В домашнем архиве семейства Паскевичей, среди бумаг генерал-фельдмаршала Ивана Фёдоровича, мне удалось обнаружить записку титулярного советника Путвинского, адресованную на имя генерал-фельдмаршала.
Датируется записка самым началом февраля 1853-го года, то есть она набрасывалась в самый период следствия по делу аферы Политковского.
Как же этот секретный документ, связанный с деятельностью военно-судной комиссии, оказался в домашнем архиве Паскевичей?
Объяснение есть, и оно весьма просто и одновременно убедительно, как мне кажется.
Полагаю, что Иван Фёдорович, бывший председателем той комиссии, не решился приобщить документ к делу, ибо тогда записка явно попалась бы на глаза императору Николаю Павловичу, и тогда последний точно бы прогневался, и генерал-фельдмаршалу сильно бы досталось, чего он, естественно, никак не желал. Итак, Паскевич припрятал бумагу, и она осела в его домашнем архиве.
Вот этот любопытнейший документ. Привожу его полностью.
Ефим Курганов,
доктор философии,
доцент русской литературы Хельсинского университета.
Председателю военно-судной комиссии, наместнику Царства Польского, генерал-фельдмаршалу, Князю Варшавскому
Ивану Фёдоровичу Паскевичу
Досточтимый князь!
Господин генерал-фельдмаршал!
Ваше Высокопревосходительство изволили всемилостивейше спрашивать меня, как в канцелярии комитета о раненых могло столь широко и легко практиковаться воровство, и главное, что на протяжении столь продолжительного времени, не будучи при этом ни в малейшей степени обнаруженным.
Ответствую Вашему Высокопревосходительству со всею прямотою.
Директор канцелярии тайный советник Политковский сам оформлял все официальные бумаги, сам их проверял и сам себе вручал их на хранение.
Как сие могло быть? — спросите Вы у меня, Ваше Высокопревосходительство.
Сколько мне известно, так повелось с 1819-го году ещё, когда присутствовать в комитете о раненых был назначен генерал-адъютант Александр Иванович Чернышёв, впоследствии светлейший князь и военный министр. Потом Александр Иванович особо занялся комитетом о раненых, когда назначен был управлять военным министерством.
Чернышёв не любил канцелярскую волокиту, плохо в ней разбирался и предложил директору канцелярии комитета о раненых все брать на себя, весь оборот бумаг.
Чернышёв никак не желал наиподробнейше вникать в мириады комитетских дел, полагая это для себя, как министра, чересчур уж обременительным. Вот и дана была им полная воля директору канцелярии комитета о раненых.
И сия престранная система намертво с тех пор утвердилась, чем и воспользовался впоследствии господин Политковский, пойдя с большой легкостию по дорожке разворовывания денежного фонда комитета о раненых.
При иной же системе Александр Гаврилович даже и помышлять бы не стал ни об каком воровстве, честно служа Государю и Отечеству.
Ну, а ежели наш директор воровал напропалую, — что уж нам было сидеть, сложа руки?! И это при том, что все мы знали — господин военный министр и на порог министерства не пустит ни одного аудитора из государственного контроля.
Да как же тут было не осмелеть, коли мы знали доподлинно, что никто никогда нас проверять не станет? Вот мы все и смелели.
При такой утверждённой сверху безнаказанности и пошло бешеное воровство.
Таков будет мой со всею прямотою данный ответ.
Имею честь пребыть преданным слугою Вашего
Высокопревосходительства
Титулярный советник
Путвинский.
Февраля 5-го дня 1853-го года.