Несколько замечаний читателя, обращенных непосредственно к автору, по поводу его правдивого романа, хотя и составленного из вымышленных документов
Граф де Ланжерон и графиня де ла Мотт, которым Вы посвятили два исторических романа, использовав в одном случае подлинные документы, а в другом — вымышленные, оказываются (во всяком случае, в вашей интерпретации) в высшей степени символическими фигурами. Эти два персонажа, каждый на свой лад, завершают великую эпоху (лично мне хорошо и печально известную). Поэт-солдат Ланжерон оканчивает еë героически, а бесноватая ла Мотт — скандально-уголовно. Можно было бы даже сказать, что они представляют два лица d'Ancien Régime, безнадежно разошедшиеся, как два лика Януса.
В истории графини де ла Мотт производит впечатление совершенно уникальное и фантастическое стечение обстоятельств, которое позволило осуществить это «эпохальное» похищение, оставившее след в коллективной памяти. Причина здесь не «легковерие», как говорит плохо информированный писатель Алданов, а ослепление участников этого дела. Сама по себе идея похищения королевского ожерелья была совершенно фантастической, если не безумной. Ювелиры, как известно, — люди крайне недоверчивые, но как раз самый осторожный персонаж, ювелир Боемер, ведет себя самым легковерным образом, против самых элементарных правил своего ремесла, ставя на карту все свое состояние. А ведь это была эпоха, в которую доверчивость сделалась смешной, а обман стал столь же необходимым, как шляпа или носовой платок, как о том свидетельствуют с непревзойденными остроумием и изяществом романы Дидро «Жак фаталист» и «Племянник Рамо». К слову сказать, подпольные кривляки русского романиста Достоевского — это неумелые слепки с персонажей Дидро, которые, хотя и порочны, но никогда не вульгарны, как изобретения сего сочинителя.
Ваши документы, а особенно протоколы допросов, в этом смысле, действительно, очень точны, хотя и выдуманы. В предисловии вы говорите о «подложных документах», что создает впечатление, что речь идет о фальшивых документах, вроде векселей. В действительности документы — не фальшивые и даже не совсем выдуманные в смысле мистификации, а реконструированные, как вы любите говорить, и очень справедливо. Ваши документы — не менее фактичные, чем если бы были написаны собственноручно королевским советником Титоном. А эти последние могли оказаться совершенно поддельными в смысле фактов, если предположить, что графиня подарила также и ему маленький бриллиантик на память. На основании «подлинных» документов этого рода пишутся целые истории, и вовсе не потому, что свято верят в подлинность сообщаемых в них фактов, а потому что сам по себе документ считается фактом, т. е. факт здесь совпадает с бумагой, на которой он выведен.
С точки зрения философской можно было бы сказать, что всë есть конструкция, в том числе и так называемая «объективная реальность», а не только «историческая», моделируемая и ремоделируемая в соответствии с теми или иными интересами, которые делают ее похожей на шутовскую гримасу. Так что, вы с полным правом можете сказать, что эти ваши документы есть самые настоящие, а все другие — поддельные. С точки зрения формальной эта мозаика из документов самого разного рода — отрывки из мемуаров, протоколов, газетных статей, письма — создают иллюзию (это слово для меня имеет больший смысл, чем «реальность») серии различаемых моментов в неразличимом потоке событий. Эти моменты — как островки посреди однообразной и монотонной воды-реальности. У индусов, с которыми мне не раз пришлось беседовать и от которых происходят многие мои алхимические и прочие познания, вода является символом майи-нереальности.
Сплошные повествования меня утомляют, существенные моменты в них почти теряются. А уж об этих эпических потоках и говорить не приходится! В них вообще ничего не различается: одна только поблескивающая муть, пока эта вода не остановится в каком-нибудь темном омуте, даже без чертей. Выбирая только документы, и притом только существенные их части («отрывки»), вы создаете мозаику, где каждый элемент ясно различается и имеет собственное значение, не смешиваясь в одну текущую и растекающуюся самсарическую массу. Это вовсе не означает, что элементы-события, как монады, остаются никак не связанными между собой. Эти связи как раз очень точно и резко обозначены именно в силу выделенности монад-элементов.
Возьмем, к примеру, графиню. Ее очертания даны очень резко, как срез на бриллианте, в силу чего ее отношение ко всем другим персонажам, с которыми она входит в соприкосновение, обозначены также очень резко и определенно: ненависть, ярость и т. п. Очень хороша сценка, когда она хватает светильник и бросает его в Калиостро, но при этом сама обжигается, кричит, кусается, как бешеная собака, что ее приходится связать, чтобы она не нанесла вреда себе и другим. Затем, когда ее прижигают, она даже вырывается из рук палачей. Симуляция ли это? Из документов выходит, что вроде бы да, но все же полной уверенности нет. Писец, составлявший протокол допросов и официальную докладную записку о фактах, которых он был свидетелем, не имел, слава Богу, времени размышлять на этот счет, хотя, понятно, не мог удержаться даже в минимальной степени от отношения к происходящему.
Другая сцена, когда Кривой Жан погружает руку в кровавую рану графини, и она падает без чувств, убеждает, что ярость ее — непритворная, является спонтанной реакцией ее демонической натуры, определяющей ее гневное отношение с людьми вообще. Это настоящая дьяволица, приобретающая в иные, моменты черты древней фурии. Не была ли она, в самом деле, ее исторической аватарой? Начинаю подозревать.
Судейские протоколы, отчеты следователей, которые пишут по должности и без всяких литературных намерений, или отрывки из мемуаров позволяют сразу выделить главные черты персонажей в их, так сказать, первозданной сухости, не разбавленные авторскими комментариями, после которых в глазах остается один только дрожащий, как привидение, туман. Представляю себе какого-нибудь современного сочинителя ужасов. Он бы описал во всех отвратительных подробностях, удовлетворяя современный вкус ко всему безобразному и извращенному, как Кривой Жан изнасиловал своих малюток, убил их, а потом съел, дав при этом кулинарный совет будущим убийцам, как приготовить попикантней своих жертв. К счастью, королевский советник Титон, будучи судейским чиновником, а не литератором, ограничивается в своем мемуаре только самой необходимой информацией, из которой, однако, следует совершенно инфернальная картина, но при этом без всяких дурно пахнущих подробностей.
Судейские записи оказываются протоколами ада, в который нисходит графиня и из которого она победно выходит, обманув всех демонических его обитателей. Но удается ей это потому, что она сама принадлежит к тому же самому демоническому роду. Разница между Жанной де ла Мотт и Кривым Жаном состоит только в стиле. Скромный грязный Жан придушил семьдесят малюток, а неистовая Жанна дала людоедам-революционерам видимость морального оправдания для устроенной ими адской бойни. Они устроили бы ее в любом случае, но с оправданием как-то приятней.
Сверх своих сторожевых функций Кривой Жан действует также и в качестве maestro d'iniziazione. Он, как дракон, испытывает приходящих в ад Сельпатриера преступниц, поедая не выдержавших испытания «малюток». Жанна выдерживает испытание. Она не умирает, как это должно было случиться с обычным существом после того, как Жан погрузил свои грязные руки в ее кровоточащую рану, а только впадает во временное бесчувствие.
Понятно, советник Титон нисколько не думал об инициационных ритуалах (хотя, может быть, что-то слышал о масонах, популярных в то время), составляя свой мемуар, а только старался, следуя правилам судебного расследования, точно передать случившееся, не прибавляя ничего своего. Только в одном месте он не удержался от маленького комментария, рассказывая о неутомимом лоне полногрудой Анжелики, что совершенно простительно, как согласятся со мной все ценители женских прелестей, сколько бы их мало ни осталось в этот век, когда всë возвращается к первобытной слитости, когда небо не отличалось от земли, а мужчина от женщины.
И как раз благодаря этой документальной точности, в рассказе о злоключениях графини проступают очень древние черты. Говорю это на основании моего личного знакомства с древнеегипетскими обрядами, свидетелем и даже участником которых мне довелось быть. Схема всегда остается одной и той же: неофит, прибывающий в Страну смерти, проходит испытание и получает посвящение. Высшим пунктом, на котором выясняется годность испытываемого, является его пребывание в утробе чудовища. Так что эта deliziosa деталь, что Кривой Жан съел семьдесят малюток, указывает на него как на чудовище, которое испытывает новоприбывших неофиток. Обман чудовища также входит в один из существенных элементов этого древнего ритуала.
Однако на этом мифология в этой истории не оканчивается. Более того, благодаря своей мифичности эта история оказала такое огромное впечатление на современников и ее даже причисляли к одной из причин Великой Революции, что совершенно нелепо. Говорю это в качестве свидетеля всех ее ужасов и непотребств.
Всë, абсолютно всë в этой истории было против логики и здравого смысла. Кому, как не мне это знать! И именно документы, а не рассказ о событиях, как у ловкого, но не очень умного выдумщика Дюма, выделяют необыкновенно отчетливо абсолютный абсурд случившегося. Можно даже сказать, что в силу своей абсурдности affaire удался. Вопрос о том, принадлежала ли идея графине де ла Мотт или графу Калиостро, в этом пункте почти теряет смысл. Но граф сходит со сцены, (его изгоняют), а графиню отправляют в адский приют для воровок и проституток, в котором она проходит испытание и получает посвящение. Абсурд — метафизический, идеальный — с этого момента становится для нее forme d’être. Более того, она становится воплощением этого всемирного Абсурда.
Здесь я позволю себе предположение, что прототипом графини в знаменитом романе Александра Пушкина была графиня де ла Мотт, а образцом для сюжета — похищение бриллиантов. Бедный Германн похищает три карты, которые, как королевское ожерелье, должны были доставить ему фантастическое богатство. Не случайно «внук» графини, рассказывающий ее историю (полностью вымышленную), таинственно замечает, что за тайну этих трех карт «всякий из нас дорого бы дал». Германн, похитивший тайну трех карт, как и графиня де ла Мотт, оказывается в приюте. За тайну он расплачивается рассудком. Ожерелье также есть тайна. И в самом деле, все вокруг говорят о тайне ожерелья и пытаются выведать тайну, которую графиня уносит с собой в могилу, хотя время от времени возвращается (без сомнения, по специальному разрешению сатаны) на землю, чтобы поглядеть на свои камушки. Гениальный Пушкин не мог, конечно, остаться равнодушным к этой истории, мифологической уже в готовом виде, и, быть может, он был одним из немногих, кто понял, что никакой тайны не было, а только шутка, которая, однако, произвела катастрофу.
Отвечая на вопрос императора Александра, графиня говорит совершеннейшую правду, хотя и представляет ее как ложь, что также очень характерно для настоящих демонов: «Ваше Величество, к моему огромному огорчению, ожерелье осталось у Калиостро». Но еще раньше об этом можно было догадаться из сценки с перекрестным допросом в Бастилии: графиня в ярости кидает канделябр в графа, свеча попадает ей самой в глаз, впрочем, без всяких «последствий для здоровья обвиняемой», но зато «в результате этой невозможной выходки свидание было прервано», т. е. эта сценка с самого начала была согласована. Больше их уже не пытались свести на допросе, что могло бы иметь нежелательные последствия. Графа освободили, хотя и выслали, а графиню хотя и посадили в приют, но зато «чудо-ожерелье, состоящее из 629-ти бриллиантов, осталось на свободе».
На этом история отношений между графом Калиостро и графиней де ла Мотт не оканчивается, более того, она является основной историей, которой скрепляется вся эта документальная мозаика. Ироническая помета Каролины Собаньской на письме графини свидетельствует, что она высчитала истинную природу этих отношений. На основании документов, хотя и вымышленных — с поверхностной материальной точки зрения, но подлинных с глубинной идеальной, — они реконструируются с логической ясностью.
И в самом деле, событие должно иметь какую-то логику или его вовсе нет. В помете граф называется «учителем», а графиня — «ученицей». Следовало бы уточнить, в каком смысле, но это вполне проясняется через свидетельство кардинала де Рогана. Он очень удивляется, что они стали врагами, и рассказывает, как графиня участвовала в сеансах, устраиваемых графом Калиостро, по вызыванию духов умерших, исполняя роль медиума («голубки»). Как следует из мемуара кардинала де Рогана, у Калиостро, кроме графини, были и другие «голубки», но эта была, без сомнения, самая одаренная, умевшая очень естественным образом извиваться в конвульсиях, что она очень хорошо продемонстрировала, кусая стражников в Бастилии. Само собой понятно, чтобы имитировать эти припадки нужно иметь особую психическую структуру, которую я определил бы как «демоническую». Здесь мы имеем более чем достаточно примеров. Важно отметить, что эти природные качества должны культивироваться, как и все другие ремесленные навыки. Говорю это по собственному опыту.
Портрет графа Калиостро («довольно приземист и имеет явную склонность к полноте», «короткие и жирные пальцы») не представляет его особенно привлекательным с эротической стороны, даже напротив. Для привлечения голубок-учениц он явно пользовался более изощренными методами, и если имел с ними сношения (что совсем не исключено, и кое-какие факты из его биографии указывают в этом направлении), то главным образом в профессиональных целях формирования голубки-медиума. Более значительной является другая «медицинская» деталь: «одержим припадками падучей болезни». Самой по себе болезни этого рода, разумеется, недостаточно, чтобы создать вокруг себя магнетическое поле, как это удается сделать графу. Без сомнения, речь идет о персонаже совершенно уникальном, с повышенной чувствительностью и интеллектуальными способностями, выходящими за пределы обычного. В каком-нибудь другом месте он сделался бы шаманом, но в Европе de l'Ancien Régime он мог явиться только в качестве великого иллюзиониста.
Графиня вовсе не лжет, утверждая, что это «он придумал безумную аферу с умыканием королевского ожерелья». Более того, она совершенно точно определяет эту аферу как безумную. Она и в самом деле была безумной, невероятной, абсурдной, идея которой могла прийти только гениальному шаману-эпилептику, вроде графа Калиостро. Кроме всех других способностей, он имел чисто шаманский дар проницательности, которым очень ловко пользовался на своих сеансах. В этом вовсе нет ничего необычного, что в головах людей рождаются самые абсурдные идеи, которые, однако, оканчиваются ничем. Но в возбужденной общением с духами голове графа возникает идея, которая становится мифом, распространяющим вокруг себя флюиды, завораживающие и ослепляющие всех, кто входит в его магнетическое поле.
Начальный пункт есть Абсурд, а посему похищение священного ожерелья следует законам абсурда. В этом также нет ничего удивительного. Абсурд, как и всякая другая вещь, имеет законы, которые есть результат соприкосновения бессмысленного с насыщенным смыслом, в результате чего это последнее реализует свои скрытые потенции, но в чисто отрицательном смысле, т. е. как Абсурд. Но в тот момент, когда ожерелье перемещается из потайного места в лавке Боемера в тонкие пальчики графини, а затем переходит в жирные ручки графа Калиостро, на место мифа вступает железная криминальная логика, хотя миф всегда остается в глубине сцены, которая легко восстанавливается, если отвлечься от мифа.
