени. Об этом свидетельствует все его творчество. При огромной популярности Марк Твен все же не смог полностью реализовать свой талант. Немалая часть его произведений была опубликована только после смерти писателя.
Как я редактировал сельскохозяйственную газету
Не без опасения взялся я временно редактировать сельскохозяйственную газету. Совершенно так же, как простой смертный, не моряк, взялся бы командовать кораблем. Но я был в стесненных обстоятельствах, и жалованье было бы мне весьма кстати. Редактор уезжал в отпуск, я согласился на предложенные им условия и занял его место.
Чувство, что я опять работаю, доставляло мне такое наслаждение, что я всю неделю трудился не покладая рук. Мы сдали номер в печать, и я едва мог дождаться конца дня – так мне не терпелось узнать, какое впечатление произведут мои труды на читателя. Когда я уходил из редакции под вечер, мальчишки и взрослые, стоявшие у крыльца, рассыпались кто куда, уступая мне дорогу, и я услышал, как один из них сказал: «Это он!» Вполне естественно, я был польщен. Наутро, когда я шел в редакцию, я увидел у крыльца такую же кучку зрителей, а кроме того, люди парами и поодиночке стояли на мостовой и на противоположном тротуаре, с интересом глядя на меня. Толпа отхлынула назад и расступилась передо мной, а один из зрителей сказал довольно громко: «Смотрите, какие у него глаза!» Я сделал вид, что не замечаю всеобщего внимания, но втайне был польщен и даже решил написать об этом своей тетке.
Я поднялся на невысокое крыльцо и, подходя к двери, услышал веселые голоса и раскаты хохота. Открыв дверь, я мельком увидел двух молодых людей, судя по одежде – фермеров, которые побледнели и разинули рты при моем появлении. Они с грохотом выскочили в окно, разбив стекла. Меня это удивило.
Приблизительно через полчаса вошел какой-то почтенный старец с длинной развевающейся бородой и благообразным, но довольно суровым лицом. Я пригласил его садиться. Он, по-видимому, был чем-то расстроен. Он снял шляпу и, поставив ее на пол, извлек из кармана красный шелковый платок и последний номер нашей газеты.
Он разложил газету на коленях и, протирая очки платком, спросил:
– Это вы и есть новый редактор?
Я сказал, что да.
– Вы когда-нибудь редактировали сельскохозяйственную газету?
– Нет, – сказал я, – это мой первый опыт.
– Я так и думал. А сельским хозяйством вы когда-нибудь занимались?
– Н-нет, сколько помню, не занимался.
– Я это почему-то предчувствовал, – сказал почтенный старец, надевая очки и взглядывая на меня поверх очков довольно строго. Он сложил газету поудобнее. – Я желал бы прочитать вам строки, которые внушали мне такое предчувствие. Вот эту самую передовицу. Послушайте и скажите, не вы ли это написали?
«Брюкву не следует рвать руками, от этого она портится. Лучше послать мальчика, чтобы он залез на дерево и потряс его».
– Ну-с, что вы об этом думаете? Что вы имели в виду, когда вы это писали?
– Что думаю? Я думаю, что это неплохо. Думаю, что это не лишено смысла. Нет никакого сомнения, что в одном только нашем округе целые миллионы бушелей брюквы пропадают из-за того, что ее рвут недозрелой, а если бы послали мальчика потрясти дерево…
– Потрясите вашу бабушку! Брюква не растет на дереве!
– Ах, вот как, не растет? Ну, а кто же говорил, что растет? Это надо понимать в переносном смысле, исключительно в переносном. Всякий, кто хоть сколько-нибудь смыслит в деле, поймет, что я хотел сказать «потрясти куст».
Тут почтенный старец вскочил с места, разорвал газету на мелкие клочки, растоптал ногами, разбил палкой несколько предметов, сказал, что я смыслю в сельском хозяйстве не больше коровы, и выбежал из редакции, сильно хлопнув дверью. Вообще он вел себя так, что мне показалось, будто он чем-то недоволен. Но, не зная в чем дело, я не мог ему помочь.
Вскоре после этого в редакцию ворвался длинный, похожий на мертвеца субъект с жидкими космами волос, висящими до плеч, с недельной щетиной на всех выступах и впадинах физиономии и замер на пороге, приложив палец к губам. Наклонившись всем телом вперед, он словно прислушивался к чему-то.