Граф Калиостро вполне сознает символическое значение этого похищения. Вместе с ожерельем в его руках оказался миф, который стоил много больше, чем ожерелье. Это ожерелье было изготовлено для Людовика XV, но осталось невыкупленным у «саксонского еврейчика» Боемера, и когда этот последний предлагает его Марии Антуанетте, то она отказывается его выкупить. Это голые факты, здесь нет ничего символического. В миф, в символ это невыкупленное ожерелье превращается только после похищения, и притом сразу, без всяких намерений непосредственных участников. Ожерелье становится сакральным символом королевской власти, и поэтому, оставляя его невыкупленным у еврея, персонажа также насыщенного символизмом, носители королевского достоинства теряют право на ожерелье, а вместе с ним на королевскую власть, которую ожерелье символизирует, и поэтому оно похищается демоническими существами. Срабатывает механизм, в результате чего рождается миф.
Граф Калиостро говорит об этом со всей возможной определенностью, которая следователям кажется словами разыгрывающего комедию обманщика: «Тень страшная и зловещая должна упасть на королеву. И с этим ничего уже нельзя поделать. Орудием возмездия будет никто иная, как воровка де ла Мотт». И начинает вести себя соответствующим образом, культивируя миф, который сам собой родился, как Брахма из яйца, правда, не без участия графа. Следует сказать, что он и сам не подозревал, что там таилось в этом яйце. На его счастье (или несчастье) в нем оказался чудный камушек, из которого вырос, как лотос в индийской сказке, миф, возбудивший пресыщенное воображение современников и разросшийся, как сорняк, до такой степени, что заслонил собой даже Великую Революцию, которая стала как бы его следствием.
Опираясь исключительно на собранные вами документы, попытаюсь восстановить отношения похитителей, т. е. графа Калиостро и графини де ла Мотт. Они также строятся по мифологической схеме, но теперь уже вполне сознательно и продуманно. Граф в этом пункте обнаруживает себя как гениальный мифолог и выдающийся криминал. Не скрываю своего восхищения этим сомнительным персонажем, которого лишенные воображения историки называют обманщиком. Ручаюсь, это был честнейший человек из всех, которых я знал. Дело в том, что ему никто не верил, однако все его у себя принимали, кроме этой вульгарной Пасифаи Екатерины, великой единственно своим влагалищем.
Впрочем, верили ему или не верили, граф особенно не беспокоился. С искусством поистине удивительным он умел обращать в свою пользу как веру, так и безверие. За исключением одного случая, когда ему не поверил Святой Отец, и это стоило ему свободы и жизни. Но это уже другая история, на которой задерживаться не буду из уважения к Святому Престолу, хотя ныне его уже больше почти никто не уважает.
Главным образом здесь говорит графиня де ла Мотт, афишируя свою ненависть к графу Калиостро при каждом удобном и неудобном случае. Набрасывается она даже на королеву, хотя эта деликатнейшая дама не имела решительно никакого участия в деле и никак не могла повлиять на решение суда (монархия в те времена была уже слишком слаба, чтобы навязывать судам свои желания, даже справедливые). Сама по себе неумеренность и площадная грубость этих поношений вызывает подозрение. Романтическое бегство из Hôpital de la Salpêtrière превращает графиню окончательно в мифическую фигуру, род древней фурии, «орудие возмездия», которое ожидает «лилию» за ее кровавые преступления. Замечательно само по себе превращение этого чудного цветка из символа власти и чистоты в знак проклятия.
Графиня становится центральной фигурой в мифологии, созданной Калиостро. Без нее она сразу бы провалилась, исчезнув навсегда и беспамятно в запыленных связках старой уголовной хроники. Кроме всех других причин, эстетического и мифологического характера, здесь действуют чисто практические соображения, имеющие своей целью направить внимание исключительно на графиню, превратившуюся в мстящую Эриннию. На сеансах по вызыванию духов Калиостро вполне испытал и узнал графиню, чтобы на нее положиться. Срыв, впрочем, всегда возможен, но это входит в rischii del mestiere. Даже опытный заклинатель духов, воплощенных или развоплощенных, никогда не может вполне быть уверенным, не укусит ли его самого взращенная им саламандра.
Всë, что говорит графиня о «бриллиантовом мусоре», — совершенная правда. С этим мусором она отправляет в Лондон своего послушного мужа графа де ла Мотт, который бессмысленно транжирит деньги, вырученные с продажи мелких камушков, создавая впечатление, что все бриллианты переместились вместе с ним в Англию. Если бы следователи, допрашивавшие Калиостро в Бастилии, с бóльшим вниманием отнеслись к словам графа, то они легко могли бы догадаться об истинных целях английского вояжа графа де ла Мотта. И хотя Калиостро фиглярствует, как Гермес, доказывающий Аполлону, что он, несмышленый ребенок, не мог украсть его коров, желая убедить следователя, что у него нет никаких бриллиантов, и все они отправились в недоступную для французского правосудия Англию, тем не менее, он проговаривается: «Но когда началась охота, графиня вручила ожерелье своему супругу и отправила его тайком в Англию». Советник Титон явно что-то заподазривает, спрашивая «откуда вам все это известно? Вы ведь находитесь в Бастилии».
Вряд ли королевский советник, производящий, кстати, впечатление человека совсем не глупого, поверил графу, услышав энигматический ответ Калиостро: «у меня есть своя почта, а для моих почтарей никаких стен просто не существует». В любом случае, никаких других дорожек, кроме английской, у Титона не было: из Франции бриллианты явно куда-то улизнули, а Лондон все же был ближе, чем Неаполь или Палермо. И именно в Лондон отправляется граф, изгнанный из Франции. В ваших документах этот факт многозначительно умалчивается. Он бы сразу и слишком прямо навел на никогда не прекращавшуюся связь графини с графом и согласованность их действий.
Вслед за графом Калиостро бежит из приюта графиня. В этой итальянской истории с «ключиком» легко угадать изобретательную руку (хотя и с толстыми короткими пальцами) графа Калиостро. Не следует забывать, что граф идет из традиции дерзких побегов из гробовых темниц, которые стали очень модными в романтической литературе следующего века. Так что, устроить побег графини с возбуждающими воображение деталями было для него сущим пустяком, который, однако, имел весьма серьезные последствия. Вместе с графиней из адского приюта вышел на широкое европейское (и даже азиатское) пространство также миф, который более не имел никаких препятствий для своего распространения. Поэтому король и королева в бешенстве, а графиня сразу принимается за сочинение самых нелепых и злостных пасквилей в итальянском духе (с помощью честнейшего графа Калиостро, надо думать). Миф становится естественным элементом для графини, а также доставляет ей необходимый доход в стесненных обстоятельствах (эти «обстоятельства» также принадлежат к элементам мифа), т. е. она живет мифом во всех смыслах и отношениях.
Но что же граф Калиостро? Он отходит куда-то в тень, более того, сам становится тенью, живет как бы в тени графини. На это предположение наводит весьма странное следование событий и совпадений. Графиня устраивает свое самоубийство, а в это время едет погостить к одному «знакомому лорду» в графстве Сассекс, у которого знакомится с французским эмигрантом графом Гаше де Круа, «очень милым и симпатичным человеком», за которого графиня выходит замуж. Больше никаких подробностей об этом очередном графе не сообщается. Остается также неясным, вышла ли она замуж за графа Гаше де Круа при жизни своего первого мужа графа де ла Мотт или после его смерти. Графиня говорит, что «он вернулся во Францию и умер там потом в нищете и безвестности», но когда именно не сообщает. Известно, однако, что он пережил графиню и умер в 1831 году, т. е. она вышла во второй раз замуж, если это замужество в самом деле имело место, при живом муже. Впрочем, милый и симпатичный граф Гаше де Круа вряд ли допытывался у нее о своих предшественниках или пытался добраться до сокровенных тайн ее лона, которые она, как можно предположить, после того, как ее отмечали на Гревской площади, тщательно скрывала.
Замечательно также другое совпадение: сразу после смерти своего второго «мужа» графиня встречается всë у того же таинственного лорда со своей старой знакомой, которая, как и она, посещала в Страсбурге сеансы графа Калиостро, т. е. также была одной из его «голубок». После всех этих странных совпадений с достаточной долей вероятности (не следует забывать, что мы находимся в сфере вероятного и никогда определенного) можно утверждать, что «знакомый лорд» был никем иным, как графом Калиостро, к которому слетались его старые «голубки», и что это он устроил и оплатил самоубийство графини, а потом женил на ней графа Гаше де Круа, который в качестве эмигранта находился в очень стесненных обстоятельствах, а посему не стал задавать нескромных вопросов.
Этот граф Гаше де Круа также умирает в нужный момент, с почтительной готовностью удалившись в иной мир (за счет всë того же Калиостро), когда было совсем затухший миф срочно нуждался в возобновлении, но уже на новой, теперь уже российской почве, где он имел счастливое продолжение в «Пиковой даме» Александра Пушкина. Удивляюсь проницательности этого литератора. А чего стоит один только граф Сен-Жермен! Мне он очень напоминает Калиостро. Между прочим, это он изобрел жизненный эликсир, а не Сен-Жермен. С не меньшим основанием можно утверждать, что «ожерельная тайна выплыла на свет божий» совсем не потому, что кто-то признал графиню или граф де ла Мотт, который, по словам графини, давно уже умер, что-то выболтал (уж не на том ли свете?). И в самом деле, кто бы стал благодетельствовать графине Гаше де Круа, если бы она была только Гаше де Круа и за ней не скрывалась таинственная графиня де ла Мотт?
Следующая история о высылке графа Калиостро из России дает tocco finale мифу. Он приобретает свою окончательную форму, которую резюмирует, как в обвинительном приговоре, Александр Павлович при встрече с графиней: «вы содействовали падению французской королевской династии и явились сообщницею страшного и мерзкого шарлатана». Абсурдность похищения и вообще всей ситуации создает не менее абсурдную мифологию вокруг главных персонажей. Миф — это рассказ о богах. Здесь же в качестве богов выступают король и королева, что очень естественно, ведь королевская власть считалась происходящей от Бога. Этот момент следует учитывать. И хотя сейчас он потерял всякое значение, но тогда все еще чувствовался — и даже очень.
Похищение королевского ожерелья (это надо подчеркнуть, ведь оно изготовлялось для короля) оказалось символическим, и потому мифологическим. Вместе с ожерельем был похищен не просто престиж королевы, а последний остаток сакральности, на которой держалась королевская власть. Как просто и легко она осела, показали события несчастного 1789 года. Если эта власть еще держалась, то это не потому, что была полиция, а только благодаря своей сакральности. Эта сакральность в любом случае сошла бы на нет, даже если бы бедная Мария Антуанетта была образцом святости, а несчастный Людовик — воплощением добродетели. (Кстати, это был человек добросердечный и благочестивый, и как раз именно за эти прекрасные качества, достойные восхищения, он взошел на плаху.) Но тут вмешалось ожерелье, как бы притянувшее на себя последний остаток королевской сакральности, которая вдруг рассеялась, как призрак на спиритическом сеансе графа Калиостро. В этой сакральности и состоит тайна ожерелья, его мистический символизм, который притягивает к себе всех попадающих в его магнетическое поле.
Возвращаюсь к документам. Значение имеет не то, что они вымышленные или настоящие, а соответствуют ли они логике событий или ей противоречат. Ваши вымышленные документы дают все необходимые элементы, из которых составляется миф, как это происходит с камушками, образующими никем не предусмотренную конфигурацию, если их случайно рассыпать. А ведь камушков-то было 629! И самое замечательное, что спустя много лет после того, как прошли события несравненно более значительные, эта мифологическая конфигурация, образовавшаяся в результате похищения ожерелья, продолжает эманировать свою версию событий: «вы содействовали падению французской королевской династии», говорит совсем старенькой графине де да Мотт (дело происходит в 1824 году) император Александр и отправляет ее в жаркий Крым, который по его словам «будет напоминать вам родную Францию гораздо более, чем наш холодный Петербург».
Довольно двусмысленное замечание, но очень в духе этого странного персонажа, создавшего вокруг себя также самую нелепую мифологию, на которую клюнули некоторые простодушные литераторы. Александр с симпатией и пониманием относится к своему демоническому собрату (он точно просчитал этого переодетого в женщину беса) и поэтому отправляет ее в Крым, где собралось избранное демоническое общество, состоявшее из неотразимо-очаровательной Каролины Собаньской, бесноватой княгини Голициной, дав ей в качестве «гвардии» местных контрабандистов, с которыми она, как нетрудно догадаться, приобрела немало других ценностей (бриллиантовые подвески, которые графиня оставляет княгине Голициной, а та их дарит Собаньской, думается, имели не королевское, а контрабандное происхождение), оставившие, однако, публику совершенно равнодушной в виду отсутствия в них всякой мифологичности.
Но это еще не всë, господин Автор. Размышляя над историей высылки графа Калиостро из России, как ее рассказывает мадам Бирх, в меня закралось сомнение (удивляюсь, как это я раньше об этом не подумал): боится ли графиня Гаше де Круа, что Калиостро узнает в ней графиню де ла Мотт или признает в ней только Гаше де Круа, т. е. разоблачит уже не кражу ожерелья, а миф? В этом пункте, как Автор, так и Читатель, которого я здесь представляю своей скромной персоной, раз и навсегда должны отказаться от праздного вопроса: а как оно всë было на самом деле? Реально существует только Миф, а всë остальное — более или менее произвольные конфигурации из точек, которые профессиональные фальсификаторы называют Историей.
Cледует признать, что вымышленные документы, в которых вы решили воссоздать «миф ожерелья», являются также наилучшей формой для того, чтобы представить иллюзорную природу мифа вообще. Эта история королевского ожерелья по своему значению и следствию очень схожа с историей о кольце, которое всегда возвращается к своему владельцу, предвещая несчастье. В одном случае потеря вещицы-элемента приносит несчастье, а в другом — ее нахождение, но схема в том и другом случае остается одной: что-то должно быть потеряно, чтобы сохранить или изменить данное состояние.
Итак, ожерелье теряется, и эта потеря становится мифом. Было много потерь, но не все они стали мифом, т. е. сама по себе потеря не есть миф, сколь бы громадной она ни была. Похищение ожерелья французских королей стало мифом, вернее, могло превратиться в миф только в один единственный момент, когда открывается бездна. И поэтому все персонажи, разыгрывающие этот миф, есть не более, как маски, отблески на лице бездны. Как шапка Аида делает всякого надевающего ее невидимым, так и миф превращает всякого входящего в него в тень. Так случилось со всеми персонажами, вошедшими в «миф ожерелья». Все они переместились, и очень быстро, в царство теней. В самую настоящую тень (увы!) уже при жизни превратился граф Калиостро, сидя в темнице, из которой его не смогли вывести даже знакомые духи. В конце концов, они освободили его, но уже после смерти. Духи, по своей природе, очень капризны, и поэтому совершенно невозможно знать, что у них на уме даже специалисту.
А вот, как и где окончила свои дни графиня де да Мотт, это остается совершенной тайной. Мария Игнатьевна Сударева, компаньонка княгини Голициной, утверждает, что графиня Гаше де Круа и «графиня Жанна де ла Мотт есть одно и то же лицо». Основывается она на том, что на спине умершей графини Гаше де Круа нашли выжженное клеймо, даже два клейма с буквой «V», т. е. воровка. Я бы на ее месте не спешил с выводами, ведь мы находимся в мире теней, а теням доверять особенно не следует. Ей, понятно, очень не хочется расставаться с мифом, как и всем людям, которые с ним встретились лицом к лицу, даже если это ложный миф. Но я в качестве специалиста по духам, зная их неверную натуру, должен заметить, что, хотя знаменитый герой Одиссей, пришедший в Аид, вроде бы разговаривает с индивидуальными тенями, всë это есть чистейшая иллюзия. В действительности есть только аморфная масса, из которой под влиянием крови жертвенного животного и высматривающего взгляда героя выделяются призрачные образы, а затем снова с ней сливаются.
Все персонажи, которые вошли в миф, как, кстати, и сам Гомер, в отношении которого нет даже уверенности, есть ли он один или их было много, стали тенью, вернее слились в единую, в себе неразличимую теневую массу. Может быть, Мария Игнатьевна и права, и это именно графиня де ла Мотт умерла в Крыму в своем доме в Артеке. Всë ведет именно к этому заключению, но тени, с которыми мы столкнулись, погрузившись в «миф ожерелья», препятствуют полной уверенности.
Совсем не невозможной представляется предположение, что настоящая графиня де ла Мотт умерла от раны в Сельпатриере, т. е. она уже не очнулась после того, как ее потрогал Кривой Жан. Бежала же из приюта другая клейменная воровка при содействии адвоката Дуалло, который, зная, что графиню ждут в Англии, надеялся с ее помощью добраться до бриллиантов, а посему подкупил Жана и Анжелику, чтобы они скрыли смерть настоящей графини де ла Мотт. И когда появилась угроза разоблачения, эта ложная графиня симулировала самоубийство, явившись в образе графини Гаше де Круа, которую всë тот же мэтр Дуалло отправил как можно подальше, т. е. в Россию. Это, между прочим, объяснило бы ее страх встретиться с графом Калиостро.
Двойное клеймение, которое Сударева объясняет тем, что «графиня де ла Мотт рванулась из рук палачей», и поэтому «процедура была повторена», также легко объяснить. В действительности было не повторение, а двойное клеймение за двойное воровство. Почему нет? Правда, этой версии как будто противоречит сожительство графини со своим мужем графом де ла Мотт: не мог же он не признать самозванки. С другой стороны, он имел тысячу причин сделать вид, что речь идет о самой настоящей графинe де ла Мотт, а его патетическая фраза в мемуарах могла относиться не к ее самоубийству в Лондоне, а смерти в Сельпатриере, зная «отличнейшим образом, как все обстояло на самом деле». И он жил «мифом ожерелья», как и все, имевшие к нему какое-то причастие, включая графа Калиостро. И как все главные участники «дела», и он должен был испытать свою мойру, оказавшись в папской тюрьме La Rocca di San Leo, где от него, как и от графини, заключенной Сельпатриере, ожидали раскрытия тайны ожерелья.
Но останавливаюсь, дабы самому окончательно не превратиться в тень, оказавшись, как Одиссей, в стране мертвых, которых вы попытались оживить с помощью документов, а не крови барана, как это делалось в добрые гомеровские времена. Какой способ лучше, затрудняюсь сказать. Тени ведь всë равно останутся тенями
Comte de Fenice
Год MDXXXI от отмены
Западной Римской Империи.
Двадцатого дня от начала лета. Б. М.
СУГУБО ДОСТОВЕРНОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ, ЦЕЛИКОМ СОСТАВЛЕННОЕ ИЗ ВЫМЫШЛЕННЫХ ИСТОЧНИКОВ
TOMUS SECUNDUS
Cum
nihil obstatat
del Santissimo Padre Nostro Signor
Benedictus CXVI
IN ROMA MMMCCXCI
ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
Материалы второго тома «Бриллиантового скандала» представляют собой итог многолетних разысканий большой исследовательской группы, которая на основе скрупулезной архивной работы попыталась сложить мозаические портреты не только одной графини де ла Мотт, но и всех остальных участников шайки (Калиостро, граф де ла Мотт, Рето де ла Виллет и Кривой Жан).
Неоценимую помощь нам оказал при этом достопочтенный отец Микеле Пеллегрини, монах ордена святого Бенедикта в Венеции, автор работ об архаических ритуалах, начальник хора и изобретатель машины времени (кроме того, он и поныне хранит тайну «эликсира жизни»).
Николай Богомольников, профессор (Москва),
Алик Жульковский, профессор (Лос-Анджелес),
Роман Оспоменчик, профессор (Иерусалим),
Андрей Зорькин, профессор (Оксфорд),
Михаил Умпольский, профессор (Нью-Йорк).
2009 год
ПЕРВАЯ СВЯЗКА БУМАГ:
СЛУЧАЙ ГРАФА КАЛИОСТРО
Кто же способен постигнуть, кто таков Калиостро?
— Калиостро.
Граф А.К.
Мнение об этом удивительном человеке, как и о всяком предмете, разделялось на партии: иные считали Калиостро за искусного шарлатана, другие — за тайного политического агента, иные — даже за действительно сверхъестественного человека.
Старая зала (тысяча первая повесть о чародействах Калиостро)
ОТ АВТОРА
Посвящается графине Норе Вальдштейн
Признаюсь, я совсем не уверен в том, что смогу остановиться на втором томе «Бриллиантового скандала».
Кажется, заветная ниточка только что стала по-настоящему раскручиваться, и совсем даже без моего авторского вмешательства. Фактически мне остается быть только свидетелем и в каком-то смысле реконструктором.
Кроме того, так хочется высветить облик КАЖДОГО участника шайки Калиостро
Но даже и поставив финальную точку в повествовании, полагаю, так и не удастся разрешить до конца загадку этой весьма темной уголовной истории, во многом изменившей облик королевской Европы.
* * *
Работая над настоящим томом «Бриллиантового скандала», я выдумывал только документы, но никак не факты, которые выглядят подчас фантастическими, но тем не менее являются совершенно реальными.
Ефим Курганов.
20-го декабря 2012-го года.
г. Париж.
POST SCRIPTUM
Я обнаружил вдруг роман Ивана Лукаша «Граф Калиостро» (Берлин, «Издательство писателей», 1925), но в нем, увы, совсем ничего не сказано о парижском «бриллиантовом скандале» 1785–1786 годов.
Однако, русская художественная калиостровиана возникла, на самом деле, задолго до двадцатых годов прошлого столетия, а именно с антикалиостровских комедий Екатерины Второй.
Впоследствии, в учено-литературном журнале «Отечественные записки» за 1851-й год (том LXXVII) в прозаическом цикле В.Р.Зотова «Старый дом» была опубликована повесть «Калиостро в Петербурге».
Но еще прежде, в 1849-м году, в литературном журнале «Современник» (том XVII) была опубликована повесть неизвестного автора «Старая зала (тысяча первая повесть о чародействе Калиостро)». Подозреваю, что автором ее является сам издатель — господин Николай Некрасов.
МАТЕРИАЛЫ К ЖИЗНЕОПИСАНИЮ ГРАФА КАЛИОСТРО
Научные редакторы выпуска
проф. Алик Жульковский, проф. Роман Оспоменчик
проф. Андрей Зорькин
ИЗВЛЕЧЕНИЯ ИЗ ЗАПИСОК МАГА АНТОНА МАРКОВИЧА ГАМУЛЕЦКОГО, ВЛАДЕЛЬЦА РАСЧУДЕСНЕЙШЕГО КАБИНЕТА МЕХАНИЧЕСКИХ ФИГУР НА НЕВСКОМ ПРОСПЕКТЕ
Подготовил к печати по чудом уцелевшей рукописи большой ученый, знаток никому не нужных мелочей: Николай Богомольников, профессор Московского университета, почти академик.
С французского перевел Михаил Ходорковский (г. Краснокаменск).
Научные консультанты: профессор Роман Оспоменчик (Иерусалим) и профессор Александр Долинкин (Мэдисон)
ОТ ПУБЛИКАТОРА
Исторических документов, относящихся к графу Алессандро Калиостро, сохранилось несчетное множество, однако большинство из них недостоверно и даже подложно. Однако «Записки мага» А.М. Гамулецкого являются на этом фоне отрадным исключением.
Деятельность и даже имя А.М. Гамулецкого сейчас полностью забыты. Но мы обязаны по справедливости оценить его заслуги перед русским магическим искусством.
Антон Маркович Гамулецкий (1753–1850) родился в Польше. Ему было 27 лет, когда в 1780-м году Варшаву посетил граф Калиостро. Его магические сеансы произвели на Гамулецкого неизгладимое впечатление. Тогда именно сей последний и был принят в число учеников знаменитого мага и алхимика.
Пребывание Калиостро в Варшаве было непродолжительным (около двух месяцев). Его разоблачили как «делателя золота» и ему пришлось немедленно покинуть Польшу. Однако впечатление, произведенное на Гаумулевского магом и чревовещателем, судя по всему, было исключительно сильным.
Через пять лет, в 1785-м году, Гамулецкий едет в Париж, где входит в ближайший круг Калиостро. Под влиянием своего учителя он сам начинает давать магические сеансы, проявляя исключительную техническую изобретательность.
В 1795-м году Гамулецкий въезжает в пределы Российской империи, Он служит сначала в рижской полиции, затем переводится в петербургскую таможню, а с 1799-го года служит в петербургской полиции брандмайором. Вышел в отставку в чине коллежского регистратора. Потом он еще служил на Московском почтамте, но вскоре оставил службу и переселился в Петербург.
В столице Российской империи Гамулецкий «устроил кабинет с разными механическими и физическими явлениями» (дом Керстена на Почтамтской улице). Успех был оглушительный. Тогда на Невском проспекте, у Казанского моста, им был открыт и просуществовал до 1842-го года «Храм очарований или механический, физический и оптический кабинет господина Гамулецкого де Колла».
* * *
Текст записок А.М. Гамулецкого хранится в отделе письменных источников и редких книг Пензенского краеведческого музея.
Николай Богомольников,
профессор Московского университета.
г. Москва.
20-го декабря 2012-го года.
На Невском проспекте, у Казанского мосту, в доме госпожи Енгельгардт.
Генварь 1847-го года.
ОБ МОЕМ ВЕЛИКОМ УЧИТЕЛЕ ГРАФЕ АЛЕССАНДРО ДЕ КАЛИОСТРО И ОБ ИСЧЕЗНУВШЕМ КОРОЛЕВОЖЕРЕЛЬЕ, А ТАКЖЕ ОБ ОДНОМ ПРОРОЧЕСКОМ ПРЕДСКАЗАНИИ
* * *
С «Оправдательными мемуарами» графини Жанны де ла Мотт баронессы де Сен-Реми де Валуа я ознакомился довольно-таки давно, еще в пору пребывания своего в Англии в 1785–1786 годах.
Мне оба тома сей возмутительной и наделавшей много шуму исповеди дал учитель мой граф Алессандро Калиостро, заметивший при этом с весьма косою усмешкою: «Верить там почти ничему нельзя, но чтение презанятное, молодой человек».
«Оправдательные мемуары» — вещь чрезвычайно яростная, если не бешеная. Однако, кое в чем пресловутая Жанна де ла Мотт, надо сказать, все-таки оказалась права, просто учителю моему в силу ряда причин это было не очень с руки признавать.
Я прямо об этом как-то заявил графине, и она была совершенно счастлива и называла меня после того не иначе, как «мой нежный друг».
В обществе это поняли совершенно превратно, и тут же поползли по Лондону упорные слухи, что Жанна сделала меня очередным свои возлюбленным, что я предал учителя своего и стал сообщником графини де ла Мотт, помогая ей сбывать остатки знаменитого бриллиантового колье.
Но то были именно слухи, исключительно вздорные и абсолютно ни на чем не основанные.
Все дело в том, что я никогда не изменял графу Калиостро, будучи вернейшим его учеником, и никогда не состоял в числе возлюбленных Жанны и, значит, никак не мог находиться под влиянием сей последней.
Просто случилось так, что отчаянная лгунья несколько раз вдруг сболтнула правду, и я был тот именно человек, который отважился признать в некоторых из ее признаний истину. И это все.
Ей Богу, становиться сообщником сумасшедшей негодяйки у меня и в мыслях никогда не было!
И не стоит искать никаких совпадений между моими скрупулезными записками и скандальными «Оправдательными мемуарами» графини Жанны де ла Мотт де Валуа, мерзавки с трагической судьбою (в воскрешение ее в Крыму я никоим образом не верю).
* * *
Теперь, по прошествии стольких лет, наверное, уже можно кое-какие тайны, связанные с пропавшим королевским ожерельем из 629-ти бриллиантов, вынести уже и на свет божий.
Надеюсь, мой бесхитростный и ПРАВДИВЫЙ рассказ позволит сделать некоторые немаловажные уточнения ко всей этой знаменитой некогда истории, послужившей прелюдией к великой смуте 1789-го года.
А история совершенно загадочная и до сих пор не до конца проясненная.
Жанна де ла Мотт была, конечно, — сомнений никаких не может быть — исчадием ада, и все же тут не следует все сваливать на ее одну.
* * *
Королевский советник Жан Батист Титон де Виллотрен, да, да, милостивые государи и государыни, именно тот самый, что по личному распоряжению Их Королевских Величеств допрашивал в Бастилии и величайшего чародея графа Алессандра Калиостро, и легковернейшего герцога де Рогана, и отъявленную воровку графиню Жанну де ла Мотт де Валуа.
Так вот, королевский советник Титон де Виллотрен отнюдь не оставил после себя мемуаров, хотя и в самом деле мог бы поведать свету немало любопытнейшего о знаменитом бриллиантовом ожерелье, исчезновение коего, собственно, и дало начало Великой французской революции.
Книжонка же, на коей означено имя королевского советника Титона де Виллотрена, есть на самом деле ни что иное как изделие бесстыжей воровки Жанны де ла Мотт.
С полнейшим на то основанием предупреждаю: книжонка сия наполнена самым ужасающим враньем, и верить ей ни в ком разе не следует.
Бежав из заключения в Лондон, издавна служащий приютом для изменников и негодяев, графиня вначале выпустила свои «Оправдательные мемуары».
Шуму было немало, и звонкие фунты потекли в пустой кошелек графини, но вскоре сей золотой поток остановился, ибо для всех, кажется, стало очевидно, что «Оправдательные мемуары» есть разведенная чернилами мерзкая, отвратительная грязь.
И тут графиня придумала новый трюк — вылила на публику ушат помоев и вранья под видом мемуаров почтеннейшего Жана Батиста Титона, королевского советника.
Укажу теперь на самые вопиющие выдумки воровки Жанны де ла Мотт.