Не слышно было ни звука. Но он все-таки прислушивался. Ни звука. Тогда он повернул ключ в замочной скважине, осторожно ступая, на цыпочках подошел ко мне, остановился несколько поодаль и долго всматривался мне в лицо с живейшим интересом, потом извлек из кармана сложенный вчетверо номер моей газеты и сказал:
– Вот вы это написали. Прочтите мне вслух, скорее! Облегчите мои страдания. Я изнемогаю.
Я прочел нижеследующие строки, и, по мере того как слова срывались с моих губ, страдальцу становилось все легче. Я видел, как скорбные морщины на его лице постепенно разглаживались, тревожное выражение исчезало, и, наконец, его черты озарились миром и спокойствием, как озаряется кротким сиянием луны унылый пейзаж.
«Гуано – ценная птица, но ее разведение требует больших хлопот. Ее не следует ввозить раньше июня и позже сентября. Зимой ее нужно держать в тепле, чтобы она могла высиживать птенцов».
«По-видимому, в этом году следует ожидать позднего урожая зерновых. Поэтому фермерам лучше приступить к высаживанию кукурузных початков и посеву гречневых блинов с июля, а не с августа».
«О тыкве. Эта ягода является любимым лакомством жителей Новой Англии; они предпочитают ее крыжовнику для начинки пирогов и используют вместо малины для откорма скота, так как она более питательна, не уступая в то же время малине по качеству. Тыква – единственная съедобная разновидность семейства апельсиновых, произрастающая на севере, если не считать гороха и двух-трех сортов дыни. Однако обычай сажать тыкву перед домом в качестве декоративного растения выходит из моды, так как теперь всеми признано, что она дает мало тени».
«В настоящее время, когда близится жаркая пора и гусаки начинают метать икру…»
Взволнованный слушатель подскочил ко мне, пожал мне руку и сказал:
– Будет, будет, этого довольно. Теперь я знаю, что я в своем уме: вы прочли так же, как прочел я, слово в слово. А сегодня утром, сударь, когда я увидел вашу газету впервые, я сказал себе: «Я никогда не верил этому прежде, хотя друзья и не выпускали меня из-под надзора, но теперь знаю: я не в своем уме». После этого я испустил дикий вопль, так что слышно было за две мили, и побежал убить кого-нибудь: все равно, раз я сумасшедший, до этого дошло бы рано или поздно, так уж лучше не откладывать. Я перечел один абзац из вашей статьи, чтобы убедиться наверняка, что я не в своем уме, потом поджег свой дом и убежал. По дороге я изувечил несколько человек, а одного загнал на дерево, чтобы был под рукой, когда понадобится. Но, проходя мимо вашей редакции, я решил все-таки зайти и проверить себя еще раз; теперь я проверил, и это просто счастье для того бедняги, который сидит на дереве. Я бы его непременно убил, возвращаясь домой. Прощайте, сударь, всего хорошего, вы сняли тяжкое бремя с моей души. Если мой рассудок выдержал ваши сельскохозяйственные статьи, то ему уже ничто повредить не может. Прощайте, всего хорошего.
Меня несколько встревожили увечья и поджоги, которыми развлекался этот субъект, тем более что я чувствовал себя до известной степени причастным к делу. Но я недолго об этом раздумывал – в комнату вошел редактор! (Я подумал про себя: «Вот если б ты уехал в Египет, как я тебе советовал, у меня бы еще была возможность показать, на что я способен. Но ты не пожелал и вернулся. Ничего другого от тебя нельзя ожидать».)
Вид у редактора был грустный, унылый и расстроенный.