Несчастная французская королева Мария Антуанетта никоим образом не оказывала содействие бегству графини из тюрьмы Сельпатриер.
Во-первых, королева и в глаза никогда не видывала де ла Мотт де Валуа, ни супруги, ни супруга.
Но главное то, что Ее Величество могло, разве что, только проклинать воровку-графиню, но никак не помогать ее спасению, ведь именно графиня своими постыдными действиями очернила в глазах парижского общества королеву.
Однако доказательством того, что королева Мария Антуанетта не являлась сообщницею де ла Мотт, служат не только сии общие соображения.
Все дело в том, что человеком, коий помог графине бежать из Сельпатриера, был Ваш покорный слуга. Да, да, именно так.
Именно я встретился тайно с Кривым Жаном и вручил ему увесистый мешочек золотых монет, именно я ждал проклятую бегунью на набережной и в заранее нанятой карете отправил ее в Кале, а оттуда на утлом рыбацком суденышке — прямиком в Лондон.
Свидетельствую: я самолично довел беглую графиню де ла Мотт до лондонского кабинета графа Алессандро Калиостро.
Именно Калиостро, мой великий учитель, и оплатил бегство де ла Мотт из отвратительного, зловонного Сельпатриера, в застенках коего томятся сотни воровок и блудниц.
Именно по убедительнейшей просьбе графа я и участвовал в сем малопривлекательном деле.
В Лондоне я, опять же по просьбе моего драгоценного наставника, снял для графини тихий, уютный домик, в уголке британской столицы, надежно укрытом от любопытных взоров.
По мере того, как стало ясно, что Бурбоны не оставляют надежду на поимку графини, Калиостро решил переправить Жанну де ла Мотт де Валуа куда-нибудь в английскую глушь, предварительно инсценировав ее самоубийство, что и было удачно совершено. И совершено было опять же не без моего участия, но исключительно на средства моего учителя.
Я отвез графиню в Эссекс, где она и осталась, боясь и носу высунуть, ибо ей страшно не хотелось возвращаться в Сельпатриер.
Однако королевские ищейки продолжали усердствовать, видимо, не очень-то веря, что такая мерзавка как графиня де ла Мотт способна лишить себя жизни.
И тогда у Калиостро, коий был всегда феноменально находчив, созрел новый план: дабы посланцы Бурбонов не обнаружили Жанну ла Мотт, он решил выдать ее замуж (это при живом-то муже!) и прочно прикрыть ее новой фамилией.
Возлюбленный учитель мой после долгих раздумий остановился, в конце концов, на кандидатуре графа де Гаше, весьма милого и чрезвычайно охочего до звонкой монеты — последнее было как раз то, что нам и надо — старичка.
Я вручил сему графу де Гаше шкатулку, туго набитую поддельными бриллиантиками, а впридачу тот взял еще и Жанну де ла Мотт де Валуа (бриллиантик не только поддельный, но и еще и ядовитый), ставшую вскорости графинею де Гаше.
Теперь до дважды клейменой беглянки из Сельпатриера ищейкам Луи Шестнадцатого и Марии Антуанетты было уже никак не добраться.
Да, а от прелестной Жанны де ла Мотт Калиостро, в ответ на многочисленные свои благодеяния, ждал лишь одной ответной услуги, — записок, способных опорочить Марию Антуанетту и ее августейшего супруга.
И графиня, при всей бесстыжести своей, тут оказалась весьма благодарной: она без устали поставляла графу целые вороха бумаг, начиненных самыми невозможными злобными выдумками.
Вначале Жанна представила свои подлейшие «Оправдательные мемуары», а затем сочинила и записки королевского советника Жана Батиста Титона де Виллотрена.
В общем, сия Жанна ЧЕСТНО исполняла обязательства, взятые пред графом Калиостро.
Полагаю, что «честность» графини в сем деле объяснялась двумя обстоятельствами: во-первых, Калиостро щедро оплачивал ее труд скандальной мемуаристики, а во-вторых, она сама люто ненавидела Марию-Антуанетту, будучи убеждена, что имеет еще более прав на королевский трон, нежели она.
И была еще одна причина необычайной податливости графини пред Калиостро.
Мой учитель не раз обещал графине (самолично слышал), что, в конце концов, он возведет ее на престол, но только предварительно необходимо как можно сильнее уронить в глазах общества чету правивших тогда Бурбонов.
Вот Жанна де ла Мотт и старалась изо всех своих отвратительных силенок угодить графу, опорочивая Марию Антуанетту и Луи Шестнадцатого.
Да, этой совершенно безумной воровке ох как хотелось стать королевою Франции!
Я уверен, что мой великий учитель никогда всерьез не помышлял о том, чтобы возвести на трон эту сумасшедшую нищенку, но вот отомстить семье, некогда подло уничтожившей славный орден тамплиеров, граф очень даже хотел. Он не раз говорил мне о том, что пролитая королем Франции кровь рыцарей ордена взывает к отмщению, и что час справедливости неминуемо настанет.
И в этих благороднейших целях Калиостро, подлинный маг доброты, готов был пользоваться даже услугами отъявленной воровки и мерзавки Жанны де ла Мотт, в совершенстве владевшей способностию обливать других грязью!
Жанна была нужна ему как орудие мести, и не более того; как орудие мести, чрез которое можно будет покончить с королевскою властью во Франции.
У графа, вероятнее всего, были самые разнообразные виды на мадам де ла Мотт, но только он ни при каких обстоятельствах никак не собирался возводить ее на трон.
Но покамест Жанна надеялась, она была более или менее послушна, не дозволяя проявляться особенно открыто бешеному своему норову.
Сие совершенно однозначно, господа.
* * *
В начале мая 1780-го года граф Калиостро неожиданно объявился в Варшаве, где мне и посчастливилось с ним познакомиться и даже попасть в число его ревностнейших адептов.
Калиостро бежал к нам из России, где он сотворил немало чудес, что как раз и подвело его (люди ведь так неблагодарны): у княгини Волконской вылечил больной жемчуг, у генерала Бибикова увеличил рубин в перстне на одиннадцать каратов, а заядлому игроку Костичу показал в пуншевой чаше знаменитую талию, и тот на другой же день выиграл свыше ста тысяч.
К величайшей горести моей, государыня Екатерина Алексеевна, при всем огромадном уме своем, не верила в чудодейственные способности графа и даже высмеяла их в комедии своей «Обманщик».
Герой сей комедии утверждает, например: «Я малые алмазы переделываю большими, иногда для своей забавы. Например, безделушка, которая у тебя на руке, перстень, буде мне отдашь, я тебе возвращу величиною в один камень, втрое противу того, как он теперь».
В одну ночь Калиостро скрылся и из Варшавы (недоброжелатели и завистники обвинили его в надувательстве), пробыв в ней менее двух месяцев. И у нас он творил чудеса, что подняло буквально ропот возмущения в варшавском обществе.
Потом граф стал писать мне из Страсбурга, зазывая для участия в своих магических сеансах, но сие оказалось возможным лишь через четыре года.
В Париж я прибыл по неотступному зову графа Калиостро в конце 1784-го года. Точнее говоря, прибыл я с первоначала в Лион, где находился тогда граф.
А в январе 1785-го года на шестерке лошадей, запряженных в раззолоченную карету, с лакеями на запятках, предшествуемый курьерами и скороходами, сопровождаемый многочисленной челядью, одетой в красочные ливреи, мой сиятельный учитель въехал в Париж. Представители семидесяти масонских лож встречали великого гостя.
В одной карете с Калиостро находились кардинал де Роган (он называл графа не иначе как божеством: бросался к ногам магика и целовал его руки) и я.
По прибытии мне довелось неотлучно находиться при великом моем учителе и всюду сопровождать его.
В частности, я присутствовал едва ли не при всех встречах Калиостро с графинею де ла Мотт.
Был я и очевидцем того, как эта отвратительная особа дрожащими своими ручками вывалила на громадный письменный стол графа, заваленный бумагами и уставленный всевозможными пробирками, заветное ожерелье из 629-ти бриллиантов.
Калиостро тут же отобрал для себя 17 самых крупных камней (все они были величиною с грецкий орех), успокоив графиню, что он нарастит их и превратит в бриллианты небывалой величины, и тогда их можно будет продать с особою выгодою.
Все остальное графиня унесла с собою.
Прощаясь, Калиостро заметил ей, что надобно не медля вызвать графа де ла Мотта и переправить его с остающимися бриллиантами чрез Ла Манш, графиня молча кивнула и выбежала вон.
Впоследствии о сих 17-ти бриллиантах не было ни слуху, ни духу. Несомненно, Калиостро (а он всегда был страстный — даже болезненно страстный — охотник до бриллиантов) переправил их в надежнейшее место, мне совсем не ведомое.
Впрочем, шевалье Рето де ла Вилетт, проходимец и один из любовников графини де ла Мотт, говорил мне потом, что 17 заветных бриллиантов Калиостро несомненно, хранил в шкатулке жены своей Лоренцы (кстати, она была дочерью старьевщика, хотя и величала порою себя принцессою Санта-Кроче), также страстной охотницы до сверкающих камушков.
Но достоверно я на сей счет ничего не ведаю. Ясно лишь то, что граф и не думал выпускать из своих рук бриллианты, бывшие украшением знаменитого редкостного ожерелья, которое Людовик Пятнадцатый предназначал в дар фаворитке своей, мадам дю Барри.
Когда великого моего учителя арестовали и его стал допрашивать королевский советник Жан Батист Титон де Виллотрен, то Калиостро ничтоже сумняшеся отвечал (знаю об этом с его же собственных слов), что все ожерелье осталось у графини де ла Мотт и что он вообще его в глаза не видывал.
Графиня, правда, кричала «Этот обманщик выманил у меня самые лучшие камни», но господин королевский советник, естественно, поверил не ей, истеричке и врунье, а магу и чародею, лгавшему вдохновенно и без меры.
В общем, по прибытии в Париж я неотступно сопровождал великого своего учителя, вплоть до того момента, когда в августе 1785-го года его поместили в Бастилию.
Но и тут связь между нами отнюдь не прерывалась: от Калиостро регулярно передавали мне записочки со всякого рода поручениями, которые я неукоснительно исполнял.
И в частности, граф пересылал мне письма для Жанны де ла Мотт. Я вкладывал сии письма в пакет, запечатывал его и пересылал уже от своего имени к Жанне де ла Мотт, в Бастилию.
По получении ответов, я опять же укладывал их в пакет и отправлял в Бастилию, но уже на имя графа Калиостро.
В записках своих к графине Калиостро делал ценнейшие указания, как ей надобно отвечать на расспросы королевского советника Жана Батиста Титона и прокурора Бразона.
Собственно, все де дикие сцены, о коих судачил весь Париж, когда сия пресловутая Жанна в кабинете мэтра Титона швыряла в Калиостро зажженным канделябром, были чистейшей комедией и, между прочим, комедией, заранее сочиненной.
Калиостро, в передававшихся чрез меня записках своих, объяснял графине де ла Мотт, что ежели она на грядущем процессе будет объявлена главною преступницею, то он, выйдя на свободу, не только освободит ее (Жанну), но и поможет ей взойти на французский престол.
Особенно мне запомнилась строчка: «Графиня, поймите: Вы должны быть непременно осуждены и клеймены — это-то как раз и заклеймит навсегда позором Луи и Марию-Антуанетту».
Оттого графиня де ла Мотт, при всем своем бешеном и коварном норове, и исполняла послушно все указания графа Калиостро, что ей взбрела на ум сумасшедшая идея стать французскою королевой.
И еще, как я понял, графине ужас как хотелось отомстить проклятой австриячке за то, что она французская королева, в то время как представительница дома Валуа прозябает в нищете.
И еще одно весьма немаловажное обстоятельство не могу не упомянуть сейчас.
Жанна де ла Мотт ведь она была «голубкою» Калиостро и непременною участницею знаменитых его магических сеансов.
И то, что граф Калиостро и графиня де ла Мотт устроили в Бастилии, было ведь на самом-то деле ничем иным, как грандиозным магическим сеансом, за коим последовало падение Бастилии и падение Бурбонов.
В центре зала — шар, наполненный хрустально чистой водой. После заклинаний Калиостро духи входили в шар и вода мутнела. Жанна, стоя на коленях, пристально вглядывалась в шар и затем сбивчиво начинала говорить, что ей видится внутри.
Как графиня неистовствовала, как извивалась в конвульсиях, в хриплых, бессвязных речах, на глазах у потрясенных зрителей описывая видения, кои на самом деле были детально подсказаны ей предварительно графом Калиостро!
Точно так же и ее несуразные в своей дикости как будто выходки на допросах в Бастилии были подробнейшим образом заранее продуманы графом.
Кому же сие знать, как не мне!
Да, великий магический сеанс прошел в высшей степени успешно: ни зрители, ни судьи даже не заметили, что разыгрывается спектакль.
Неистовые ссоры, столь ловко и тонко сочиненные графом Калиостро, были лишь прикрытием деятельности заговорщиков, которые вовсе и не думали порывать друг с другом.
В общем, записки, которые я пересылал в свое время в Бастилию, сыграли-таки свою роль в истории: французское королевство рухнуло, сполна напитав щедрые, благодатные земли людскою кровию.
Между прочим, у Калиостро был крест с буквами L.P.D. вокруг него. Это были начальные слова фразы: «Попирай лилии ногами».
Речь, разумеется, шла о королевских лилиях.
Ему приказано было топтать сии лилии, и он топтал.
Результат всем известен.
* * *
И еще в одном деле, отнюдь не пустячном, сумел оказать я содействию моему великому учителю.
Судом граф Калиостро и де Роган были оправданы, а вот Жанна де ла Мотт была осуждена, единственная изо всей шайки (ее супруг был приговорен к галерам заочно).
Однако, хотя граф Калиостро и был выпущен из Бастилии, указом короля Франции ему было велено в течение 24-часов оставить Париж, а в течение трех недель покинуть пределы Франции.
Найдя на время спасительное убежище в Англии, Калиостро всюду стал кричать, что арестовывавший его полицейский комиссар Шеннон обокрал его: из дома на Сен-Клод будто бы пропало много ценных вещей, в том числе и «эликсир жизни».
Французская королевская власть оставила сию жалобу без последствий.
Тогда Калиостро послал меня в Париж с бумагою, в коей он выразил все свои претензии. Тут уже правительству Людовика Шестнадцатого нельзя было не реагировать.
Чрез меня генерал-прокурор передал Калиостро следующее: «Пусть граф вернется в Париж и представит суду доказательства своей жалобы».
Это была чистая ловушка. Судите сами: Калиостро ведь королевским указом был воспрещен въезд в Париж.
Ознакомясь с предложением генерал-прокурора, граф совершенно разъярился и написал послание к французскому народу, в коем, в частности, утверждал, что Бастилия вскоре будет разрушена и станет местом всеобщего гуляния.
Как мы знаем теперь, пророчество моего великого учителя полностию исполнилось.
По желанию Калиостро я переправил сию брошюру во Францию.
Между тем, в Лондоне недоброжелатели и завистники моего великого учителя продолжали все более и более шуметь — кажется, скандал инспирировался из самого Версаля обиженными и даже разгневанными королем и королевою.
Чрез издававшуюся в Лондоне газетенку «Курье де л’Эроп» о графе стали распространяться всякие гнусные небылицы.
На берегах Темзы стали утверждать даже, что Калиостро и не граф вовсе и на самом деле не Калиостро (всплыло и старое английское дело, когда его обвинили в покраже бриллиантового браслета), и он спешно предпочел удалиться в Швейцарию, в Базель.
Я отправился вместе с ним, ежечасно учась искусству творения чудес.
Затем Калиостро вернулся в Италию (Турин, Генуя, Верона, Венеция, Тренто, Рим). Все это время я по-прежнему был с ним, покамест мой учитель не был взят под стражу Святейшею Инквизициею.
Мне также угрожала опасность, ведь я был учеником Калиостро и, смею надеяться, что любимым учеником.
Тогда я и обратил свои стопы в сторону пределов Российской империи, найдя там для себя долговременный и надежный приют и даже впоследствии сумев открыть в Санкт-Петербурге «Храм очарований или механический, физический и оптический кабинет».
Должен признаться, что ежели бы не уроки, взятые мною в свое время у графа Калиостро, сей «Храм очарований» не мог бы даже и возникнуть.
Так что нынешним беспрецедентным успехом своим, в конечном счете, обязан я никому иному, как великому учителю моему.
Калиостро на самом-то деле и есть подлинный патрон моего кабинета, чудесами своими ныне сводящего с ума едва ли не весь Петербург.
Территорию Российской империи я более никогда не покидал, и ни в коем случае не собираюсь этого делать.
Да и как и на кого я оставлю единственное, бесценное свое детище — «Храм очарований»?!
ПРИПИСКА, СДЕЛАННАЯ НА ПОЛЯХ «ЗАПИСОК МАГА» А.М.ГАМУЛЕЦКОГО:
Антон Гамулецкий некогда и в самом деле был моим учеником, но, как выясняется теперь, совершенно неблагодарным.
Впрочем, где вы видели благодарных учеников? Это ведь племя изменников, только и помышляющих о том, как бы повыгоднее продать (предать) своего учителя.
И все же автор «Записок мага» несколько изумил меня.
* * *
В 1785-м году Гамулецкий, действительно, обретался в Париже, но все остальное в данных записках является плодом его досужей выдумки.
Он оказался не только болтуном, но при этом еще и отчаянным врунишкой.
И никаких писем моих к графине Жанне де ла Мотт де Валуа сей Гамулецкий не передавал в Бастилию, да, собственно, и не мог передавать. Бастилия отнюдь не была тогда домом свиданий, и свободный обмен записочками был там мало возможен.
Ни королевский советник Титон де Валлотрен, ни прокурор Бразон такого бы не дозволили — смешно даже помыслить об этом.
И не было у меня никакого сговора с мерзавкою Жанною де ла Мотт.
Более того, ежели бы сия мнимая графиня не заявила мэтру Титону де Валлотрену, что это я стою у истоков бриллиантовой аферы, меня бы вовсе не привлекли к следствию. О каком же сговоре тут может идти речь?!
И так далее и тому подобное.
В общем, Антону Гамулецкому как автору меморий ни в коем случае нельзя верить.
Скажу прямо: ученик мой решительнейшим образом заврался, и вранье его оказалось самым что ни на есть беспардонным.
А вот фокусник он был, надо сказать, отменный, кое в чем, пожалуй, даже и превзошедший меня. Так что «Храмом очарований» я могу только гордиться, но никак не «Записками мага».
Прошу сие непременно учесть.
Таинственный читатель, пожелавший укрыться под именем графа Феникса, гроссмейстера египетского масонства и создателя «эликсира жизни»
(без даты)
НАТАЛИЯ ПЕТРОВНА ГОЛИЦЫНА, УРОЖДЕННАЯ ГРАФИНЯ ЧЕРНЫШЕВА
ЗАМЕТКИ И СЛУЧАИ ИЗ МОЕЙ ЖИЗНИ И МОИХ ПУТЕШЕСТВИЙ
(начато июня 14-го дня 1831-го года в Санкт-Петербурге)
Публикация Никиты Левинтоха и Гавриила Левинтуха
Перевела кое-как с французского Вера Милкина
Научные консультанты
Сергей Загляделкин и Ирина Прошкина.
ОТ ПУБЛИКАТОРОВ
«Заметки и случаи из моей жизни и моих путешествий» (это большая красная тетрадь: картон, обтянутый кожей, с золотым тиснением), принадлежащие перу Н.П.Голицыной, несомненно, представляют собой ценнейший вклад во всемирную калиостровиану, который еще предстоит оценить по достоинству как калиостроведам, так и всем, интересующимся создателем «эликсира жизни».
При этом в высшей степени любопытна личность автора «Заметок».
Это та самая Наталья Петровна Голицына (1741–1837), прототип «старой графини» из «Пиковой дамы» А.С. Пушкина.
Оказывается, она, живя с 1784-го по 1791-й год в Париже и находясь в эпицентре салонно-придворной жизни, имела не только доверительные беседы с Сен-Жерменом, но и узнала немало любопытного об ученике его, графе Алессандро Калиостро (многие считали даже, что Калиостро был какое-то время слугою у Сен Жермена) и составила даже из парижских сплетен конца 18-го столетия своего рода калиостровский компендиум.
«Заметки и случаи из моей жизни», как и «Заметки о событиях моей жизни», представляющие в совокупности основной корпус богатейшего мемуарного наследия Н.П.Голицыной, хранятся в отделе рукописей Национальной Российской Библиотеки (фонд 64)
Они, как и весь архив княгини (около 45-ти тысяч листов, размещенных в 111-ти картонах), были в свое время извлечены из голицынской родовой усадьбы Большие Вяземы.
Никита Левинтох,
профессор.
г. Санкт-Петербург.
20-го декабря 2011 г.
* * *
Родилась Н.П. Голицына 17-го января 1741-го года. Отцом ее был П.Г. Чернышев, граф и сенатор, российский посланник во Франции.
Часть юных лет своих провела во Франции (1760 — 1763-е годы). После свадьбы опять уехала в Париж, где сблизилась со двором Марии Антуанетты. Ее называли тогда «Московской Венерой».
Все предреволюционные годы Н.П.Голицына была в Париже, будучи свидетелем бурных событий, потрясших Европу.
Между прочим, она прибыла в столицу французского королевства 13-го сентября 1784-го года и, значит, буквально на ее глазах разворачивался весь скандал с пропавшим королевским ожерельем.
В 1790-м году княгиня вернулась в Россию. На поклон к ней стал ездить аристократический, чиновный, дипломатический Петербург. Она в своем особняке на углу Гороховой и Морской принимала всех.
Умерла Н.П. Голицына почти 97 лет от роду. Она оставила своим потомкам 16 тысяч крепостных крестьян, дома, усадьбы в разных концах России, семейные легенды, богатейший архив, фамильную портретную галерею.
Гавриил Левинтух,
доцент.
г. Санкт-Петербург
4-го декабря 2012-го года.
В ходе пребывания моего в Париже в 1784 — 1790-х годах, мне удалось предать бумаге ряд случаев из жизни графа Алессандро Калиостро, имя коего тогда было чуть ли не у каждого на устах.
Немало в свое время поведала мне на сей счет и сама королева, а также графиня де Сегюр и герцогиня Кулэнвиллье де Рюссо, тогдашние мои приятельницы, отнюдь не принадлежавшие к числу адептов Калиостро, скорее напротив.
Собственно, достоверных известий о графе никто не знал и не знает до сих пор.
Вот я и решила на основе давних своих записей составить биографический очерк Калиостро из расхожих сплетен, попробовав взглянуть на них критическим оком.
ИЗ РАССКАЗОВ О КАЛИОСТРО, ГРАФЕ ФЕНИКСЕ, ВЕЛИЧАЙШЕМ ЧАРОДЕЕ, СЛУШАВШЕМ В СВОЕ ВРЕМЯ ИИСУСА И МУХАММЕДА
* * *
Начинал граф Калиостро с того, что у себя на родной Сицилии торговал фальшивыми театральными билетами, а еще подделывал векселя и завещания и, наконец, ограбил в Палермо золотых дел мастера Мурано, после чего и бежал с родного острова, но об этом особо.
* * *
Говорил граф на разных языках, но на всех, без исключения, с иностранным акцентом: у него был резкий сицилийский выговор.
Он щеголял перстнями и табакерками, украшенными редкой величины бриллиантами и иными драгоценными камнями, но все же предпочитал именно бриллианты, любя их, надо сказать, сверх всякой меры.
Утверждали, что ежели Калиостро и сходил по чему-то с ума, так это по бриллиантам.
Эта страсть развилась в нем с самых юных лет, еще в пору пребывания в Палермо.
* * *
По вечерам граф музицировал на клавесинах, взглядом зажигал и гасил свечи, выводил тени из графина с водой, а еще рассказывал о житье своем в Египте и Медине, случайно обмолвившись, что поспорил однажды ни с кем иным, как с пророком Мухаммедом.
А еще граф величал себя современником Юлия Цезаря.
Забавнее всего то, что ему верили, и даже более того. Вельможи высшего круга, в особенности дамы, прославляли его чудеса.
Неслыханно! В высшей степени подозрительных парижанок Калиостро превратил в восторженных дурочек.
* * *
Пребывая первый раз в Лондоне (было это, кажется, в году 1776-м), Калиостро начал свои подвиги с того, что распустил слух, будто он владеет тайною угадывать нумера, выходящие в лото и в лотерею.
Нашлись-таки наивные лондонцы, кои поверили этому, в их числе мистер С. и мисс Ф.
Впоследствии они обвинили Калиостро в том, что он похитил у них драгоценный браслет с бриллиантами под тем предлогом, что возьмет этот браслет для того, дабы посредством таинственных химических манипуляций увеличить вдвое вделанные в него бриллианты.
* * *
С Калиостро как-то встретился профессор Норберг из Упсалы и заговорил с ним по-арабски, ибо Калиостро уверял всех, что прожив не один год в Египте и Аравии, отличнейше знает сей язык.
Оказалось, однако, что знаменитый чародей не понял даже, на каком языке говорят с ним.
* * *
Калиостро со всею сериозностию утверждал в одном обществе, что он присутствовал на браке в Кане Галилейской и был свидетелем чуда превращения воды в вино.
* * *
Находясь в Англии, Калиостро обещал осветить весь Лондон морскою водою, которую он превратит в масло.
* * *
Когда в январе 1785-го года граф Калиостро въезжал в Париж в сопровождении герцога де Рогана, то от толпы встречавших отделился вдруг огромный старик в жидовской одежде и, сверкнув глазами крикнул: «Стой, бездельник, и сейчас же верни мне все мое золото!». При этих словах Калиостро тут же спрятался вглубь кареты, а де Роган приказал кучеру гнать изо всей мочи, не беря в расчет толпящихся зевак.
Сей старик был некий Мурено, золотых дел мастер из Палермо. Как сказывают, Калиостро, будучи еще в юношеском возрасте, предложил ему отыскать клад, хранившийся в одной из окрестностей Палермо.
Мурено с охотою согласился. Когда они подходили к пещере, оттуда раздался чудодейственный голос. Он возвестил, что посещающий пещеру должен оставить у входа 500 унций золота. Мурено, скрепя сердце (ибо был он скуп сверх меры), пошел к себе в лавку за золотом.
Вернувшись, Мурено оставил заветный мешочек у входа, а сам углубился в мрачные, темные своды. Калиостро вызвался караулить плоды стариковских сбережений.
Клада Мурено так и не смог отыскать, а по выходе из пещеры к горю своему обнаружил, что и мешочек исчез, вместе с коим простыл и след графа Калиостро, который тогда еще не был графом и носил совсем другую фамилию.
И вот, через много лет, золотых дел мастер встретил его в золоченой карете на одной из парижских улиц, но и тут маг ускользнул от него.
* * *
Калиостро приобрел в Париже дом, который роскошно обставил. На стенах золотыми буквами были начертаны молитвы.
В огромной, изысканно меблированной зале, между прочим, стояли обшитые золотисто-синим шелком кресла для знаменитых мертвецов — Монтескье, Вольтера и других.
Их тени из загробного мира давали ответы на вопросы потрясенных зрителей.
* * *
Как-то на одной из парижских улиц Калиостро встретил худого, носатого корсиканца и сказал ему следующее:
«Я вижу, что вас снедает непомерное честолюбие. Утешьтесь: вы будете владеть половиною мира».
Корсиканец расхохотался магу прямо в лицо:
«Что ж, в таком случае вы должны стать моим первым министром».
«О, нет» — печально ответил Калиостро корсиканцу. — «К тому времени, когда вы достигнете цели, меня уже погубят враги мои».
Сим корсиканцем, сказывают, был сам Наполеон Бонапарт, будущий император.
Настоящую побасенку поведал мне Оливье, служивший у нас тогда в должности гувернера.
* * *
Однажды на ужине, в присутствии великосветского своего покровителя кардинала де Рогана, граф Калиостро вызвал тени Даламбера, Вольтера, Дидро и Монтескье.
Фурор был необыкновенный!
Казалось, кардинал вот-вот лишится чувств. За ним готовились последовать и остальные гости.
Кардинал, вконец сведенный с ума графом, поверил устроенному для него представлению: был потрясен и счастлив и едва не падал ниц пред обнаглевшим сицилийским шарлатаном.
Де Роган с трепетом целовал руки у графа и, чуть ли не рыдая, как со смехом говорила мне потом королева, называл его величайшим из великих. При сих словах в зале раздались бурные овации.
С криками «Божественный! Божественный!» сиятельные дамы и господа припадали к ногам Калиостро.
* * *
Две дамы (Крамайель и Романье) умерли от лекарств (ха-ха! то был «эликсир жизни»!), данных им чародеем.
Разразился грандиозный скандал.
Несмотря на это, граф пользовался большим почетом, жил роскошно на улице Сен-Клод, держал ливрейных слуг, обшитых галунами, давал блистательные балы и обеды.
Ежели бы графиня де ла Мотт де Валуа не назвала Калиостро главным зачинщиком в деле о пропавшем ожерелье из 629-ти бриллиантов, граф продолжал бы по-прежнему роскошествовать и тешить своими фокусами парижскую публику.
* * *
Калиостро прибегнул однажды к весьма странному средству, дабы доказать превосходство свое над врачами.
Граф предложил составить микстуру из сильнейших ядов, с тем, чтобы он сам и его противники выпили ее. И тогда останется жив тот, кто прав.
Ясное дело, никто на сие не согласился.
* * *
Граф Калиостро упорно пытается представить себя родоначальником еще не виданной формы масонства. На Востоке-де он познал секреты самого давнего, восходящего ко временам египетских фараонов, учения.
Между тем, египетского масонства не было и в помине. Сие есть выдумка графа, бывшего непревзойденным, можно даже сказать, что гениальным, шарлатаном.