Он долго обозревал разгром, произведенный старым скандалистом и молодыми фермерами, потом сказал:
– Печально, очень печально. Разбиты бутылка с клеем, шесть оконных стекол, плевательница и два подсвечника. Но это еще не самое худшее. Погибла репутация газеты, и боюсь, что навсегда. Правда, на нашу газету никогда еще не было такого спроса, она никогда не расходилась в таком количестве и никогда не пользовалась таким успехом, но кому же охота прослыть свихнувшимся и наживаться на собственном слабоумии? Друг мой, даю вам слово честного человека, что улица полна народа, люди сидят даже на заборах, дожидаясь случая хотя бы одним глазком взглянуть на вас; а все потому, что считают вас сумасшедшим. И они имеют на это право – после того как прочитали ваши статьи. Эти статьи – позор для журналистики. И с чего вам взбрело в голову, будто вы можете редактировать сельскохозяйственную газету? Вы, как видно, не знаете даже азбуки сельского хозяйства. Вы не отличаете бороны от борозды; коровы у вас теряют оперение; вы рекомендуете приручать хорьков, так как эти животные отличаются веселым нравом и превосходно ловят крыс! Вы пишете, что устрицы ведут себя спокойно, пока играет музыка, но это замечание излишне, совершенно излишне. Устрицы всегда спокойны. Их ничто не может вывести из равновесия. Устрицы ровно ничего не смыслят в музыке. О, гром и молния! Если бы вы поставили целью всей вашей жизни совершенствоваться в невежестве, вы бы не могли отличиться больше, чем сегодня. Я никогда ничего подобного не видел. Одно ваше сообщение, что конский каштан быстро завоевывает рынок как предмет сбыта, способно навеки погубить газету. Я требую, чтобы вы немедленно ушли из редакции. Мне больше не нужен отпуск – я все равно ни под каким видом не мог бы им пользоваться, пока вы сидите на моем месте. Я все время дрожал бы от страха при мысли о том, что именно вы посоветуете читателю в следующем номере газеты. У меня темнеет в глазах, как только вспомню, что вы писали об устричных садках под заголовком «Декоративное садоводство». Я требую, чтобы вы ушли немедленно. Мой отпуск кончен. Почему вы не сказали мне сразу, что ровно ничего не смыслите в сельском хозяйстве?
– Почему не сказал вам, гороховый стручок, капустная кочерыжка, тыквин сын? Первый раз слышу такую глупость. Вот что я вам скажу: я четырнадцать лет работаю редактором и первый раз слышу, что человек должен что-то знать для того, чтобы редактировать газету. Брюква вы этакая! Кто пишет театральные рецензии в захудалых газетках? Бывшие сапожники и недоучившиеся аптекари, которые смыслят в актерской игре ровно столько же, сколько я в сельском хозяйстве. Кто пишет отзывы о книгах? Люди, которые сами не написали ни одной книги. Кто стряпает тяжеловесные передовицы по финансовым вопросам? Проходимцы, у которых никогда не было ни гроша в кармане. Кто пишет о битвах с индейцами? Господа, не отличающие вигвама от вампума, которым никогда в жизни не приходилось бежать опрометью, спасаясь от томагавка, или выдергивать стрелы из тел своих родичей, чтобы развести на привале костер. Кто пишет проникновенные воззвания насчет трезвости и громче всех вопит о вреде пьянства? Люди, которые протрезвятся только в гробу. Кто редактирует сельскохозяйственную газету? Разве такие корнеплоды, как вы? Нет, чаще всего неудачники, которым не повезло по части поэзии, бульварных романов в желтых обложках, сенсационных мелодрам, хроники и которые остановились на сельском хозяйстве, усмотрев в нем временное пристанище на пути к дому призрения. Вы мне что-то толкуете о газетном деле? Мне оно известно от Альфы до Омахи, и я вам говорю, что чем меньше человек знает, тем больше он шумит и тем больше требует жалованья. Видит Бог, будь я круглым невеждой и наглецом, а не скромным образованным человеком, я бы завоевал себе известность в этом холодном, бесчувственном мире. Я ухожу, сэр. Вы так со мной обращаетесь, что я даже рад уйти. Но я выполнил свой долг. Насколько мог, я исполнял все, что полагалось по нашему договору. Я сказал, что сделаю вашу газету интересной для всех слоев общества, – и сделал. Я сказал, что увеличу тираж до двадцати тысяч экземпляров, – и увеличил бы, будь в моем распоряжении еще две недели. И я дал вам самый избранный круг читателей, какой только может быть у сельскохозяйственной газеты, – среди них нет ни одного фермера, среди них не найдется ни одного человека, который мог бы отличить дынный куст от персиковой лозы даже ради спасения собственной жизни. Вы теряете от нашего разрыва, а не я. Прощайте, арбузное дерево!