Главную ложу египетского ритуала Калиостро утвердил еще в 1784-м году в Лионе, в пору пребывания своего в сем граде.
Там было выстроено (уже после отъезда графа в Париж) здание главной ложи, нечто вроде храма; в центре его парадного зала на фоне усеянного серебряными звездами голубого полотнища красовался бюст графа с надписью «Божественному Калиостро».
* * *
Калиостро завел в Париже женские масонские ложи, и в них устремилось множество девиц и дам самого знатного происхождения (было там даже несколько принцесс).
Вообще, шуму от этого явилось чрезвычайно много. Слухи на сей счет, один соблазнительней другого, были весьма распространены как в высшем, так и в низшем обществе.
Сказывают, что при обряде посвящения, по неуклонному требованию графа, кандидатки должны были принимать участие, примерив на себя наряд прародительницы нашей Евы.
Именно у одной из сих избранниц Калиостро, как я слышала в свое время от покойной Амалии Ивановны Свешниковой, и оставил на сохранение 17 бриллиантов величиною с грецкий орех — из тех, что украшали знаменитое королевское ожерелье, на которое посмела посягнуть злодейка Жанна де ла Мотт де Валуа, дважды клейменная по приговору парламентского суда.
* * *
Когда готовилось похищение знаменитого ожерелья из 629-ти бриллиантов, граф Калиостро верховодил всею своею шайкою, в том числе и отъявленными негодяями супругами де ла Мотт, кои, собственно, и явились главными исполнителями его прегнусных замыслов.
Однако, как видно, в какой-то момент сия неуравновешенная парочка решила самолично завладеть всеми камушками и вышла из повиновения, но, правда, ненадолго, ибо без Калиостро, опытнейшего и чрезвычайно увертливого шарлатана, им пришлось бы совсем худо.
И супруги де ла Мотт добровольно вернулись к «великому кофту» и опять послушно и неукоснительно стали исполнять дававшиеся им указания.
Но, конечно, семнадцать крупнейших бриллиантов (а их Калиостро захватил сразу) не давали им ни малейшего покоя.
Тем не менее, судя по всему, Жанна и Николя де ла Мотт так и остались с одним бриллиантовым мусором.
Семнадцать наикрупнейших камней, увы, так и исчезли, и совершенно бесследно.
История о том, что Калиостро оставил их у одной из новоявленных масонок, по правде говоря, доверия у меня отнюдь не вызывает.
Это — сказочка, рассчитанная на простаков, кои не имеют совершенно никакого представления о великом алхимике и гроссмейстере египетского масонства.
Граф слишком любил бриллианты, чтобы оставлять их у кого бы то ни было. И сие есть непреложный, многократно подтвержденный факт.
Королева как-то сказала мне, что Калиостро, если к чему и испытывал страсть, так к сверкающим камушкам.
ПОДНЕВНЫЙ ЖУРНАЛ АМАЛИИ ИГНАТЬЕВНЫ СВЕШНИКОВОЙ, КОМПАНЬОНКИ КНЯГИНИ НАТАЛИИ ПЕТРОВНЫ ГОЛИЦЫНОЙ
(несколько извлечений)
Рукопись подготовил к печати академик Александр Лаврушкин
С французского перевел Александр Долинкин при участии Романа Оспоменчика
Научный редактор профессор Николай Богомольников, почти академик.
ОТ ПУБЛИКАТОРА
А.И. Свешникова (1743–1785) происходила из обедневших дворян Смоленской губернии, по матери своей принадлежа к внебрачной ветви рода князей Прозоровских (они именовались Розоровскими).
В 1781-м — 1785-м годах она была компаньонкою княгини Н.П.Голицыной.
В обязанности А.И.Свешниковой как компаньонки, прежде всего, входило следующее. Она ежедневно после вечернего чая читала вслух статьи из философского словаря Д’Аламбера, Вольтера и компании, а на сон грядущий знакомила княгиню с изделиями французской эротической музы (при этом за каждый двусмысленный оборот, примененный легкомысленными галлами, получала от Наталии Петровны звонкую оплеуху).
А.П.Свешникова скончалась в Париже в последних числах марта 1785-го года при весьма неожиданных обстоятельствах: по одним слухам, от побоев, причиненных ей княгинею (но побои в любом случае имели место), а по другим — от лечения графа Калиостро (и оно также имело свое место).
Дневники А.И. Свешниковой (21 тетрадка) полностью сохранились в составе архива Н.П. Голицыной.
Полный текст дневников готовится к печати в издательстве «Новое литературное оборзение» (в комментировании принимают также участие проф. Николай Богомольников, доктор филологии Роман Лейбун и кандидат педагогических наук Абрам Блинблат; шеф-редактор Ирина Прошкина).
А.В.Лаврушкин,
академик.
Санкт-Петербург.
12-го февраля 2008-го года.
Париж
Марта 22-го дня 1785-го года
Графу Калиостро, великому моему учителю, давно уже нет равных в отыскании кладов и в разоблачении воров.
Граф не раз объявлял, что ему дано знать свыше о существовании места, где зарыты важные магические рукописи и драгоценности.
А как Калиостро угадывает выигрышные номера лотерей — сие просто непостижимо! Но это еще не все, и даже далеко не все.
В свое время, светлейшему князю Григорию Александровичу Потемкину граф, будучи искуснейшим и непревзойденнейшим алхимиком, вдвое увеличил его золотой запас. Светлейший был потрясен.
Да, так именно и было. Сие сведение есть самое что ни на есть вернейшее.
Да и на что только он не способен, великий учитель мой, неподражаемый маг и чародей, живший еще до потопа и спасшийся, между прочим, с Ноем в его ковчеге!
Не постигаю я никак: почему это княгиня Наталия Петровна именует графа «величайшим обманщиком», «наипервейшим вором» и в сердцах обзывает его даже не раз «сицилийским разбойником», «подлым алхимиком» и «фокусником»?!
Сии в высшей степени несправедливые характеристики не раз уже доводили меня до самых неутешных рыданий.
Мне даже кажется порою, что княгиня просто дразнит меня, в душе испытывая к Калиостро самую несомненную симпатию, ежели не прямой восторг.
А подразнить меня Наталия Петровна очень даже любит, даже почитает сие своим прямым долгом.
Собственно, я и не представляю вовсе, как же это можно, не восхищаться графом и творимыми им необыкновенными чудесами, как же это можно, не верить в его божественность.
Марта 23-го дня
Я ощущаю облегчение и радость уже от одного взгляда великого чародея.
Под его неоценимым наставничеством я беседую с великими покойниками прошедших эпох, с особою охотою разговаривая с Вольтером, Д’Аламбером и Монтескье и с невыразимым нетерпением ожидаю вознесения своего на следующую ступень.
Граф Калиостро обещал непременно отправить меня в духовное путешествие по планетам.
Мне единственной выпадет счастье посетить обитаемые миры, после чего я буду возведена в степень защитницы земного шара.
И это еще не предел!
По словам великого моего учителя, я и сама смогу потом создавать новые земли, как это уже делали, как он говорит, Моисей, Илия и Христос.
Неужели сие окажется возможным?!
Коли так, он и вправду божественен — граф Алессандро Калиостро, граф Феникс!
Кто же способен еще подарить мне большее блаженство, нежели он?!
Я уже сейчас чувствую безудержные приливы грядущего счастья!
Марта 24-го дня.
О радость!
Великий учитель мой еще дней с десять назад обещал увеличить вдвое все камешки на моем рубиновом браслетике, доставшемся после бесценной моей матушки, Стефании Никаноровны Свешниковой, урожденной Розоровской.
И сегодня после сеанса Калиостро возвратил мне рубиновый браслетик, и каждый камешек уже напоминал не мелкую горошинку, как было прежде, а алую, спелую, сочную вишенку.
Теперь я отдала графу мое жемчужное колье, подарок княгини Наталии Петровны, и великий учитель мой обещал проделать с сим колье то же самое, что и с рубиновым браслетиком моей матушки.
То-то княгиня моя Наталия Петровна будет поражена, увидя мои выросшие как на дрожжах жемчуга, — ее сиятельство ведь заядлая приверженка Сен-Жермена и не верит совсем в чудодейственные способности божественного графа Калиостро, несравненного масона-алхимика. Не верит и все тут! А честит его как!
И напрасно! Граф ведь в науке чародейства намного превзошел светского шаркуна Сен-Жермена.
Надеюсь, что княгиня Наталия Петровна в недалеком будущем вынуждена будет смириться пред сею очевидностию.
Княгине, при всей ее чрезмерной своенравности, придется-таки уверовать в моего великого учителя.
Обидно только, что вытянувшихся, выросших жемчугов не увидит моя матушка, урожденная княжна Прозоровская, — то-то было бы ей радости, бедняжке! Я уверена: она бы даже всплакнула от восторга.
Марта 25-го дня
Сегодня граф Калиостро, граф Феникс, основатель и гроссмейстер египетского масонства, принял меня в своем особняке на улице Сен-Клод.
Головной убор Калиостро состоял из золотопарчевого тюрбана, щедро украшенного блестящими каменьями.
На пальцах его сверкали перстни, украшенные бриллиантами невероятной величины.
Было поистине восхитительно, должна я сказать!
Всюду развешаны были мечи и шпаги, расставлены молотки, кубы и наугольники, а также статуэтки Изиды и священного быка Аписа.
Большое металлическое распятие поблескивало на столе. Горящие свечи в массивных серебряных канделябрах были расставлены в виде магических фигур.
Стол был накрыт длинной, до полу, черной скатертью с вышитыми золотом магическими эмблемами.
Великий учитель, очертив на полу магический круг (и круг тут же начал светиться зеленоватым светом), сообщил, что отныне начинается новая степень моего посвящения, по завершению коей я уже смогу наконец-то начать желанное духовное путешествие по другим планетам.
Верю всем сердцем, что так оно и будет.
Великий учитель мой!
Ты и в самом деле велик! Ты воистину божественен!
Смущает меня, конечно, в силу прирожденной моей стыдливости, что пред началом путешествия по планетам, придется мне совершенно обнажиться пред учителем.
Но ведь он учитель мой! Я ведь и так пред ним всегда обнажена.
В общем, я полностию готова к новой, высшей степени моего посвящения.
А вот бесстыжий Оливье, тот, что ходит ныне у Голициных в гувернерах, смеет потешаться над тем, что я доверилась во всем графу Калиостро, и открыто говорит, что тот дурачит слезливых идиоток (грубый намек в мою сторону) и доверчивых сладострастников вроде кардинала де Рогана.
Марта 26-го дня
Готовиться к возрождению, как мне разъяснил учитель, сперва надо будет сорокадневным постом, в уединении, принимая травы и капли, указанные им. Но это не все.
На 32-й день надо будет пустить себе кровь. Тогда, слава Господу, начнутся конвульсии, лихорадка, обмороки. Но и это еще далеко не все.
Затем, наконец, мне дозволено будет принять ванну с раствором materia prima.
Вернее сам учитель окунет меня в ванну с раствором materia prima.
Сам учитель!
То-то будет блаженство! Подлинное блаженство!
Сам учитель очистит меня от земной скверны и подготовит к многократным духовным путешествиям.
Когда я буду распростерта ниц на дне ванной, каждое прикосновение ко мне учителя сквозь раствор materia prima будет снимать слой за слоем скопившуюся за тысячелетия грязь.
И ежели многократно повторять сию операцию по очищению, то я, по словам графа Калиостро, смогу прожить 5, 557 лет.
О скорее бы уже все началось!
Скорее бы учитель приступил к процедуре моего духовного очищения!
А гувернер Оливье, гнусный подпевала княгини Наталии Петровны, пускай себе потешается надо мною и над верою моею в божественность Калиостро.
Пренеприятно также, что второй гувернер — Флоре — вторит сему Оливье, упражняясь в беспрестанных насмешках. Ну, и Бог с ними!
Я уже предвкушаю, как граф Калиостро приближается ко мне, как склоняется надо мною, как его пухлые, несравненно мягкие пальцы, унизанные огромным количеством сияющих перстней, начинают вибрировать вкруг моей поникшей, ждущей плоти…
ШЕВАЛЬЕ РЕТО ДЕ ЛА ВИЛЛЕТ — КОРОЛЮ ЛЮДОВИКУ ШЕСТНАДЦАТОМУ
Публикация проф. Александра Стройкина-Кабачникова при участии Веры Милкиной
Перевел с французского Сергей Загляделкин
Научный консультант и шеф-редактор публикации Ирина Прошкина
Настоящая публикация подготовлена к печати по копии: она сохранилась в Лондонском муниципальном архиве в деле по процессу, возбужденному против графа Алессандро Калиостро.
Шевалье Рето де ла Вилетт, бывший одним из участников шайки Калиостро, несмотря на все свои усилия, так и не был прощен французской королевской властью.
Александр Стройкин-Кабачников,
профессор университета
г. Брест (Франция).
Вера Милкина,
ученая и переводчица
(г. Москва).
Упадаю к стопам Вашего Королевского Величества в надежде на Всемонаршую милость.
Будучи вовлечен злодеем Калиостро в преступный сговор и исполняя послушно злодейскую волю означенного шарлатана, впоследствии я осознал всю глубину моего падения, искренно покаялся и верю, что заслужу, в конце концов, Высочайшее прощение.
Дабы Ваше Королевское Величество не сомневалось в моей нынешней преданности, спешу сообщить следующее.
Незадолго до своего заключения в Бастилию, сей Калиостро передал 17 наиболее крупных бриллиантов (все они величиною с целый грецкий орех), выломанных из королевского ожерелья, на хранение маркизе де ла Саль, верной своей ученице, а поговаривают, что и любовнице.
Сия маркиза является непременною участницею заседаний женской масонской ложи, устроенной Калиостро. Собственно, эти заседания есть не что иное, как самые настоящие оргии.
О том, что именно маркизе де ла Саль Калиостро доверил хранение королевских бриллиантов, поведала мне Лоренца, супруга шарлатана, страшно недовольная и даже возмущенная сим обстоятельством.
Нижайше преданный французской короне и ее предстателям, льстящий себя надеждой, что мне будет дозволено вернуться из изгнания и доживать дни свои в благословенном французском королевстве
шевалье Рето де ла Виллет.
Лондон.
19-го октября 1786-го года.
Эпилог
КАРОЛИНА СОБАНЬСКАЯ — ИМПЕРАТОРУ НИКОЛАЮ ПАВЛОВИЧУ
Публикация доктора филологических наук Сергея Фомичухина (г. Санкт-Петербург)
С французского перевел Михаил Ходорковский (г. Краснокаменск)
Научный редактор: кандидат филологических наук Екатерина Подвацурина (г. Санкт-Петербург)
ОТ ПУБЛИКАТОРА
Черновик письма к императору Николаю Первому, которое, кажется, так и не было никогда отправлено, чудом уцелел среди обширных дневников Каролины Адамовны Собаньской (все они в кожаном черном переплете и с медным замком на обрезе).
Дневники хранятся в библиотеке парижского Арсенала.