И я ушел.
Вопросы и задания
#i_006.png 1. Как вы определите жанр этого произведения: репортаж с места события, юмористический рассказ, воскресный фельетон, сатирический очерк или иначе?
2. Какие эпизоды в рассказе более всего запомнились?
3. Перечислите активных собеседников редактора газеты и попробуйте охарактеризовать каждого из них.
#i_004.png 1. Охарактеризуйте редактора, который сумел найти себе такую достойную замену.
2. Завершите наблюдения характеристикой героя рассказа – начинающего редактора сельскохозяйственной газеты.
3. В последнем монологе многообещающего редактора есть утверждения, которые вполне перекликаются с живой практикой сегодняшнего дня. Прочитайте его и попробуйте оспорить или подтвердить правильность его суждений.
4. Какие художественные приемы, свойственные сатире, наиболее активно использованы в этом рассказе? Какие из них так же активно использовал в своей сказке Щедрин?
Антон Павлович Чехов
(1860–1904)
Это не первая ваша встреча с творчеством Чехова. Наверное, вам памятны его рассказы и, может быть, спектакли и кинофильмы, созданные по его произведениям.
Чехов рос в Таганроге. Отец его, купец третьей гильдии, был человеком талантливым, увлекающимся и при этом неудачливым коммерсантом. Он руководил церковным хором, искал и находил себе попутно множество других дел, а торговля в собственной лавочке явно не удавалась. Антон еще не закончил гимназию, когда семья была вынуждена, скрываясь от кредиторов, тайком перебраться в Москву. Будущий писатель доучивался и зарабатывал на жизнь репетиторством. Трудные, унизительные полунищие годы окончания гимназии сменились заботой о куске хлеба не только для себя, но и для всей семьи, когда он переехал в Москву и поступил на медицинский факультет Московского университета. Параллельно с учебой шло творчество – вопреки всем обстоятельствам веселое и искрометное. Чехов выступал с короткими, забавными и веселыми юмористическими произведениями. Ведь именно ему принадлежит афоризм «Краткость – сестра таланта».
Антон Павлович Чехов – один из тех писателей, короткая жизнь которого оставила память добрую и грустную. «Молодое веселье» в его творчестве быстро сменилось серьезным раздумьем о нашей жизни. Об одной из первых книг начинающего писателя очень точно сказал В. Г. Короленко: «Вся книга сверкала… весельем… неподдельным остроумием и необыкновенной сжатостью и силой изображения. А нотки задумчивости… и особенной, только Чехову свойственной печали… еще больше оттеняли молодое веселье этих рассказов».
Искрометный чеховский юмор чувствуется в его авторском определении жанра ранних произведений. В первых сборниках мы часто встречаемся не только с жанром рассказа, но и с такими необычными жанровыми определениями, как «водевильное происшествие», «нечто романообразное», «психологический этюд», «новогодняя побрехушка», «письмо издалека», «сценка», «роман в одной части с эпилогом» (а в «романе» всего четыре страницы)… Все эти обозначения жанров автор предлагает в качестве подзаголовка. Вы и дальше будете сталкиваться с тем, как своеобразно понимает Чехов жанр многих своих произведений. Можно считать, что жанровое обозначение – один из приемов, привлекающих внимание читателя, еще одна шутка, придуманная автором.
Первые произведения, в которых писатель заявил о себе, появились очень рано. В 1878 году в журнале «Стрекоза» напечатано произведение Чехова «Кому платить» под псевдонимом «Юный старец». Это была юмореска – небольшое по размерам шуточное произведение.
Юморески могут создаваться и в прозе и в стихах. В словарях часто приводят стихотворную юмореску Пушкина:
Жалобная книга
Лежит она, эта книга, в специально построенной для нее конторке на станции железной дороги. Ключ от конторки «хранится у станционного жандарма», на деле же никакого ключа не нужно, так как конторка всегда отперта. Раскрывайте книгу и читайте:
«Милостивый государь! Проба пера!?»
Под этим нарисована рожица с длинным носом и рожками. Под рожицей написано:
«Ты картина, я портрет, ты скотина, а я нет. Я – морда твоя».
«Подъезжая к сией станцыи и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа. И. Ярмонкин».
«Кто писал, не знаю, а я дурак читаю».
«Оставил память начальник стола претензий Коловроев».
«Приношу начальству мою жалобу на Кондуктора Кучкина за его грубости в отношении моей жене. Жена моя вовсе не шумела, а напротив старалась, чтоб все было тихо. А также и насчет жандарма Клятвина, который меня грубо за плечо взял. Жительство имею в имении Андрея Ивановича Ищеева, который знает мое поведение. Конторщик Самолучшев».
«Никандров социалист!»
«Находясь под свежим впечатлением возмутительного поступка… (зачеркнуто). Проезжая через эту станцию, я был возмущен до глубины души следующим… (зачеркнуто). На моих глазах произошло следующее возмутительное происшествие, рисующее яркими красками наши железнодорожные порядки… (далее все зачеркнуто, кроме подписи). Ученик 7-го класса Курской гимназии Алексей Зудьев».
«В ожидании отхода поезда обозревал физиогномию начальника станции и остался ею весьма недоволен. Объявляю о сем по линии. Неунывающий дачник».
«Я знаю, кто это писал. Это писал М. Д.».
«Господа! Тельцовский шуллер!»
«Жандармиха ездила вчера с буфетчиком Костькой за реку. Желаем всего лучшего. Не унывай, жандарм!»
«Проезжая через станцию и будучи голоден в рассуждении чего бы покушать, я не мог найти постной пищи. Дьякон Духов».
«Лопай, что дают»…
«Кто найдет кожаный портсигар, тот пущай отдаст в кассу Андрею Егорычу».
«Так как меня прогоняют со службы, будто я пьянствую, то объявляю, что все вы мошенники и воры. Телеграфист Козьмодемьянский».
«Добродетелью украшайтесь».
«Катенька, я вас люблю безумно!»
«Прошу в жалобной книге не писать посторонних вещей. За начальника станции Иванов 7-й».
«Хоть ты и седьмой, а дурак».
Вопросы и задания
#i_006.png 1. Сколько «авторов» вы сможете насчитать на страницах этой жалобной книги?
2. Попробуйте подсчитать количество ошибок в записях. Можно даже решить, каких ошибок в них больше.
3. Каков жанр «Жалобной книги»? А как вы оцениваете само название книги? Ведь все привыкли к тому, что испокон веков существуют книги жалоб и предложений. Заметили ли вы необычность ее названия, когда стали читать это произведение?
4. Какая из записей подходит к категории «жалоба»? Как же назвать все остальные записи? Придумайте им название позабавней, чтобы выдержать жанр юморески.
5. У каких записей обозначены профессии авторов? Как они отразились в характере жалоб?
#i_004.png 1. Напишите юмористический рассказ, в основе которого будет «Жалобная книга» с современными записями.
Хирургия
Земская больница. За отсутствием доктора, уехавшего жениться, больных принимает фельдшер Курятин, толстый человек лет сорока, в поношенной чесунчовой жакетке и в истрепанных триковых брюках. На лице выражение чувства долга и приятности. Между указательным и средним пальцами левой руки – сигара, распространяющая зловоние.
В приемную входит дьячок Вонмигласов, высокий, коренастый старик в коричневой рясе и с широким кожаным поясом. Правый глаз с бельмом и полузакрыт, на носу бородавка, похожая издали на большую муху. Секунду дьячок ищет глазами икону и, не найдя таковой, крестится на бутыль с карболовым раствором, потом вынимает из красного платочка просфору и с поклоном кладет ее перед фельдшером.
– А-а-а… мое вам! – зевает фельдшер. – С чем пожаловали?
– С воскресным днем вас, Сергей Кузьмич… К вашей милости… Истинно и правдиво в Псалтыри сказано, извините: «Питие мое с плачем растворях». Сел намедни со старухой чай пить и – ни Боже мой, ни капельки, ни синь-порох, хоть ложись да помирай… Хлебнешь чуточку – и силы моей нет! А кроме того, что в самом зубе, но и всю эту сторону… Так и ломит, так и ломит! В ухо отдает, извините, словно в нем гвоздик или другой какой предмет: так и стреляет, так и стреляет! Согрешихом и беззаконновахом… Студными бо окалях душу грехми и в лености житие мое иждих… За грехи, Сергей Кузьмич, за грехи! Отец иерей после литургии упрекает: «Косноязычен ты, Ефим, и гугнив стал. Поёшь, и ничего у тебя не разберешь». А какое, судите, тут пение, ежели рта раскрыть нельзя, все распухши, извините, и ночь не спавши…
– М-да… Садитесь… Раскройте рот!