Каролина Адамовна Собаньская (1795–1885), как теперь окончательно установлено, была едва ли не главной пушкинской музой, подиной «утаенной любовью» нашего великого поэта, и поэтому даже самые незначительные как будто факты, связанные с нею, имеют для нас общее значение.
Сергей Фомичухин,
пушкинист, архивист и ученый.
Екатерина Подвацурина,
тоже ученая.
10-го августа 2009-го года.
г. Санкт-Петербург.
Всемилостивейший государь!
Осмеливаюсь обратиться к Вашему Императорскому Величеству с одним необходимым объяснением.
Знаю, что в столичном обществе упорно говорят о том, что мне досталось в дар от княгини А.С.Голицыной несколько бриллиантовых подвесок — остаток от знаменитого королевского ожерелья, и что сие сокровище будто бы досталось княгине Голицыной от графини де Гаше (Жанны де ла Мотт).
Признаюсь, что более вздорной чепухи я и не слыхивала никогда. Графиня де Гаше, известная врунья, не имела ровно никакого отношения к графине де ла Мотт и ничего не дарила княгине Голицыной, ибо ей нечего было дарить. А от княгини — клянусь честию — я никогда не получала в дар никаких бриллиантовых подвесок.
Более того, мне достоверно известно, что знаменитое бриллиантовое ожерелье вовсе никогда не покидало территорию Франции.
Довожу до сведения Вашего Императорского Величества рассказ, любезно сообщенный мне братом моего супруга, известным парижским литератором Полем Лакруа, знающим немало историй о пропавших драгоценных камнях.
«Во время расчистки мусора в разрушенном Тюильрийском дворце один рабочий по имени Огюст Долоне обнаружил железный сундук, на крышке которого явственно еще виднелись три лилии.
Сундук найден был в подвале под садом, доступ в который предоставлялся лишь членам королевской фамилии и, вероятнее всего, где зарыт сундук было известно только Людовику Шестнадцатому.
Сундук отправили в министерство внутренних дел, где состоялся совет министров. Принцесса Амалия Бурбонская, уведомленная о находке по телеграфу, прибыла в Париж с курьерским поездом, села в фиакр вместе с префектом полиции и отправилась вместе с ним на площадь Бово, где ее ожидали председатель совета министров и другие министры.
Принесли сундук, принцесса достала изящной работы ключ и всунула в замок, но, несмотря на ее усилия и усилия всех присутствующих, отпереть сундук не удалось.
«Замок покрыт ржавчиною, его необходимо смазать», — заметил префект полиции. Последовали его совету. После трех поворотов в замке крышку удалось поднять, и тогда из уст всех присутствующих вырвался крик удивления.
Префект полиции вынул из сундука множество бриллиантов, сапфиров и наконец — сомневаться было невозможно — знаменитое ожерелье королевы.
Итак, это ожерелье, которое никогда не надеялись отыскать, которое, по распространенному мнению, разграбили и увезли с собою Калиостро и чета графов де ла Мотт, находилось на самом деле в саду Тюильрийского дворца».
Кажется, сей достовернейший рассказ (а господин Лакруа — свидетель глубоко авторитетный, он не один год занимается историею драгоценных камней) в монарших глазах должен совершенно обелить меня.
Всемилостивейший государь мой! Ваше Императорское Величество!
Примите уверения в моей неизменной преданности к российскому престолу.
Каролина Розалия Текла Собаньская-Лакруа,
урожденная графиня Ржевуская.
г. Париж.
Февраля 12-го дня 1853-го года.
ПРИМЕЧАНИЕ ПУБЛИКАТОРА, СДЕЛАННОЕ ПРИ УЧАСТИИ НАУЧНОГО РЕДАКТОРА:
Рассказ французского литератора Поля Лакруа (псевдоним: «Библиофил Жакоб»), приведенный в письме Каролины Собаньской к российскому императору, совершенно апокрифичен и, должен сказать без обиняков, не вызывает у меня ни малейшего доверия, хотя он и заключает в себе массу чрезвычайно любопытных деталей.
Скорее всего, рассказ этот, как я полагаю, сочинила сама Собаньская, никак не желавшая расставаться с остатками знаменитого ожерелья и не желавшая показывать, что они хранятся именно у нее.
Точнее говоря, одну из историй Поля Лакруа она вписала в сюжет легенды о пропавшем ожерелье и сделала это, конечно, совершенно преднамеренно. Вообще, ослепительная Каролина, не исключено, считала, что у нее есть свои особые права на это редкостное колье, вызвавшее в свое время грандиозный скандал и чуть ли даже не революцию 1789-го года.
Каролина ведь приходилась правнучкой Марии Лещинской, французской королеве и супруге Людовика Пятнадцатого, который как раз и заказал колье для своей возлюбленной дю Барри.
Если хотя бы часть королевского бриллиантового дара оказалась бы вдруг у мадам Собаньской-Лакруа, то это, как мне кажется, в глазах ее означало хотя бы частичное торжество исторической справедливости.
Обстоятельно комментированная публикация новых архивных материалов, не исключено, прольет свет на эту в высшей степени загадочную историю, много раз уже рассказывавшуюся, но так до сих пор и не досказанную до конца.
Альбомы и дневники Каролины Собаньской требуют самого настоятельного изучения. Это может содействовать обнаружению хотя бы остатков колье.
Исчезнувшие редкостные бриллианты, как и сопутствующие им бесценные бумаги (не исключено, что они прольют свет на многие темные места пушкинской биографии), даст Бог, все-таки рано или поздно отыщутся.
В любом случае, поиск, несомненно, должен быть продолжен.
Сергей Фомичухин,
ученый кот, комментатор-фантазер.
Екатерина Подвацурина,
комментатор, знаток исторических нюансов, не имеющих никакого значения, восходящая звезда умирающей пушкинистики.
г. Санкт-Петербург.
Пушкин дом.
18-го мая 2007-го года.
ГРАФ ФЕНИКС — АВТОРУ
1.
Гамулецкий фактически повторяет версию графини, что это Калиостро организовал всю «аферу» и взял себе самые крупные камни, то есть он дает подтверждение, что его учитель — самый обыкновенный мошенник, как и он сам, поскольку всячески ему содействовал.
Все это слишком бросается в глаза, а посему воспоминания Гамулецкого нуждаются (думаю) не просто в примечании, но в ироническом комментарии, показывающем, что если он имел целью оправдать своего маэстро, то оказал ему медвежью услугу.
Гамулецкий представил Калиостро как самого обыкновенного вора, действующего совместно с подонками, вроде графа де ла Мотта, а свои несомненные гипнотические способности использующего в криминальных целях.
Ученый кот, хотя и принадлежит к мошеннической секте пушкинистов, в общем-то прав в своей критике очаровательной, неотразимой Каролины.
Из ее письма выходит, что ни Калиостро, ни кто-то еще не имел никакого отношения к похищению, а ожерелье украла через Рогана сама королева, то есть повторяет версию антимонархистов (она-то ярая монархистка!).
Ящичек, в самом деле, могли найти, но с драгоценностями, которые король и королева спрятали под угрозой нападения.
Кроме того, зачем было Собаньской писать это письмо, которое она, по всей видимости, не отправила ввиду его полной бесполезности?
Оно производит впечатление революционного листка: власть имущие — самые обыкновенные воры. Это было бы совершенной бестактностью. Представляю себе реакцию Николая!
Или она хочет оправдаться, что не вывозила контрабандных драгоценностей? Зачем? Этим бы она выдала себя полностью, подтвердив, что участвовала каким-то образом в нелегальном перевозе украденных ценностей.
Даже совершенно нелепое действие имеет логику. Собаньская поступает неубедительно и даже глупо, но цель ее совершенно ясна: отвести от себя подозрения в контрабандных переправках, которыми она занималась, сидя под крылышком Витта. Лучшего места и представить невозможно. Поэтому она с ним сожительствует — ей удобно, к ней никто не может подступиться, сама тайная полиция содействует ее контрабандным делам.
Почему нет? Это нисколько не убавляет очарования Собаньской, а только прибавляет еще больше.
Все поэты тогда были без ума от разбойников, а уж от разбойниц — тем более.
г. Мадрид,
11-го сентября 2007-го года.
2.
Что касается Калиостро, или черт знает, как его звали, я с вами полностью согласен, то есть речь идет о персонаже ambigu, и в этом его прелесть и очарование.
У Михаила Кузмина это полностью отсутствует, и потому его Калиостро скучен и бесцветен, как впрочем, и сам Кузмин (он замечательно перевел Апулея, но собственные его фантазии монотонны).
А у вас эта ambiguitè — на первом плане и представлена очень хорошо через этот также ambigu персонаж как Голицына.
Эти два персонажа внутренне сродни, поскольку имеют колоссальную внутреннюю энергию, хотя каждый реализует ее по-разному.
Голицына коллекционирует истории, но не рассказывает их. Это тоже очень характеризует персонаж.
Я от всей души ненавижу (вы меня вынуждаете высказаться) всех литературных критиков, типа белинских и добролюбовых, которые порят правду-матку, не понимая абсолютно ничего в литературе и не прочитав прежде внимательно того, о чем имеют наглость писать.
Я высказал свои соображения (не критику) по поводу Гамулецкого. Мой комментарий добродушен, но Калиостро — сицилиец, то есть он скрытен и не забывает обид.
Это не значит, что он мстителен, как Сальери. Какой-то фокусник-дилетант, вроде Гамулецкого, представляет его как вульгарного криминала.
Да, конечно, он организовал весь этот affaire, но какой affaire! Вершина криминально-магического искусства! Разумеется, он должен быть зол на этого Гамулецкого, но не потому, что он выдумывает, а потому, что выдумывает плохо, что, кстати, очень соответствует персонажу: Гамулецкий — не гений, не Калиостро!
Вы подчеркнули в комментарии читателя раздражение, а не добродушие, и так должно быть.
Я могу только (в качестве «критики») повторить ваши слова: здесь пока фрагменты, «случаи», из которых складывается картина.
Вы хотите, чтобы я высказался о картине, которой еще нет?
Пока есть только «случаи» (и даже не все).
г. Мадрид,
13-го сентября 2007-го года.
ВТОРАЯ СВЯЗКА БУМАГ:
СЛУЧАЙ ГРАФА ДЕ ЛА МОТТ
ОТ АВТОРА
Из настоящего выпуска «Бриллиантового скандала» читатель сможет узнать, как распорядился королевскими бриллиантами легкомысленный и беспутный граф Николя де ла Мотт, который и в самом деле вовсе не был графом, точно также, впрочем, как и граф Алессандро Калиостро.
Кроме того, читателю представляется редкостная возможность узнать о путешествии из Эдинбурга в Ньюкасл, которое совершил вышеупомянутый де ла Мотт в компании с учителем итальянского языка по имени да Коста.
Как обычно, все документы мною были вымышлены, но это отнюдь не отменяет их исключительной правдивости.
Ефим Курганов.
г. Париж.
20-го декабря 2008-го года.
POST SCRIPTUM
И особая признательность моему издателю, коего я почитаю подлинным своим единомышленником.
МАРКИЗ. И это ожерелье ты намерена присвоить?
МАРКИЗА. Разумеется! Ты только приготовься к отъезду. Едва сокровище окажется в наших руках, мы тотчас его используем. Сперва мы его разломим, и ты уедешь в Англию. Где для начала с умом продашь или выменяешь камни помельче…
Гете. Великий Кофта (комедия).
Научные редакторы выпуска:
профессор Андрей Зорькин (Оксфорд),
профессор Никита Левинтох (Санкт-Петербург)
и профессор Александр Долинкин (Мэдисон)
ОТ РЕДАКТОРОВ
Все материалы, представленные в настоящем выпуске, подготовлены на основе коллекции Калиостровианы, хранящейся в Отделе рукописей и редких книг фундаментальной научной библиотеки Угорского университета (г. Ханты-Мансийск, Россия).
Андрей Зорькин,
Никита Левинтох,
Александр Долинкин.
20-го декабря 2014-го года.
ГРАФ ФЕНИКС — АВТОРУ
Все эти персонажи (Калиостро Сен-Жермен и им подобные) — гностического типа, но в эпоху, когда никто ни во что не верит. Интересно, не правда ли? Влечение к тайне, но без Бога. Эта тема имеет также прямое отношение к распространению всяких (и притом самых нелепых) эзотеризмов в наше время. С этими «эзотерическими» персонажами мне пришлось лицом к лицу встретиться в Пьемонте. Есть современные итальянские исследования об «эзотерической» стороне Калиостро. Так что вы затронули тему, которая идет много дальше просто уголовного дела и даже «скандала». В этом пункте совершенно необходимо идти к источникам, какие бы мифические они не были.
* * *
В моих путешествиях мне приходилось немало встречаться со странными персонажами, заглядывать, так сказать, в хтоническое подполье человеческого существования. Все ваши персонажи выходят из этого демонологического слоя.
Демоническую основу персонажа не так легко ухватить и еще труднее дать ей соответствующее выражение.
«Демоны» Достоевского — лубок с надписью. Демоническое как-то связано с патологическим, но не совпадает с ним. Пушкин чувствовал очарование демонического. У Достоевского — одна только патология, разукрашенная, как лубок, самодельной идеологией.
гр. Ф.
(он же маркиз Пелегрини)
10-го августа 2007-го года.
г. Мадрид.
ИЗ ЗАПИСКИ КАЛИОСТРО, ОТПРАВЛЕННОЙ ИМ ИЗ БАСТИЛИИ НА ВЫСОЧАЙШЕЕ ИМЯ ЕЕ КОРОЛЕВСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА
Публикация Романа Оспоменчика при участии Никиты Левинтоха.
С французского перевел Сергей Загляделкин.
Свидетельствую пред Вашим Королевским Величеством, что граф Николя де ла Мотт отнюдь не принадлежал к роду славных графов де ла Мотт, а был, как мне доподлинно известно, самым обыкновенным бродягой из местечка Люневиль. Там он поступил в жандармы и служил в роте бургундцев, когда судьба свела его с юною Жанною де Люз де Сен Реми де Валуа.
Женившись на ней, сей Николя самовольно принял титул графа де ла Мотта де Валуа.
Впоследствии, небезызвестный Вашему Королевскому Величеству кардинал де Роган, любовницей которого сделалась Жанна, приобрел для ла Мотта патент на чин капитана.
Граф Феникс.
12-го февраля 1786-го года.
Замок Бастильский.
ИЗ МЕМУАРА КОРОЛЕВСКОГО СОВЕТНИКА ЖАНА БАТИСТА МАКСИМИЛЛИАНА ПЬЕРА БАТИСТА ТИТОНА ДЕ ВАЛЛОТРЕНА
(ИЗВЛЕЧЕНИЯ)
К печати подготовил профессор Александр Долинкин (Мэдисон).
С французского перевелаВера Милкина (г. Москва)
Как только герцог Луи Рене Эдуар де Роган-Гемене, епископ Страсбургский, член всех академий и любимец всех знатных дам Парижа, доставил Жанне де ла Мотт заветное ожерелье для передачи собственно в руки Ее Величества королевы Марии Антуанетты, Жанна тут же кликнула своего супруга графа Николя де ла Мота.
И как только за сияющим от счастья герцогом де Роганом закрылась дверь, начался дележ добычи. И уже на следующее утро граф Николя де ла Мотт, служивший во французской жандармерии, спешно отправился в Лондон, на Бонд-стрит — в поисках покупателей.
Сколько камешков он увез с собою, никто не знает. Но вскоре графиня, оставшаяся в Париже, приобрела и отделала свой дом в Бар-сюр-Обе. Накупила мебели тысяч на полтораста, всякого добра, лошадей, истратила большие деньги на туалеты.
Когда пропажа ожерелья открылась, тут же начались аресты. Основная часть шайки оказалась в Бастилии. Но граф де ла Мотт, пребывавший в туманном Альбионе, был недосягаем для французской полиции.
ПРИМЕЧАНИЕ ПРОФЕССОРА АЛЕКСАНДРА ДОЛИНКИНА: ДОГОВОР О ВЫДАЧЕ УГОЛОВНЫХ ПРЕСТУПНИКОВ ФРАНЦИЯ ЗАКЛЮЧИЛА С АНГЛИЕЙ ЛИШЬ В 1843-М ГОДУ.
Между тем королева, желавшая доказать полную свою непричастность к сей краже, требовала непременно захватить всех участников, без малейшего исключения.
Поэтому не жалели не усилий, ни денег для поимки графа де ла Мотт. Только он мог указать, куда исчезла большая часть бриллиантов.
2.
О графе Николя де ла Мотт в Париж вдруг пришла весть, что он из Лондона уехал в Константинополь, принял там магометанство и подвергся даже операции обрезания.
Однако вскорости мы узнали, что граф в Турцию не уезжал, а магометанство принимать и не думал. А вот Лондон он оставил после того, как там на него было совершено несколько покушений, по разным причинам не удавшихся.
Де ла Мотт стал переезжать из одного английского города в другой под вымышленной фамилией шевалье д’Арсонваля.
Наконец, в Эдинбурге граф познакомился с учителем итальянского языка неким Франсуа Беневентом (ему было уже тогда 82 года), именовавшим себя да Коста.
Николя открылся во всем сему да Коста и перешел под его покровительство. Не исключено, что сие покровительство он купил ценою нескольких бриллиантов из той части ожерелья, что была на тот момент в его распоряжении.
Когда министр иностранных дел, престарелый граф Верженн донес обо всем этом королеве, то Ее Величество распорядилось, дабы мы за любую цену приобрели расположение сего Франсуа Беневента и это, конечно, с тою целию, чтобы в итоге заполучить графа де ла Мотта со всеми остававшимися у него бриллиантами.
Нам ничего не оставалось, как начинать действовать.
ЭДИНБУРГСКАЯ ХРОНИКА. ИЗ ЗАПИСОК СУСАННЫ БЕНЕВЕНТ (ДА КОСТА)
(ОТРЫВОК)
С итальянского перевел Сергей Загляделкин.
К печати подготовил профессор Андрей Зорькин
Когда мой престарелый дядюшка Франсуа Беневент (да Коста) приютил у нас шевалье д’Арсонваля, то мы и ведать не ведали, что оказали благодеяние самому графу Николя де ла Мотту, знаменитому французскому аристократу, преследуемому жестокосердыми Бурбонами.
Подружившись с дядюшкой и проникнувшись к нему самой искренней симпатиею, граф все открыл старику и даже показал нам свою роскошнейшую коллекцию бриллиантов.
Я полюбила ла Мотта всею нежностию девической своей души, тем более что после каждого нашего совместно проведенного вечера Николя вручал мне чудесный маленький бриллиантик.
Дядюшка потом забрал их у меня и спрятал в заветном своем ларце. Но я и сейчас еще живо представляю себе каждый из этих бриллиантиков, крохотных, но таких искристых.
Николя де ла Мотт был совершенно восхитительный кавалер, но, видимо, он при этом был еще и чрезвычайно образован.
Во всяком случае, дядюшка мой, славившийся в нашем городе как знаток ученых бесед, проводил с графом в своем кабинете долгие часы. Когда я спрашивала у дядюшки, о чем же они говорят столь долго, он только отшучивался.
А однажды я увидела, как дядюшка ласково перебирал, стоя у окна, несколько огромных бриллиантов, — они были из коллекции графа.
Чем дядюшка мой заслужил столь щедрый дар, не представляю до сих пор, но, конечно, какая-то причина была — не иначе.
Может быть, впрочем, все объясняется достаточно просто: дядюшка ведь выдал графа за своего племянника, вот Николя и выразил свою благодарность посредством бриллиантов.
Или же дядюшка оказал де ла Мотту еще какую-нибудь услугу.
ГРАФ АДАМАР
МОЯ ЖИЗНЬ В ЛОНДОНЕ
(три отрывка)
Публикация профессора Романа Оспоменчика (Иерусалим) и профессора Михаила Умпольского (Нью-Йорк)
Перевел с французского Никита Левинтох (Петербург)
1.
За несколько лет до Первой французской революции я оказался в должности посланника Его Королевского Величества в Лондоне, по тем временам довольно хлопотливой.
Однако особенно много тревог доставил мне граф Николя де ла Мотт — собственно, графом никаким он не был, а был скорее разбойником с большой дороги.
Королева велела любым способом выкрасть его, но в Англии за такие проделки грозила виселица, самая что ни есть всамделишная.
Да и как было выкрасть этого молодца, коли он в каждом прохожем видел французского полицейского?!
Но вот доставляют мне из Эдинбурга письмо, помеченное 20-м марта 1786-го года, от некоего Франсуа Беневента (да Косты), учителя.
В этом письме сей Беневент предложил мне обеспечить увоз из Англии не только графа де ла Мотта, но и всех находившихся у него бриллиантов. За свои услуги сей педагог запросил десять тысяч гиней.
Несмотря на непомерность запрошенной суммы (десять тысяч гиней ведь равняется 260-ти тысячам ливров), я немедля переправил письмо да Косты Ее Величеству.
И уже в конце апреля министр Верженн сообщил мне следующее.
Предложение да Косты принимается. Ему можно выдать одну тысячу гиней и дать твердые гарантии в отношении остальной суммы, которую он получит, как только граф де ла Мотт окажется под стражей в любом из французских портов.
Я тут же известил да Косту, а исполнение секретного королевского поручения возложил на д’Арагона, первого секретаря посольства.
Сей д’Арагон, в прошлом офицер, ради исполнения распоряжения королевы готов был на все и виселицы ничуть не страшился.
2.
По плану неутомимого и предприимчивого д’Арагона, да Коста должен убедить графа де ла Мотта покинуть Эдинбург якобы по той причине, что там оставаться уже небезопасно, ибо французской полиции стало известно, что гостящий у да Косты племянник есть на самом деле спешно разыскиваемый французскими властями граф Николя де ла Мотт.
Старик должен привести графа в Ньюкасл, после чего надо будет убедить де ла Мотта посетить находящийся неподалеку порт Шилдс. А в Шилдсе уже должно стоять судно с надежным экипажем.
Между прочим, сам д’Арагон и подыскал наиболее подходящее судно.
Оно, действительно, ни у кого не должно было вызвать подозрений, поскольку в нем уже не первый год вывозился во Францию уголь.
В Шилдсе Франсуа Беневент должен угостить де ла Мотта изрядной порциею снотворного, после чего графа перенесут на корабль и вскоре он окажется в руках французского правосудия. А сопровождать графа в его принудительном путешествии во Францию должны были Кидор и Гранмезон, полицейские, специально вызванные в Лондон из Парижа.
Задумано все было отличнейшим образом и организовано было превосходно, однако к вящей ярости королевы граф Николя де ла Мотт в тот раз так и не покинул, увы, берегов туманного Альбиона.
3.
29-го апреля Беневент (да Коста) известил из Эдинбурга д’Арагона, что на днях, как и было уговорено, вместе с графом де ла Моттом отбывает в Ньюкасл.
Прибывшие уже из Парижа опытные полицейские ищейки Кидор и Гранмезон вручили да Косте, как и было уговорено, тысячу гиней задатка.
Однако, при встрече с д’Арагоном, состоявшейся уже пред самым отъездом в Ньюкасл, да Коста выдвинул множество предлогов для отказа участвовать в похищении.
В частности, старик заявил д’Арагону, что граф де ла Мотт вдруг заподозрил опасность: он категорически отказывается ехать из Ньюкасла в Шилдс и решительнейшим образом намерен возвратиться в Эдинбург.
Так и произошло: они вернулись, где их уже со страстным нетерпением ожидала Сусанна да Коста, мечтавшая, правда, скорее, о встрече не с дядюшкой, а с его мнимым племянником.
Д’Арагон был безутешен. Он страдал искренно и глубоко; можно сказать, что был в трауре. Мы же все пребывали в страхе, ожидая гнева Ее Королевского Величества. И гнев Марии-Антуанетты не замедлил себя долго ждать, но возвращению графа де ла Мота сие никак не способствовало.
ШЕВАЛЬЕ Д’АРАГОН
ИЗ ЗАПИСКИ К ГРАФУ АДАМАРУ
Публикация профессора Андрея Зорькина (Оксфорд)
С французского перевела Вера Милкина (Москва)
Научный консультант профессор Михаил Умпольский (Нью-Йорк)
Разразившаяся катастрофа явилась для нас полнейшею неожиданностию.
И только потом я понял, что случайности не было и что проклятые французы вкупе с жидком да Костою просто обвели нас вокруг пальца.
Сусанна да Коста (Беневент), племянница старика, призналась мне в следующем, получив от меня в дар подвеску из фальшивых алмазов.
Дядюшка с де ла Моттом отнюдь и не собирались ехать из Ньюкасла в Шилдс.
Оказывается, Беневент (да Коста) признался во всем ла Мотту и даже разделил с ним поровну полученные от Вашего сиятельства гинеи.
Но это не все.
Сусанна Беневент стала утверждать, будто бы весь план был разработан ЗАРАНЕЕ графом де ла Мотт.
Выходит, старик Беневент и не собирался похищать графа. То была ловушка для нашей королевы.
18-го мая 1786-го года.
г. Шилдс.
ЗАМЕТКИ ГРАФИНИ ЖАННЫ ДЕ ГАШЕ, СДЕЛАННЫЕ ЕЮ ПО ПРОЧТЕНИИ МЕМОРИЙ ГРАФА АДАМАРА
Публикация профессора Александра Долинкина (Мэдисон)
С французского перевел Михаил Ходорковский (Краснокаменск)
Все так и было. Но только идея-то была моя, а не этого тупицы ла Мота, бывшего моего супруга. Он ведь с роду никогда ничего придумать не мог; правда, исполнитель был отменный — ничего не скажешь.
Я томилась тогда в Сельпатриер — жуткой темнице, ежечасно проклиная Бурбонов, кои упекли меня в это страшное место. И думала ежечасно о грядущей мести своей Луи и Марии-Антуанетте.
А потом я вдруг поняла, что можно надсмеяться над сею четой коронованных идиотов и не покидая своего заключения. Тогда и была мною набросана записка к графу де ла Мотту. Адвокат мэтр Дуалло передал ее по назначению, а граф все в точности исполнил.
Говорят, королева была в полнейшей ярости.
На радостях я велела ла Мотту одарить старичка да Косту парочкой великолепных бриллиантов, а Сусанне да Коста (я не ревнива и широко смотрю на жизнь) просила передать преогромный букет атласных белых роз.
Итак, показаниям графа Адамара вполне можно верить — он только был не в курсе, что вся сия проделка была задумана именно мною, томившейся тогда в ужасном Сельпатриере, а никак не графом.
ЖАННА.
В Кореизе, имении княгини А.С.Голицыной.
Декабря 20-го дня 1824-го года.
ИЗ ПРИМЕЧАНИЯ ПРОФЕССОРА АЛЕКСАНДРА ДОЛИНКИНА, СДЕЛАННОГО ПРИ УЧАСТИИ ПРОФЕССОРА МИХАИЛА УМПОЛЬСКОГО:
Граф Николя де ла Мотт умер в 1831-м году. Произошло это в Париже, в больнице для бедных. Бриллиантов, как видно, уже у него не было и в помине.
Участие в самом грандиозном воровстве XVIII-го столетия удачи графу не принесло.
Что касается дальнейшей судьбы Франсуа и Сусанны да Коста, то к настоящему времени сведениями на сей счет мы, увы, не располагаем.
ГРАФ ФЕНИКС (ОН ЖЕ МАРКИЗ ПЕЛЕГРИНИ) АВТОРУ ПО ПОВОДУ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ ВТОРОГО ТОМА «БРИЛЛИАНТОВОГО СКАНДАЛА»
Вызывает сомнения, что графиня могла организовать эту штуку из Сельпатриера. Откуда она узнала о попытке похищения графа? От него самого, когда прибыла в Лондон? Ведь какое-то время они жили вместе.
С другой стороны, она пребывает в постоянном delirium, то есть в естественном состоянии для этого демонического рода.
Очень неосторожно было с ее стороны тратить деньги сразу, но нетерпение также очень характерная черта демонов.
Скорее всего, да Коста решил не рисковать, удовлетворившись тысячью гиней и ни о чем не сообщать графу (предвидеть его реакции невозможно).
Я, как всегда, выстраиваю все логически. И как всегда объективное (то есть наиболее логическое) изложение событий дает королевский советник Титон де Валлотрен. Существенно, впрочем, не это.
Грандиозное похищение — со всеми своими грандиозными следствиями — было совершено крайне ничтожными существами (патологической лгуньей «графиней», фантастически легкомысленным «графом»), благодаря совершенно невозможному в нормальных условиях стечению обстоятельств.
Абсурд здесь является в своей концентрированной форме, и поэтому становится Тайной.
Ничтожность персонажей не соответствует величию Дела. Случаи, которые следуют после основного Случая, обнаруживают это разительное несоответствие.
Одним словом, великое рождается из ничтожного, но только как Абсурд, как чистая случайность.
Сейчас начинает образовываться картина: абсурдно все — революция в плане историческом, судьба персонажей в плане «экзистенциальном».
гр. Ф.
(дата отсутствует)
МАРКИЗ МИКЕЛЕ ПЕЛЕГРИНИ (ОН ЖЕ ГРАФ ФЕНИКС) — АВТОРУ ПО ПОВОДУ ТРЕХ ПЕРВЫХ ЧАСТЕЙ ВТОРОГО ТОМА «БРИЛЛИАНТОВОГО СКАНДАЛА»
После вашего романа личность Калиостро чрезвычайно заинтересовала меня.
Он — пророк тайны без Бога.
Отсюда, между прочим, вышел весь этот истерический Достоевский: без Бога все позволено.
Но у Калиостро это много оригинальнее: чтобы войти в тайну, надо преступить позволенное. И поэтому вратами тайны становится преступление.
Так что вы вступили в опасные области.
А я всего лишь с любопытством следую за вами.
М.П.
18-го мая 2017-го года.