Вонмигласов садится и раскрывает рот.
Курятин хмурится, глядит в рот и среди пожелтевших от времени и табаку зубов усматривает один зуб, украшенный зияющим дуплом.
– Отец диакон велели водку с хреном прикладывать – не помогло. Гликерия Анисимовна, дай Бог им здоровья, дали на руку ниточку носить с Афонской горы да велели теплым молоком зуб полоскать, а я, признаться, ниточку-то надел, а в отношении молока не соблюл: Бога боюсь, пост…
– Предрассудок… (Пауза.) Вырвать его нужно, Ефим Михеич!
– Вам лучше знать, Сергей Кузьмич. На то вы и обучены, чтоб это дело понимать как оно есть, что вырвать, а что каплями или прочим чем… На то вы, благодетели, и поставлены, дай Бог вам здоровья, чтоб мы за вас денно и нощно, отцы родные… по гроб жизни…
– Пустяки… – скромничает фельдшер, подходя к шкафу и роясь в инструментах. – Хирургия – пустяки… Тут во всем привычка, твердость руки… Раз плюнуть… Намедни тоже, вот как и вы, приезжает в больницу помещик Александр Иваныч Египетский… Тоже с зубом… Человек образованный, обо всем расспрашивает, во все входит, как и что. Руку пожимает, по имени и отчеству… В Петербурге семь лет жил, всех профессоров перенюхал. Долго мы с ним тут… Христом-Богом молит: вырвите вы мне его, Сергей Кузьмич! Отчего же не вырвать? Вырвать можно. Только тут понимать надо, без понятия нельзя… Зубы разные бывают. Один рвешь щипцами, другой козьей ножкой, третий ключом… Кому как.
Фельдшер берет козью ножку, минуту смотрит на нее вопросительно, потом кладет и берет щипцы.
– Ну-с, раскройте рот пошире… – говорит он, подходя с щипцами к дьячку. – Сейчас мы его… тово… Раз плюнуть… Десну подрезать только… тракцию сделать по вертикальной оси… и все… (подрезывает десну) и все…
– Благодетели вы наши… Нам, дуракам, и невдомек, а вас Господь просветил…
– Не рассуждайте, ежели у вас рот раскрыт… Этот легко рвать, а бывает так, что одни только корешки… Этот – раз плюнуть… (накладывает шипцы). Постойте, не дергайтесь… Сидите неподвижно… В мгновение ока… (Делает тракцию.) Главное, чтоб поглубже взять (тянет)… чтоб коронка не сломалась…
– Отцы наши… Мать Пресвятая… Ввв…
– Не тово… не тово… как его? Не хватайте руками! Пустите руки! (Тянет.) Сейчас… Вот, вот… Дело-то ведь не легкое…
– Отцы… радетели… (Кричит.) Ангелы! Ого-го… Да дергай же, дергай! Чего пять лет тянешь?
– Дело-то ведь… хирургия… Сразу нельзя… Вот, вот…
Вонмигласов поднимает колени до локтей, шевелит пальцами, выпучивает глаза, прерывисто дышит… На багровом лице его выступает пот, на глазах слезы. Курятин сопит, топчется перед дьячком и тянет… Проходят мучительнейшие полминуты – и щипцы срываются с зуба. Дьячок вскакивает и лезет пальцами в рот. Во рту нащупывает он зуб на старом месте.
– Тянул! – говорит он плачущим и в то же время насмешливым голосом. – Чтоб тебя так на том свете потянуло! Благодарим покорно! Коли не умеешь рвать, так не берись! Света Божьего не вижу…
– А ты зачем руками хватаешь? – сердится фельдшер. – Я тяну, а ты мне под руку толкаешь и разные глупые слова… Дура!
– Сам ты дура!
– Ты думаешь, мужик, легко зуб-то рвать? Возьмись-ка! Это не то, что на колокольню полез да в колокола отбарабанил! (Дразнит.) «Не умеешь, не умеешь!» Скажи, какой указчик нашелся! Ишь ты… Господину Египетскому, Александру Иванычу, рвал, да и тот ничего, никаких слов… Человек почище тебя, а не хватал руками… Садись! Садись, тебе говорю!
– Света не вижу… Дай дух перевести… Ох! (Садится.) Не тяни только долго, а дергай. Ты не тяни, а дергай… Сразу!
– Учи ученого! Экий, Господи, народ необразованный! Живи вот с этакими, очумеешь! Раскрой рот… (Накладывает щипцы.) Хирургия, брат, не шутка… Это не на клиросе читать… (Делает тракцию.) Не дергайся… Зуб, выходит, застарелый, глубоко корни пустил… (Тянет.) Не шевелись… Так, так… Не шевелись… Ну, ну… (Слышен хрустящий звук.) Так и знал!
Вонмигласов сидит минуту неподвижно, словно без чувств. Он ошеломлен… Глаза его тупо глядят в пространство, на бледном лице пот.
– Было б мне козьей ножкой… – бормочет фельдшер. – Этакая оказия!
Придя в себя, дьячок сует в рот пальцы и на месте больного зуба находит два торчащих выступа.
– Парршивый черт… – выговаривает он. – Насажали вас здесь, иродов, на нашу погибель!
– Поругайся мне еще тут… – бормочет фельдшер, кладя в шкаф щипцы. – Невежа… Мало тебя в бурсе березой потчевали… Господин Египетский, Александр Иваныч, в Петербурге лет семь жил… образованность… один костюм рублей сто стоит… да и то не ругался… А ты что за пава такая? Ништо тебе, не околеешь!
Дьячок берет со стола свою просфору и, придерживая щеку рукой, уходит восвояси…
Вопросы и задания
#i_006.png 1. Какие основания позволяют назвать это произведение юмореской?
2. При издании произведения в журнале Чехов дал подзаголовок «Сценка», но при последующих изданиях этот подзаголовок он снял. Как вы объясните такое решение?
3. В гимназические годы сценка у зубного врача была одной из излюбленных импровизаций братьев Чеховых. Обычно Антон изображал врача, а брат Александр пациента. «Хирург» вооружался щипцами для углей, и начиналась «операция», пользовавшаяся неизменным успехом у зрителей. Что в юмореске сохранилось от этой сценки-импровизации?
#i_007.png 1. Какие художественные приемы вы заметили при чтении? Какие из них помогли бы вам, если вы захотите повторить сценку, которую исполняли братья Чеховы?
#i_004.png 1. Попробуйте не только пересказать сюжет, но и охарактеризовать героев произведения.
Портрет героя в художественных произведениях разных жанров
Обычно под портретом мы понимаем изображение внешности героя и его индивидуальных качеств: черты лица, фигура, поза, мимика, жесты, одежда… Все эти элементы описания являются средствами характеристики героя.
Вы уже знаете, что фольклор не знал индивидуального психологического портрета. В эпических жанрах древнерусской литературы он также отсутствовал.
И в романтических произведениях вы видите тот портрет, процесс создания которого осмеял Гоголь: «…бросай краски со всей руки на полотно: черные палящие глаза, нависшие брови, перерезанный морщиною лоб, перекинутый через плечо черный или алый, как огонь, плащ – и портрет готов».
А теперь вспомните строки из стихотворения «Портреты» Лермонтова:
Мы видим, что в стихотворении перед нами достаточно полно обрисованный романтический портрет. В то же время в поэме «Мцыри» такого развернутого описания героя нет: он возникает в фантазии читателя при наблюдении за стремительной сменой событий. Особенно очевидно это в сцене схватки с барсом.
Наверное, можно сделать вывод, что портрет героя зависит от замысла автора.
Вопросы и задания
#i_004.png 1. Назовите последнее прочитанное вами произведение и решите, какие портреты вы в нем увидели: романтические или реалистические.
2. Какие портреты, созданные писателями и поэтами, представляются вам черно-белыми? Какие вы «видите» в цвете?
3. Какие портреты – созданные художниками (живопись, графика) или писателями – вам больше запоминаются? Как вы это объясните?
4. Какой портрет героя художественного произведения отчетливей всего сохранился в вашей памяти?